Яркая неоново-зелёная вспышка трансформации осветила каждый уголок комнаты, на одну короткую секунду безжалостно обнажив всю её невзрачность и убогость. Апартаменты были неказистыми и неухоженными. Оклеенные пожелтевшими газетами вместо обоев, с протекающим потолком и в обилии заставленные ветхой скрипучей мебелью и коробками со всяким хламом, разбирать который у Феликса не было ни малейшего желания, они больше походили на подсобное помещение, чем на жилую квартиру.

На что-то лучшее у Агреста попросту не хватало денег, но он был рад и этому углу, в который мог забиться после тяжёлого рабочего дня и количеством выкуренных сигарет отсчитывать минуты до начала сумерек.

Хозяин квартиры, месье Дюран, грузный мужчина пятидесяти лет с псориазом и лысеющими висками, никогда ни о чём не спрашивал своего скрытного и необщительного постояльца. При заселении он не попросил у парня документов, не попытался вызнать и то, откуда тот вообще взялся, а имя «Феликс Дюпэн-Чен» равнодушно записал на какой-то бумажке и, кажется, даже не запомнил, в какой именно карман её положил.

Агрест платил возмутительно завышенную цену исправно, несмотря на то, что и сам едва сводил концы с концами, не шумел и не раздражал соседей, и месье Дюран его лишний раз не беспокоил. Их обоих такое положение вещей вполне устраивало.

Заведя за ухо упавшую на глаза прядь волос, Кот окинул комнату невидящим взглядом и, подхватив шест, торопливо покинул её через балкон.

Ночь была единственным временем суток, которого он ждал и из которого стремился выжать всё по максимуму. Только в темноте Нуар мог, не таясь и не опасаясь полицейского «хвоста», отправиться бесцельно блуждать по городу. Только тогда он мог, пусть и на несколько ничтожно коротких часов, но стать самим собой и наконец-то вдохнуть полной грудью отравленный промышленными выбросами воздух.

Феликс больше не был героем, способным разить акум не только когтями, но и отвратительными шутливыми остротами, нет. Теперь он слыл одиноким бродячим котом, преступником, мелким вредителем, изредка занимающимся вандализмом и нагло посягающим на имущество Парижа.

Целых полтора года после его неожиданного для всех возвращения город стойко сносил дерзкие выходки своего бывшего спасителя, но после того злополучного покушения на ювелирный магазин его терпение иссякло, и люди потихоньку сменили светлую память о прошлых заслугах героя на холодную неприязнь. Радовало одно: Леди Баг с проступками парня они никак не связывали.

Агрест не винил озлобившихся против него жителей: подобные мелочи его совсем не волновали. Он всего-то возненавидел их в ответ. Вполне себе честный обмен.

И с методичной точностью, невзирая на броские заголовки газет и угрожающие выкрики из недружелюбно настроенных толп зевак, Кот Нуар продолжал избирательно уничтожать рекламные щиты.

А пару месяцев назад он набрался смелости и разгромил магазин модной одежды одного определённого, крайне известного в широких кругах, бренда.

Им двигала жажда отмщения, жалкая, недостойная великого героя, которым юноша когда-то был, но её утоление почти не приносило облегчения. Феликс презирал себя за то, что за все минувшие годы так и не решился на что-то большее, но этим же втайне и гордился: хоть в чём-то он не был похож на Бражника.

Назвать же этого человека отцом у парня больше язык не поворачивался. Не после того памятного дня три года назад, когда по вине Габриэля он лишился всего; когда, ведомый бескрайним отчаянием, разбил все окна в собственной спальне — не пожалел целой стены дорогостоящего флоат-стекла — и, расцарапав руки осколками, а горло — сорванными криками, ослеплённый жгучей солью слёз и всепоглощающей ненавистью, выбрался наружу и сбежал из особняка; когда сорвался в пропасть, дна которой достиг почти мгновенно, но отчего-то не разбился насмерть.

Лучше бы он сразу умер. Тогда, вместо неё.

Проклятая кошачья живучесть.

«Хватит, — сурово оборвал себя Нуар и широким прыжком покрыл расстояние между двумя жилыми зданиями. — Просто иди дальше и не оглядывайся».

Но он лгал самому себе и сам же об этом знал: не оглядываться в прошлое было невозможно. Напоминания о нём были повсюду. Они тонко улыбались Коту с глянцевых обложек журналов и билбордов точёными женскими губами, проникали в пепелище его выжженной дотла души светло-зелёными — пугающе пустыми и мёртвыми — глазами и перетряхивали обугленные останки раз за разом. И даже непривычно тёплая улыбка Габриэля Агреста рядом ситуации не спасала.

Покойники с того света просто так не возвращаются.

Кот же обращал эти фальшивые гримасы своих кровных родственников в прах. Отправлял их туда, где им было самое место: в преисподнюю. И ни разу об этом не пожалел.

Феликс лукавил, когда угрожал квами избавиться от кольца. Возможность бродить по крышам дремлющего Парижа и разрушать ненавистные рекламные щиты, словно это они были виновниками всех его несчастий, было тем немногим и единственным, что по-прежнему каким-то чудом ещё удерживало его на плаву.

И Нуар, бездумно перемахивая через скат очередной однотипной крыши, помрачнел, вспомнив те беспросветные дни, постепенно растянувшиеся на долгие месяцы, когда он был лишён талисмана и своего — сам бы он никогда не признался в этом Плаггу — самого близкого друга.

Париж же мелькал где-то под ногами бывшего героя искусственными огнями фонарных столбов и покатыми спинами легковых автомобилей, отражался в его глазах смазанными отблесками кричащих вывесок ночных клубов и прямоугольными контурами подсвеченных билбордов. Пульсируя ярким неоном и ближним светом фар, источая запахи жжёной резины и выхлопные газы, он раздражающе переругивался сам с собой клаксонами, редкими трелями велосипедных звонков и доносящимися то тут, то там источниками самой разнообразной музыки.

Город жил и функционировал единым организмом; он рождался в светлых палатах роддомов, заявлял о себе скрипом ручек о бумагу в учебных заведениях и усталым кашлем и запахом кофе в офисных зданиях, стонал от боли в стенах медицинских учреждений и медленно угасал в длинных коридорах домов престарелых.

И какое ему было дело всего до одного человека, чёрной стрелой несущегося по его черепичной холке, когда в его нутре, точно паразиты, кишмя кишели миллионы подобных?

Выдохнув облако тёплого пара, парень остановился в центре плоской крыши недостроенного высотного здания и осмотрелся. Ломаные изгибы блестящих от новизны антенн и пыльное мембранное покрытие кровли были единственными свидетелями его присутствия. Луна прищуренным кошачьим глазом с любопытством взирала на Нуара свысока, точно всерьёз раздумывала, а не прихлопнуть ли своего собрата гигантской когтистой лапой.

И, белозубо оскалившись и подмигнув ей, Кот встряхнулся и устремился прочь. Ещё пара кварталов — и он достигнет нужного места.

О конечном пункте своего пути Плаггу он солгал. «Красный лёд» был почти — к сожалению, ещё не окончательно, — в прошлом, как и подвальные помещения с такими же пьяными и одурманенными наркотиками подростками, каким пару лет назад был и сам Агрест. Сейчас же Феликса вело другое: странное, ничем не объяснимое любопытство.

Стоило Коту обогнуть громоздкое здание отеля «Гранд Париж» и свернуть к набережной Сены, как прямо перед его глазами буквально из ниоткуда вырос широченный билборд со стилизованным логотипом компании Gabriel.

— Чёрт возьми! — выругался Нуар и ускорил свой бег.

Миндалевидные глаза нежно, но лицемерно улыбающейся Эмили Агрест, казалось, следили за ним неотрывно. Кота передёрнуло, стоило ему вспомнить, какими же ледяными оказались её руки. Он зажмурился и затряс головой, стремясь прогнать навязчивый образ, но опоздал: тот уже полностью завладел его мыслями.

Перед потемневшими кошачьими глазами пронёсся его давний ночной кошмар: просторный холл особняка Агрестов, выдержанный в чёрно-серых холодных оттенках, такой же, каким он его и запомнил в последний раз. И Габриэль, его отец. Хищной тенью тот возвышался над поверженными противниками и победно стискивал в ладони серьги-гвоздики и кольцо с кошачьей мордочкой. Лёгкая улыбка играла на его устах, а вокруг глаз залегли мелкие морщинки.

И именно тогда, вскинув на родителя полный ненависти взгляд и получив в ответ точно такой же, Феликс впервые осознал, что это был крах всему.

Агрест-младший вспомнил, как он, стоя на коленях, сжимал в объятиях потерявшую сознание напарницу и умолял её прийти в себя. Он тряс её за плечи, просил по-хорошему, уговаривал открыть глаза и ласково журил, точно непослушного ребёнка; и сам же то и дело срывался на крик, перемежая добрые слова угрозами, и даже, кажется, ударил девушку по щеке, только бы привести её в чувства.

Но Бриджит не отозвалась. Она его уже не слышала.

Феликс видел её посеревшее, лишённое красно-чёрной маски, лицо, и был готов взвыть от горя, но так и не сумел выдавить из себя ни звука. Ему казалось, что в тот момент вся его душа и способность ощущать хоть что-либо просочились через кожу и ушли вместе с её, Дюпэн-Чен, жизнью. Он был бы счастлив, если бы Бражник оказал ему милость и прикончил в тот же миг.

Но Габриэль Агрест никогда не был милосердным.

И когда холодные женские пальцы бережно, будто пытаясь подбодрить, коснулись его щеки, парня словно током ударило. Он прижал Бриджит к своей груди и с вызовом оскалился склонившейся к ним Эмили Агрест.

— Не трогай меня, — прошипел Феликс, осторожно придерживая свесившуюся голову девушки. — Ты — не она! Моя мать умерла! Убирайся! Верни всё, как было! Верни же, чёрт тебя дери!

Он был исступлён и невменяем; разбит, раздавлен и растёрт в порошок подошвой дорогой кожаной туфли Габриэля. И в своём состоянии Агрест-младший был готов на многое.

На многое, но по-прежнему не на всё.

Мадам Агрест, не меняя выражения лица, механически отстранилась от сына и вопросительно посмотрела на супруга, тот же нахмурился и кивнул куда-то поверх головы Феликса. И последнее, что запомнил парень, было грубой хваткой охранника и чувством, как его, сопротивляющегося и яростно отбивающегося, куда-то тащат. Как позже выяснилось, в его же комнату.

Бриджит он больше никогда не видел. Только её скромное надгробие с датой рождения и смерти, но и одного взгляда хватило, чтобы они навсегда отпечатались в памяти Агреста. И выжглись на его сердце незаживающим клеймом.

Его мать вернулась к своей семье, но девушки с чёрными волосами и неизменной задорной улыбкой больше не стало.

Сглотнув солоноватую жидкость — он прокусил язык и даже сам этого не заметил, — Кот судорожно всхлипнул и стал понемногу замедляться. Его лёгкие уже не выдерживали прежних нагрузок.

Он до сих пор помнил, как в исступлении приникал губами к шее Бриджит и больше не чувствовал под бархатистой, пока ещё тёплой, кожей биения пульса. Это было невыносимо. Столь красочные и мучительно подробные воспоминания сводили его с ума с каждым разом всё больше. Они мерещились ему повсюду: в каждом проблеске глаз его родителей на рекламных плакатах; в отполированной бронзе памятника прославленным героям Парижа, отчего-то ещё до сих пор не демонтированном; во снах и даже в прожилках его собственных водянисто-серых радужек.

А в особенно жестоких ночных кошмарах Бриджит всё же отзывалась на его мольбы. Она открывала свои прекрасные сапфировые глаза и открыто улыбалась Феликсу, так же, как делала это раньше; обвивала его шею своими руками и, приникнув своим лбом к его, тихо смеялась и уверяла его, что с ней всё в порядке, что это просто дурной сон. И он верил ей. Несмело, робко, боясь осознать своё счастье, он отвечал на её объятия и заново учился улыбаться. Заново учился жить. А наутро…

А наутро ворошил причёску, только бы получше спрятать протяжённые царапины на голове, и по частям собирал себя заново.

Запнувшись о глубокую трещину кровли, Кот с глухим стоном свалился на крышу и проехался по ней на животе ещё пару метров. Металлическая кошачья морда на ремне выбила пару искр, а к боли в прокушенном языке прибавилось и жжение в ссаднённой щеке, но это было сущей ерундой по сравнению с тем, что сейчас творилось в его душе. Внутри неё словно разверзлась бездна.

Он не попытался встать. Нуар обмяк там же, где и лежал, и горестно зарычал, уткнувшись лицом в грязный настил. Его когти бессильно заскребли по черепице, выламывая из неё мелкие бурые фрагменты, но вскоре замерли и они.

Если бы он знал раньше, кто скрывался под маской Леди Баг; если бы только он не был так слеп и рассмотрел бы в Бриджит свою Леди; если бы открылся ей сам и если бы в конечном счёте не предложил напарнице устроить засаду на акуму в особняке Агрестов, всё могло бы сложиться иначе.

Но теперь у него всего-то и оставались, что жалкие, рвущие сердце на части, крохи воспоминаний и тянущее, не проходящее чувство вины.

Перекатившись на спину, невидящими глазами Кот уставился в ночное небо над собой. Сейчас он был до крайности близок к тому, чтобы нарушить данное Плаггу слово. Это было нетрудно: нужно всего лишь сделать небольшой крюк и заглянуть в знакомый проулок, чтобы отдать все свои скудные средства щуплому мальчишке в надвинутом на лицо почти до самых глаз шейном платке в обмен на пакетик с красными кристалликами. И забыться. Как он делал много раз до того, пока однажды чуть было не впал в наркотическую кому. И Агрест бы непременно переступил черту и наконец-то свёл счёты со своей поганой жизнью, но денег на бо́льшую дозу в тот раз у него, увы, не оказалось.

Около месяца после своего бегства он жил на улице, шатался по городу, едва ли не теряя сознание от голода и изнеможения, и надеялся расплавить собственные глаза сухими въедливыми слезами, только бы не видеть этого проклятого мира, который имел наглость жить как ни в чем ни бывало, когда Бриджит — его Леди, его Принцесса — восковой куклой лежала на кладбище под толстым слоем могильной земли и больше не могла смотреть на звёздное небо, которое так любила.

Позже Феликсу всё же пришлось устроиться на работу грузчиком в каком-то продуктовом магазине, снять лачугу — о возвращении в особняк Агрестов и речи быть не могло, — ещё более убогую и тесную, чем его нынешнее жильё, и основательно увлечься наркотиками. Университет был брошен, а все попытки связать молодого человека с сыном знаменитого дизайнера — пресечены на корню.

Он выпал из реальности надолго. Феликс не замечал хода дней, упускал даже течение сезонов, и всё больше погрязал в топком болоте своей пагубной зависимости. От смерти на кончике иглы его неожиданно спас самый последний человек в этом мире, которого парень хотел бы видеть; тот, кого он ненавидел всем сердцем.

Спустя почти целый год после трагедии, его отец, Габриэль, аккуратно приоткрыв незапертую дверь, окинул сына холодным брезгливым взглядом и с явной неохотой вошёл внутрь. В полной тишине, молча, он подошёл к Феликсу и оставил перед ним на столе, рядом с остатками белого порошка и крупицами «красного льда», кольцо Кота Нуара. Агрест-младший же хотел только одного: вышвырнуть своего родителя за порог, но не сумел даже подняться на ноги. А тот будто прочитал его мысли: так и не проронив ни слова, развернулся на каблуках и спешно покинул неприглядное помещение.

Феликс до сих пор не знал, как отцу удалось замять скандал с гибелью девушки в его особняке и сохранить инкогнито супергероев и его самого; не знал он и то, зачем Габриэль по прошествии года всё-таки надумал вернуть ему талисман. Пожалел своего опустившегося ниже некуда отпрыска? Или, может, хотел унизить его этой подачкой? Поставить окончательную точку в их непростых отношениях? Парню было наплевать.

Сперва он и вовсе хотел продать кольцо и на вырученные деньги купить ещё немного токсичных кристаллов, но в какой-то момент передумал. Талисман был тем единственным, что напоминало ему о Леди Баг и о тех временах, когда он мог быть рядом с ней; когда они были вместе, пусть и как друзья, но вместе.

Так Агрест сменил одни наркотик на другой: неожиданно для самого себя он стал просто шататься по крышам ночного города и упиваться своим горем. Мысли о том, чтобы попытаться пробраться в особняк, выкрасть серьги и попробовать вернуть погибшую девушку, его даже не посещали: слишком свежи были в памяти ледяная кожа и пугающий бессмысленный взгляд мадам Агрест. Для своей возлюбленной Феликс такой участи не желал.

Он съехал из той комнаты, где нашёл его Габриэль, только спустя два месяца, когда поднакопил достаточно средств. И попробовал начать жить с чистого листа.

По настоянию Плагга он завязал со своим пагубным пристрастием и каждую третью пятницу месяца посещал клуб анонимных наркоманов, втайне думая о том, как бы покончить с собой поэффектнее, сгореть вызывающе яркой вспышкой, чтоб хотя бы своей смертью как следует досадить отцу. Феликс не сомневался, что был уже давно вычеркнут из завещания, но ему было плевать. Его злило только то, что Габриэль никак не реагировал на его варварские посягательства на щиты с рекламой его коллекций; раздражало и то, что тот наверняка знал, где живёт его отпрыск, но отчего-то до сих пор так и не сдал его полиции.

Вернув жену, Агрест-старший, кажется, стал счастливым и напрочь забыл о сыне, да и сам Феликс больше не хотел их видеть — их обоих. А потому продолжал испепелять рекламные щиты с их улыбчивыми лицами Катаклизмом.

Потянувшись к карману за сигаретами, Кот нащупал лишь гладкий спандекс и, чертыхнувшись, приподнялся на локтях и осмотрелся.

Обыкновенная черепичная крыша с парой дымоходов, такая же, как и многие другие по всему городу, была залита бледным лунным светом; безобразно намалёванные граффити пятнали стены соседнего здания и неприличными надписями и вульгарными рисунками лишь подчёркивали невысокий уровень интеллекта уличного художника. Внизу шуршали шинами редкие проезжающие автомобили, а из приоткрытого окна одной из квартир тянуло ароматным горячим ужином.

Бывший герой оказался в ничем не примечательном спальном районе.

Недовольно сощурившись, Нуар облизнулся, собирая с губ пыль и ржавый металл крови. Он понял, где ему не посчастливилось упасть.

Улица Готлиб, двадцать первый округ.

Кот был на месте, но, похоже, пришёл напрасно: кроме него, на этой крыше больше никого не оказалось. Это открытие неприятно кольнуло где-то под рёбрами и заставило Нуара встряхнуться и сердито нахмуриться.

— Эй, Плагг, — начал он, но, вспомнив, что квами был в кольце, с раздражением взмахнул рукой. — Спрячь когти!

— Что случилось? — тут же недовольно изрёк котик, появившись около парня. — Ты зачем снял трансформацию, вдруг она?..

— Её здесь нет!

— Как это нет? — наморщил носик Плагг и недоверчиво осмотрелся. — Ты уверен? В прошлый раз она была именно здесь. Да и в позапрошлый тоже.

— Как будто я сам не знаю, — огрызнулся Феликс и, поднявшись на ноги, взъерошил и без того спутанные волосы. — Не понимаю…

— Ну нет так нет, да и зачем она тебе? — поддразнил квами, подлетая поближе к своему хранителю. — Может, она чокнутая, и у неё все стены спальни оклеены обоями розового цвета? Ты только представь! Или, может, плакатами с каким-нибудь смазливым певцом или актёром, а? Или она жутко неуклюжая?.. — Завидев, как передёрнуло Агреста, Плагг быстро поправился: — Ой, прости, не самый удачный пример… Или…

— Да замолчи ты уже, — перебил котика Феликс. Он тяжело дышал после изнурительного бега, но уже постепенно приходил в себя. — Ты прав, да, ты прав. Я… я сам не знаю, зачем я сюда пришёл.

Приблизившись к кромке крыши, Агрест заглянул вниз и, криво улыбнувшись собственным шальным мыслям, беспечно сел на самом краю и заболтал ногами в воздухе. Плаггу уже как-то доводилось вытаскивать его из петли, и лихорадочно блестящие глаза Феликса наверняка должны были его припугнуть. Даже если парень сорвётся вниз и сломает себе шею, это навряд ли сильно расстроит его самого. Но квами отчего-то упорно переживал за его искорёженную жизнь, когда сам Агрест уже давным-давно поставил на ней жирный крест.

«Сам ты чокнутый», — с теплотой подумал о зеленоглазом котёнке Феликс и с хрустом, почти по-кошачьи, потянулся.

— Знаешь, а ведь я тебе почти поверил, — спустя минуту молчания с укором проговорил Плагг.

Агрест непонимающе изогнул бровь, но к квами так и не обернулся.

— Ты о чём?

— О поставщике. Кстати, в эту пятницу собрание, помнишь? — устроившись на коленях у своего собеседника и вскинув на него глаза, строго спросил котик. — Не пропусти, как в прошлый раз.

— Может, к чёрту его? — уныло усмехнулся парень. — Чушь это всё.

— Ты обещал, — непримиримо скрестил лапки на груди Плагг.

Феликс поморщился. Он терпеть не мог эти жалкие сборища анонимных наркоманов, но вот уже чуть больше двух лет, с того самого момента, как квами снова оказался с ним, исправно их посещал. Зависимость парня была тяжёлой. Он неоднократно срывался и — Плагг знал это так же, как и сам Агрест, — ещё не раз сорвётся и в будущем.

Подобный печальный опыт не проходит бесследно.

— Раз обещал, значит, пойду, — с тяжёлым вздохом согласился Феликс и, выудив из кармана измятую пачку, трясущимися руками активировал зажигалку и с наслаждением затянулся крепкой сигаретой.

— А ещё обещал бросить курить, — неодобрительно фыркнул котёнок, отмахиваясь от клубов тающего дыма.

— Не было такого.

— На прошлой неделе, — хмыкнул квами, довольный тем, что сумел подловить своего подопечного на слове, — если бы ты был трезвым, то помнил бы.

— Ещё скажи, я обещал бросить пить, — сделав ещё одну затяжку, беззлобно огрызнулся Феликс.

Он откинулся спиной на ребристую черепицу и выпустил дым над своим лицом густым смрадным облаком. Плагг, взлетев с его колен, только взмахнул хвостом и укоризненно покачал головой.

— Я работаю над этим, — состроив серьёзную мордочку, кивнул он и тут же, зажав нос лапкой, влетел в никотиновые пары и шутливо-угрожающе навис над глазами Феликса. — Так что готовься.

— Удачи, — саркастично рассмеялся Агрест и взмахом руки разогнал клубы дыма, а заодно отмахнулся и от котика, точно от назойливой мухи.

Затушив сигарету и оставив её в трещине кровельного настила, он отряхнул манжеты рубашки от приставшего пепла и нехотя поднялся на ноги.

— Ну что, домой? Как раз по пути заприметил тут один билборд, — дерзко оскалился Феликс, — развлечёмся напоследок.

— Эй, — вдруг вскинулся Плагг. — Подожди. Ты слышишь?

— Что?

Парень заложил руки в карманы и, машинально нащупав тонкое металлическое плетение браслета, прислушался. Поначалу он не различал ничего, кроме шума двигателей проезжающих внизу автомобилей, но затем его слуха коснулась музыка. Пока ещё тихая, едва уловимая, но уже достаточно агрессивная, почти вызывающая; так непохожая на ту, что обычно играет в летних кафе или ресторанах, она будто пригвоздила его к месту. Его сердце на мгновение споткнулось, но тотчас оправилось и пустилось вскачь.

Агрест узнал бы этот бешеный ритм из тысячи других.

— Чёрт, это она! — воскликнул парень, но тут же нахмурился и с сомнением переглянулся с квами. — Как-то в этот раз слишком далеко.

— Сказал же, — довольно перекинул кончик хвоста через своё плечо котёнок. — Далеко-не далеко, тебе какая разница? Иди уже, а то всё самое интересное пропустишь!

И Феликс, опустив голову, тяжело вздохнул и снова произнёс слова трансформации.

В чём-то Плагг был всё-таки прав. Кот Нуар стал регулярно посещать двадцать первый округ не просто так.

Он приходил сюда из-за неё.