Оказавшись за пределами кладбища, Кот вновь взобрался на Базилику, а затем напружинил ноги, оттолкнулся от навершия шпиля и решительно взвился в воздух. Его лёгкие обожгло непривычной свежестью — здесь, на высоте более ста тридцати метров, в самой высокой точке Парижа, смрадное дыхание последнего почти не ощущалось, — но бывший герой уже терял высоту, едва ли не пикируя вниз, и момент был упущен: в лицо вновь ударил всё тот же удушливый запах смога. Базилика Сакре-Кёр осталась за спиной неясной белёсой тенью, миражом, и её очертания смазались и растворились в густой взвеси мельчайших частиц дыма и копоти.

Выхватив на лету шест, Нуар удлинил его и тотчас задал себе новое направление. Он ещё немного проветрится — постыдная истерика возле могилы Бриджит изрядно его вымотала, — вернётся домой, ляжет спать пораньше и, может быть, даже выйдет на работу относительно отдохнувшим. Но сначала повторно пробежится по крышам двадцать первого округа в надежде — слепой, надтреснутой, припорошенной пеплом сигарет и уже едва ли живой — встретить её. Причину его бессонницы, острый привкус крови на языке и полупрозрачный лунный свет в его спавшихся венах. Броско накрашенную девушку в поношенных кедах; дерзкую нахалку, нарушительницу спокойствия с невинным ангельским взглядом, танцующую под звёздами, для звёзд и назло им же.

При воспоминании о ней Кот разом помрачнел. Черты его лица заострились, а тело по привычке, на одних инстинктах и условных рефлексах, понесло его вперёд, в то время как сам парень запнулся о собственные мысли; завяз в их топкой трясине, не в силах сдвинуться с места, и мгновенно захлебнулся; наглотался приторно-сладкой жижи, скрипящей на зубах битым стеклом — ядовитого сиропа, наивными романтиками прозванного «любовью», — и с отвращением скривился; несчастный, облепленный ею с ног до головы.

Этот вкус был ему чужд. И вместе с тем именно такими, наверняка, и были её губы. Аккуратные, точёные — Феликс устал бороться с собой и в последнее время беспрестанно думал только о них, — но неухоженные: с мелкими трещинками на красной кайме и заедами в уголках.

Нервничает ли танцовщица, кусает их сама в периоды задумчивости, или же это следы грубых, неумелых или, быть может, страстных ласк её молодого человека?

Парня передёрнуло, и он, сердито зарычав, замахнулся и со всей силы ударил когтями по так некстати подвернувшейся под руку спутниковой антенне. Та раскололась на части с тихим хлопком, а Кот отшатнулся и сразу же перескочил на другую крышу, чтобы вспороть белый пластик и там, а затем уничтожить ещё одну антенну, и ещё одну, и ещё — как будто это могло помочь погасить ревность, усмирить ярость и избавить его от отчаяния.

Злость придавала ему сил, выменивая их на остатки здравомыслия.

Но, казалось, ничто в целом свете не могло успокоить Феликса: ни бессмысленная порча имущества города, ни алкогольная эйфория, ни жажда мести и даже ни бесконечная погоня за его недосягаемой звездой. Он перепробовал всё.

Как тогда, три года назад, когда он разбивал окна собственной комнаты, уничтоженный, раздавленный, но отчего-то всё ещё живой, так и сейчас Агрест выпускал свой гнев и боль наружу; срывал голосовые связки пронзительным горестным воплем и рушил всё, до чего только мог дотянуться.

Один. Он неумело, неловко и крайне болезненно простился с Леди Баг и теперь остался совершенно один против призраков прошлого, которым было чуждо милосердие и сострадание; которые изо дня в день открыто улыбались ему со смятых обрывков воспоминаний и дразнили его бессчётными «а если бы?»

Хрупкие пластиковые блюдца кололись вдребезги, но легче не становилось. И безмолвный осуждающий взгляд луны не был Нуару укором.

Отряхнув руки от пыли, бывший герой скривился и безразлично осмотрел учинённый им же погром. Фрагменты антенн валялись по всей крыше в страшном беспорядке; их зубчатые края белели свежими ранами и, казалось, угрожающе скалились ему в лицо. Кот презрительно сплюнул себе под ноги и оскалился им в ответ.

Ветер резкими порывами взъерошил его волосы и ударил по щекам ночной прохладой, хоть ненадолго придавая коже видимость здорового цвета. Нуар зажмурился и, подставив ему лицо, незаметно повёл головой; кивнул больше собственным невысказанным мыслям, нежели порывам стылого воздуха, не решаясь доверить их даже самому себе, не то что последним.

Приблизившись к краю крыши размашистым шагом, он остановился, заложил руки за спину и неторопливо осмотрелся.

Увлёкшись своей бессмысленной вендеттой, Кот чуть было не пропустил нужный ориентир: обильно декорированный, возвышающийся над прочими зданиями во всём своём великолепии, дворец оперы Гарнье. Теперь осталось только взять немного правее, и в течение пятнадцати минут бывший герой окажется в округе, где жил когда-то сам; где жила Бриджит — его дорогая Бриджит — и, похоже, та самая исчезнувшая незнакомка.

***

Минуты текли незаметно. Пробежка пошла ему на пользу: Нуар поостыл и уже более осмысленно всматривался в провалы между домами, цеплялся взглядом за силуэты антенн и дымоходов и особенно подолгу задерживался на крышах тех зданий, где прежде танцевала девушка. Но всё было тщетно: он предсказуемо не обнаружил ни единого следа её присутствия.

— Проклятье, — процедил Кот и устало привалился спиной к стене вентиляционной шахты.

Гладкая листовая сталь холодной твердью упёрлась ему в лопатки, но парень не запротестовал и лишь прижался к ней ещё плотнее, приводя в порядок сердцебиение и неровное, сбитое долгим бегом, дыхание.

И едва ли не подпрыгнул, неожиданно услышав низкий ритмичный бас. Гулкий, отдалённый, улавливаемый с большим трудом и явно не без помощи магии квами.

Какая-то невнятная песня, до боли похожая на одну из тех, под звучание которых устраивала свои анонимные концерты та самая девушка, растекалась в воздухе каскадом нот и буквально издевалась над мгновенно оцепеневшим героем. Гремела где-то вдали; грохотала подобно грому, вплеталась в его дыхание чем-то звонким и протяжным и заставляла кончики пальцев нервно подрагивать в рефлекторной попытке нащупать пачку сигарет.

«Неужели?.. — Не доверяя собственным органам чувств и не спеша выдавать желаемое за действительное, Кот вскочил на ноги и крадучись направился в сторону её источника. — Пожалуйста, пусть я не сошёл с ума!»

«Пусть я не сошёл с ума окончательно».

Но он лгал самому себе. О, как же Феликс хотел сойти с ума; мечтал навсегда остаться в своём выдуманном иллюзорном мире, грея руки о зажигательное пламя вычурного танца незнакомки и заживо сгорая в его языках дотла; рассыпаться горстью пепла под её ногами и стать ничем, только бы ещё раз увидеть её — «…И коснуться», — одинокой сольной нотой шепнуло подсознание, — всего один раз, самый последний, о большем он и не просил.

Но чем ближе Нуар подходил к источнику музыки и чем громче она становилась, тем более ломкой делалась его походка; тем чаще билось всполошившееся сердце, а в груди всеми оттенками золота вспыхивало странное предвкушение: желание, граничащее со смертельной жаждой, одержимостью и почти физической потребностью увидеть и прочувствовать её настолько близко и полно, насколько бы танцовщица ему позволила.

Сам парень был готов на всё. И от жара, пульсирующего в такт басов тяжёлого рока в его подреберье, невозможно было даже вдохнуть.

Вскарабкавшись на бортик кровли, Кот приоткрыл рот и потрясённо замер, сражённый наповал развернувшимся перед ним представлением.

В серо-зелёных глазах потемнело, а кончик ремня-хвоста недоверчиво изогнулся.

Он нашёл её. Он наконец-то нашёл её.

Девушка — та самая, сомнений в этом не оставалось, — загорелая, похорошевшая, исполняла свой танец в нескольких метрах от него. Она в который раз сменила образ, переиграв даже саму себя в нелепости своего наряда и полнейшей безвкусице, но Кот впитывал её всю с жадностью; упивался ею и никак не мог насмотреться, откровенно плюя на её вопиющий внешний вид.

На её голове красовалась простая чёрная кепка, разноцветные ленты в волосах сменились на ярко-зелёные; белая гипюровая блуза была на размер больше положенного и казалась слишком прозрачной. Она без стеснения выдавала бывшему герою всю информацию о нижнем белье танцовщицы: приглушённо-фиолетовом, с ажурным кружевом, покрытым паутиной теней от крупных цветов узора верхней одежды.

Нуар судорожно сглотнул и поспешно отвёл взгляд, но затем, прищурившись, тонко улыбнулся и вернул его к девушке; задержался на узких полосах лямок гораздо дольше дозволенного, отметив и след загара на её коже; очертил каждый изгиб разгорячённого быстрыми движениями девичьего тела и без стеснения опустил глаза ниже. Он слишком долго ждал, чтобы отказывать себе в минутном удовольствии полюбоваться ею.

И Кот с жадностью ловил эти моменты, всматривался в танцовщицу и просто таял от одного её близкого присутствия, сам до конца не понимая, что только что окончательно пропал.

На её ногах пестрели полосатые гольфы — и где она их только нашла? — и короткая кожаная юбка; довершали образ неизменные рыжие кеды.

Отвратительно. Глупо. Абсурдно. Габриэля Агреста наверняка бы хватил удар, парень же беззвучно усмехнулся и тихо перепрыгнул на крышу, выбранную девушкой в качестве импровизированного танцпола. Чтобы тотчас замереть и непримиримо отступиться.

Ведь он — больше не герой. Он — преступник, мелкий воришка с дурной репутацией; беспризорник, отказавшийся от всего мирского и исколовший вены нестерильной иглой в угоду собственному отчаянию. И ему нечего было ей предложить, кроме своего разбитого сердца. Такого же сухого, надколотого, с острыми зазубренными краями, как и те мёртвые фрагменты спутниковых антенн, оставленные позади им же полчаса назад.

Примет ли она его таким? Испугается ли и снова исчезнет, но на этот раз — навсегда?

Феликс не знал. Он всматривался в её невозможные голубые глаза и медленно угасал, тлел и рассыпался прахом. Она смотрела на мир с той же детской непосредственностью, как смотрела и Бриджит; её волосы были короче — плевать, тысячу раз плевать! — иссиня-чёрных локонов его погибшей возлюбленной. И ему до помутнения рассудка хотелось узнать, так ли они шелковисты на ощупь, как он себе представлял.

И скрепя сердце Кот показался ей на глаза; пошёл на риск напугать её и больше никогда не увидеть; поставил на кон всё, что имел, даже не зная о размере конечной награды. Потому что не мог иначе, потому что каждая минута промедления сводила его с ума и бередила старые раны, нанося поверх них новые: сожаление, безотчётную тревогу, страх быть отвергнутым и бесконечную горечь.

Нуар вышел к девушке и, упрямо вздёрнув подбородок, медленно, раздражающе медленно, отчасти даже картинно — и едва ли не трусливо — протянул к ней руку. Сам не зная зачем; даже не представляя, к чему всё может привести. Он весь — один напряжённый миг, взмах её ресниц и короткий удивлённый выдох, невольно вырвавшийся из груди.

Кот ожидал испуга, нервозности или даже ненормального, почти маниакального любопытства, которое порой вызывал у представительниц противоположного пола, но незнакомка поразила его в который раз: она среагировала спокойно. Казалось, его появление ничуть не удивило её, и Феликс вдруг с замиранием сердца догадался, что его наблюдения не остались ею незамеченными.

Плагг был прав: всё это время её концерты были лишь спектаклем, постановкой для одного-единственного зрителя. Для Кота Нуара.

Так было даже лучше. Проще, легче, пусть и несколько нечестно.

Девушка прервала танец и, сняв кепку, зачем-то бросила её себе под ноги — парень рассеянно проследил за ней взглядом — и сразу же распустила волосы, и они тёмным тяжёлым каскадом заструились по её плечам, играя бисером бликов звёздного света. Она же высвободила ленту и, пользуясь минутным замешательством героя, лукаво ему подмигнула. Он неотрывно следил за ней, всё ещё зачем-то удерживая кисть на весу, и ждал. А танцовщица, завязав себе глаза, рассмеялась — неожиданно чистым и красивым голосом — и, протянув руки и едва коснувшись его ладони кончиками пальцев, вдруг сделала шаг назад и, сорвавшись с крыши, провалилась в пропасть.

И сердце Феликса полетело вниз, рухнуло в самую глубину вместе с ней, со странной незнакомкой с поразительно прекрасной улыбкой, и едва ли не раскололось на тысячу частей — ни залечить, ни склеить, — но всё же уцелело. И он бросился следом и поймал её почти у самой земли. Схватил и прижал к себе, бережно, трепетно, боясь навредить; словно самое ценное, что у него только могло быть, наконец-то оказалось в его неловких огрубевших руках.

«А ведь на самом деле так оно и есть, — уловил ускользающую мысль Кот, но девушка призывно улыбнулась и обхватила его крепче, и все последующие мысли тотчас покинули его; оставили в голове лишь звенящую пустоту, а перед глазами распустили немыслимые цветы вспыхивающих фейерверков и падающих звёзд. — Сумасшедшая…»

Её сердце билось слишком часто, слишком громко и недопустимо близко, а от кожи веяло всё тем же лёгким парфюмом, более резким запахом лака для волос и жаром летней ночи.

И Нуар не сдержался.

Срывая повязку с глубоких, цвета его личной бездны, синих глаз и касаясь своими губами её губ, он внезапно понял, что источник его зависимости снова сменился и что он никогда, больше никогда и ни за что её не отпустит.