Жизнь Маринетт была похожа на сказку.

Ей повезло родиться в семье зажиточных кондитеров, любящих друг друга по-прежнему крепко, несмотря на долгие совместно прожитые годы; и всю свою жизнь она была окружена теплотой и заботой, сладкой, как её любимые пирожные, и такой же приятной, ненавязчивой и тающей на языке.

Начальная школа, коллеж, лицей, а после — и престижный институт Марангони, о котором девушка мечтала едва ли не с самого детства. Её окружали искренние, преданные друзья, а вихрастый светловолосый парень, в которого она влюбилась без памяти ещё в четырнадцать лет, наконец-то увидел в ней кого-то большего, чем просто приятельницу, и стал её молодым человеком.

Её первым настоящим другом, первым парнем, а позже — и первым мужчиной.

Счастье было столь осязаемым, что, казалось, его можно было собирать в ладонях, точно золотую пыльцу, и осыпа́ть ею целый мир, и его бы не стало меньше, ничуть: настолько его было много; настолько ярко сияли звёзды в голубых глазах Маринетт и находили своё отражение в светло-зелёных — Адриана; настолько живо и громко билось сердце в её груди, окрылённое, влюблённое и наполненное до самых краёв.

А потом судьба, видимо, исчерпала лимит своей благодетели и решила-таки напомнить девушке об одном простом правиле жизни: ничто не длится вечно.

И её хрупкий радужный мир лопнул; раскололся, словно хрустальный шар, слишком крепко стиснутый в руке, и с мелодичным звоном осыпался ей прямо под ноги. Монохромно-алый — больше не разноцветный, нет — от крови из рассечённой ладони, окропившей его фрагменты. И такой же солёный, остро пахнущий металлом и мгновенно утративший былую сладость.

***

Сначала при странных и крайне туманных обстоятельствах умерла её двоюродная сестра, Бриджит.

И это стало началом всего.

Родственники Дюпэн-Чен получили эту шокирующую новость от незнакомого человека, облачённого в строгий чёрный костюм — явно мелкую сошку при более влиятельном начальнике, — и, растерянные, раздавленные и буквально ошарашенные, кое-как связались с родителями Маринетт. И те уже взяли ситуацию в свои руки, пока их родные упивались горем и пытались худо-бедно прийти в себя, и занялись организацией похорон.

При вскрытии была установлена причина смерти: острая коронарная недостаточность.

Её сердце просто остановилось; ни с того ни с сего замерло, задохнулось, стиснутое незримой рукой Костлявой и лишённое необходимого кровотока. И это у здоровой-то двадцатилетней девушки на фоне полного благополучия. В голове не укладывалось.

Никакого уголовного расследования не было, все многочисленные прошения были отклонены, а полиция криминала не видела и видеть не хотела, полностью удовлетворившись заключением судебно-медицинского эксперта.

Казалось, всех всё устраивало. Маринетт же — да и не только одна она — полагала, что это кто-то крайне заинтересованный дал крупную взятку, чтобы делу не дали хода.

И постепенно семья Дюпэн-Чен смирилась и сдалась. Но только не сама девушка.

Из скудных крупиц информации, что им сухо выдали полицейские, было установлено, что Бриджит погибла в особняке Агрестов, где, по их словам, искала укрытия от акумы вместе со своим бывшим одноклассником, Феликсом. Но что-то пошло не так, и акумизированная женщина ворвалась в здание, а затем… Затем произошло и вовсе нечто необъяснимое.

Или же старательно откорректированное.

Герои победили довольно быстро, так что акума не тронула девушку, но отчего-то в результате острого сердечного приступа последняя скончалась на месте. То ли от испуга — Маринетт лишь презрительно кривила губы: её сестра никогда не была трусихой, только не Бриджит, — то ли по иным неустановленным причинам.

Её это не устраивало, ничуть. Слишком много «пробелов» было у этой нечистой истории. Где был в это время сам Феликс? А месье Агрест, охранники и прочие служащие? Почему Леди Баг не призвала Чудесное исцеление и не вернула — хотя бы не попыталась! — Бриджит к жизни? И чем был занят Кот Нуар, когда произошла трагедия? Почему не помог умирающей девушке, хотя в два счёта мог доставить её в ближайшую больницу за кратчайшие сроки?

Но Феликс скоропалительно завершил карьеру модели и был переведён учиться за границу, а Габриэль Агрест заперся в своём особняке вместе с женой, которой требовалась длительная реабилитация после лечения — израильская экспериментальная медицина сотворила настоящее чудо и вытащила её из длительной комы, буквально вернув с того света, — и на контакт с родственниками умершей выходить категорически отказывался.

Леди Баг и Кот Нуар тоже сразу же исчезли, а вместе с ними и акумы Бражника, и Маринетт осталась один на один со своими подозрениями и домыслами, растерянная, запутавшаяся, в смятении и смешанных чувствах. Она надеялась поговорить с Феликсом или героями и с их помощью выяснить правду, но теперь и это оказалось невозможным. Словно кто-то нарочно спрятал концы в воду, утянув на самое дно даже Чудесных и их заклятого врага.

Но мог ли хоть кто-то в этом городе обладать столь безграничной властью, чтобы оказать давление на владельцев Камней Чудес и запечатать им рот столь радикальным способом?

Как оказалось, мог. И девушка была не в силах добраться до него.

К счастью, Адриан не оставил её. Заметно выцветшие будни скрашивались его улыбкой и поддержкой, и постепенно Маринетт оттаивала. Она снова стала улыбаться и почти не ощущала на сердце свинцовую тяжесть потери. Её жизнь продолжалась, и молодой человек был с ней до конца.

До самого своего конца.

Держал её за руку даже тогда, когда злодейка-судьба капля по капле крови отнимала его у возлюбленной и улыбалась ей в лицо блуждающей улыбкой Кота Нуара.

***

В тот злополучный день, двадцать первого января — Маринетт никогда не забудет этой даты, худший день в её жизни, и последний — в жизни Адриана, они возвращались домой после вечернего сеанса кино и решили немного пройтись по набережной Сены и обсудить фильм, прежде чем вызвать такси.

Несмотря на довольно позднее время, погода была замечательной и располагала к прогулкам: чистое, без единого облачка небо, усеянное жемчужными проблесками звёзд, искристый иней на лавочках и фонарных столбах и хрустящая под ногами корка тонкого наста — январь выдался относительно сухим, не слишком холодным и невероятно живописным. И Маринетт охотно поддержала Адриана в его желании полюбоваться на вечереющий город сквозь призму морозных узоров.

Если бы она только знала, что случится спустя несколько минут и что ожидает их за следующим поворотом, то схватила бы его за руку и увела прочь тотчас же, не оглядываясь и не замедляя шага. Но девушка лишь доверчиво прильнула к плечу возлюбленного и, смеясь и жестикулируя, принялась делиться впечатлениями от особенно яркого эпизода увиденной приключенческой фантастики.

А затем три мужские фигуры, возникшие будто бы из ниоткуда, вдруг преградили им путь и, откровенно скалясь пожелтевшими от сигарет зубами, попросили у Адриана зажигалку.

— Не курю, — в извиняющемся жесте развёл он руками и незаметно подтолкнул Маринетт себе за спину. — А теперь прошу прощения, но нам ну…

Договорить он не успел.

Один из парней неожиданно выступил вперёд и ударил его по лицу, следом — в живот, и это послужило сигналом к атаке: двое других зашли сбоку и тут же присоединились к своему лидеру; напали на Адриана, заломили ему руки, повалили на землю и принялись избивать. Девушка пронзительно завизжала и замахнулась на обидчиков сумочкой, но что она могла сделать, одна против троих? Аксессуар из эко-кожи тотчас отобрали, стянули с плеч дорогое пальто и толкнули её на плитку. Маринетт сильно отбила колени и ссаднила ладони, но всё же попыталась подняться на ноги — и безжалостный удар в подреберье мгновенно вынудил её распластаться на обледенелой земле и тихо заскулить от неожиданной боли.

Вывести её из строя оказалось проще простого.

— Нет, не трогайте его! — с отчаянием закричала девушка и снова попыталась приподняться на локтях. — Пожалуйста, не надо!

Грабители же, не обращая внимания на её мольбы, уже вовсю обшаривали карманы неподвижно лежащего поодаль Адриана. Сквозь пелену слёз Маринетт едва видела происходящее; только лишь танцующие чёрные силуэты и бледное пятно запрокинутого лица её молодого человека. Но вдруг он шевельнулся, а затем ударил одного из парней в челюсть, оттолкнул его и быстро вскочил на ноги. А преступники, явно опешив от столь неожиданного отпора, застыли в нерешительности и оцепенении, и это стоило им ещё нескольких пропущенных ударов.

К несчастью, численный перевес по-прежнему был на их стороне.

И девушка, закусив костяшки пальцев и больше не сдерживая глухие рыдания, с ужасом наблюдала за неравной потасовкой и не сразу заметила, как в рассеянном свете фонарей блеснуло лезвие балисонга — складного ножа-бабочки.

Грабителям надоело церемониться.

— Адриан, не надо! — запоздало взвизгнула она, чувствуя, как земля уходит из-под ног, а весь мир съезжает куда-то набекрень и проваливается в грязную синеву Сены. — Остановись! Не сопротивляйся!

Словно в замедленной съёмке Маринетт увидела, как её парень налетел на главаря — высокого жилистого юношу со сломанным и неправильно сросшимся носом, — но сразу же, будто обжёгшись, отпрянул от него и странно, пьяно пошатнулся. И под её сдавленный всхлип он схватился за грудь, тут же отнял руку и с каким-то неторопливым удивлением уставился на свою ладонь. Влажную, потемневшую от обагрившей её свежей крови. Адриан вскинул брови — растерянно, даже несколько недоверчиво, — оглянулся на Маринетт, а после этого его колени вдруг подогнулись, и он грузно осел на землю.

— Адриа-а-а-а-ан! — надтреснуто взвыла девушка и кое-как, на четвереньках, подползла к возлюбленному. — Нет! Нет-нет-нет!!!

Он снова пошатнулся и навалился на неё, и Маринетт едва успела подхватить разом потяжелевшего парня. Адриан застонал от боли, а девушка, прижав ладонь к глубокой колото-резаной ране на груди, умостила его голову у себя на коленях и склонилась к его заметно побледневшему лицу.

Тёплая кровь, обильно пятнающая серый кашемир куртки и разукрашивающая девичьи пальцы смазанными узорами, на фоне январского мороза казалась обжигающе горячей.

— Ты слышишь меня? Адриан, ты слышишь меня? Скажи что-нибудь! Поговори со мной, — глотая слёзы запричитала она, а затем, вспомнив, что всё это время три пары глаз безучастно наблюдали за ними, вскинула пылающий, полный гнева и безотчётного страха за жизнь возлюбленного, взгляд на грабителей. — Да что вы стоите!!! — с яростью и негодованием воскликнула, почти взревела Маринетт. — Вызовите «скорую», чёрт бы вас побрал! Скорее! Он же ранен! — И снова склонилась к парню. — Держись, мой хороший, ты только держись, я здесь, с тобой, я никуда не уйду…

Его кожа казалась мраморно-белой, в уголках губ контрастными брызгами алого пузырилась кровь, а воздух со странным влажным хрипом вырывался из приоткрытого рта. Крупная дрожь сотрясала его тело, а гримаса боли против воли исказила точёные черты лица.

Не нужно было иметь медицинского образования, чтобы понять, что дела Адриана были плохи, и его время неумолимо истекало.

И сковывающий холод прогноза пострадавшему отнюдь не улучшал.

Но парни стояли на месте не шелохнувшись. Казалось, вид крови всерьёз их напугал, а до недалёких умов только-только стал доходить весь масштаб учинённого ими нападения: они только что тяжело, возможно смертельно ранили человека.

— Эй, Макс… — тронул за локоть главаря крупный плечистый парень со шрамом на щеке и наливающимся свежим кровоподтёком под левым глазом: следом точного удара Адриана.

— Дерьмо! Уходим, быстро! — отрывисто прошипел тот самый Макс, надвинул на голову капюшон и, так ни разу и не обернувшись, торопливо покинул набережную.

Его подельники беспрекословно последовали за ним, прихватив с собой награбленное. И спустя минуту даже их силуэты растворились в тёмной гуще незаметно наступившей ночи.

— Нет, стойте, вы не можете!.. — срывая голос, закричала им вслед Маринетт и неверяще уставилась на высокую каменную стену, за углом которой и скрылись преступники; даже протянула руку в тщетной надежде, что глаза просто обманывают её, и молодые люди на самом деле направились за помощью и вот-вот вернутся. — Он же истекает кровью! Пожалуйста!

Но сколько бы она ни плакала и ни звала, сколько бы слов ни бросала на равнодушный к её мольбам ветер, с каждым мгновением девушка всё больше понимала, что тратит время впустую. Её надежды на совесть грабителей были ложью и очевидным самообманом: они бросили их на произвол судьбы и убрались восвояси, точно вспугнутые крысы.

Никакой помощи ждать не придётся.

«Грязные трусы!» — Губы Маринетт мелко задрожали, а жалкий несдержанный всхлип всплеском гулкого эха отдался в её же собственных ушах и почти сразу же утих.

Кроме неё и Адриана на набережной больше никого не осталось.

Обсидианово-синий небосклон отстранённо мерцал сверху тысячей звёзд и, казалось, приглушал все звуки и оттенки цветов. Стало заметно холоднее; облачка кружевного пара вырывались из приоткрытого рта парня и её собственного и медленно таяли в воздухе взвесью серебристых частиц. Губы Адриана посинели, а кожа была бледной и пугающе холодной на ощупь.

С каждой минутой промедления ему становилось всё хуже.

Глубокое проникающее ранение грудной клетки и низкая температура воздуха делали своё дело и с жадностью высасывали из молодого человека крупицы жизни вместе со свежей кровью.

— Он умрёт, если ему не помочь! Да вернитесь же вы! Помогите! — со всевозрастающей паникой продолжила кричать девушка, но без толку. Потревоженная громкими возгласами, в небо взмыла небольшая стая голубей и уронила на заиндевелую плитку несколько перьев. Шелест их крыльев ненадолго всколыхнул морозный воздух, а после всё снова стихло. Никто так и не откликнулся. — Кто-нибудь, помогите! Пожалуйста, помогите!

— Эй, Маринетт, — вдруг тихо позвал её до этого молчавший Адриан и, поморщившись от боли, нашёл её руку и переплёл свои пальцы с трясущимися — её. — Не волнуйся так за меня, всё будет хорошо. Я обещаю. Вот… Вот только, — дождавшись, когда покрасневшие глаза возлюбленной вновь обратятся к нему, он ломко улыбнулся и продолжил: — Надень мою куртку. Ты вся дрожишь.

— Нет, нет, мне не холодно, — солгала девушка и протестующе замотала головой, и горячие и мгновенно остывающие на морозе слёзы вновь заструились по её щекам. — Тебе она нужнее. Ты только не засыпай, слышишь? Я… Я что-нибудь придумаю, мы сейчас…

— Маринетт, — мягко перебил он её, — не надо. — И девушка замолкла и оцепенела, уставившись на парня так, словно он сморозил крайне неудачную шутку. Но его глаза, подёрнувшиеся едва заметной мутной пеленой, были серьёзными как никогда. — Успокойся и не плачь, ладно? Со мной всё будет хорошо. Правда, — спокойно закончил Адриан и даже попытался ободряюще улыбнуться, и только едва заметные бисерины лихорадочного пота на лбу выдавали, насколько трудно ему давалось это показное спокойствие; насколько нелегко, сгорая и рассыпаясь на части от мучительной боли, было держать лицо перед возлюбленной.

И столько тепла и любви было в его взгляде и чуть хрипловатом голосе, в каждой интонации и нежных прикосновениях к её перепачканной его же кровью руке, что Маринетт зажмурилась и согласно закивала головой, только чтобы он поверил, что сумел её убедить, и не тратил силы на переживания; только чтобы не разрыдаться перед ним в голос и не дать ему понять, что понемногу она уже начала оплакивать его.

Казалось, в эту секунду целый мир ополчился против них двоих, и лишь многочисленные созвездия пустыми белыми глазницами взирали вниз с небес, ожидая развязки.

Ей стоило сказать ему правду.

Стоило попросить прощения и поведать ему обо всём, что она хотела озвучить — в ближайшее время или лет эдак через десять, неважно, — потому что другого случая уже не представится. Рассказать о том, как сильно она любила и любит его; о том, как счастлива была бы провести с ним каждое мгновение своей жизни: просыпаться по утрам в одной постели и засыпать в его же объятиях, будить его запахом свежего кофе и сладким поцелуем, а к вечеру готовить ужин и, пьянея от пузырьков шампанского, таять от его прикосновений; о том, насколько он ей дорог и как она будет ждать его где угодно и сколько угодно — хоть на этом свете, хоть на том; и, наконец, о том, как сильно она ему завидует: ему не придётся и дня прожить без неё, своей половинки, и она — великая эгоистка! — с радостью поменялась бы с ним местами, если бы могла.

Она бы сделала для него всё, что угодно, если бы только могла.

Но всё, что сейчас было в её силах — это говорить и говорить. Баюкать его, умирающего и угасающего прямо на её глазах, словно маленького ребёнка, и шептать ему бессмысленные нежности до тех пор, пока его рваное дыхание окончательно не стихнет, а сердце не совершит свой последний удар. И она, крепко прижав ладонь к его груди, ощутит этот самый удар. А затем умостится рядом с ним на землю, обнимет его и, прильнув к его плечу, просто будет лежать так до тех пор, пока их не обнаружат — двух покойников или же только одного, а её — едва живую, но с тяжёлым обморожением.

Она была согласна на что угодно, только бы выкрасть у смерти любую лишнюю секунду возможности побыть вместе с возлюбленным.

И совсем не важно, что будет тому ценой.

— А-адриан, я… — сходя с ума от тоски и горя, всхлипнула девушка и тут же замолчала.

Какой-то громкий посторонний звук привлёк её внимание и заставил прерваться на полуслове. Чей-то неясный силуэт мелькнул на парапете, но почти сразу же скрылся за высокой каменной оградой.

— Эй, вы слышите меня?! — мгновенно встрепенулась Маринетт. — Помогите нам, умоляю! Здесь человек ранен! Вызовите «скорую», прошу! Эй!

Но ответа не последовало. Сколько ни напрягала слух, поначалу она не могла различить ничего, кроме тихого плеска волн Сены и свистящего дыхания Адриана, но спустя несколько секунд шорох шагов повторился. Послышалась какая-то возня, перемежающаяся невнятной руганью, а затем раздался глухой грохот, как будто упало что-то тяжёлое, и вновь всё стихло.

— Кто-нибудь? — неуверенно позвала девушка и сильнее прижала руку к ране парня: кровь уже вымочила его одежду вокруг неё и постепенно расползалась всё дальше.

Сверху сорвался небольшой металлический предмет и, ударившись о землю с задорным звоном и пару раз подскочив, прикатился прямо к ногам Маринетт. Сощурив слезящиеся глаза, она не сразу смогла распознать в цилиндре с кошачьей лапкой жезл уже почти год назад как исчезнувшего Кота Нуара.

— Кот Нуар? — не веря своей удаче, с дрожью в голосе окликнула девушка и с воодушевлением заозиралась по сторонам. — Это правда ты? Помоги, прошу! Мой парень, он… На нас напали! Ему срочно нужно в больницу!

Её знобило от холода, от страха за тающую жизнь Адриана и от надежды — впервые робко расправившей свои крылья, — что они наконец-то спасены. Герой не оставит их в беде и всенепременно поможет.

Маринетт вздохнула с облегчением и бледно улыбнулась сквозь слёзы.

Теперь всё будет хорошо.

Он спрыгнул сверху неаккуратно. Приземлился грузно, тяжело и крайне неловко. Завалился на бок и с трудом удержался на ногах, точно тоже был ранен. Или же мертвецки пьян. Или же под завязку накачан наркотиками, а может быть — и то и другое сразу. Его кожа была землистого оттенка и отливала нездоровой серостью, а зрачки сузились в две тонкие линии. Взгляд парня беспрестанно метался по сторонам, словно никак не мог определиться, за что уцепиться в первую очередь, и вся его поза буквально кричала о неадекватности и опасности для окружающих: изломанная, нескладная и клонически дёрганая.

Девушка замолчала и испуганно прижала к себе возлюбленного покрепче.

Шатающейся походкой Кот Нуар — а это был он, несомненно — подошёл к Маринетт, окинул её и неподвижно лежащего Адриана расфокусированным взглядом и криво улыбнулся. Не говоря ни слова, он подобрал свой жезл, посмотрел куда-то вдаль, прямо сквозь оцепеневшую девушку, а затем… развернулся и просто ушёл.

Шаркая ногами и волоча хвост по земле, ссутулившийся, потерянный и находящийся явно не в себе, он медленно покинул набережную.

И просто оставил Адриана умирать.

Ещё несколько долгих секунд девушка остекленело смотрела ему вслед, не в силах поверить в увиденное. С большим трудом, до конца не понимая и не принимая произошедшего, она постепенно всё осознавала. И тут же горько, с нотами надвигающейся истерики, рассмеялась.

Всё пропало. Он не поможет им.

И никто в целом свете не протянет им руку и не даст её возлюбленному и шанса выкарабкаться. Помощи ждать больше неоткуда. И чудес, о которых так старательно пишут в детских сказках, никогда не было, не бывает и быть не может.

Пальцы Адриана неумолимо холодели в её руках, как она ни старалась их согреть, кровавое пятно на его груди становилось всё шире, а дыхание — всё тише и неразборчивее.

Кот Нуар, их последний луч надежды, оказался дешёвой подделкой. Фальшивкой. Всего лишь тёмным пятном, проплешиной на поверхности солнца. И только что самолично подписал парню — гражданскому, которых ещё год назад с таким усердием защищал на пару с напарницей — смертный приговор.

Маринетт была потрясена. Закована в лёд его безразличия и собственного разочарования, разбита и раскрошена на тысячу осколков. Её вспыхнувшая было надежда опалила кончики её пальцев и мгновенно угасла, оставив после себя лишь золу и чёрные следы копоти.

Это было крахом. Крахом всему.

— Ничего страшного, — едва различимо прошелестел Адриан. Он всё понял без слов, по одному только выражению лица своей возлюбленной. Конечно же, он всё понял. Но до последнего пытался её утешить. Не он должен был умереть такой страшной смертью — кто угодно, но только не этот светлый и прекрасный человек. Девушка почувствовала, как по её опухшим щекам вновь покатились крупные градины слёз. — Не огорчайся, в твоей жизни будет ещё много хороших моментов…

— Замолчи! — пронзительно взвизгнула Маринетт. — Я не хочу этого слышать! Даже не вздумай, ясно тебе?! — Адриан снова приоткрыл рот, но она строго шикнула на него: — Не говори ни слова, тебе нужно экономить силы!

— Я люблю тебя, — всё же опустошённо выдохнул он, печально улыбнулся и в изнеможении закрыл глаза.

И девушка впервые заметила, что на его ресницах уже появились мелкие кристаллики инея. И, со страхом глядя на преломление света в этих живописных крупицах льда, она почувствовала, как крепнет её решимость во что бы то ни стало спасти возлюбленного.

И злость на предательство Нуара неожиданно подстегнула её.

Маринетт не даст ему умереть; она будет сражаться до последнего, но вырвет Адриана из цепких когтей смерти. Они слишком молоды, слишком амбициозны и слишком влюблены друг в друга — у них впереди столько планов на будущую совместную жизнь! — чтобы прощаться вот так скоро.

Сморгнув слёзы с глаз, девушка закусила губу и осмотрелась, но уже более оценивающе и внимательно. Лестница, ведущая вверх, от набережной к городу, была относительно недалеко. Дотащить туда Адриана она не сможет: он был достаточно тяжёлым, да и рана была слишком серьёзной, чтобы лишний раз тормошить его, — но при должной сноровке Маринетт сможет быстро добраться до неё, а там найти припозднившихся прохожих и позвать на помощь.

У молодого человека был только один шанс — она сама. Единственный. И самый последний.

— Я тоже тебя люблю, — сглотнув ком в горле, сипло выдавила девушка и коснулась губами его лба. Она торопливо сняла с себя шарф, скомкала его и плотно прижала к ране, а сверху положила кисть Адриана. — Подожди меня немного, я сейчас, — помертвевшим от страха голосом, не желая оставлять парня ни на мгновение, прошептала девушка и, нехотя отстранившись, бросилась бежать.

— Стой, не уходи, — беззвучно взмолился Адриан и протянул к ней ослабевшую руку, но Маринетт его уже не слышала: она стремглав неслась к лестнице.

Туда, наверх, к огням ночного города, прочившим её возлюбленному спасение и долгие годы счастливой жизни. Девушка летела словно на невидимых крыльях, обожжённая жарким дыханием смерти — не своей, но куда более страшной и близкой, — ступающей за ней по пятам, след в след; в слепой и единственной попытке отыскать помощь. У неё не было права на ошибку, как не было права и на промедление.

И лишь спустя семь томительно долгих минут ей наконец-то удалось отыскать одиноко прогуливающуюся пожилую пару и упросить их вызвать бригаду медиков для её пострадавшего молодого человека.

Но к тому времени, как она, оскальзываясь на ступеньках и неся в своей улыбке благую весть, а в сердце — вновь проснувшийся трепет надежды, вернулась к Адриану, он был уже едва тёплым.

Он умер, так и не дождавшись её возвращения.