Прошло две недели и три дня с момента как Девятый оказался в квартире своего куратора под бдительным присмотром его супруги. За это время болезнь отступила, и он всё больше времени мог проводить на ногах. Тут должное нужно отдать женщине — она взяла его лечение под свой жёсткий контроль и не позволяла даже на минуту задержать приём тех или иных лекарств. Даже противную сыворотку от звона в ушах давала — Девятый мог только догадываться, какие деньги заплатил за чудо-средство его куратор. И от осознания, что стал самой настоящей обузой тому, кто его спас, и его семье, юноша всё упорнее искал способы отблагодарить Шибасаки за помощь. Сначала это была готовка: за годы самостоятельной жизни он преуспел в этом направлении и вполне мог подрабатывать в кафе или любой другой забегаловке, так что его познания в кулинарии вполне экономили время Шибасаки Нарусы. Нельзя сказать, что женщина сразу приняла его помощь с восторгом в глазах — напротив, первое время весьма настороженно принюхивалась и присматривалась к получившейся стряпне, — но вскоре практичность победила, и она стала позволять ему всё больше задерживаться на кухне. Даже иногда намекала, что не прочь вновь отведать то или иное блюдо. Потом Девятый стал осторожно помогать по дому — то пыль украдкой протрёт, то полы помоет. И с того момента между ним и суровой супругой Шибасаки зародилось что-то наподобие осторожной дружбы. Наруса перестала цепляться к нему по любому поводу, а сам Девятый больше не вздрагивал, стоило ему столкнуться с внимательным взглядом карих женских глаз.

      Поэтому когда супруг вдруг заявил, что забирает своего «стажёра» обратно в отделение, Наруса растерялась:

      — Уже?

      — Ты же едва на эти две недели согласилась. Что теперь не так? — Кенджиро недоуменно выгнул бровь, потянулся ладонью к затылку. — Он полностью поправился, пора возвращаться к своим обязанностям и отрабатывать своё поведение.

      — Да… ты прав. — Наруса отвела глаза, не желая признаваться самой себе, что успела привыкнуть к этому нелюдимому и тихому пареньку, так бесцеремонно ворвавшемуся в их жизнь. — Следи, чтобы он пил сыворотку — воротит нос от неё как не знаю кто, а ведь ты сам говорил, что это лекарство ему жизненно необходимо.

      — Не волнуйся, прослежу.

      — Я не волнуюсь, Кенджиро! Просто не хочу, чтобы деньги — немалые, к слову, — за эту сыворотку полетели на ветер если этот мальчишка умрёт только потому что не хочет её пить.

      Наруса скрестила руки на груди, недовольно поджав губы. Она и сама не могла объяснить, почему вдруг так распереживалась. Просто, вероятно, проснулся родительский инстинкт, когда она услышала про возраст этого недотеррориста. Даже младше их с Кенджиро дочки — по сути, ещё ребёнок. Переходный возраст, чтоб его! И мать внутри Нарусы не могла безразлично наблюдать, как этот самый ребёнок гробит своё и без того испорченное здоровье.

      –Да-да, понял, — отмахнулся от неё Кенджиро и чуть усмехнулся.

      Он обошёл странно посмотревшую на него супругу, прошёл по коридору и, один раз стукнув — чисто по привычке — в комнату дочери, потянул дверь на себя.

      Пацан обнаружился на привычном месте в привычной позе — на кровати на животе, что-то активно черкающий карандашом по бумаге, наложенной на толстый том какого-то старого учебника Харуки. Заметив вошедшего детектива он поспешно сложил лист пополам и сунул под книгу. Кенджиро прищурился, но не стал комментировать — у всех могут быть свои секреты, а в доме полицейского не было ничего, что могло бы натолкнуть мальчишку на новые опасные выдумки. Да и судя по движению карандаша, тот просто… рисовал. У него это неплохо получалось.

      — Что делаешь?

      — Да так… — Девятый повёл согнутой в локте рукой, принимая игру. — Что-то случилось? — осторожно поинтересовался он и поспешил пояснить: — вы нечасто заходите.

      — Слава Богу нет, — помотал головой Кенджиро, предпочтя проигнорировать последнее замечание. — но ты, судя по всему, уже полностью оправился от болезни.

Мужчина замолчал, думая, как бы корректнее сообщить пацану, что «каникулы» в его доме закончились и нужно возвращаться в одинокий кабинет в полицейском отделении.

      — Пора возвращаться в участок? — просканировав его внимательным взглядом скорее утвердил нежели поинтересовался Девятый.

      Кенджиро нашёл в себе силы только на кивок. Не ожидал, что подросток столь быстро поймёт что к чему и спокойно озвучит явно неприятный ему вывод. За прошедшие полмесяца болезни было видно, что тот постепенно привык к небольшой квартирке куратора и — возможно — даже начал привязываться к его супруге. Во всяком случае, между Нарусой и юным террористом исчезли бывшие вначале пререкания и споры и установилось подобие приятельства. Что было неожиданно, учитывая непростой норов обеих сторон.

      — Понятно, когда уходим?

      Что-то сродни гордости поселилось в душе Кенджиро оттого как спокойно пацан принял новости.

      — Завтра утром, так что у тебя почти целый день на сборы.

      — Я и так почти готов, — пожал плечами Девятый, — разве что журналы да книги сложить… Я ведь могу их забрать?

      — Конечно. Они твои, — поспешил успокоить вдруг занервничавшего подростка Кенджиро. — Бери всё, что захочешь, если только это не принадлежит Харуке.

      — Спасибо, — после непродолжительной паузы кивнул юноша и снова впился в детектива внимательным взглядом. Мужчина постоял в дверях ещё некоторое время, будто собирался сообщить что-то ещё, но в итоге ушёл не сказав ни слова.

      Девятый пожал плечами и выпрямил руки, опускаясь лицом в мягкость кровати. Мебель у Шибасаки была такая мягкая и комфортная, ничуть не сравнимая с жёсткой офисной.

~*~*~*~

      Время — очень странное и загадочное явление. Его бег ускоряется и замедляется в самые неподходящие для того моменты, заставляя людей исходить волнениями и забивать голову различной несуразицей. Девятый никогда не придавал внимания подобного рода жалобам со стороны Двенадцатого, полагая, что друг просто валяет дурака, желая чтобы он отвлёкся от монитора или проводки и подурачился вместе с ним. Теперь же стало понятным, что Твелв говорил правду.

      Девятый устало выдохнул и перевернулся на спину, раскинув руки и пустым взглядом смотря в потолок. Вот он и здоров — относительно. Не хотелось признаваться самому себе, но за прошедшие семнадцать дней он начал привыкать к образу жизни нормального подростка: когда не нужно было постоянно быть настороже, опасаясь за собственную жизнь; не нужно было продумывать сложные планы по уничтожению зданий или — что больше подходило под последнюю рутину — копаться в пыльных папках, выискивая те или иные документы, вдруг понадобившиеся полиции. Даже не нужно было каждый день готовить себе завтрак, обед и ужин — эту обязанность они разделили с Шибасаки Нарусой. У мальчишки под именем Арата Коконоэ даже появилось свободное время, что можно было потратить на себя. Девятый же был лишён подобной привилегии, ведь, как старший в трио Сфингов, был обязан присматривать за шебутным Твелвом и неуклюжей Лизой. Эти двое и дня не могли прожить чтобы не влипнуть в какую-нибудь авантюру.

      Юноша сглотнул. Спазм сжал горло и в груди закололо. Вспоминать лучшего друга всё ещё было очень больно. В голове никак не укладывалась мысль, что тот мёртв и он больше никогда не увидит его порой придурковатой ухмылки, не услышит очередной несуразицы относительно цвета своего голоса и не сыграет с ним в камень-ножницы-бумага, решая, кто из них какую работу будет выполнять.

      Всё кануло в небытие одним выстрелом вертолёта.

      Белый потолок навевал тоску, но вместе с тем чем-то неуловимым напоминал туман. Если постараться отвлечься от всевозможных мыслей и вообразить, что лежишь не на постели, а в поле, на траве, вполне можно было принять штукатурку за белесую дымку, в которой порой так хотелось раствориться. Особенно легко было сделать это без очков — тогда мир немного расплывался, помогая выпасть из реальности. Очки. Взгляд Девятого лениво скользнул по комнате, останавливаясь на письменном столе, где в узорчатом футляре лежали купленные ещё в первые дни его появления в офисе очки. Ещё одна странная трата со стороны Шибасаки Кенджиро, правда, в отличие от остальных, не безосновательная. Если без новых шмоток, книг и журналов с головоломками Девятый вполне мог прожить, то будучи полуслепым он мало что мог. Полиции уж точно особого толку от него бы не было — одна головная боль. Полежав ещё некоторое время, Девятый неуклюже поднялся, потянулся к очкам и водрузил их на нос.

      Комната обрела чёткость.

      Девятый огляделся, ещё раз проверяя, все ли интересующие его вещи попали в рюкзак и не забыл ли он чего. Вроде всё сложил. Настенные часы тикали слишком громко, заставляя обращать на себя внимание. Юноша скосил глаза на стрелки и отметил про себя, что время действительно неуловимо — уже была почти половина десятого вечера. Скоро в комнату войдет Шибасаки Наруса с длинной иглой на большом шприце, россыпью таблеток и до ужаса противной на вкус бледно-золотистой субстанцией, гордо именуемой сывороткой от звона в ушах. Вернее, название у препарата было другое — гораздо более мудрёное и с вкраплениями латиницы, но слишком уставший для запоминания информации Девятый переименовал его в более короткое и понятное.

      День пролетел одним мгновением.

      Девятый даже не успел понять, когда наступил вечер. Сначала время тянулось как прилипшая к металлу жвачка, но после того как все скудные пожитки оказались в рюкзаке, а комната Харуки была тщательно убрана и о непрошенном госте говорило разве что смятое под весом тела покрывало кровати, часы словно с ума сошли. Ему только и оставалось что удивляться как два часа дня превратились в три, три — в пять, а те — в семь. За окном по-прежнему рано темнело и оставалось лишь с тоской смотреть на улицу, наблюдая за снующими редкими прохожими, летающими птицами да дрожащими под напором ветра тонкими ветвями деревьев.

      В этот раз особо не хотелось что-либо делать и даже решение киндоку не могло полностью отвлечь от мыслей. Девятому пришлось признаться себе, что, как бы он ни готовился к этому моменту, всё равно оказался застигнут врасплох. А ведь с самого начала знал, что не задержится в доме куратора и нельзя привыкать к хорошей жизни! Не то чтобы он горел желанием остаться у Шибасаки, просто хотелось вечерами иметь хоть какую-то компанию, а не сидеть наедине с собой, будучи запертым в кабинете. Он не страдал от недостатка общения — спасибо натуре интроверта, — но абсолютная тишина порой очень напрягала. Тихое копошение на фоне или просто знание, что рядом есть кто-то, от кого не нужно ждать подставы, здорово бы помогло.

      Тихо вздохнув, Девятый завёл руки за спину, упираясь в матрас, скрестил ноги и вновь поднял глаза в потолок. Белый. Этот цвет больше не вызывал тревоги и не ассоциировался с мучениями в стенах «Поселения». С трудом верилось, что он излечился от своего наваждения, но всё указывало именно на это. Да и звона в ушах последнее время не наблюдалось, как и головной боли. Впрочем, с этим вполне могли справиться противная сыворотка и те жутко болючие уколы, что было принято решение возобновить колоть. Хорошо хоть через день, иначе Девятый не был уверен, что сейчас смог бы нормально сидеть — синяки всё равно появлялись, хоть Шибасаки Наруса и делала всё от неё зависящее дабы облегчить боль. Поморщившись, Девятый подумал, что всё же стоило принять предложение женщины относительно прикладывания капустного листа или нанесения йодовой сеточки — тогда, возможно, было бы не так неловко перед Лизой.

      Подруга свалилась как снег на голову — просто внезапно (во всяком случае для Девятого) появилась на пороге квартиры Шибасаки. Естественно, давать ей от ворот поворот никто не собирался. И тогда ему пришлось вытерпеть два долгих часа расспросов, размышлений и просто пустой болтовни. Девятый никогда не отличался развитыми коммуникационными навыками, общение всегда давалось ему с трудом, а уж поддержание беседы на какую-нибудь отвлечённую тему и вообще было задачей повышенной сложности. Только с Двенадцатым этот внутренний «барьер» ломался, и он мог хоть ненадолго почувствовать себя таким же, как миллионы других людей. Лиза же… Ну, достаточно сказать, что он так и не решил для себя, как с ней обращаться. С одной стороны, она не была «одной из них» — как он впервые высказался на её счёт, с другой, вроде как заняла должность девушки Твелва да и, в принципе, была настроена исключительно дружелюбно и не несла никакой скрытой угрозы. Ну разве что за исключением собственной неуклюжести. В конце концов, именно из-за Лизы произошла та история в аэропорту и просто счастье, что удалось связаться с Шибасаки и упросить полицию помочь. Тем не менее, она старалась. И явно не собиралась оставлять его в покое, считая своим долгом убедиться, что он всё ещё дышит и ходит по земле. Чувствуя себя крайне неуютно, Девятый пропустил её в комнату дочери Шибасаки, куда его поселили из-за переезда Харуки в общежитие на время учёбы.

      — Как ты вообще?

      Это был первый вопрос, что задала Лиза, оказавшись с ним наедине. Девушка присела в ноги кровати и подняла на Девятого обеспокоенный взгляд. Юноша растерялся.

      — Нормально? — для Девятого самого осталось загадкой, почему ответ прозвучал как встречный вопрос. Поджав губы, ненадолго задумавшись, он решил уточнить: — Вроде иду на поправку, но всё равно должен глотать кучу таблеток и терпеть уколы.

      Лиза на его маленькую жалобу понимающе и как-то тепло улыбнулась.

      — Ты только не сопротивляйся. Лекарства нужно пить столько, сколько скажет врач.

      — С чего ты..? — Девятый удивлённо моргнул, так и не смог доозвучить вопрос, но Лиза, кажется, и так поняла о чём он. Отведя взгляд, девушка сцепила пальцы в замок и сильно напрягла, что суставы побелели. Это была неловкая тема.

      — Просто Твелв частенько мне на тебя жаловался. Что скрываешь от него как тебе порой больно и как звенит в ушах. Что очень трудно заставить тебя принимать лекарства.

      — Ничего я не скрываю, — проворчал Девятый, слегка раздражённый излишней болтливостью друга. — Да и супруга Шибасаки не оставляет мне и шанса пропустить приём: один раз даже пригрозила силой залить сыворотку в глотку. Я понимаю, что это самое важное лекарство, но вкус просто отвратителен.

      — Ты уж потерпи.

      В ответ Девятый фыркнул, и Лиза робко улыбнулась. Она была счастлива услышать, что за её другом присматривают, но всё равно опасалась, что он выкинет что-нибудь эдакое. Хотя, наверное, пока он был у детектива, волноваться не стоило — Шибасаки Наруса с разговора показалась женщиной хоть и строгой, но ответственной. А такие люди обычно не склонны бросать выполнение возложенных на них обязательств из-за личных обид. Так что Девятый рядом с ней был в безопасности от собственных глупостей.

      Их разговор постепенно перешёл в более нейтральное русло, а потом и вовсе превратился в монолог — Лиза рассказывала что нового произошло в школе, в районе и префектуре в целом, говорила о своих переживаниях относительно вступительных экзаменов и тяжёлом выборе ВУЗа. О том, что так и не определилась с профессией, но хотела бы попробовать себя в кулинарии. И вот на этом моменте Девятый не сдержался: в красках припомнил заволоченную дымом кухню, сгоревшее мясо и совершенно несъедобные овощи. Лиза в ответ раскраснелась пуще варёного рака и пробурчала что-то о вежливости. Впрочем, до спора дело не дошло.

      Полчаса, о которых говорила Лиза только придя в гости к Шибасаки, незаметно перетекли сначала в час, а потом и в два. Вспомнили про время они только когда мобильный девушки запиликал, извещая о входящем сообщении от матери. Лиза тогда хлопнула себя по лбу, сложила ладони в извиняющемся жесте:

      — Прости! Мы собирались зайти в магазин выбрать подарок для бабушки — у неё юбилей завтра…

      — Всё в порядке. — Девятый прервал внутренние терзания Лизы, не желая выслушивать подробности чужой личной жизни. Подумав, вспомнил про приличия: — Передавай ей мои поздравления.

      — Спасибо.

      Лиза улыбнулась, поднимаясь с кровати. Вынужденный проявлять гостеприимство Девятый тоже неуклюже встал, поморщившись от придавленных синяков. К счастью, подруга правильно истолковала его мимику и не стала досаждать ненужными вопросами. Вот только менее неловко от этого не стало. Он провёл её до входной двери, смущённо отвёл глаза от вышедшей в коридор супруги куратора и, кивнув на слова прощания, аккуратно закрыл дверь. В некоторой степени приход Лизы развеял его рутину.

      Шумно выдохнув, Девятый сменил положение, выпрямив ноги, и плюхнулся на подушку. Бёдра отозвались тупой болью, но он не обратил на неприятные ощущения внимания: сейчас в голове были совершенно другие мысли и волнения. День полностью склонился к вечеру — висевшие на стене часы показывали начало десятого — и юноша с некоторым удивлением понял, что за своими воспоминаниями провёл несколько часов. Раньше подобной оплошности не случалось. Он всегда слишком ценил время, чтобы бездумно тратить его на всякого рода ерунду. Теперь же… Девятый закрыл глаза и помассировал переносицу. В голове будто торнадо прошёлся: все, ранее упорядоченные и разложенные «по полочкам» мысли оказались в жутком беспорядке, эмоции накатывали одна за другой, сея смятение, а на передний план повылазили все самые сокровенные страхи. Некоторые — уже, казалось, давно забытые и исчезнувшие. Например, какова была бы реакция его родителей, отыщи он их? Обрадовались бы или, наоборот, сказали выметаться так как он не нужен? Девятый не был знатоком человеческой психологии, но ему доводилось читать истории, где отец и мать внезапно понимали, что совершили ошибку и хотели найти своих брошенных ранее детей. Вполне возможно, что его родители тоже…

      «Нет. — Девятый до боли стиснул зубы и закрыл глаза ладонями. — Мы ведь проверяли запросы в наш детдом, не было никого, кто разыскивал бы отказников».

      Он согнул правую ногу в колене, смяв при этом аккуратно застеленное покрывало. Боль, терзавшая когда-то, снова вернулась. Поддавшись эмоциям, он подмял покрывало под себя и несколькими движениями сбросил на пол, оставшись лежать на скомканном одеяле. У него не было никаких доказательств, что прочитанные истории — не выдумка таких же сирот, кто хотел хоть как-то воплотить свои надежды в жизнь. Говорят же, что вовремя прочитанная книга может изменить человека так, как не изменит ни один родственник или наставник. Вполне возможно, авторы тех статей надеялись именно на это: всколыхнуть сознание тех, кто когда-то бросил.

      И почему-то от данного предположения стало только более тошно.

      — У тебя всё нормально? — Шибасаки Наруса закрыла за собой дверь в комнату. Обычно вверенный ей мальчишка встречал её напряжённым, порой даже немного умоляющим взглядом, но никак не полным безразличием. Он даже не заметил, что она вошла, пока не заговорила. Столь непривычное поведение насторожило женщину.

      Девятый встрепенулся, вдохнул как можно глубже и убрал ладони от щиплющих глаз. Предаться эмоциям он сможет и ночью, а теперь нужно было взять себя в руки. Перевернувшись на живот, найдя силы для короткого кивка, он спокойно наблюдал, как женщина поставила поднос с лекарствами на тумбочку и взялась за наполненный кроваво-красной жидкостью шприц.

      — Это последний, — сочла нужным прокомментировать Наруса. — Уверен, что не хочешь сначала сыворотку выпить?

      Девятый поколебался лишь мгновение, прежде чем решительно замотать головой:

      — Если сделаю это, меня точно стошнит.

      — Ну, как знаешь. — пожала плечами Наруса и сняла колпачок с иглы. Слегка надавила на поршень, выпуская остатки воздуха. — Давай.

      Нехотя, Девятый стянул штаны с трусами до середины ягодиц, вытянул руки и со всех сил вцепился пальцами в изголовье кровати. Ноги также напряглись до предела, стараясь оставаться неподвижными. Меньше всего Девятый хотел дёрнуться и случайно ударить женщину. Холодная мокрая ватка несколько раз коснулась кожи и в следующее мгновение тело пронзила боль: не от иглы, но от вводимого лекарства. Инъекцию нужно было делать медленно, около полуминуты, и оттого желание зарычать или влезть на стену каждый раз с каждой секундой становилось всё навязчивее.

      — Всё!

      Он скорее услышал, чем почувствовал, что всё закончилось и позволил себе разжать побелевшие пальцы. Руки обессилено опустились на покрывало. Несколько раз Девятый глотнул ртом воздух. Он не особо чувствовал, как Шибасаки Наруса растирала место укола, желая предотвратить появление синяков, лишь дёргался в такт движениям её рук и про себя радовался, что хотя бы одно из пренепреятнейших действ закончилось. На неопределённый срок. И всё же вздыхать с облегчением пока было рано.

      Сыворотка.

      Противная субстанция противно поблёскивала в свете лампочки, напоминая, что его злоключения не закончились. Внимательный, не оставляющий надежды на помилование взгляд Шибасаки Нарусы только подтверждал реальность происходящего и Девятый не смог подавить гримасу отвращения. Каждый раз одно и то же, но он просто не мог реагировать иначе: бо́льшей гадости ему пить никогда не доводилось. Словно взяли что-то сгнившее и тщательно размешали в стакане с водой. Вздрогнув всем телом, юноша взял стакан и некоторое время сверлил находящуюся в нём сыворотку кислым взглядом. Потом зажмурился, резко выдохнул и залпом осушил посудину, в конце ещё раз передёрнув всем телом. Недовольно застонав, обессилено упал лицом в подушку и закрыл глаза.

      Сейчас ему хотелось только избавиться от противного вкуса во рту да забыться сном. И отяжелевшие веки помогали ускорить исполнение последнего желания.

      — Молодец.

      Наруса улыбнулась кончиками губ, но юноша этого не увидел. Она забрала у него стакан, вытащила зажатое меж ног одеяло и накинула на спину и плечи. В первые минуты после укола и приёма сыворотки мальчишка всегда выглядел донельзя уставшим и каким-то потерянным, поэтому Наруса старалась хоть как-то помочь ему почувствовать себя лучше. Подойдя к окну, она завесила щель между шторами, через которую просачивался свет уличного фонаря, и, прежде чем выйти из комнаты, щёлкнула выключатель.

      Часы показывали поздний вечер, и им всем уже следовало ложиться.

      — Спокойной ночи.

      — Ночи. — пробормотал в подушку юноша, судя по сбивчивому голосу находящийся где-то между бодрствованием и сном. Впрочем, это вряд ли надолго — засыпал он всегда на удивление быстро. Особенно после морально тяжёлых или напряжённых дней.

~*~*~*~

      Звонкий и оттого несколько противный звук вырвал Девятого прямо посреди сновидения, чем вызвал лёгкую путаницу. Не сразу сообразив, что случилось, Девятый некоторое время озадаченно всматривался в темноту комнаты, ища источник звука, прежде чем понял, что звонил мобильный его куратора. Потянувшись к стоящему на прикроватной тумбочке ночнику, он включил свет и водрузил на нос лежащие рядом очки. Чуть щурясь, поднял глаза на висящие на стене часы.

      «Три ночи… — Девятый сонно потёр глаза тыльной стороной кулака. — Что такого случилось в полиции в это время?»

      Что звонили с участка сомнений не вызывало — кому ещё придёт в голову будить детектива в столь ранний час — волновало лишь, с какой целью был этот звонок. Должно быть, произошло что-то из ряда вон. Додумать мысль не дал быстрый стук в дверь и появившийся за ней почти мгновенно растрёпанный Шибасаки. Он уже надел брюки и пытался продеть руки в рукава рубашки.

      «Так, мне уже страшно».

      — Хорошо, что ты проснулся, — как-то напряжённо начал мужчина, — мне звонили из соседнего Управления и просили срочно приехать в отделение вместе с тобой. Это очень важно.

      — Что случилось?

      Девятый встал с кровати, потянулся за сложенной на стуле одеждой.

      — Я не совсем соображаю в этой навороченной терминологии, но, похоже, в данный момент происходит сильная атака на полицейский сервер.