Каким-то образом вереница будней возобновилась. Возобновились дежурства и патрули, но Жавер не мог избавиться от чувства, что здесь он отныне и навсегда лишний, что как бы он ни старался, он был в сути своей грязным предателем. Он стал еще больше прежнего сторониться людей, был отстраненным и холодным, с трудом находил себе место.

Жавер бродил по улицам в тот день, безучастно оглядывая их с удовольствием, смешанным с горечью.

День прошел без происшествий. Жавер с опаской увидел приближающуюся ночь, отказываясь слушать зов Сены.

Он решил вернуться домой в полночь, чем удивил случайно встретившийся ночной патруль. Собственная квартира показалась ему недружелюбной и маленькой. Мало было воздуха.

Он медленно снял мундир. Разочарованно осмотрел свою рану, болезненную, кровоточащую, но не тяжелую. По привычке, он снова перевязал ее и растянулся на кровати… Жавер подумал о мадмуазель де Монсури. Почему она бежала из своего дома? Почему она начала с таким ужасом протестовать, когда он сообщил, что она вскоре вернется обратно? Она была в часе ходьбы от дома! Ушла одна или сбежала с кем-то?

Жавер с трудом представлял себе эту молодую женщину в этом красивом светлом атласном платье, идущую в полном одиночестве ночью, когда улицы были в разы опаснее из-за баррикад. Она должна была быть с кем-то. Какой-нибудь молодой человек, несомненно. Любовник? Во всяком случае, человек, которому ужасно не доставало мужества, раз уж он бросил эту девушку перед лицом опасности.

И Жавер принял ужасное решение. Как бы там ни было, он собирался найти этих двух подлецов. Или понять причину, побудившую девушку так бежать в ночь. Хищная улыбка исказила суровые черты инспектора, делая его похожим на неумолимого хищника.

На следующий день Жавер уже присутствовал на своем посту с самого утра. Он навел справки в отчетах о текущих делах, поприветствовал инспекторов и сержантов после их прибытия, дал им четкие указания на предстоящий день.

Весь отдел был весьма удивлен тем, каким добрым сегодня казался Жавер. Похоже, баррикады окончательно миновали.

– А вы, господин инспектор? – Спросил молодой полицейский, один из тех, кого Жавер встретил в ту ночь.

– Мне предстоит разъяснить одно дело.

– Изнасилование, я полагаю?

Молодой инспектор наивно улыбался. Лефевр! Вот тут-то Жавер и вспомнил его имя и сумел гримасничать в ответ.

– В любом случае всю информацию, касающуюся неотложных дел доставляйте сразу же мне. Как и обычно.

– А студенты?

– Баррикады оставляю на вас.

Жавер жаждал только одного – отправиться на улицы, чтобы найти тех негодяев. Двое мужчин в рабочей одежде. Жавер покинул префектуру, как только смог. Он очутился на мосту, окинул взглядом Сену и вернулся в переулок, где все и началось.

Конечно, на улице, на земле, ничего не было. Никаких зацепок, никаких улик, но Жавер пристально осмотрел все своим рысьим взглядом.

Затем он оглядел здания вокруг себя. Глухие фасады, окна, за редким исключением, были черные от копоти, грязи, а то и замурованы, чтобы избежать налога на проемы. Одна вывеска указывала на торговца тканями неподалеку. Дверь-кочерга закрывала доступ к ней.

Маленький переулок, дышавший бедностью и убожеством. Жавер начал свое расследование с торговца тканями.

Инспектор Жавер, символ и авторитет, был человеком, внушающим страх. Он имел доступ ко всем жителям, присутствующим на этой улице в этот час. Но, как он и ожидал, никто ничего не видел и не слышал.

В том доме жили лишь четверо жильцов. С самой страшной улыбкой, Жавер заметил, всем, что спать в такую ночь, между стрельбой, криками и дымом, доносящихся с боев на баррикадах – это подвиг. Покидая свидетелей, он деликатно напоминал им, что бездействие в опасности является актом соучастия и карается тюремным заключением. Как и отказ от дачи показаний. И что он, Жавер, собирался сделать все, чтобы прокурор был как можно более непреклонен.

На этом Жавер ушел, закинув удочку на будущее, он был терпелив и уверен в себе. Ему оставалось только ждать. У Жавера был только такой выбор, он не мог атаковать лоб в лоб Монсури. В обычном деле он бы просто допросил девушку и выудил у нее все, что она знала. Но тут ему пришлось менять тактику. Ожидание было всем, что он мог сделать.

Потом установилась рутина, между патрулями и расследованиями, отчетами и допросами. Но сам он изменился.

Жан Вальжан прошел мимо и опустошил его душу, размывая ориентиры, ломая его авторитеты. Жавер больше не был неумолим и непоколебим, он потерял веру во всемогущество закона и правосудия. На самом деле, теперь Жавер понимал, что означало правосудие. И это ему не нравилось.

Это внутреннее изменение не осталось незамеченным со стороны коллег, они стали с долей изумления замечать перемены в характере их инспектора.

Некого Жака Лебеля задержали после банальной кражи, совершенной на рынке. Жавер не присутствовал при аресте. Он занимался жалобой на агрессию, поданной известным и обеспеченным буржуа. Едва он закончил слушать бесконечные показания месье Жоржа Блана, как инспекторы Валль и Лефевр ввели в его кабинет человека по имени Жак Лебель.

Жавер услышал слова, которые Валль бросил молчаливому человеку с опушенной головой:

– Вот увидишь, мерзавец, вот увидишь, во что вырядит тебя господин старший инспектор. Не волнуйся, каторжная форма всем к лицу!

– Тише, Валль! – Произнес Жавер усталым голосом.

У него болела голова. Он сел напротив виновника и сделал всем знак подражать ему. Это была его первая ошибка. Мужчины с удивлением повиновались. Оба младших инспектора посмотрели друг на друга, в нерешительности. Жавер попросил доложить обо всем, что произошло, что и сделал добросовестный инспектор Валль.

Виновник интеллектом не блистал, он украл еду (хлеб и некоторые фрукты) очень рано сегодня утром на рынке Сен-Поль. Он надеялся, что его жест останется незамеченным в толпе, но свидетели видели это. Они с ним были даже знакомы. Затем прибыла вызванная кем-то из торговцев полиция. Преступник не стал оказывать сопротивления. И вот он оказался в кабинете Жавера.

Валль замолчал.

Жавер размышлял, скрестив руки на груди. С тех пор как он вернулся к жизни, не было ни одного ареста по делу. Стоявший перед ним не был подлецом, он был куда больше похож на простого несчастного человека. Жавер больше не чувствовал, что он имеет какое-то право судить о виновности человека.

– Зачем украл еду? – Без обыкновенного напряжения и давления спросил он. Вторая ошибка!

– Я умираю от голода, и моя жена... моя жена... – Голос мужчины сорвался, и он зарыдал. Оба подчиненных ожидали взрыва гнева от Жавера. Было известно, что старший инспектор не выносит слабости, в ком бы то ни было.

Брать на себя ответственность за свои поступки было для него настоящим кредо... разве что в тот день... Жавер не реагировал, он ждал. А затем совершил третью ошибку – тихо спросил у виновного, перед тем, как продолжить допрос по делу:

– Что твоя жена?

– Она беременна, инспектор. От своего первого. У нее хрупкое здоровье, она должна есть.

– Почему бы вам не купить еды?

– У меня кончились деньги, инспектор. Я уже два месяца безработный. У нас ничего не осталось.

– Чем ты занимался?

– Каменщик, инспектор. Меня уволил мой начальник, потому что...

– Потому что?

– Потому что мне нужен был отпуск по болезни. Мне нужно было отлежаться с неделю. Начальник не согласился и уволил меня.

– А твоя жена?

– Она у меня… Она не знает, что произошло, она ни при чем, господин инспектор.

Мужчина запаниковал, беспокоясь за жену. Он боялся, что Жавер хотел арестовать ее за соучастие в краже. Но инспектор жестом заставил его замолчать и повернулся к двум полицейским, стоявшим в смятении, видя всего начальника таким миролюбивым. Чего добивался Жавер? Считал ли он, что этот бедняга принадлежал к отморозкам, которыми по ночам кишит Париж? Хотел ли он заставить его говорить?

– Кого ограбили?

– Мать Григорию, – ответил Валле. – Она нехотя забрала возвращенный товар.

– Она подала жалобу?

– Нет, месье, - возразил Лефевр.

И Жавер замолчал. Полностью сознавая, какую роль он должен играть, что он должен сказать, он встал, громко стукнув кулаком по столу, чем напугал этого несчастного разбойника. Он должен был обвинить его и приговорить к тюрьме, ожидая суда через несколько недель. Он мог получить за это до года тюрьмы... но перед ним предстал образ Жана Вальжана.

Он уже не мог просто руководствоваться законом. Он должен был действовать из соображений справедливости.

Его внезапная несобранность, отразившаяся на лице, удивила всех троих, присутствующих в кабинете. Сцена затянулась. Жавер казался неуверенным в себе. Это было так необычно. Полицейские и задержанный смотрели на инспектора, который в своем безукоризненно застегнутом мундире подошел вдруг к окну и оглядел улицу. Наклонившись, он мог видеть Сену.

Наконец, Жавер принял решение и повернулся к разбойнику.

– Вы свободны, месье.

– Я свободен? Вы серьезно?

Бедняга не мог поверить своим ушам. В чем же подвох?

– Я приговариваю вас к штрафу за грабеж. Это незначительное преступление, учитывая, что не было подачи жалобы, и вы ни в коем случае не проявляли агрессии или отказа подчиниться. Кроме того, ваша личная ситуация показывает, что вы получаете выгоду от смягчающих обстоятельств. Ваша жена беременна, вы хотели спасти жену и ребенка. Я постараюсь устроить все так, чтобы обошлось без суда. Суд потребует расходов, лучше будет связаться с пострадавшей стороной. Я поговорю с матерью Григорией, чтобы избежать последствий, которые могут быть у вас.

Вся эта речь была непонятна бедняге, привыкшему к грубому жаргону. Жавер говорил на незнакомом ему языке. На самом деле он понимал только две вещи: он был свободен и должен был заплатить штраф. Вряд ли он предпочел бы тюрьму.

– Но, господин инспектор, я не могу заплатить. У меня нет денег.

Жавер снова поднял руку, чтобы заставить несчастного замолчать. Инспектор был усталым, недовольным, ему казалось, что он снова нарушает закон.

– У тебя сейчас нет денег, а у каменщика, нашедшего работу – будут! К вечеру у тебя будет начальник. Я знаю одного человека, который ищет рабочего.

– Правда, господин инспектор? Кто?

Жавер поднес руку ко лбу. Теперь у него не было повязки. Гематомы с баррикад поблекли, рукой можно было почти безболезненно двигать... Только не сходил странный желтоватый цвет на его запястьях, следы оставленные мятежниками, грубо завязывавшими веревки. Да головная боль все усиливалась, заставляя чуть ли не лезть на стенку.

– Ты умеешь читать?

– Да, господин инспектор.

– Хорошо, – с облегчением ответил Жавер. – Ты отправишься по этому адресу от меня. Ты скажешь, что пришел за рабочим местом. Кроме того, запишешь мне имя своего бывшего начальника. И свой адрес. Если ты не выполнишь мои приказы, поверь мне, ты останешься в тюрьме на столько, что забудешь, как небо чистое выглядит, и горько пожалеешь, что обманул меня.

– Клянусь делать все, что вы скажете, господин инспектор.

– А теперь иди!

Жавер дал человеку билет, на котором он написал все сведения, которые несостоявшемуся вору были нужны, чтобы найти господина Мурзо, своего нового покровителя. Жавер также протянул чистый лист бумаги, чтобы господин Лебель записал в нее запрошенную информацию.

Когда Лебель протянул лист обратно, Жавер прочитал имя и адрес, принадлежавшие бывшему начальнику, а также координаты месье Лебеля. Он был удивлен, увидев слово «спасибо», написанное внизу.

Наконец, боязливо, словно, еще не веря во все произошедшее, вор покинул кабинет инспектора полиции. В свою очередь, Жавер встал, он готовился оправить свою тяжелую трость, чтобы проверить слова этого вор и уладить это дело как можно быстрее. Он метнул испепеляющие взгляды на двух коллег. Молодой офицер, не спускал с него глаз, в которых явно читались смесь неверия и восхищения.

– Ну? – Проворчал Жавер. – Вам еще что-то нужно?

– Вы не арестовали его?! – Прошептал инспектор Валль.

– Он бедолага, а не опасный преступник.

– Вы не арестовали его! – Повторил Валль.

Жавер раздраженно покачал головой и ушел, хлопнув дверью, оставив в кабинете двух полицейских, застывших в недоумении.