Столица ограждена от всего мира длинной Стеной как аномальная зона — слишком малое расстояние между реальностями, без нужного снаряжения ходить опасно. И именно поэтому, не считая целого корпуса учёных и няньки-Куратора, тут жило целых восемь подростков, только один из которых являлся андроидом, и все остальные — людьми. И поэтому никто из детей Столицы, так же называемых учениками, потому что каждый из них жил в Лицее, так вот, никто из детей Столицы никогда не видел места за Стеной. Это были красивые слова, которые, вообще-то, не совсем были правдой: хотя поколение Старших существовало, и большая часть учеников родились в стенах Столицы и никогда не выходила наружу, некоторые попали сюда из-за Стены, но то, что они могли видеть из внешнего мира, давно погасло в их памяти: без фотографий не вспомнишь жизнь до пяти лет. Никто из учеников не знал, находятся они на Земле, на другой планете, посреди космоса, или ни планет, ни космоса не существует, существует только вездесущее Ядро, а Солнце, жалкая подделка на него, было шаблоном и иллюзией; никто не знал, какой язык распространён за Стеной и какой у них календарь, никто никогда не видел людей и не мог быть уверенным в то, что в Столицу не свозят одних мутантов — например, у которых не выросло второй головы; никто не мог быть уверенным, что снег — настоящий снег и не чувствуется пенопластом или пластилином по сравнению со снегом за Стеной, что небо — настоящее небо, и звёзды тоже настоящие. Конечно, полагаться на книги было самым простым решением, и поэтому внегласно было решено, что Столица находится на Земле, никакого купола над городом нет, снег и звёзды настоящие, а в мире — начало двадцать первого века; но и каждая книга, как и любой продукт, любой сайт, любое приложение, любой фильм проходили строгую процедуру цензуры, перешивки и перевода на столичный язык, так что рассказать под видом правды им могли что угодно. Если Андрей или Стеф безоговорочно верили в истории о внешнем мире, из-за доверчивости или потому что это просто не было важным, то Майкл и Марго больше относили себя к скептикам.

Но к какой условной группе ученик себя не относил бы, за весточки о внешнем мире цеплялись все. Почти безотказным способом было заказывать невероятные вещи у сотрудников и ждать, когда в жёлтом ящике на границе Верхнего и Нижнего города появится посылка, и ты наконец узнаешь, существует ли во внешнем мире мультиварка, салатница, которая сама нарезает салат, двенадцатиносиковый чайник или странный и весьма противный чайный гриб (после запросов типа «карманный телепорт», «устройство для клонирования клеток ткани» или «генератор гравитационного искривления пространства», которые в последствии оставляли только пустой ящик, Майкл немного с горечью, но с прежним энтузиазмом переключился на тему кухни); хотя и тут некоторые подозревали, что те или иные вещи могли быть специально воссоздаными сотрудниками в Главном Корпусе, чтобы запутать или повеселиться («ну не могут же люди за Стеной пить грибы!»), но всё же это оставалось самым вещественным доказательством. Если ученикам удавалось преодолеть своё отвращение к Мистеру (а некоторые и вовсе не испытывали его), то могли расспросить про мир за Стенами у него — единственного ребёнка Столицы, который смог выйти за её пределы, пусть и поплатившись за это большой кровью и вечным контрактом с Главным Корпусом и Директором — но и тот говорил не слишком много, потому что запрет нарушать нельзя было, и, конечно же, «это также нарушило бы чистоту эксперимента». К Стеф тоже испытывали отвращение, а ещё боялись, и вместе это вызывало совсем странную смесь, из-за которой подойти к ней за информацией о внешнем мире, которая всегда была обрывочной и немного размытой, решались далеко не все. Даже к фантазиям Насти изначально отнеслись с большим интересом, надеясь, что это проявляются её воспоминания о детстве за пределами Стены, но, как потом оказалось, так проявлялся её дар, и говорил он совсем не о прошлом. В любом случае, вестей было много, а одними салатницами подростковое желание найти себя в большом мире не успокоить. Поэтому люди верили. Кстати, как вам глава, в которой я просто рассказываю по порядку, а не скачу от темы к теме в море непонятных терминов? Мне пришлось почти что выторговать эту главу у главного персонажа, так что проявите немного благодарности.

Настя верила, что обстоятельствам Столицы их не сломить, Вит верил, что никто из учеников не должен быть брошенным и неуслышанным. Вера Андрея в то, что Земля существует и снег настоящий — тоже своего рода вера. Лишённый верил в то, что люди всегда остаются людьми, как сильно их не пачкала бы Столица жёлтыми чернилами и метками даров, и что люди не могут умереть так просто, а ещё Лишённый верил в Бога. Марго верила в Лишённого.

Когда речь заходила о Лишëнном — не о Роме Ерохине, одном из Старших, отце Марго и Кэт и когда-то лучшем друге Мистера, но о Лишëнном, то Марго каждый раз становилась очень тихой и всегда будто бы немного нервно, но одновременно с этим искренне улыбалась и смотрела куда-то в бок, посмеивалась над тем, стоит ли это называть христианством, язычеством или идолопоклонством и осторожно крутила пальцами крестик отца, который никогда не снимала с шеи. Её вера была тихой, её вера была о том, что всё заканчивается хорошо, что всё, что происходит, происходить должно и что всё важно, что в мире есть сила, которая их любит, любит по-настоящему, куда более по-настоящему, чем Ядро, и был это Бог или Лишëнный, не имело значения, потому что Лишëнный и есть для Марго бесконечно любящим каждого ребёнка Столицы мучеником. Есть прямо сейчас, потому что Бог — он всегда. Никто не подтверждал это вслух, но все всегда знали, что правило говорить о Старших только в настоящем времени появилось именно из-за фигуры Лишëнного, самой яркой на небосводе их отцов и матерей.

На настоящий небосвод смотрел Майкл, что по Библии считалось богохульством. Майкл искал на небосводе Ядро, ворча, что образ Лишённого для Марго не так уж отличается от образа Ядра, но ещё больше Майкл искал на небосводе путь. Ни Марго, ни вслед за ней старшая Кэт никогда не понимали любовь Майкла чертить сотни кругов, линий и узлов, чтобы потом, оттирая щеку от чернил и возбуждённо стуча руками по бумаге в уверенности, что его не достаточно внимательно слушают, объяснять, почему эмоциональное выгорание Марго легко объясняется стоящей как несколько недель Венерой в Овне, медленно заходящей в третий дом, а от секстиля с еë натальным ретроградным Хироном в Близнецах и вовсе мало хорошего стоит ожидать, чтобы через несколько минут Майкл метнулся к ещё одной висящей на стене таблице и теперь начать объяснять, чем обусловлен духовный путь седьмого эннеатипа и почему он только подтверждается Южным Узлом в шестом доме, а потом с лихвой пройтись по всем акцентуациям бедной Марго и в сотый раз объяснить её функции по Майерс и Бриггс. Если вы спросите Майкла про типологии, псевдонаучные системы психотипов и, конечно же, астрологию, он замотает головой, игнорируя завешенные таблицами и графиками стены за своей спиной, и скажет, что это баловство, ему просто скучно, конечно, на самом деле он в это не верит. Но и если бы вы спросили Марго о значении Лишённого для неë, она бы посмеялась и вспомнила бы, что в некоторых книжках были истории, в которых дети сказочных личностей в какой-то момент жизни были вынуждены подписать согласие на повторение судьбы своих родителей или отказаться от такого документа, или про то, что у каждого героя был свой дальний предок с идентичным геномом, чью судьбу он так же пошагово повторял, иногда даже не зная о его существовании. После этого Марго бы замолчала, тоже замотала бы головой, сказала бы, что и забыла уже, к чему она вела разговор, и быстро поменяла бы тему. Но если бы вы и Андрею сказали бы, что он верит в Землю только потому что ему лень думать о других вариантах, он бы тоже головой замотал! Так или иначе, если Марго верила в отца — во всех смыслах слова "верила", во всех смыслах слова "отца" — который любил её, был готов умереть за неё и за всех остальных детей, то Майклу этого для почвы под ногами совсем не хватало. Книги можно было подделать, салатницу с лезвиями — тоже, и это не было бы для Майкла новостью, если бы он узнал об этом, не было бы катастрофой и концом света. Концом света было бы узнать, что и звëзды не настоящие, и хотя Майкл знал, что это возможно, теоритически эту возможность допускал, ещё с первой полученной в детстве книжки об астрономии, огромных телескопах и космонавтах в смешных скафандрах, картинок с которыми почему-то сильно боялся Саша, Майкл не мог днём оторвать взгляд от страниц, цифр и таблиц, а ночью — от звëзд, и чем больше он смотрел на мигающие ему каждый день дырочки в чëрном плотном небе, тем больше ему верилось, что за куполом космоса есть свет, который однажды наступит, и тем больше он не мог поверить, что живые звëзды — не настоящие. Даже мама и папа ушли и больше не вернулись, в тот же день, когда навсегда ушёл Лишëнный, но книг в комнате становилось всё больше, а звëзды и не думали бросать Майкла. Да, пожалуй, Майкл верил в звëзды, потому что это означало бы, что на эти звëзды, настоящие, смотрят люди всего мира (или хотя бы одного его полушария). Это означало бы, что Майкл непрерывно связан, но не с Лишённым, которого он хоть и видел, но совсем не помнит, словно давний сон, и не с якобы подмигивающими с неба родителями и другими Старшими, но связан со всеми настоящими, живыми людьми, которые по ночам смотрят на живые звëзды и что-то ищут в небе.