Знаете, что самое плохое, когда тебе нечего сказать? Это когда тебе нечего сказать, а наполняющая комнату тишина похожа на большой воздушный шарик, который раздувает горло…

Я сидела на диване, поджав ноги и кутаясь в большущий мягкий плед, и смотрела на бледного как смерть Дейдару, который изредка привставал с кресла, вскидывал руку и открывал рот, чтобы что-то произнести, но тут же снова откидывался на спинку кресла и расслаблялся. Он что-то беззвучно бормотал и шевелил пальцами, словно играл на невидимом инструменте, затем вновь смотрел на меня, открывал рот и закрывал его.

Как большая бледнючая рыба, выброшенная на берег.

Его реакция, наверное, показалась бы мне забавной, если бы я сама не была шокирована до безобразия. Поэтому мы оба напоминали здоровенных рыб, у одной из которых ещё и зверское похмелье до сих пор не рассосалось.

Прихлёбывая сваренный Дейдарой бульон, я пыталась воскресить в памяти визит начальника, который обрушился на меня, как снег на голову, и морщилась, осознавая, что выглядела я перед ним просто феерически непривлекательно: опухшее лицо, вместо глаз — щёлочки, большой картофелеобразный нос, который из-за полубессонной ночи и рыданий превратился в абсолютное безобразие. Удивительно, как он не дал дёру, едва увидев свою… кхем… будущую жену в таком неприглядном виде. Видать, нужда припёрла настолько сильно, что даже это не отвратило желания предложить мне сделку.

К слову, само предложение руки и сердца выглядело из рук вон неромантичным и сухим, как пергаментная бумага.

Стоящий на моём пороге Итачи вежливо извинился за беспокойство, затем дождался, когда я отомру и приглашу его в дом, чинно прошёл в гостиную и степенно устроился в большом резном кресле, которое я, помнится, купила за баснословную сумму, раздербанив заначку Дейдары. Я жутко гордилась этой покупкой, несмотря на то, что Дейдара презрительно морщился и фыркал. Он говорил, что «это старьё» в моей убогой маленькой квартирке будет смотреться, как седло на корове.

Однако сегодня я лишний раз убедилась, что не зря вложилась в ненужный, по сути, предмет мебели, потому что Учиха Итачи вписался в него так, словно мастера снимали с него мерки, а лучшие дизайнеры — подгоняли материал. Мне даже показалось, что не будь мне так плохо, я даже комплимент отвесила бы. Но, увы, тошнота скрутила так, что я смогла только полудохлым мотыльком опуститься на стоящий по соседству диван и закутаться в плед, пряча зеленеющую физиономию от внимательных тёмных глаз.

— Дейдара-сан сообщил, что вы неважно себя чувствуете, — всё так же чинно произнёс Итачи, сидя в моём любимом кресле именно так, как следовало, то есть очень правильно! Правильнее не смог бы, наверное, никто! — Как вы себя чувствуете?

С трудом оторвав взгляд от длинных ног своего начальника, я с не меньшим трудом попыталась понять, что именно он у меня сейчас спросил. Слова наползали друг на друга, создавая сумятицу, в которой угадывалось только местоимение «вы». Остальное тонуло в ворохе собственных предположений о том, что именно привело его ко мне.

Постаравшись сфокусировать оба глаза на лице Итачи, я невнятно промычала что-то и зарылась ещё глубже в плед в надежде, что моё нежелание контактировать почувствуется на ментальном уровне и заставит внезапного гостя как можно скорее удалиться. Нет, выгонять я его не хотела, потому что… ну… это же был Учиха Итачи, в конце концов! Мой босс! Однако держать его тут тоже не особенно-то улыбалось, потому что мои состояние и внешний вид вызывали лишь удручённый вздох, не говоря уже о том, что у меня не было элементарного набора гостеприимного человека, включающего в себя хотя бы чай и какие-нибудь конфеты. А всё потому, что я большую часть своей сознательной взрослой жизни прожила у Дейдары, пользуясь его хозяйственностью и холодильником. А уж если вспомнить, что я как всегда на диете, то…

— Яманака-сан?

Я моргнула и изумлённо уставилась на Итачи, со стыдом осознав, что совсем позабыла о его присутствии. Округлив глаза, я высунула руку из недр пледа и помахала, пытаясь этим небрежным жестом дать понять, что со мной всё в норме. Судя по тому, что выражение лица Итачи не изменилось… ничего не изменилось. У него всё равно всегда было такое выражение лица.

— Учиха-сан, — произнесла я глухо, надеясь, что пары перегара, которые уже порядком отравили меня саму, до него не долетят, — извините, но я не могу вам даже чай предложить, потому что…

— Нет, не стоит утруждаться.

Уголки его губ чуть приподнялись в улыбке, и я чуть не выпала в астрал. Это было слишком невероятно, чтобы оказаться правдой, поэтому я торопливо списала всё на похмельный синдром. Так было дешевле для психики.

— Я ведь, на самом деле, пришёл к вам не просто так.

Чёрт подери! Так и знала, что надо было всё-таки пойти на работу! Наверняка он разозлился, что я не соизволила даже позвонить и не доделала целый ворох оставленной вчера работы. Бли-и-ин!

— Я уволена, да? — испуганно спросила я и, вынырнув из спасительного кокона, постаралась изобразить ну очень жалостливое лицо в искренней надежде, что глаза у меня при этом не разъехались в разные стороны.

— Уволены? — удивился Итачи и покачал головой. — Нет-нет. Я к вам по другому вопросу пришёл.

Моментально успокоившись, я вновь спряталась в плед и одним глазом выжидательно уставилась на начальника, который наклонился вперёд и, упершись локтями в колени, испытующе посмотрел прямо на меня.

Повисла неловкая пауза, и я уже стала мысленно пинать себя под все возможные места, чтобы вспомнить — что именно говорят в таких ситуациях, но Итачи спас положение. Он вздохнул и, потянув узел галстука, чопорно осведомился:

— Могу я снять пиджак? А то как-то… душно.

Напоминать о том, что в комнате, где мы находились, был кондиционер, я не стала, поэтому просто согласно качнулась, едва не кувыркнувшись с дивана при этом.

Зачарованно наблюдая за медленным расстёгиванием пуговиц, я мысленно поздравила себя, что сейчас была не в состоянии даже толком шевелиться, иначе все дела, по которым заявился мой начальник, пришлось бы отложить очень на потом в связи… с обстоятельствами, да. Поэтому мне оставалось только поедать глазами широкоплечую фигуру, стараясь при этом не особенно громко чавкать. И в который раз убеждаться, что не зря его называли самым красивым мужчиной в нашей фирме. Он ведь даже пиджак снимал как-то… по-особенному — так, что можно любоваться и любоваться.

Вот бывали же такие харизматичные мужчины, у которых каждый жест смотрелся отдельной балладой. Страшно было даже стоять рядом с подобным человеком, потому что и красивейшая из красивых девушек смотрелась бы лишь бледной пустышкой.

Когда Итачи вновь опустился в кресло, перекинув пиджак через спинку, я уже почти взвыла, разглядывая каждую складочку рубашки, которая сидела, чёрт бы её подрал, просто потрясающе на его теле.

Ну почему… почему моим начальником бы не старый обрюзгший низкорослый жирдяй, как у Шикамару, а потрясающий красавец с обворожительным голосом, из-за которого работа забывалась напрочь?!

— Яманака-сан, — начал Итачи, пристально глянув на меня, — вы ведь уже в курсе того, что мой младший брат и Харуно-сан собираются пожениться?

Удивившись его информированности, я снова согласно качнулась. Надеюсь, Лобастая не узнает, что я позорно слила информацию на первом же вопросе. Если она будет обижаться, придётся наврать, что меня зверски пытали, и показать разбитую коленку. Уж это её должно будет пронять до нужной степени.

Хотя, наверное, беспокоиться об осведомлённости Итачи всё-таки не стоило, ведь Саске являлся его братом. Неудивительно, что он был в курсе.

— Я не сомневался, что вы, как подруга Харуно-сан, первая об этом узнаете, — удовлетворённо кивнул Итачи и едва заметно нахмурился, вызвав у меня почти неконтролируемое желание дотронуться пальцем до появившейся между его бровей морщинки и разгладить её. Удерживал меня от этой глупости только бархатный голос, звучащий сейчас так серьёзно, что мой дурацкий романтичный порыв выглядел бы по меньшей мере смешно. — Я сейчас немного отойду от сути вопроса и поведаю вам кое-какую часть нашего семейного бытия. Вы не против?

Против ли я была узнать тайны семейства Учиха? Какой смешной вопрос.

Вновь согласно качнувшись, я вся превратилась в слух.

— Ни для кого не секрет, что семья Учиха занимает настолько высокое положение в большей степени благодаря тому, что наш отец умел в нужный момент менять ежовые рукавицы на стальные и, образно выражаясь, брать в руки меч. Он никогда не отступал от своих целей и следовал к ним с таким упорством, что незнающие люди завидовали, а знающие — попросту боялись. Никто и никогда не пытался ставить ему палки в колёса, потому что подобные диверсии, как правило, проваливались, а виновные потом наказывались по всей строгости. — Заметив, видимо, отразившийся на моём лице благоговейный страх, Итачи снова едва заметно улыбнулся, вызвав у меня панику. — Нет, не подумайте, никакого криминала. Отец — крайне честолюбивый человек и очень законопослушный. Для того чтобы сравнять человека с асфальтом, не всегда нужно кровопролитие, согласитесь. Достаточно нескольких очень нужных и важных документов, отправленных правильным людям.

Не совсем пока понимая, для чего мне знать подноготную их семейства, я только кивнула и навострила уши. Раз уж Итачи счёл это важным, мне не следовало выказывать сомнения. Он ведь редко ошибался.

— Всё это я сейчас рассказал для того, чтобы вы осознали, что именно из себя представляет Учиха Фугаку. Поэтому, думаю, вы уже поняли, что меня и Саске отец воспитывал так, чтобы мы стали достойной заменой его в семейном бизнесе, ради которого он сделал очень многое. Однако ни я, ни Саске не имеем и сотой доли того характера, которым обладает он, что, собственно, не является ни для кого секретом. Для отца — в том числе.

Я мысленно ужаснулась, представив, каким железобетонным был их папа. Мой, конечно, тоже всегда был строг, но он ограничивался тем, что отбирал мою косметику и демонстративно смывал её в унитаз, после чего сам же вычищал забившиеся остатки, ругая в голос непослушную дочь. Но вот чтобы так — никогда.

— Если не вдаваться в подробности, я и Саске являемся той самой необходимой силой только в те моменты, когда вместе, потому что мы каким-то образом разделили между собой жёсткий характер отца: Саске досталось редкостное упрямство и бульдожья хватка, а мне — умение вести дела и чётко контролировать ситуацию. Поняв это с первых же дней, когда фирма перешла под наше управление, отец, недолго думая, решил устроить для нас, своего рода, проверку. Так сказать, убедиться в нашем с Саске единстве взглядов и интересов на случай, если возникнет непредвиденное обстоятельство, способное расколоть нашу родственную связь. На самом деле, проверка достаточно… хм… своеобразная и может показаться вам глупой. — Он замолчал и отвёл взгляд, собираясь, видимо, с мыслями.

А я, едва не открыв рот, с нетерпением ждала продолжения, потому что редко когда представлялась возможность узнать столько о семье Учиха, ведь они всегда были неприступны как Эверест и столь же величественно отстранены от бытности обычных смертных. Забавно было вот так узнавать, что у них, оказывается, тоже существовали свои заморочки.

Что же там их папаша намутил, раз Итачи не решался это озвучивать? Сомневаюсь, что что-то настолько глупое, ведь он же был умным мужчиной и всё прочее. Такие обычно не совершали банальных глупостей, из-за которых отроки мучительно краснели и старались прикрыть свой явный стыд ладонью.

— Дело в том, что отец запретил жениться одному из нас до тех пор, пока не женится второй. То есть, как итог, мы с Саске должны сыграть свои свадьбы в один день.

Я едва не подпрыгнула.

Он совсем дурак?!

В полном недоумении выпучившись на Итачи, я только хлопала глазами, пытаясь сообразить — прикалывался он надо мной или нет. Однако, судя по серьёзному взгляду и наличию… вернее, полному отсутствию чувства юмора, Итачи был абсолютно и бесповоротно честен и искренен. Настолько, что мне оставалось только со стуком захлопнуть рот и усомниться в собственной нормальности.

Нервно усмехнувшись, я высунула голову из-под пледа и недоверчиво прищурилась.

— Хорошо, — медленно произнесла я после недолгого молчания. — Вернее, нет, не повезло вам, конечно, особенно если учесть, что Саске-кун… ой, то есть Саске-сан собрался в ближайшее время жениться на Лоб… Сакуре. Придётся тогда вам с вашей девуш… — Я запнулась и моргнула, потом моргнула ещё раз и ошеломлённо выдохнула: — Погодите. Так вам… У вас никого нет, да?..

Итачи хмуро кивнул и решительно поднялся. Зачем-то поглядев по сторонам, он провёл ладонями по идеально выглаженным брюкам и, чуть приподняв одну штанину, величественно опустился на одно колено.

Сказать, что я удивилась — это ничего не сказать. Я глупо смотрела на него, хлопая ресницами, и отказывалась верить в происходящее, чтобы сохранить остатки разума, однако следующая его фраза вызвала у меня уже не просто удивление, а, скорее, желание провалиться сквозь землю. И чем глубже — тем лучше.

— Яманака-сан, — торжественно начал Итачи, — я знаю, что не вправе просить вас выручать моего брата, однако подумайте о своей подруге. И ради неё станьте, пожалуйста, моей женой.

Я упала.

Нет, серьёзно. Я в самом деле взяла и свалилась — неловко дёрнулась, пытаясь то ли убежать, то ли пнуть своего начальника, и тут же завалилась набок. Совсем по-свинячьи взвизгнув, я приготовилась крепко приложиться лбом о журнальный столик, однако трагедии не случилось, потому что Итачи, в лучших традициях фильмов про рыцарей, подставил своё крепкое плечо, в которое я и впечаталась носом.

Ощутив, как помутилось в голове от боли, а из обеих ноздрей хлынула кровь, я невнятно что-то пробормотала (кажется, послала Итачи по бабушке) и отключилась. Скорее всего, из-за нервного перенапряжения, не иначе.

Пришла в себя я уже в горизонтальном положении на диване, заботливо укрытая многострадальным пледом. Причём начальник не поленился подоткнуть его со всех сторон, чтобы мне при такой жаре, видимо, ничего и никуда не надуло…

Хотя мне ли жаловаться?..

С трудом приподнявшись, я нашла глазами Итачи, который с задумчивым видом изучал полку над телевизором, где громоздилась вся моя не самая богатая коллекция с фильмами, и вновь пожелала самой себе провалиться сквозь пол, потому что всё произошедшее не оказалось дурацким сном. Всё это случилось на самом деле, чёрт бы его подрал.

Почувствовав мой взгляд, Итачи обернулся и, поняв, видимо, что очнулась я не многим дружелюбнее, чем отключилась, смущённо кашлянул в кулак. Вернувшись к креслу, он опёрся руками на достаточно высокую спинку и задумчиво посмотрел на меня, пытаясь подобрать нужный тон в разговоре, потому что при столь неожиданном предложении реакцию вряд ли можно было предугадать.

— Я, наверное, шокировал вас. — Ой, ну что вы! Я всего лишь упала в обморок от неожиданности — пустяки. — Однако, прошу вас, не отказывайтесь сразу… Я обещаю, что ни при каких обстоятельствах не нарушу условий брачного договора, составлять который будет лучший юрист города. Это будет фактически фиктивный брак ради счастья моего брата и вашей подруги. И расторгнуть его мы сможем в любой момент — какой пожелаете.

— Знаете, что? — Я резко поднялась с дивана и, почувствовав, как к горлу подступила тошнота, покачнулась. Нервно сглотнув, я постаралась снова принять важный вид, но получилось лишь жалобно произнести: — Я пойду водички попью. Вам налить?

И быстро вышла, волоча за собой плед. Мне не хотелось с ним разговаривать, потому что тогда он потребовал бы однозначного ответа, а не всяких дамских ужимок. Однако соглашаться я пока не собиралась, как и отказываться. Во-первых, так внезапно связывать себя узами брака — это было бы слишком необдуманно с моей стороны; во-вторых, предложение сделал сам Учиха Итачи, так что отказываться от этого предложения было бы необдуманно вдвойне. Так что тут, как любила говорить моя мама, и хочется, и колется.

Я всегда восхищалась своим начальником, считала его красивым, одно время даже думала, что влюблена в него, однако сейчас, в тот момент, за который одна половина наших девчонок удавилась бы от счастья, а вторая — сама сдохла от сердечного приступа, я испытала страх. И мне совершенно не хотелось, чтобы Итачи догадался о том, какие чувства овладели мной. Ещё, чего доброго, оскорбится…

Налив в высокий стакан воду из графина, я быстрыми глотками опустошила ёмкость и, повернувшись к выходу из кухни, едва не выплеснула обратно всё выпитое, потому что прямо за моей спиной стоял Итачи.

— Вы хромаете, — произнёс он. — Я вчера… покалечил вас?

— Нет! — вырвалось у меня слишком громко. Зажав рот ладонью, я замахала рукой и нервно захихикала, припомнив сравнение с чёртом из табакерки. — Я упала, когда возвращалась домой, ничего серьёзного. До свадьбы заживёт… — Мысленно откусив себе язык за слишком двусмысленное замечание, я быстро добавила: — Завтра же вернусь на работу.

Итачи стоял так близко от меня, что было страшно поднять взгляд, поэтому разговаривала я с верхней пуговицей его рубашки, которая, казалось, жалобно смотрела на меня сквозь продетые нитками отверстия. У меня было стойкое ощущение, что если я сейчас загляну в его бездонные чёрные глаза, потону с невнятным бульканьем и тут же соглашусь на всё, даже если он предложит продать меня потом на органы куда-нибудь в Арабские Эмираты. Поэтому я, поджав губы от усердия, усиленно гипнотизировала пуговицу и мысленно пересчитывала все ниточки, прикрепляющие её к ткани рубашки. Получалось немного отвлечься. Совсем чуть-чуть, правда.

— Яманака… нет, могу я называть вас Ино-сан? — Глубокий голос, наполненный настолько чарующими интонациями, что мне стало одновременно и дурно, и непередаваемо хорошо, произнёс моё имя так, что дыхание спёрло, а сердце забилось в районе горла. — Я прошу прощения, что напугал вас своим внезапным предложением. — Верхняя пуговица рубашки, приём! Ответь мне! Контроль ускользает! — Повторюсь, что я не в праве просить вас или настаивать на чём-то, не в праве требовать согласия или даже хотя бы времени, чтобы оттянуть момент отказа. — Не будь таким обворожительным! Просто не будь! — Однако… Вы не смотрите на меня?

Я почувствовала, как его палец прикоснулся к моему подбородку. В нос ударил запах немного горького свежего одеколона, от которого защипало глаза, а во рту намертво отпечатался привкус перца с солью.

Я несколько раз моргнула, мысленно уговаривая себя, что он — всего лишь человек, всего лишь обычный человек, от которого не едет сумасшедшим паровозом крыша, и подняла взгляд. И тут же сообразила, что зря это сделала. Нужно было хотя бы отойти на шаг. Да хоть на полшага, на одну пятую, но отойти…

Вот, знаете, раньше я думала, что высказывание «мир остановился» создано для красивых дамских романов, где благородный герцог спасает от неволи очаровательную герцогиню, затем долго смотрит ей в глаза, произносит какую-нибудь затёртую до дыр пафосность и, наконец, целует. Герцогиня счастлива как сытая корова, играет музыка, и они уезжают в закат на его обалденно красивом коне. Ну, или мерседесе — в зависимости от времени, в котором происходит событие.

Теперь же я поняла, что для сказки вовсе необязательно быть принцессой или княжной, необязательно иметь рядом принца или барона и тем более необязательно, чтобы у него при себе был обалденно красивый статный конь. Главное, чтобы атмосфера была пронизана маленькими тонкими волокнами романтизма, а взгляд стоящего напротив человека говорил всё то, что не формулировалось в речь, ведь таких слов просто не существовало в природе. Тогда ты мог почувствовать, как за спиной вырастают крылья, как глаза щиплет от подступающих слёз, как в горле застывает большой горячий ком из самых разных приятных чувств.

И даже жестокое похмелье, до сих пор наполняющее моё дыхание жутким перегаром, не могло этот момент испортить.

Или могло?..

Резко втянув ноздрями воздух, я сразу осознала, что ком в горле — это вовсе не то, о чём я сперва подумала, и побледнела, понимая, что добежать до уборной, находящейся в противоположной стороне, просто не успею. Отвернувшись, я ощутила, как вода, выпитая минутой ранее, протестующе вспенилась, встретившись, видимо, с остатками нерастворившегося алкоголя. Зажав рот рукой, я ринулась к раковине и, проклиная всё на свете, согнулась над ней. Чувствуя себя последней в мире неудачницей, я корчилась, стараясь заглушить совсем уж неаппетитные звуки, и мысленно рыдала, понимая, что когда обернусь, Итачи уже и след простынет. Кто станет терпеть, что будущую жену рвёт прямо в раковину из-за похмелья? Правильно — никто. Поэтому прости, дорогая, нас ждёт развод.

Когда конвульсивное содрогание моего желудка прекратилось, я едва не свалилась. Ноги тряслись с такой силой, что можно было, наверное, услышать неровную дробь коленей.

Я вцепилась дрожащей рукой в края раковины и потянулась к вентилю, чтобы умыть опухшую красную физиономию от слёз, пота и остальных не самых приятных подробностей. Но когда бледную холодную конечность, пытающуюся ухватиться за скользкий вентиль, накрыла горячая большая ладонь, я потеряла дар речи, а когда следом за этим поперёк талии меня перехватила вторая сильная рука, помогая встать на ноги, чтобы дотянуться до воды, у меня пропала ещё и способность связно соображать.

Протянув руки к тугой струе воды, я с усердием размазала ледяную воду по своему лицу, ощущая, как пламенеют щёки, и повернулась к Итачи, чтобы выразить свою признательность и быстренько выпроводить его, пока что-нибудь ещё похлеще не случилось. Но, наткнувшись на полный теплоты и понимания взгляд, я в очередной раз потеряла дар речи, потому что привыкла к совсем иному раскладу: Учихи всегда смотрели свысока, надменно, прохладно, твёрдо, даже жёстко, зло, предупреждающе, но чтобы вот так заботливо — это был слишком большой удар по психике. Как и все эти полуулыбки. Как и это внезапное предложение, перевернувшее мой маленький скромный мирок с ног на голову.

Едва сдержав новую волну тошноты, я бледно улыбнулась дрожащими губами.

— Простите за это, — только и сумела я произнести, понимая, что пала в этих глубоких глазах ниже самого низкого в мире плинтуса.

— Ничего страшного.

Итачи поставил меня на ноги и шагнул назад, разом растеряв всю ту заботу, которая кружила вокруг мгновением ранее. Кашляну в кулак, он вновь посерьёзнел.

— Мне пора возвращаться на работу. — И, развернувшись, вышел из кухни.

Проследовав в гостиную, где он степенно накинул пиджак и поправил чуть распущенный узел галстука, я всё ещё не могла отойти от ступора, поражаясь тому, насколько, оказывается, некоторые люди много скрывали внутри себя. Вот взять хотя бы Итачи: вид был один, но под ним крылась совершенно другая начинка. Куда ни плюнь — сплошные сюрпризы. И папаша их тоже был одним большим сюрпризом. Так нагадить отрокам — это надо уметь.

— Если вы завтра не сможете выйти на работу… — начал Итачи, стоя на пороге и многозначительно глядя на мою израненную коленку, однако я перебила его, беззаботно помахав рукой и постаравшись как можно более жизнерадостно улыбнуться.

— Нет, это пройдёт. До… до завтра, Учиха-сан?

— До завтра, — кивнул он, — Ино-сан.

И вот где-то только сейчас, спустя, наверное, целый час после его ухода, меня отпустило величайшее удивление, граничащее с откровенным шоком от происходящего. Однако оно, вместо того чтобы полностью исчезнуть, видимо, целиком и полностью перетекло на моего друга детства, продолжающего изображать страдающую сердечным приступом улитку.

Вздохнув, я отставила пустую тарелку на пуфик и с надеждой посмотрела на Дейдару, который снова собирался поразить меня словесным завихрением и снова терпел сокрушительное фиаско.

— Как день прошёл? — пробормотала я, надеясь, что это вернёт его к жизни.

Лучше бы не вернуло. Честно.

Дейдара вздрогнул от звука моего голоса и вперился в меня таким взглядом, что если бы им можно было убить…

— Ты издеваешься надо мной? — угрожающе тихо поинтересовался он, а затем взорвался так, что я пожалела, что не умерла от стыда перед Итачи, потому что теперь мне грозила смерть от удара тяжёлым тупым предметом.

Дейдара говорил что-то про то, что я безответственная и легкомысленная, раз принимаю практически незнакомого взрослого мужчину у себя дома, тем более в таком состоянии, где самое большое сопротивление, которое я могла бы оказать, — это наблевать на него. Потом он говорил что-то про то, какой Итачи нехороший и вообще сплошной жук в красивом панцире, что от такого не следует ждать добра. Следом он переключился почему-то на нашего менеджера по связям с общественностью, перемежая описания сегодняшнего дня такими красочными выражениями, что у меня не осталось сомнений в том, кто именно мог его такому научить…

А затем мне просто надоело слушать.

Я мысленно вернулась к разговору с Итачи и стала старательно взвешивать все «за» и «против», прекрасно осознавая, что завтра от меня потребуют чёткого решения. И, в принципе, ничего нового я себе не придумала, кроме стандартного «Офигеть! Меня замуж позвал Учиха Итачи!». Тем более я не могла разобраться, что мне делать с этим событием дальше: то ли продолжать играть в сказку и примерять туфельку Золушки или гроб Белоснежки, то ли спуститься с небес на землю и порушить жизнь Сакуре, показав своему внезапному везению язык и сказав, что на подачки я не ведусь. И то, и другое действо было наполнено как плюсами, так и минусами. Ну, вернее, минусов в свадьбе с Итачи я пока что, конечно, не видела, но была абсолютно уверена, что они там непременно были. Не могло же быть всё идеально, правильно? В любой бочке мёда непременно плавала ложка дёгтя — в этом я убедилась так давно и прочно, что сдаваться без боя детским иллюзиям не хотела. Поэтому я старательно прощупывала этот внезапный подарок какого-то явно не самого трезвого всевышнего на предмет зацепок за чувствительные места и, к своему величайшему стыду, понимала, что самым большим тормозящим фактором тут являлся всё-таки мой суеверный страх. Тут уже, как говорится, ни вперёд, ни назад — по диагонали крабиком и то постоянно оглядываясь. Мне было страшно подставить Лобастую, но ещё страшнее — шагнуть туда, где я не разбиралась никаким боком и где ситуация могла выйти из-под контроля в одно мгновение. Так что, как ни крути, выходило, что я упиралась рогами в себя, совершенно позабыв про благополучие подруги.

Нужно было с этим что-то делать. И первым делом поговорить с Сакурой. Да!

— Да? — Голос, раздавшийся рядом, показался таким внезапным, что я едва не подпрыгнула.

Уставившись испуганным кроликом на сидящего рядом со мной Дейдару (когда это он успел перетечь ко мне на диван?), я несколько раз моргнула и осеклась со своими мыслями и повисшим на языке вопросом. Судя по его напряжённому лицу и по тому, как решительно он нахмурил брови, я сейчас прослушала что-то крайне важное, почти жизненно-важное. И палиться со своим вороньим карканьем я как-то не хотела, чтобы не сильно расстраивать и без того расстроенного чем-то Дейдару.

Вот только как можно было ловко вывернуться из очередной западни, куда я снова умудрилась вляпаться по самые брови, я не могла придумать, поэтому лишь глупо пялилась на Дейдару, а он в ответ таращился на меня. Так мы и сидели очень дружно, пока тишину не разорвал телефонный звонок. Я едва подавила облегчённый выдох и, неопределённо пожав плечами, потянулась за трубкой. Однако когда я уже почти коснулась телефона, на моём запястье сомкнулись жёсткие пальцы, заставив замереть и изумлённо покоситься на хмурое лицо друга.

— Ты чего? — недоумённо протянула я, ненавязчиво пытаясь выкрутиться из его хватки.

— Ответь мне, — тихо и очень убедительно попросил Дейдара, не отрывая взгляда от моих бегающих глаз.

Признаваться ему в том, что я попросту пропустила мимо ушей то, что ему, судя по всему, было крайне важно, так и не захотелось, поэтому я лишь нервно засмеялась и всё-таки вырвала руку из его пальцев. Щёлкнув друга по носу ногтем, я фыркнула и протянула, стараясь вложить в голос как можно больше иронии:

— Да ну что ты ко мне прицепился? Не видишь, что мне плохо? Давай как-нибудь потом на эту тему поговорим, хорошо?

Лицо Дейдары одеревенело. На мгновение мне показалось, что я пропустила что-то даже не просто жизненно-важное, а крайне, чертовски, непередаваемо необходимое… И от этого внутри всё похолодело.

— Хах… — Дейдара откинулся на спинку дивана и закрыл лицо руками. Затем он расхохотался так, что у меня замерло сердце, и смеялся так до тех пор, пока не замолчал настойчивый телефонный звонок.

Резко оборвав своё тоскливое веселье с последним гудком, он молча встал с дивана и, подхватив пиджак, двинулся в прихожую.

— Дейдара? — неуверенно позвала я, боясь даже ноги спустить на пол. Казалось, меня попросту убьёт стелющимся по полу могильным холодом.

— Нет, — он глянул на меня поверх плеча и криво усмехнулся, — я знал, что это безнадёжно. Просто не думал, что настолько…

Хлопнула дверь, сквозняк колыхнул шторы, а я так и осталась сидеть с открытым ртом, глядя в сторону прихожей и силясь хоть что-то понять. Что же я такого прослушала, раз Дейдара настолько болезненно отреагировал?.. Надо будет завтра обязательно спросить, потому что сегодня уже не было сил даже на то, чтобы признаться в собственном слабоумии. А завтра мы оба будем посвежее и поспокойнее. Да, определённо.

Кивнув самой себе, я отмерла и всё-таки потянулась к телефону.