О, почто же ты покинул её, Бледный Свет!..

Стоило, конечно же, заменить мысль о себе на лживо-правильное «нас» — ведь свет не может принадлежать ей одной — но теперь не осталось никого, кто мог бы её осудить. Кроме, пожалуй, Бледного Короля, но раз он не вторгается в её мысли с бесконечно правильным замечанием, то можно грезить и дальше.

Заводят они разум всё дальше и дальше. А как же иначе! Это ведь Король, это ведь Королева, пути их постижимы лишь высшему сословию, а оттого — невероятно ценны. Они едва ли появлялись на балах, но вряд ли нашёлся жук, который посмел бы их осудить. Эмилития точно заткнула бы такому рот. Даже подумать страшно, какая букашка, козявка, тля посмела бы оскорбить святой свет!

Конечно, речь не только о Короле. Как можно посметь забыть его красавицу-жену… Она являлась жукам чаще мужа. Раз в год её точно можно было увидеть на больших празднествах. Расступался перед ней народ и опускал глаза. И богач, и бедняк на колени падал, чтобы свет её дальше разливался. И Эмилития падала, и глаза в землю опускала ниже всех остальных, так, что драгоценная маска её едва-едва пола не касалась. Как знать — вдруг Королева заметит бескорыстную преданность и осветит вниманием своим?..

Но она всегда проходила мимо.

Когда шаг её царственный раздавался чуть дальше, а свет падал уже сзади, Эмилития всегда оборачивалась. В лицо богам смотреть не положено (и она навек заклеймила бы глупцом того, кто осмелился бы), но про спины никто ничего не говорил. Но, конечно она не смотрит прямо, в четверть оборота, чтобы хотя бы краем глаза уловить уходящий свет…

А невежды не стесняются, направляя бесстыдные глаза прямо в спину. Хорошо хоть, им хватает ума не шептаться.

…может быть, теперь Эмилития завидует им чуть-чуть. Ведь теперь и эта малость больше не озаряет жизнь её. Но она готова подождать. Ведь свет божий не гаснет никогда. И, увы, то, что пытается выдать себя за таковой, тоже.

Ах, если бы только она могла дать себе пощёчину, когда к ней вновь приходит этот странный хрупкий жучонок! Поначалу показалось ей, будто бы сам Король вспомнил о ней (так ярок был свет этот, и даже свет Королевы сравниться с ним не смог бы), и мысль эта разлилась в разуме усладой… но то была лишь вспышка.

Какая жалость.