Эмилитии, конечно, грех жаловаться на жизнь. Пусть даже порой и ей не чуждо забывать, что не всякому повезло так, как ей, и оттого в сердцах она желать может разнообразия среди великого множества балов. Иногда наваждение это проходит быстро, иногда беспокоит еë подольше. Но оно нападает лишь на пути домой, когда лапки устают.

Но теперь тоска напала на неë прямо тут. Эмилитии хватает ума уйти подальше, чтобы и себе не травить душу, и не портить настроение другим. Пора бы ей уже засобираться домой, но от чего-то подниматься не хочется.

— Госпожа скучать изволит? — подскакивает откуда ни возьмись незнакомый жук. В иной миг Эмилития едва ли подняла взгляд на него, но в этот она рада и такому.

— Самую малость, дорогой, самую малость! — с необыкновенной честностью отвечает она и будто спохватившись, добавляет: — Но балы по-прежнему чудесны.

Жук кажется довольным ответом.

— Я могу предложить вам то, что поможет развеять скуку. Ежели это, конечно, вам интересно.

Эмилития лениво смотрит, изучая жука вместо ответа. Он, кажется, не из местных краëв — в его одежде едва ли виден благородный лиловый. Вместо проверенной классики он решил нацепить на себя грязно-зелëную ткань из Черв пойми чего. И как только ему вообще удалось сюда попасть? Впрочем, задавать такие вопросы неуместно. Эмилития порассуждает над ними позже, ну а пока…

— Предположим, что да.

Жук улыбается.

— Я бы хотел поведать вам о Колизее. Это место, где жуки всю свою жизнь посвящают тому, чтобы вас развлечь.

— Чем это отличается от театра или Дома наслаждений? — Эмилития не без труда сдерживается от зевка.

— Хотя бы тем, что работники Колизея не знают ничего другого. Абсолютная преданность своему делу поражает воображение!

— И что же они там делают?

— Они развлекают вас! — восклицает жук так, что Эмилитии кажется, что на них начинают смотреть. — Ради славы, ради вашего внимания, ради…

— Понятно, — вздыхает Эмилития. — А можете ли вы сказать чуть конкретнее?

— О, это надо видеть самому.

Улыбка жука должна была насторожить. Но от скуки и тоски можно рискнуть…

— Знаете, а было бы неплохо… Было бы неплохо попробовать. Хотя бы узнать, что это такое.

— Правильный выбор, госпожа. С нетерпением буду ждать вас за городом у Башни Любви через три дня. К какому времени вы сможете подойти?

— К какому вы сами скажете.

— Хорошо! Часам к два дня буду вас ждать. Советую приготовить вам побольше гео.

— Неужели там такие дорогие билеты?

— О, нет, Колизей рад зрителям любого достатка! Но работники будут рады щедрой награде.

— Посмотрим. Смогут развлечь, как следует, тогда и получат заслуженное.

— Мне нравится ваш настрой! Вы уже говорите, как опытный зритель.

— Что ж, значит, мне там будут рады, — улыбается Эмилития.

— Непременно. Только мой вам совет: лучше наденьте не самую яркую одежду. Зрители не хотят отвлекаться от главного действа, пусть даже и на вашу красоту…

Распрощавшись с новым знакомым, Эмилития быстро покидает бал — она уже получила от него всë, что могла.

Дни Эмилитии ещё никогда не проходили так быстро. Если раньше еë поглощала скука, то теперь еë грело ожидание. Ожидание удовольствия приносит его даже само по себе — кому, как не ей знать? Даже с выбором платья она тянет, терзаясь глупыми вопросами («С одной стороны, нужно постараться не ударить маской в грязь перед незнакомцами, с другой — всему должно быть своë время и место…»).

Но приезжает в нужное время быстро.

— Рад снова видеть вас, дорогая, — что ж, сомнения Эмилитии частично развеяны, наряд жука едва ли такой же яркий, как у неë.

— Где же этот ваш Колизей? — озирается Эмилития. За городом она бывала редко, и ей не очень нравились пустоши, покрытые чем-то белым, сыпучим и неприятным на ощупь. Как будто трогаешь чью-то осыпавшуюся шкурку. От этого сравнения не может не тошнить.

— Не волнуйтесь, остаток пути короткий. Потерпите ещё чуть-чуть. Разве вам не нравятся красоты этого места?

— Меня смущает пыль.

— Согласен, лишний раз еë лучше не трогать.

Впервые Эмилитию посещает мысль, что ей тут не место, но списывает это на скудность пейзажа и недружелюбие деревянных подмостков. Если в городе Слëз глаз рано или поздно упирается в стену, то тут, кажется, границ нет вообще, даже снизу. И от этого не очень уютно.

Путь проводят в молчании, но он, к счастью, и правда заканчивается быстро, у огромного шипа с вырезанной дверью. В Городе Слëз такого грубого стиля не встретишь, и Эмилития не может оторвать от него глаз.

Становится всë интереснее и интереснее!

— Вход для гостей не так примечателен, как для работников, — дëргает еë жук. — Прошу простить.

Эмилития изо всех сил сдерживает раздражение.

— Не имею ничего против… Не удивлюсь, если там белой пыли даже больше. Да и скромность порой место украшает. Тем более когда самое яркое впереди… Надеюсь.

Жук стучит и дверь опускается. Он идëт вперëд, разворачивается, подаëт неожиданно лапу и Эмилития, успокоившись еще немного, принимает еë и спускается следом.

Убранство Эмилитии не нравится, слишком уж оно простое. Ни картин, ни завес… Только желтовато-серые стены, покрытые белыми треугольными вырезами. Они чем-то похожи на рëбра, и от этой мысли Эмилития не может не вздрогнуть.

…но довольно рассматривать стены. А то жук от нетерпения оставит еë одну, и ей придётся обращаться к постоянной публике…

— Нечасто к нам захаживают жучихи, — говорит жук. И смотрит так, что даже неловко становится.

…и судя по продавцу, она здесь не особо изысканная. Грубая маска, голос болезненно-хриплый и… Про запах, кажется, лучше не думать вовсе.

— Оставь, — тянет жук. — Она будет хорошим украшением публики.

Продавец хмыкает.

— В любом случае… — вмешивается Эмилития, и оба переводят глаза на неë. — Сколько с меня?

— Тысяча гео, — тут же отвечает он.

— Не так уж и много…

Почему-то ей казалось, что с неë возьмут больше, а потому выкладывает деньги без лишних слов. Продавец жестом приглашает их пройти, и Эмилития с попутчиком тут же идут вперëд.

— Эти деньги пойдут на сохранение культурного достояния этого места, — вставляет жук.

«Было бы что сохранять», — думает она, но пока молчит. Не стоит ждать хорошего убранства от всего одной тысячи, но главное, судя по всему, совсем не это. А то, что впереди.

Зал Эмилитию впечатляет — слишком уж сильно он непохож на всë то, к чему она привыкла в домах. Светло очень. Поначалу она боится, что и тут на стенах будут страшные вырезы, но вместо них оказываются лишь очень странные маски.

От этого даже страшнее становится, и Эмилития хочет сесть уже сейчас.

— Чего же вы скромничаете? — хихикает жук. — Это места для самых-самых бедных.

Эмилития не без труда поднимается. Кажется, ей ещё никогда не было настолько плевать на это. Трудно представить себя рядом с бедняками, но Эмилития уже поняла, что правила тут совсем, совсем другие. Приходится подчиниться.

— Меня… Маски смутили… — честно выдыхает она.

— Ах, это… Не смущайтесь. Это лишь искусно созданное украшение.

— Но тогда куда идти?

— Вниз.

Эмилития не может сдержать удивления, но всë-таки послушно спускается. Похоже, это лишь ещё одно проявление этих странных до ужаса правил.

— На последний ряд, да?

— На самый последний, — терпеливо поясняет жук.

— Ладно… А где лучше всего сесть, ближе к краю или к проходу?.. — продолжает Эмилития поток глупых вопросов.

Она уже решила сесть куда-нибудь, чтобы еë видело поменьше народу: практически у самой стены. Раз жук уверил, что это просто украшение, нет причин сомневаться в обратном, да?.. Коготками уж точно лучше не трогать, но Эмилития не может удержаться. Металл…

…может быть, это и вправду всего лишь украшение.

— Мы пришли рано, скоро подойдут ещё, — говорит жук.

— Сколько народу будет?

— Скорее всего, весь зал будет набит битком.

— Вот оно как… — только и говорит Эмилития. — Только… Можно ещё кое-что спросить?

— Ну? — вздыхает жук.

— А что именно… Нам будет показывать?

Жук под маской усмехается.

— Я уж начал думать, что вы и не спросите! Но я пока не могу сказать. Иначе эффект будет не тот. Скажу только, что вы будете поражены до глубины души.

И у Эиилитии не было никаких оснований не верить жуку. Раз она оказалась под впечатлением от одних только украшений, что уж говорить об остальном?

— По своему опыту скажу, что в начале будет не так интересно. Но оно и к лучшему, чем дальше, тем лучше, тем больше эмоций!

Жук аж поднимается и лапы воздевает к потолку. Эмилития не уверена, что может разделить его восторг, но, конечно же, не говорит ничего.

Между тем зал наполняется всë быстрее, и Эмилития искренне радуется, что выбрала место поскромнее, хоть оно и на самом роскошном ряду. Эмилития так и не понимает, чем он отличается от тех, что остались позади. Разве что с него можно всë-всë рассмотреть… Но она не уверена, что хочет этого. Лучше уж повыше, хоть там народу всë больше и больше. По крайней мере, от них не пахнет, уже неплохо.

Она оборачивается, и видит довольно пухлых жуков. Одежда их, конечно, класса далеко не высшего, но Эмилития не побрезговала бы с ними присесть. Впрочем, новой маске они бы вряд ли обрадовались.

Не сказать, что и Эмилития хочет заводить новые знакомства. Вот совсем рядом с еë спутником садится ещё один жук… Если напрячь память, то она, наверное, даже вспомнит, кто это. Наверняка не из тех, с кем она поддерживала бы общение. Может быть, это один из тех выскочек, которые приехали в столицу и решили, что аристократию делают деньги, а не манеры…

Но отчего-то на душе всë равно немного спокойнее. Самую малость, ведь жуков всë больше, и их гул забивает воздух. Эмилитии прислушаться бы хоть к одному голосу, но все сливаются в единый поток…

— Скоро начало?

— С минуты на минуту. Как только выйдет самый первый, вот тогда и…

…и гул тут же стихает — тишину нарушает лишь стук металла. Эмилития во все глаза смотрит на арену, куда вальяжно входит жук в странной маске, почему-то до ужаса похожей на ту, которая украшает стены. Самого жука это, кажется, нисколько не смущает. И зрителей, впрочем, тоже. Эмилития дëргается и опускает голову: отчего-то маска слишком отяжелела.

— Вам плохо? — оборачивается к ней сосед, но Эмилития только отмахивается.

Жук впереди воздевает что-то вверх, и зал сотрясает страшный шум. Эмилития поднимает голову — надо хотя бы попытаться сохранить подобие приличия. Представление ведь только-только началось. Пусть даже от одного вида оружия в лапках жука на «сцене» еë тошнит. Оно совсем, совсем не похоже на гвоздь.

— Что будет дальше? — наклоняется она к жуку.

— Скоро выпустят ещё одного, — по голосу Эмилития понимает, что жук едва-едва сдерживает раздражение. Но она вряд ли оставит его в покое. — Это не Испытание Глупца, оно для уже бывалых зрителей.

— А почему быва-

Но на арену выпускают ещё одного жука, кажется, в точно такой же маске. Только ростом повыше. В лапках у него что-то блестит, и Эмилитии очень не нравится этот блеск. Она щурится под маской, и видит такое же варварское оружие, не имеющее с привычным гвоздём ничего общего. Оно изогнутое и всë в зубцах…

И когда оно звенит, Эмилития не может не вздрогнуть.

Жук рядом молчит — все молчат. И она не знает, от чего ей страшнее — от того, что на еë глазах два жука вот-вот друг друга убьют или от того, что против этого никто не возражает. Наоборот, все глаза прикованы к жукам, словно они наблюдают не за схваткой, а за шоу. Но Эмилития не его зритель. Она ворочает головой то в одну сторону, то в другую, но нигде не находит и тени ужаса.

Лишь интереса.

Эмилитии, быть может, тоже стоит посмотреть. Но он звона стали и еле-еле слышных стонов ей становится всë хуже. А пустые глаза соседей, кажется, совсем еë добьют.

Но меньше всего ей хочется, чтобы еë собственный блеск не заметили. Жук рядом не оценит. «Зрители» не оценят. Если не бросят прямо на арену.

Вдруг весь Колизей сотрясает страшный шум. Лишь пару мгновений спустя Эмилития понимает, что это смех. Весь Колизей смеëтся, она смотрит по сторонам и не понимает, почему. Пока еë не берут за маску и не поворачивают прямо на к жукам.

— Взгляните, дорогая! — восклицает жук, Черв знает, с какой силой перекрикивая гул. — Взгляните на воина!

Эмилития смотреть не хочет, но, вопреки всему, всë-таки распахивает глаза.

Оказывается, всю арену покрыли шипы, а над ней появились две небольшие платформы, на которых едва ли сможет устоять простой жук. Какие-то шипы покрыты кровью, и Эмилитии очень, очень не хочется на них смотреть.

Как и на жука, который поднимает оружие.

— Вы тоже можете поддержать его. Хотя бы аплодисментами.

Эмилития не сразу понимает, чего от неë хотят, но жук продолжает:

— Согласен с вами, на мой взгляд, ему просто крупно повезло. Ещё чуть-чуть, и он сам бы напоролся не те шипы.

Эмилития хочет спросить, когда они успели появиться, но в последний момент успевает передумать. Тем более сейчас уже и не до этого: шипы исчезают так же неожиданно, как и появляются. Жук оказывается на земле, возведя грязную сталь вверх.

— И это… Это всë? — она даже не слышит собственного голоса.

— Нет, вы что, — впервые Эмилитии кажется, что жук не раздражëн. — Впереди ещё интереснее. Хоть это и не Испытание Глупца.

Эмилития предпочитает промолчать. Она прикрывает глаза и жалеет, что не может хотя бы ненадолго притупить слух и запах. Но, по крайней мере, она может отвернуться. Зажмуриться ещё крепко-крепко и хотя бы попытаться притвориться, что ничего не видит, не слышит и не чувствует.

Ни сдавленных стонов с арены, ни мерзкого громкого смеха со стороны «зрителей». Жук, впрочем, не смеëтся вообще, и Эмилития ему почти благодарна. Его голос игнорировать было бы тяжелее, а у неë и так едва-едва получается не слушать. Тем более, что порой, когда она устаëт держать глаза закрытыми, тут же находит силы захлопнуть их обратно. Но секундных видений ей более, чем хватает: клетки, трепет крыльев, откинутые маски, сталь, кровь, кровь, кровь…

И предсмертные крики, которые пробивают стену мнимого равнодушия всë сильнее и сильнее. Как и смех тех, кому повезло оказаться по ту сторону ограды. И странно это: хоть смеются над павшими, и только над ними, а у неë слëзы всë равно идут. И ком ещё такой появляется — ещё чуть-чуть, и она… Но, к счастью, его получается сглотнуть, когда смех стихает, и она остаётся наедине с, кажется, ещё более яростным лязгом металла.

Скоро всë закончится, но Эмилитии интереснее всматриваться в темноту спущенных век. Но она всë равно слышит глубокое дыхание жука рядом — ему-то всë ещё интересно.

И от этого оглохнуть хочется ещё сильнее.

Она даже не хочет выслушиваться в какофонию тишины. Впервые Эмилития благодарит себя за невнимательность: она стала спасением. Значит, всë кончилось. И скоро она может вернуться домой…

Она уже хочет встать, но от гула лапки подкашиваются сами собой.

— Вы тоже можете кинуть хотя бы пару гео.

Она смотрит на арену во все глаза, но уже не слышит ни звона монет, ни ликования воина. Она видит, как летят гео, но не слышит смеха победителя.

Может быть, потому, что ему уже нечем смеяться.

Эмилития чудом сдерживает тошноту, всего лишь отворачиваясь. Жук рядом не говорит ничего.