Болезнь до неё так и не добралась. Может быть, потому, что высшие существа попросту побрезговали её трогать, может быть, потому, что хватало и своего безумия. Разум бился о стенки дома, и боялся даже заглянуть в окна. Знал, что наткнётся там на губительную оранжевую чуму и совсем не замечал, что уже болен неизлечимо. Только теперь даже смерть не может освободить его — как высвободить из оков, в которые сам заковался, и заковался с радостью?

Тело, впрочем, нашло покой гораздо раньше. Не без боли — и символ тому осколки бесценной маски на полу, в плоти, на остатках прекрасного когда-то платья… Острые коготки не разбирали ни роскоши, ни бедности — разум начал разделять лишь больное и здоровое.

Эмилития заглядывала в окна и, видя, как на одеждах жуков блестят оранжевые капли, которые даже дождь не мог смыть, избавлялась от своей. Когда видела, что маски трескались, и из них текла болезнь, ломала свою. Сразу только не получалось — когда разум ещё зависел от тела, он содрогался от боли. Эмилития тянула пальцы к трещинам, и, чувствуя кровь, улыбалась.

Потому что она была прозрачной. Не ярко-оранжевой. Не чумной. А что тело почти и не двигается — не так страшно. Пусть чумные шевелятся. Если Эмилития не коснётся лишний раз заражённой земли, не вдохнёт лишний раз заражённого воздуха, то с ней всё будет хорошо.

А с ними уже ничего не будет. Ничего, ничего, совсем ничего — теперь они навек рабы заразы, и даже смерть их не отпустит. А Эмилития не умрёт — нет-нет-нет-нет, только не тогда, когда она, в отличие от них, всегда поступала так, как должно. А они — нет. И поэтому их забрала болезнь. А её она не тронет… Не тронет… Не…

Это «не» — и пища, и питьё, и даже воздух. И чем чаще она смотрела в окна, и видела там оранжевые глаза, тем материальнее казались мысли её. Но тело насытить они не могли. Впрочем, Эмилитию это вполне устраивало — достаточно было лишь посмотреть на тонкое тело своё в зеркале и на огромные туши за окном.

Жизнь оставила её именно так — когда она лежала на кровати, не в силах даже шевельнуться. Но разум её был счастлив. И, в отличие от жизни, вместе с болезнью не ушёл.

Эмилития разницы в перемене бытия и не ощутила. Её больше не сковывало тело, однако она даже не думала покидать стены дома. Тёплый свет за ней так и не пришёл, зачем же подставляться ему теперь?

Но её посетил холодный. Возможно, обрати она внимание на крохотного жучка, то узнала бы в нём сияние самого Бледного. Вот только она забыла даже его.

— Я здорова… Свободна… Вечна… — проговаривает она мантру. — А они?!

Дух её оборачивается к окну, и под треснутой маской расцветает широкая улыбка.

— Они просто сдохли. А я здорова… Здорова… Здорова…

Но маленького Рыцаря бредни, конечно же, не смутят. И тогда Эмилития по-настоящему станет свободна.