— Впечатляет, скажи? — Драко весь буквально фонтанировал самодовольством.

— Да, выглядит внушительно, — согласился Гарольд, стараясь придать голосу максимально нейтральный тон.

Они стояли там, у самого входа, где серебро и малахит коридоров плавно перетекали в другую, совершенно отличную стихию. Где от сияющей роскоши, перламутровых переливов хрусталя и голубого мрамора их отрезали тяжёлые резные двери, выполненные, как Уэллсу пару минут назад рассказал Драко, из драконьей кости. И Гарольд просто не мог поверить открывшемуся перед ним зрелищу.

Если весь менор, и без того великолепный, попросту заставлял мысленно воспарять с каждым взглядом, то это… У мальчика попросту не было слов, чтобы описать ту картину, сказочную, воистину волшебную, что открывалась его глазам.

Его будто допустили к чему-то запретному, недоступному простым людям. И отчего-то было внутри так легко-легко, словно он и вправду оказался в небытие, и настолько же неловко.

Среди этих огромных, словно живущих своей жизнью витражей, изрезанных тончайшей сеткой чешуи скульптур и барельефов на карнизах, изображавших драконов и каких-то совсем уж нереальных ящеров, резных колонн, поднимающихся в самую высь; потолка, словно покрытого легчайшим туманом, в котором то гасли, то загорались тысячи мельчайших огоньков-звёзд, парящих серебряных блюд и толп людей он чувствовал себя лишним.

Своим присутствием он словно портил царящее вокруг великолепие. Он был слишком живым для неспешного возвышенно-призрачного мира интриг и приторных ядов. Слишком простым для фантасмагорично вычурных фигур, одетых в роскошь практически в буквальном смысле.

Он был воплощением нелепости среди сотен фарфоровых кукол. И когда, подобно слону в посудной лавке, пытался пройти вперёд, постоянно натыкался на плохо скрываемые усмешки, в которых ему виделось лишь презрение. Он слушал их велеречивые речи, полные метафор, странных подтекстов и покрытых дымчатой полуложью фраз, и они внушали ему лишь скуку и неприятно колющее чувство собственной несостоятельности. Он пытался говорить что-то в ответ, но путался, бил и без того треснувшие тарелки, неумело замирая посреди целого поля из осколков и непонимания.

И его ничто не спасало.

Нет, все эти милые, еле заметные шутки в беседах с однокурсниками, помощь Драко, без которого он вряд ли бы смог даже правильно начать разговор, снисходительное отношение к незнакомцу и невежде не могли избавить от болезненно саднящего гордость самотерзания.

Соглашаясь на такое простое предложение, как «визит в гости к другу», Гарольд не представлял, что всё обернётся именно так. А если бы знал, то не согласился бы ни за что на свете.

Ведь разве стоили все эти почти ежедневные встречи, что были фактически простой репетицией перед истинным спектаклем, пиком роскоши и величия, всей той неловкости? Разве был тот позор достойной оплатой за одно лишь прикосновение к невиданной до того жизни?

И Гарольд не мог ответить даже себе. Не мог, ведь разочарование от лицемерия, пропитавшего всех вокруг, не могло перекрыть экстаза от одного только взгляда на окружающее.

Все его представления, все мечты о простом и лёгком оказались лишь фальшивкой. Подделкой желающего сказки разума.

Гарольд будто сливался со всем этим. Тёк так же медленно и плавно, как невесомые нити магии, пропитывающие буквально всё вокруг, по комнатам, залам, столовым… В какой-то момент он перестал считать. Перестал всматриваться в детали, замечать все те плавные переходы из бордового в небесно-лазурный; почти бережно, но усмехаться, обзывая многие из залов музеями, или вовсе — из-за обилия в некоторых местах картин, — пинакотеками. Он чувствовал, что тонет в этом, отчего-то не желая спасаться.

Наверное, он бы так и остался навсегда в нескончаемых анфиладах, если бы взгляд в один из моментов не упал в окно, в цветущие сады. И именно они и были, как оказалось, сердцем, воплощением дома.

Если быть честным, то вывел его в них — чуть ли не насильно, — уставший слоняться за чрезмерно молчаливым другом Драко.

И он угадал. Ведь как только взору Гарольда предстало это вечнозелёное, почти совершенное в своей красоте произведение искусства, где каждый цветок был на своём месте, где тонкие, незначительные на первый взгляд тропинки, вели в очередную невообразимую галерею, он окончательно поддался чарам.

А как иначе? Разве мог он, не видевший ничего утончённее рисунков на вывесках и в дешёвых книжках, не плениться? В один момент в его сознании пронеслась мимолётная мысль, что если бы у него был выбор, то он бы заперся здесь, в благоухающем чем-то невыразимо-невероятным саду, так непохожем на серость остального мира, сменившему постылую заснеженную землю мягчайшей зеленой и мириадами будто созданных в сказке цветов.

День карнавала наступил слишком внезапно — будто бы к нему не готовились бог знает сколько. Гарольд, невольно забывший о торжестве, и от того до ужаса напряжённый, решил, что проведёт всё время, лишь стоя в стороне и наблюдая за пиршеством. Он даже не думал вести себя подобно всем этим аристократам и пытаться познакомиться с кем-то новым, или же, о ужас, танцевать.

На деле Уэллс банально остерегался выходить из толпы. Ведь под эгидой именно этого правила, так необходимого для жизни в приюте, прошло его детство. А теперь, раз уж он мог хоть немного выбирать и не рисковать даже не появившейся ещё репутацией, было сущей глупостью вмешиваться в происходящее.

Ведь смог же он уже один раз ошибиться, поломав все свои стремления, защитить ещё незнакомого тогда мальчишку? А ведь немногого бы стоило — пройти мимо, проигнорировать наглого Драко и чуть ли не плачущего Невилла… Но нет, гордость и отсутствие здравомыслия не дали ему ничего, кроме желания спасти.

Было ли это всё, пусть и в совокупности с непомерными, всё ещё наивными амбициями, началом его падения?

Но это уже было неважно. Ведь, как бывает в самых худших книгах, ничто из его планов не свершилось. И виной этой прискорбной неудачи был никто иной, как всё тот же треклятый Драко.

Он, видимо уже взяв за привычку, тащил его буквально на буксире к одному из забитых яствами столов, что-то уверенно говоря и даже не обращая внимания на свой же тонущий в людской суете голос. По пути Малфой каким-то чудом умудрялся беседовать с какими-то по большей части абсолютно незнакомыми гостями, что были их ровесниками. Гарольд оставил для себя, что это — просто дети из крайне богатых семей, что учатся или в каких-то других школах, или вовсе на дому. И встретить их можно только на подобных этому раутах или же при условии близкой дружбы между родами.

Что же, Гарольду хотя бы повезло оказаться среди той категории «незнатных» друзей, которых чисто из уважения к более родовитой персоне пропускают на мероприятия, закрывая глаза на крайне отталкивающий образ.

Иногда Гарольд представлял, какой была бы его жизнь, будь его семья даже если и не представителями верхнего эшелона Британии, но просто какими-нибудь высокопоставленными людьми. Как тогда бы на него смотрели все эти выкрахмаленные и гордые аристократы? Уважали бы? Посмели ли бы смеяться над ним?

Но каждый раз его опускала на землю болезненная реальность. Нет. У него не было хорошего детства, богатств и власти. Но разве это означает, что такой путь ему навсегда заказан? Ему просто нужно добиться всего самому, забыв про тех, кто бросил его. И пусть даже его магглорождёная мать и достигла чего-то, связавшись с кем-то из знати, но под конец жизни оказалась в бегах, на стороне проигравших. И явно уже не могла быть хоть немного полезной. Ровно как и отец, что даже и не попытался найти его за все эти годы, бросив одного в маггловском мире.

— О, а вот и Забини со своей матушкой, — как-то слишком радостно воскликнул Драко прямо ему на ухо и улыбнулся, указывая подбородком на словно спрятавшийся на верхнем ярусе зала за колоннами второй вход.

Гарольд без особого интереса посмотрел в ту же сторону и обомлел.

Рядом с одетым в парадную шёлковую мантию аметистового оттенка Блейзом шла невероятной красоты женщина. Её фигуру облегало длинное аспидно-синее платье, расходящееся к низу и прикрывающее туфли, сверху же струилась тонкая, чуть темнее по оттенку, чем платье, мантия с густым меховым воротом. Она была приспущена вниз, открывая утончённые смуглые плечи, на которые падали широко вьющиеся тёмно-шоколадные локоны, убранные в замысловатую причёску. На её лице сверкала украшенная множеством сияющих камней маска.

Блейз что-то негромко сказал своей спутнице, отчего на её пухлых алых губах возникла улыбка, и повёл её в их сторону, продолжая нежно придерживать под руку.

Гарольд старался как можно незаметнее смотреть на женщину, и пытался понять, что именно в ней ему показалось неправильным, смутило, заставило насторожиться, вызвало желание отойти в сторону и никак с ней не контактировать. Ведь она не выглядела хоть сколько-то угрожающе и на вид могла сразить лишь красотой.

Драко, стоящий в паре шагов от него, уже с довольным видом поприветствовал гостью, что, казалось, не обратила особого внимания на Гарольда, лишь почему-то странно сверкнув глазами в его сторону, и оставил на её украшенной дорогими на вид кольцами изящной кисти вежливый поцелуй.

Леди, звонко рассмеявшись и наигранно подмигнув чуть зардевшемуся мальчишке, гордо удалилась в другую сторону, заставляя всех расступаться перед собой.

— Что, Миссис Забини вновь выходит замуж? — донёсся насмешливый голос Нотта, наконец приводя Уэллса в чувство.

— Ага. На этот раз, не поверишь, какой-то старикан из Визенгамота, — скривился в ответ Блэйз, хотя и, очевидно, не имел ничего против и даже находил это забавным. — Уэллс, прекрати пускать слюни на мою мать, она тебе не по зубам.

Гарольд вздрогнул и повернулся к ребятам, моля судьбу за возникшую ещё в приюте выдержку.

— Я не пялюсь, — фыркнул он и будто между делом сразу же перевёл тему, заодно продолжая прошлый разговор, спросил, — Твоя матушка выходит замуж? Мои поздравления.

— Пф. Уже пятнадцатый раз, — беспечно пожал плечами Забини и приподнял одну бровь, косясь на еле сдерживающего смех Драко.

Гарольд проглотил так и рвущиеся наружу вопросы, решив, что с него хватит позора на сегодня.

— О, а это кто? — Блэйз сам прервал возникшую в разговоре паузу и кивнул в сторону стоящих возле входа, явно только прибывших гостей: не особо выразительного мага в наглухо застёгнутой антрацитовой мантии и мальчика лет десяти. — Не выглядят как кто-то из наших.

— Да… Не помню его среди знакомых отца, — задумчиво протянул Малфой. — Но это может быть очередной его неблизкий дружок из Америки. А этот мальчик… Вообще впервые его вижу. Должно быть, его сын.

— Наверное. Какое тебе вообще дело до них? — пожал плечами Гарольд, с едва ощутимым, почти интуитивным отвращением поглядывая на парочку.

Эти двое явно были не в родстве, несмотря на внешнее сходство. Они были странными даже в самой своей сути. Насколько враждебной была магия мужчины, искрившаяся вокруг него непроницаемым коконом, настолько же была слаба магия мальчишки — он вовсе казался больным из-за отходящих куда-то в пол слабо пульсирующих сгустков и комочков из полупрозрачных ниток.

— Я должен знать всех, кто приходит на наши банкеты. И их, и их семьи, родословные, знакомых. Это может пригодиться в будущем, — снисходительно пояснил Драко. — Да и, к тому же, тебе говорит что-то слово «связи», Уэллс? И именно поэтому странно, что ни я, ни Блейз их не знаем.

— Ну… Всё-таки, он в маске, и ты мог просто не узнать очередного почти бесполезного гостя, — ответил Гарольд. — Хотя… Стой. Брошь. У него на груди нет броши, хотя она есть у всех остальных приглашённых. Я заметил это только сейчас.

— Пять баллов Слизерину за наблюдательность, — саркастично оскалился как обычно взявшийся из ниоткуда Нотт, отпивая из кубка какой-то ярко-алый сок. — Тебе разве не сказали, что это особая…

— Теодор, — резко одёрнул его Забини, нахмурившись.

— Брось, что с него станется, Блейзи? Днём раньше, днём позже…

— Не от нас, — продолжил нажимать он.

Драко как-то затравленно отвёл взгляд в сторону, прикусывая губу и словно не желая попасться под расспросы.

Это заинтересовало ещё сильнее, и Гарольд, прищурившись, обвёл своих визави тяжёлым взглядом, отмечая, как же сильно, подобно струнам, натянулась магия вокруг них.

— Это связано как-то с Пожирателями Смерти, не так ли? — елейно протянул он и, заметив внезапно возникшее дрожание магии при полном отсутсвии эмоций на лицах однокурсников, удовлетворённо улыбнулся, складывая руки на груди. — Глупо скрывать это от меня. Я и так прекрасно осведомлён о деятельности Лорда и ваших родителях. Я не какой-то там Избранный, чтобы прятать от меня очевидное.

— Но ты магглорожденный, — Нотт сложил руки на груди и вперил в него странный взгляд. — И если на Слизерине тебя пока принимают, то потом…

— Что «потом»? — Гарольд подался вперёд, наклоняясь почти вплотную к парню. Они оба смотрели друг на друга с очевидной неприязнью, даже не скрывая этого. — Никому нет дела до родословной, когда ты несёшь пользы больше, чем трижды чистокровные и неумеющие толком колдовать маги.

— А ты, значит, пользу принести можешь? Ты не знаешь, о чём говоришь, Уэллс.

— Возможно, — уклончиво улыбнулся Гарольд, отстраняясь от сокурсника и пытаясь затушить начинающий разгораться огонёк внутри себя. — Ты не Лорд, чтобы что-то решать. И, как там обычно говорят магглы? Поживём, увидим.

— Ну-ну. Смотри, при Лорде не ляпни что-нибудь маггловское, — усмехнулся Нотт, отворачиваясь. — А то вся твоя «полезность» не помешает ему прикончить тебя.

Гарольд проигнорировал слова зазнавшегося мальчишки. Нотт его невзлюбил с первого дня, даже тот разговор в баре не убедил его помалкивать. Как когда-то верно заметил Драко, Теодор был человеком, преданным своим убеждениям. И если он считал Гарольда недостойным его круга общения, то окажись он хоть сыном королевы — это было бессмысленно.

С другой стороны, Гарольд и не стремился заводить тёплых дружеских отношений с конкретно этим слизеринцем. Нет, он не испытывал к нему ненависти или брезгливости — скорее, это было холодное равнодушие. В отличие от Драко, с которым всё было иначе, и из-за которого Гарольд не раз с разочарованием ловил себя на скуке без надоедливых комментариев, Нотт был лишь знакомым. До каникул Гарольд и вовсе практически не виделся ни с кем из ребят, ведь помимо уроков он посещал «отработку» у профессора Снейпа, где они на пару с мадам Помфри то и дело придумывали, как помочь ему с глазами, так что отношений ближе, чем с Малфоем, не завёл.

И сразу же вспомнились глаза. Снейп обещал, что на Рождество, когда они будут в Малфой Меноре, он познакомит его со своим знакомым — целителем Гиппократом Сметвиком. И от предстоящей встречи — и не только с колдомедиком, — Гарольд волновался. Ведь, окажись эта проблема неизлечимой, придётся скрывать её темномагическое происхождение всю жизнь.

Хотя, конечно, цвет глаз никак не мог повлиять на их качество. Ведь он за месяц не обнаружил ничего странного, никаких новых способностей или упадка сил. В какой-то степени это даже огорчало. И настораживало.

Гарольд не вслушивался в происходящее вокруг, даже не заметив вначале, как начал свою речь Люциус, следя за тем незнакомцем в чёрной мантии. Нет, он определённо был слишком странным. Только от одного взгляда на его магию: тёмную, рассеянную, похожую на разлитые чернила, хватало, чтобы возникало колющее ощущение волнения. Эта невзрачная субстанция была не просто щитом, не просто аурой. Она скрывала за камуфляжем своей невыразительности все особенности, включая даже лицо мужчины. К тому же добавляло неуютности и то, что мальчик так и не отходил от своего сопровождающего. Гарольд в мыслях раздражённо ругал ребёнка за помехи в чужой силе, как вдруг заметил его какой-то слишком уж разумный для ребёнка взгляд. Хотя Гарольд и не отрицал, что это могло ему лишь показаться, ведь в самом деле, разве кто-то, замышляющий нечто отвратительное, смог бы пройти в менор? Пусть даже и под оборотным.

Наконец, по залу разнеслись громкие уважительные хлопки, вытаскивая Гарольда из оцепенения, и он, рассеянно повторив действия остальных, повернулся в сторону выхода. И собравшись было предложить Драко выйти прогуляться застыл, впиваясь пальцами в предплечья. Голова. Её будто дробило на куски. А изнутри, прямо из пучин черепа, на глазные яблоки словно вдавливались пальцы, угрожая вытолкнуть их наружу.

Это было отвратительно. Ужасающе неожиданно. И, как казалось Уэллсу, беспричинно.

— Гарольд, тебе плохо? — Драко поджал губы, схватил его за локоть и с тревогой всмотрелся в лицо. —Ты бледный совсем.

— Мне… нужно на воздух, — Гарольд слабо покачнулся. Паника медленно подбиралась к горлу, насмешливо перекрывая и без того судорожное дыхание, заполняла лёгкие вязкой отравой.

— В той стороне балкон, — махнул куда-то налево Драко, продолжая придерживать его за плечо. — Может, позвать целителя? Или…

— Нет. Просто здесь душно, — рассеянно буркнул Гарольд. Поведя плечом, он скинул руку Драко. — Я сам дойду до балкона. Спасибо.

— Уверен, что это…

Гарри резко прервал сомнения друга, неуверенный, что и вовсе сможет выйти из зала, если подождёт ещё хоть пару минут.

— Уверен. Всё хорошо, Драко. Прекрати так смотреть, будто я девица и сейчас хлопнусь в обморок, так и не станцевав с тобой, — он попытался отшутиться, слабо усмехнувшись, но вышло, кажется, ещё более пугающе. Потому что Драко ещё сильнее нахмурился, блестя напряжённым взглядом исподлобья.

— Но ты и правда выглядишь так, словно вот-вот свалишься, — Нотт криво улыбнулся. — Но это из-за магии, — вдруг уверенно заявил он. — Её слишком много. Магглорожденные не в силах перенести её тёмную сторону в течение долгого времени. Особенно при какой-никакой чувствительности к ней.

Несмотря на серьёзность тона, в карих глазах стояла неприкрытая насмешка. Он искренне верил в то, что говорил, полагая, что этим утверждением ломает все аргументы соперника. И Гарольд непременно бы возразил, найдя сотню-другую новых слов, и разрушил бы все потуги сокурсника на корню, но по неизвестной пока причине ему становилось всё хуже. Поэтому, наплевав на улыбающегося Нотта, растерянных ребят и напряжённого Малфоя, он направился в сторону балкона.

Ему сейчас было слишком больно даже думать о чём-то вроде этой возни.

***

Плети ветра холодом обжигали лицо и руки, покрывшуюся мурашками кожу. В голове стучала кровь, и глаза нещадно щипало. Он опёрся ладонями о перила, крепко вцепился в них пальцами, и, пытаясь выровнять дыхание, судорожно рассматривал сад поместья, вдыхая приторный цветочный аромат, сейчас отчего-то отдающий металлом. Но, несмотря ни на что, на воздухе ему и правда становилось лучше, и давление на грудь, как и боль в голове, перестали быть настолько мучительно-сильными. Невольно даже промелькнула мысль, что остаться здесь на весь вечер — не худший вариант. К тому же, его вряд ли потеряют, а возвращаться в душный, полный отвратительных ароматов и людей зал не хотелось.

— Вам нехорошо, мистер Уэллс?

По спине от негромкого бархатного голоса, разорвавшего гулкую гущу тишины и шелеста, пробежался чуть ли не целый табун мурашек.

И Гарольд, явно не ожидавший такого, вздрогнул, резко оборачиваясь назад и сразу же утыкаясь в угольно-чёрную гладь шёлка. Чуть ли не в один момент с этим на плечо легла ладонь, облачённая в точно такую же по цвету тонкую перчатку, аккуратно придерживая и будто помогая самому себе убедиться в сохранности мальчишки.

В нос ударил запах свежести: горьковатый из-за полыни и невесомо-лёгкий, какой бывает от травяного чая или свежих листьев из-под усыпанной росой мяты. Нет, Гарольду даже не нужно было поднимать взгляд или пытаться понять, кто это. Он уже знал. Это был Снейп.

Он выглядел… необычно? Кажется, это слово не подходило, но по-другому у мальчика не было даже способов описать. Ведь разве Снейп ходит в тонких чёрных мантиях, поверх одного лишь облегающего фигуру костюма? Разве это в его стиле — иметь вещи, расписанные странными, замысловатыми серебряными узорами, носить утончённые украшения с символикой чужого дома? И, наверное, именно последнее и кольнуло как-то слишком сильно. Ведь эта аккуратная небольшая фибула, фиксирующая ворот и так красиво подчёркивающая шею, не могла изображать что-то иное, кроме как треклятого дракона? Пусть и красивого, со множеством деталей и еле заметных мелочей, но всё ещё косвенно обозначающая род Малфоев.

С трудом открывая взгляд от переливов камней на украшении, Гарольд поднял глаза и окаменел.

Прямо на него из-под полуприкрытых век с длинными чёрными ресницами смотрели те самые глаза. Глаза, в которых он не мог не тонуть, от которых невозможно было оторваться. Гарольд даже не сразу почувствовал, как судорожно сжал руки, впиваясь в ладони ногтями. И поток неловкости нахлынул вновь, сразу же, топя в себе и не давая ни секунды дабы одуматься, или хотя бы сбежать прочь.

— Нет. Сэр. Я чувствую себя неплохо, — Гарольд вскинул подбородок, улыбнувшись, — и вы хорошо выглядите, профессор. Вам… идёт.

— Мистер Уэллс, — Снейп чуть наклонился вперед, пристально всматриваясь в его глаза. Чёрная, бархатная маска, — тяжело сглотнув, со смущением и восхищением подметил Гарольд — до неприличия шла ему, подчёркивая острые скулы и алебастровую кожу мужчины. Гарольд задержал дыхание, отвечая на взгляд. — Вы вновь врёте мне. Я прекрасно вижу ваше состояние. Вы способны просто объяснить мне, что произошло, без этого спектакля?

Гарольд поморщился, отворачиваясь. Иллюзия удовлетворённости спала, обнажая неприятную реальность. Профессор был как обычно отвратительно нуден. Раздражение, невесть откуда взявшееся, горчило на языке, обжигало пальцы. Ему не хотелось сейчас спорить или обсуждать происходящее. Потому что… если слова Нотта окажутся верными, то это ещё больнее ударит по собственной гордости. Неужели он настолько слаб, что банально не может пережить относительно большую силу?

С лёгкой запинкой Гарольд всё-таки объяснил профессору своё состояние и упомянул комментарий Нотта, зная, что мужчина всё равно узнает правду. Любым способом. Преодолевая внутреннее сопротивление, Уэллс проговаривал слова, избегая смотреть на профессора. Он уже предполагал, что тот ответит.

Но вместо язвительности раздался приглушённый задумчивый голос.

— Когда именно это случилось вы говорите? — уточнил Снейп, будто подходя ближе. Послышалось шуршание мантии о камень и странный, стучащий звук.

— Ну… полагаю, после того, как в зал вошли тот маг в чёрной мантии и мальчик, его спутник. Хотя я могу и ошибаться, сэр. После них много кто заходил. Но что-то во мне говорит, что проблема в них.

— Но они к вам не подходили.

— Нет. Вы считаете, что Нотт сказал правду?..

Северус выдохнул, прикрывая глаза и слабо улыбнувшись.

— Вы не маглорожденный, мистер Уэллс. И вы это прекрасно знаете, так что ваше происхождение сейчас к делу не относится. Да и, к тому же, если бы магия действовала на вас угнетающе, вы бы узнали об этом не сегодня, а буквально на подъезде к Хогвартсу.

Снейп задумчиво смотрел будто сквозь Гарольда, замерев и проговаривая всё скорее самому себе, чем ему. И Уэллс застыл, боясь лишний раз шевельнуться, чтобы не вывести профессора из этого состояния. Ведь он был таким спокойным, таким расслабленным в эти моменты, говоря своим хрипловатым голосом, что хотелось бы слушать если не вечно, то очень долго, пусть и абсолютно непонятные вещи.

Снейп же продолжал говорить, уже чуть более тихим и мягким тоном:

— Это может быть… Да, пожалуй, возможно, что это — особая форма чувствительности. Её даже можно назвать маггловским словом «аллергия», так как она появляется на конкретный вид магии. Это встречается крайне, крайне редко. И я сомневаюсь, что это связано с каким-либо видом чар, скорее, чья-то личная сила стала проблемой, — профессор говорил, полностью не замечая своего визави. — Это чаще всего несовместимость с кем-то, кто является родственником. Мужчиной, — профессор продолжал говорить, не обращая внимания на распахнутые глаза мальчика.

— Родственником? — хрипло переспросил Уэллс и, развернувшись, посмотрел на пребывающего в задумчивости профессора.

— Да. Есть множество, случаев, когда магия отца отвергала магию сына — и наоборот. Это может происходить из-за чересчур одинаковой по мощности и вектору силы. Сложно объяснить, мистер Уэллс. Но это единственное, что мне приходит на ум, так как я наблюдал несколько таких случаев лично и каждый раз, если быть честным, я словно совершал открытие. Это уникально. Такое не лечится, но лишь приглушается специальными зельями.

— То есть, тот мужчина, он…

— Мистер Уэллс, для того, чтобы определить, кто предположительно является родственником, нужно подойти ближе. А для вас в данный момент это равносильно самоубийству. Вы едва ли пришли в себя полностью. Это, как я уже говорил, подобно пущенной на самотёк аллергической реакции без устранения раздражителя и должного лечения. Вы не можете быть уверены, что именно тот мужчина — источник магии.

— Вы ведь прекрасно знаете, насколько это для меня важно, профессор Снейп. Если вам что-то известно, то мне не придётся рисковать здоровьем. Просто скажите, хватит уже скрывать от меня буквально всё! — Он впервые повысил голос на учителя.

Снейп отвёл взгляд, словно пытаясь рассмотреть что-то за плечом Гарольда, и отступил. Его глаза больше не казались живыми — скорее опустевшими, без единой эмоции. Губы плотно сжались.

— Я, по-вашему, могу видеть сквозь маску? Не приписывайте мне то, чего нет. Если так хотите проверить — дерзайте, — посторонившись, Северус натянуто улыбнулся, махнув рукой в сторону пестрящего фейерверком красок зала. — Но имейте ввиду, что как только вы почувствуете дискомфорт, это чувство передастся и ему. К слову, он о вас не знает, и я не даю никаких гарантий, что он захочет иметь с вами какое-либо дело. И я это говорю не оттого, что желаю вас всеми силами остановить, а смотрю правде в глаза. Даже узнай вы его личность, ничего не изменится. Узнай о вас он — может начаться война.

Гарольд пораженно выдохнул, вскинув удивлённый взгляд. О чём тот говорит? Какая война? Разве из-за него она может начаться?

— Я предполагал, что ему знать обо мне нежелательно. Но почему нельзя мне?! Дело же не только в директоре, верно? — он горько усмехнулся, душа в себе обиду. — Знаете, профессор, это цинично. Вы знаете секрет моей семьи, знаете тайны, которые относятся ко мне непосредственно. И молчите. Растягиваете эту паузу, ищете причины не говорить, напускаете туман. Делаете всё, чтобы удержать мой интерес. И когда мне действительно предоставляется возможность подойти ближе и узнать хотя бы личность своего отца, вы и тут находите, как меня задержать.

Он ощутил, как горячая влага дорожкой стекает по щекам, касается потрескавшихся губ и пропадает где-то внизу, разбиваясь о каменные плиты. И невольно коснулся ладонью щеки, стирая жаркие капли.

— Вы ведь знаете способ, чтобы заглушить мысли. Непреложный обет, клятва, зелье жидкой памяти… Есть много способов защитить эти знания от любых посягательств. И не надо говорить мне, что я мал. Мне не пять, а тринадцать. И я не тупой тролль, а вполне разумная личность. И пусть я в силу возраста и своих амбиций совершаю глупости, — он всплеснул руками, показывая всю степень своей злости. — Так кто их не совершает?!

— Мистер Уэллс… — Снейп явно не ожидал такого напора и… такой реакции от обычно более спокойного мальчишки. И Гарольд бы даже нашёл это милым: растерянность отчужденого и ядовитого на высказывания профессора. Если бы не затмившая разум обида.

— О, кстати, — он сделал вид, будто не расслышал тихого обращения, и, вытерев слезы с лица длинным рукавом, прошептал, глядя профессору в глаза, — помните, вы тогда, в приюте, оставили за мной один вопрос. Их было два. На один вы ответили там, а второй я специально приберег на случай, если останется вопрос, на который я не смогу отыскать ответ. Так вот, профессор. Я хочу использовать этот вопрос.

Стук сердца, скрип открывающейся двери и холодный ночной воздух, проникающий под одежду и блуждающий там покалывающими импульсами, духота чужого взгляда, жар от собственного звенящего напряжения. Весь мир будто внезапно замер, сфокусировавшись на единственной точке.

— Я хочу знать, кто мой отец.