Петроград встретил их неприветливо. Хмурое серое небо, от которого Алексей уже успел отвыкнуть, пронизывающий ветер и мелкий снег, что сыпал лениво, но без надежды на скорое прекращение. Викентич посадил «Альбатроса» на площадке за городом, а уже оттуда авиетка Голицыных доставила их в особняк. Где именно им остановиться — вопрос даже не стоял. Дмитрий сразу заявил, что по гостиницам шляться не намерен, а поскольку оставлять Шувалова и Оболенского он не имеет права, то быть им гостями его рода.

— Батюшка! Блудного сына встречайте! — радостно объявил Голицын, переступая порог семейного особняка.

— Дима! Надолго в Петроград? — с тревогой спросил князь Голицын, обнимая сына.

— На пару дней. А что, едва прибыл и уже успел набить оскомину?

Глядя на такую встречу, Алексей вдруг понял, что испытывает зависть к тому, что Дмитрия любят, беспокоятся и ждут. Но, при этом, недоумение и даже стыд от его резкости. Он сам бы многое отдал, чтобы его встречали так искренне и так любяще…

— Ваша Светлость, не извольте слушать слова, — поклонился Алексей князю. — На самом деле, Дмитрий Александрович очень скучал.

— Знаю я, по чему он скучал, — хмыкнул князь Голицын. — А вас, Алексей Константинович, можно поздравить с получением титула? Господин Оболенский, будьте нашими гостями.

В доме Голицыных комнаты им с Михаилом выделили разные, но со смежной дверью. А уже через час Алексею пришлось изображать из себя манекен, который сначала обмеряли со всех сторон, а потом принялись заворачивать в отрезы ткани разных оттенков, чтобы понять, какой цвет будет лучше. С местной модой Алексей прошел все пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессию и принятие. И сейчас спокойно выбрал то кружево на манжеты, которое показалось ему более строгим, чем все остальные. Слишком консервативным было окружающее его общество, а к эпатажу уже он оказался морально не готов.

— Вот чем люблю полёты с востока на запад, так это тем, что утром вылетели и утром же прилетели, — заявил Голицын за обедом.

— Только с той разницей, что устали так, будто уже вечер, — хмыкнул Алексей.

— Но это не повод отказывать себе в развлечениях. Господа, как рачительный хозяин я не могу позволить вам скучать. Поэтому вечером мы идём на балет. Билеты куплены, наша ложа свободна, отказы, Алексей Константинович, не принимаются.

— А почему последний пункт адресован именно мне, Дмитрий Александрович?

— Зная ваше специфическое отношение к театру, я предположил, что вы попытаетесь саботировать данное мероприятие попыткой остаться дома, — усмехнулся Голицын.

— А без тебя мы никуда не пойдём, — кивнул Оболенский. — Лёш, уступи нашей просьбе.

— Ладно, — отмахнулся Шувалов. — Балет так балет. Но если я там усну — до окончания меня не будить.

К Мариинскому театру они подъехали в семь вечера. Вопреки ожиданиям Алексея, площадь перед ним была практически пустой. Лишь две авиетки и десяток автомобилей. Зато сам театр в сумраке Петроградского вечера сверкал, как люстра. Подсветка стен и колонн, окна в пол, сквозь лёгкие занавески которых просматривался ярко освещённый холл и пятирожковые уличные фонари. Всё это создавало атмосферу праздника и роскоши, но при этом вызвало у Алексея щемящую ностальгию.

— Свет! — вдруг остановился Шувалов. — Я понял, чего мне так не хватало в Амурске.

— А ещё рестораны, салоны, клубы… Лёш, там много чего нет, но давай об этом не сегодня, — попросил Голицын.

Холл тоже был пуст. Ни прогуливающихся парочек, ни столпотворения у гардероба. Сбросив на руки подоспевшему к ним молодому человеку верхнюю одежду, Голицын забрал номерки, что-то тихо спросил и уверенно повел их вглубь театра.

— Чего так пусто здесь? — не выдержал Алексей.

— Так представление только через час, — пожал плечами Михаил. — Основная масса зрителей явится к восьми. А сейчас здесь лишь те, кто желает развлечений.

О каких именно развлечениях идёт речь, Алексей спросить не успел, потому что Голицын открыл неприметную дверь, почти сливающуюся со стеной, и пригласил всех внутрь. Первая ассоциация, которая возникла в голове Алексея, когда он переступил порог, была с американским полицейским участком. Таким, каким его показывали в фильмах. В комнате царил полумрак, разгоняемый лишь тусклыми светильниками на входе и противоположной ему стене. Небольшие столики и два десятка роскошных кресел, расставленных в произвольном порядке, часть из которых была занята. А параллель с полицейским участком возникала из-за стеклянной стены, за которой был прекрасно виден ярко освещённый зал, в котором сейчас разминались балерины, готовясь к выходу на сцену. Балетных пачек на них пока не было, только пуанты и нечто, похожее на гимнастический купальник с небольшой юбочкой.

Как только они сели в кресла, тут же появился официант с тремя бокалами шампанского и небольшим блюдом с кусочками фруктов на шпажках. Поставив всё это на столик, он также тихо испарился, не произнеся не слова.

— Дима, ты нас сюда притащил, чтобы мы целый час глазели на эту гимнастику? — с явным разочарованием в голосе спросил Алексей, делая маленький глоток.

— Кхм, — поперхнулся Голицын. — Тебе не нравится?

— Что именно? Растяжка и пластика хороши, слов нет, но тратить на это время?..

— Вообще-то, Дима имел ввиду ножки, и не только дамские. Не обязательно выбирать себе протеже, но ничто не мешает просто посмотреть, — хмыкнул рядом Михаил.

И только после этих слов до Алексея дошла абсурдность ситуации. Это он привык к миниюбкам и открытым топикам сокурсниц прошлой жизни. К девушкам в бикини на пляже, откровенным картинкам в интернете. Голые коленки его волновали ничуть не больше, чем открытые руки или шея. А здесь господам просто негде такое увидеть. Дамы носят платье в пол, а эмансипированные — мужские брюки. А учитывая неискушённость Алексея в делах амурных, Голицын явно рассчитывал на совершенно другую реакцию. Пренебрежительно фыркнув, Алексей откинулся на спинку кресла, готовясь провести самый скучный вечер в своей жизни.

— Тебе и правда не интересно? — спустя несколько минут шепнул Алексею на ухо Михаил. — У тебя такое лицо, будто ты смотришь, как дворник метёт улицу.

— Правда, Миш. Я понимаю, что это своеобразный показ для поиска богатых покровителей, но я лучше бы взглянул на нечто подобное среди преподавателей. Мне сельские учителя нужны, а я не знаю, где их взять. Гимназические не подойдут. Они все предметники и привыкли держать дисциплину палкой. И если такой ударит линейкой по руке четырнадцатилетнего охотника, который голыми руками волку хребет ломает, я не возьмусь предсказать дальнейший итог.

— Но в гимназиях же такого не происходит, — ответил Михаил.

— Гимназии платные и там ученики знают, что за конфликт с учителем получат ещё и от родителей, а в деревнях — не факт.

— Шувалов, у тебя есть другая тема для разговоров? — страдальчески спросил Голицын. — Я тут тебя к искусству приобщить пытаюсь, а ты снова о своём Амурске. Давай хотя бы пару дней в Петрограде ты не будешь о нём вспоминать.

Посидев ещё немного, Алексей допил шампанское и поднялся.

— Пойду, прогуляюсь.

— Куда? — вскинулся Оболенский.

— Туда, Миша, куда даже государи по одному ходят, — хмыкнул Алексей и вышел из комнаты.

***

Роман Демьянович Брагин, двадцати семи лет, бывший преподаватель царскосельского лицея, уже третий месяц перебивался случайными заработками. Ранее отложенные сбережения подходили к концу, а впереди маячили самые ужасные перспективы. А всё почему? От доброты душевной так вышло. Он всего лишь согласился отправить письмо родителям одного из учеников в обход действующих правил, когда вся внешняя корреспонденция отправляется только перед большими праздниками и обязательно проходит через директора.

А в итоге, мальчишка-первогодник нажаловался отцу на условия проживания и питания, после чего в лицей нагрянула проверка. Разумеется, директор всё уладил, да только для самого Романа Брагина это стало началом конца. Сначала выгнали из лицея, а потом выяснилось, что его не желает брать к себе ни одна гимназия и даже мещанская школа. Когда Брагин уже смирился с мыслью о переезде из Петрограда в провинцию, один знакомый чиновник из Министерства народного просвещения ему шепнул, что дело это гиблое. Потому что все приходские и уездные школы и училища курируются директорами гимназий каждого округа. А у Брагина «волчий билет», с которым дорога в просвещение ему закрыта. И в богатые семьи его никто не возьмёт, потому что родовитые господа всегда требуют рекомендаций. А она у Брагина всего одна — самая отвратительная.

Роман Демьянович пытался себя утешить тем, что работа учителя не единственная на свете, вот только не умел он ничего больше. Да и нравилось ему учить и дети его любили. Но самое обидное — было жалко денег, потраченных на получение профессии. Всех, доставшихся в наследство денег. Теперь даже в родительский дом не вернуться, потому брат с женой его на порог не пустят. Ведь его доля была выплачена в полном объёме и с пожеланием больше их не тревожить.

Кое-как Брагину удалось устроиться в театр разносить высоким гостям шампанское перед началом спектакля. Работа выходила всего на пару часов в день, и платили за неё, соответственно копейки, на которые ещё надо было умудриться купить еды и заплатить за маленькую комнатку на чердаке. Нет, не так свою жизнь планировал Роман Демьянович. Совсем не так.

Разговор, случайно услышанный им несколько минут назад, всколыхнул уже утраченную надежду. Сельский учитель… Но ведь учитель же! А если покровитель окажется влиятельным, то может и «волчий билет» со временем уберут? Беспокоить отдыхающих господ Брагину даже в голову не пришло. За такое можно не только работы лишиться, но и похуже проблемы заработать. Но когда тот самый, что интересовался учителями, поднялся с кресла и вышел, Роман Демьянович решился.

Покидать рабочее место он не имел права, поэтому лишь выскользнул за дверь и замер, будто в ожидании новых посетителей. Господин отсутствовал довольно долго. Брагин уже успел испугаться, передумать, пожалеть себя и убедить, что терять, кроме головы, ему уже нечего. Ещё немного такой жизни — и на паперть идти можно будет. И вот, наконец, в коридоре показалась знакомая фигура. Едва господин только приблизился к двери, Брагин глубоко вдохнул, сделал шаг навстречу и поклонился.

— Позвольте обратиться к вам, милостивый государь.

— Что вы хотели?

— Я позволил себе быть невольным свидетелем вашего разговора. Вы ищете учителей для сельских школ…

— Ищу, — согласился господин. — А вам есть что предложить?

— Роман Демьянович Брагин, бывший преподаватель царскосельского лицея, — представился он.