Авиетка по-прежнему стояла на площади там, где они её оставили. Пилот встретил их, как ни в чём не бывало, и принялся готовиться к взлёту.

— Леонид Викентьевич, скажите, сколько времени вы бы нас ждали, прежде чем забить тревогу? — вдруг спросил Алексей.

— Ежели бы завтра к утру не появились, Ваше Сиятельство, то рискнул бы вызвать по эфиру, — ответил тот.

— В следующий раз ждите только до утра. И если никто из нас не ответит на вызов — сразу сообщайте Сергею Максимовичу, чтобы тот связался с Воронцовым.

— Слушаюсь, — коротко кивнул Викентич.

По его внимательному взгляду Алексей понял, что того съедает любопытство, вот только задать вопрос он не решится. Шувалов решил не мучить пилота и пояснил сам:

— Мы эти два дня в тюрьме провели. Лучше я лишний раз отвечу на ваш вызов, чем буду страдать от неизвестности.

Всю дорогу до поместья Алексей просидел молча. Михаил с расспросами не лез, а только подсел рядом и обнял, уложив голову Шувалова себе на плечо. Голицын тяжело вздохнул, с какой-то затаённой завистью глядя на эту пару, достал купленную сегодня утром заготовку и принялся накручивать на неё плетение Эфира.

— Лёш, ты чего такой смурной? — не выдержал Михаил, когда они поднялись к себе в комнату. — Я понимаю, ты в авиетке говорить не хотел, но сейчас-то можешь поделиться, что с тобой происходит?

— Миш, я сегодня одного человека убил, а другого убийцей сделал, но не чувствую ничего, понимаешь? Ни раскаяния, ни сожаления… — тихо признался он.

— Лёша, светлая душа! Не человека ты убил, а трусливую крысу, без чести и совести, чем спас десятки других жизней. Они даже не мятежники, а обычные террористы, без цели в жизни. Не способные добиться уважения, они хотят, чтобы их боялись.

— И перед Кошкиным стыдно…

— А вот по этому поводу я тебя совсем успокою: не держит он на тебя зла, никакого, даже обиды нет, а вот заинтересовал ты его очень сильно.

— Откуда ты знаешь? — повернулся к нему Алексей.

— Прочитал, — признался Михаил. — Это раньше Кошкина государева защита прикрывала, а на допросе он уже без нагрудного знака был.

— Ты же говорил, что читать людей, не предупредив об этом, — моветон, — напомнил ему Алексей.

— У каждого правила есть свои исключения, и если с меня спросят — мне будет что ответить. Хватит себя изводить ненужными переживаниями, давай переодеваться и ужинать.

***

Роман Демьянович Брагин старался изо всех сил. Ему доверили целую школу, и пусть в ней всего два учителя — он да приходской священник, но Брагин ощущал себя одновременно и кастеляном, и директором, и попечителем. Не деревенскому попу же идти просить у Его Светлости учебные пособия, новую мебель и даже новое здание. Всё он, всё сам.

Зря Роман Демьянович боялся, что его знаний преподавателя естественных наук не хватит для обучения. Как показали первые же уроки, все дети в деревне от семи до пятнадцати лет обладали примерно одними и теми же знаниями: читали, считали на пальцах или палочках и писали только печатными буквами. А про историю, географию, физику, химию даже не слышали. Со старшим поколением всё точно так же, только они ещё немного ориентировались в родном крае, зная в какой стороне тот или иной город и за сколько времени до него можно добраться на санях или поездом.

В первый день Брагин даже растерялся: с чего ему начать? Ни о каком учебном плане, как он привык в гимназии, здесь речи не шло. Учебники у него только в одном экземпляре да и то не все. Но сложность была не только в этом. Усадить за парты детей ещё можно было, но как мотивировать взрослых? Слово «заставить» тут не подходило вообще. Оставалось только уповать на авторитет и собственную фантазию. А авторитет был. Посмотреть на дипломированного учителя в первый же день сбежалась вся деревня.

— Ты гляди-сь, самый настоящий…

— Из самого Петрограду выписали…

— Ой, бабоньки, какой же молоденький…

— А ну рот закрой! — прошипела соседка. — Тута не в возрасте дело!

Вслушиваясь в перешептывания в толпе, Роман Демьянович мысленно поблагодарил Царскосельский лицей, научивший его держать дистанцию между учителем и учениками. Но сейчас этот опыт работал в обратную сторону. Если там были дети влиятельных семейств, до уровня которых простому учителю не подняться, но при этом необходимо заставить себя уважать, то здесь он столкнулся со взрослыми людьми, уважение которых терять ни в коем случае нельзя. А это значит никаких пьянок, панибратства и интрижек.

Первый урок прошел странно…

— Для начала мне хотелось бы со всеми познакомиться, — обведя взглядом забитый до отказа единственный класс, объявил Брагин. — Начнём с ближайших. Вот вы, милостивый государь, представьтесь.

— Дык, Прохор я, кузнец тутошний! — заявил детина.

— А по батюшке как? — уточнил Брагин.

— Степанович…

— Так и представляйтесь: Прохор Степанович, кузнец. А вы, сударыня?

— Эт я что ль «сударыня»? — заалела девица. — Агафья… Спиридоновна. За хозяйством смотрю. Коровы у меня да свинни.

— Домохозяйка, — подсказал Роман Демьянович.

Дальше деревенские хихикали, но представлялись так, как просил Брагин. Память, натренированная в лицее, позволяла запомнить ему все имена с первого раза. Просто он каждому давал своё «внутреннее» прозвище, соотносящееся с именем или профессией. Так, Прохор Степанович стал «прознец», а Агафья — «аспиння».

— Эй, Парашка, а ну иди сюды со стуллем! — выкрикнула Агафья, заприметив припозднившуюся деваху.

— Агафья Спиридоновна, что за выражения?! — возмутился Брагин. — Как Прасковью звать по батюшке?

— Так Ананий он у неё…

— Прасковья Ананьевна, извольте присесть рядом с Агафьей Спиридоновной, — попросил Брагин и, дождавшись восстановления тишины, продолжил: — Попрошу впредь обращение в виде «Марусек», «Ерошек» и всех прочих уменьшительных имён оставлять за стенами ваших домов, где вы можете называть ваших родных так, как вам хочется. А в общественных местах, коими является церковь, школа и государевы учреждения, извольте обращаться к собеседнику, как полагается. Отец Митрофан, поддержите!

— Дело говорит Роман Демьянович, — заявил приходской священник. — Негоже забывать родителей своих, отца своего и уподобляться Ивану, родства не помнящему!

Брагин с благодарностью взглянул на попа, с которым уже успел найти общий язык по вопросу просвещения. Теперь он мог быть уверенным, что медленно, но верно деревенские начнут разговаривать уважительно друг с другом. Но первый успех следовало закрепить, поэтому он продолжил:

— Мы с вами сейчас участники большого эксперимента! Их Сиятельство Алексей Константинович имеет желание предложить большую реформу образования. И именно от всех вас сейчас зависит — будет ли она принята или нет. Ежели моё преподавание пойдет на пользу, то вскорости настоящие школы появятся в каждой деревне Российской империи. Но для этого мы должны показать результат. А значит, вы должны не только слушать меня, но и применять полученные знания на практике. Во-первых, это культура разговора. Ей я уделю особое внимание. Во-вторых, обязательное чтение книг и газет. Для этого будут выделяться целые вечера. И в-третьих, развитие кругозора, где я буду знакомить вас с художниками, композиторами и учёными. А посему прошу не пропускать вечерние уроки. Отец Митрофан?

— Богоугодное дело! — кивнул тот, почёсывая бороду.

Говоря такое, Брагин не рисковал ничем. Будет реформа — хорошо. Не будет — всегда можно сказать, что эксперимент продолжается или признан неудачным из-за малого старания деревенских. Но, как бы то ни было, себе рабочее пространство и посещаемость он организовал. Теперь дело оставалось за большим: сделать так, чтобы деревенские не потеряли интерес к его урокам.

Список необходимого для школы занимал уже две страницы тетради. Вчера Брагин попробовал передать его Алексею Константиновичу, но получил от ворот поворот со словами, что Их Сиятельство покинули именье.

— Может оно и к лучшему… — сам себе сказал Роман, дополняя список.

В этот момент раздался стук в стекло. Брагин, оторвавшийся от своих мыслей, подошел к окну и с удивлением увидел Сайна, каким-то чудом примостившегося на подоконнике снаружи.

— Господин Сайн! Что же вы не через дверь?

— Долго, — пожал плечами он, буквально втекая внутрь через открытую Брагиным форточку. — Ты, Роман Демьянович, вчера про Алексея спрашивал. Он вернулся.

— Спасибо… — смущённо пробормотал Брагин. — Но это не так важно, чтобы идти из поместья с этой новостью.

— Я был в тайге, — пожал плечами Сайн. — Просто почуял авиетку. Хочешь провожу тебя?

— Сегодня уже поздно для визита, — сказал Брагин, с сомнением глядя на темнеющее небо.

— Тогда завтра. Я у тебя ночевать останусь. Надоела шкура, — заявил Сайн, растягиваясь на полу прямо напротив пышущей жаром печи.