— Миш, мы можем возвращаться, — сказал Алексей, подходя к беседующим у окна Оболенскому и Голицыну.

— В Амурск? — уточнил Дмитрий.

— Нет, в Амурск рано, мне ещё с Давыдовым разобраться надо.

— Это ты сейчас про князя Дениса Давыдова говоришь? — уточнил Михаил. — А с ним-то у тебя какие дела?

— Давайте не здесь, ладно? — кивнул на авиетку Алексей.

Короткий пересказ истории одного камня занял у Алексея всё время перелёта до особняка Голицыных. Роль государей в этой постановке он опустил, но даже без этого и Михаилу, и Дмитрию всё стало понятно. Историю появления у него красных бриллиантов они знали с самого начала.

— Вот теперь остаётся получить назад комплект от ювелира и дождаться визита Давыдова, — закончил свой рассказ Алексей.

— Вряд ли Денис Вадимович навестит тебя сам, — покачал головой Голицын. — Он князь, а ты всего лишь граф. Вот уверен, что это он тебе приглашение пришлёт.

— То есть мне к нему ехать? — удивился Алексей.

— Обязательно, и, Лёш, поосторожней с ним. Он действительно настолько влиятельный, как о нём говорят. В открытую против него даже Государи выступать не станут, — пояснил Оболенский.

— То есть насчёт прииска они пошутили? — спросил Алексей.

— Не знаю, скорее захотели, чтобы ты поверил в реальность такого исхода. Потому что когда ты действительно во что-то веришь, Лёша, оно имеет привычку сбываться.

— А вы сейчас развеяли эту веру? — улыбнулся Алексей.

— Мы предупредили, — хмыкнул Михаил. — Лёш, у Государей один резон, а у меня — другой. Зная твой характер, готов поспорить, что ты сцепишься с Давыдовым. Вы расстанетесь недовольные друг другом, и твое недовольство будет медленно, но верно тянуть его ко дну, что очень на руку Государям. А я же просто за тебя волнуюсь, потому что не хочу потерять.

— Миш, ты чего? — нахмурился Алексей.

— Прости, Лёша, но как бы ты ни старался, в момент злости и раздражения с тебя по-прежнему слетает всё воспитание вместе с культурой речи, и ты начинаешь изъясняться, как пьяный гусар. А князь Давыдов такого не потерпит. Даже малейшее непочтение в голосе он может посчитать за оскорбление и вызвать тебя на дуэль. А он — прекрасный стрелок и жалеть тебя, как штабс капитан, не будет.

— Я что, похож на вспыльчивого скандалиста?

— Нет, просто отношение к людям у тебя какое-то перевёрнутое. Там, где надо показать характер, ты молчишь, зато там, где стоит выказать почтение, начинаешь дерзить. Избаловали тебя Государи своим отношением. Поэтому и прошу тебя: будь с Давыдовым вежливым.

Обед в доме Голицыных стал для Алексея почти пыткой. В Амурске у Васильковых да и после у себя в поместье он привык к тому, что приём пищи нужен лишь для того, чтобы поесть. А не для того, чтобы продегустировать два десятка микроскопических порций вперемешку с беседами о роде, моде и погоде. Правда, под конец он нашел себе развлечение — наблюдать за тем, как Голицын словесно лавирует между двумя девицами Одоевских, оккупировавших его с двух сторон. Стараясь при этом быть предельно вежливым и не биться головой об стол от безысходности, читающейся в глазах. Сами князья Одоевские поглядывали на них одобрительно, а вот князь Голицын хмурился.

— Алексей Константинович, могу я попросить вас уделить мне немного времени? — окликнул его князь, когда все поднялись из-за стола.

— Сколько угодно, Ваша Светлость!

— Тогда прошу в кабинет… Алексей Константинович, — начал князь Голицын, устраиваясь в кресле. — Что за дело такое у Димы в Амурске, отчего он вынужден спрашивать вашего разрешения на помолвку?

«Началось! — мысленно вздохнул Алексей, припоминая просьбу друга. — Ну да ладно, не бросать же Голицына на растерзание семейству…»

— Александр Юрьевич, вы же помните, с чьей лёгкой руки ваш сын оказался с нами в «ссылке»? — спросил Алексей и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Так вот, в тот день Дмитрий был посвящён в одну государственную тайну, о которой во всей России знают лишь два десятка человек. Причём большая часть из них — это Государи и рынды их личной охраны. А всех остальных можно пересчитать по пальцам. Поверьте, ваш сын неспроста не отходит от нас с Мишей ни на шаг, изображая из себя «друга семьи». Если вы обратили внимание, то он даже в салон или ресторацию один пойти не может, потому что на государевой службе.

— Мы все на государевой службе, — пожал плечами князь. — При чём тут его женитьба?

— При том, что Дмитрий Александрович, в отличие от всех остальных, обязан находиться рядом с нами круглосуточно и без выходных. Причём как долго это будет длиться, ведают только бог и Государи. Может год, может пять, а может и больше. Поймите меня правильно, Александр Юрьевич, я уехал в Амурск, желая жить спокойно, а не контролировать каждое сказанное мной слово. Но если рядом с Дмитрием окажется супруга, то рано или поздно она услышит то, что ей знать не положено. Может догадается, может нет, а может проболтается и догадается кто-то другой. Понимаете? Это дополнительный риск обнародования той тайны, которую Государи изо всех сил желают сохранить. Причем риск непредсказуемый, на который я пойти не могу.

— Что же это за служба такая? — вздохнул князь.

— Не опасная, но очень ответственная, — заявил Алексей. — Большего сказать не могу. Вы же не желаете, чтобы его супруга жила в Петрограде «соломенной вдовой», а ваш сын посещал её раз в два-три месяца? А в случае заключённого брака будет именно так.

— С Одоевскими уже заключён договор, — нахмурился князь. — Что я им теперь сказать, по-вашему, должен?

— Правду. Вряд ли они захотят такой судьбы для своей дочери. А если захотят — я всегда могу добиться государева запрета.

— Задали вы мне задачку, Алексей Константинович, задали…

— Прошу вас, Александр Юрьевич, мне будет неприятно ставить вас в положение князя Давыдова, — решил добить его Алексей.

— А что не так в его положении? — подался вперёд князь Голицын.

— Хотя бы то, что на днях у него дома побывали рынды и Измайловский полк. А в скором времени мне предстоит разговор с ним, и я очень надеюсь, что Денис Вадимович не поддастся гордыне и прислушается к голосу разума.

***

А вот в последнем Алексей ошибся. Дмитрий Голицын оказался прав, и Давыдов действительно прислал ему приглашение к завтраку. Именное, на одного человека, так что Михаилу пришлось остаться. Денис Давыдов встретил его в халате, наброшенном поверх домашнего костюма, лениво поковырял вилкой воздушный омлет и взглянул на Алексея в упор, чуть склонив голову на бок.

— Что ж, граф, свои камни вы назад получили и поэтому предлагаю вам забыть сие недоразумение, — наконец заявил он.

— Ну, предлагайте, князь, — ответил ему прямым взглядом Алексей.

— Что? — удивлённо выгнул бровь Давыдов.

— Не знаю. Государи вот посоветовали Долманский прииск…

Несколько секунд Давыдов буравил его взглядом, а потом расхохотался. Смеялся он долго и остановился внезапно.

— Государи вам посоветовали решить это дело миром! — жёстко прищурился он. — Или вы всерьёз думаете, что я стану от вас откупаться? Между прочим, тот факт, что вы оказались обладателем уникального комплекта, стал для Алексея Николаевича сюрпризом. Очень неприятным сюрпризом, из-за которого вы, граф, вчера сильно потеряли свои позиции, так что не вам ставить мне условия.

— С чего вы взяли это, князь?

— С того, что это Георгий Михайлович мог не знать о клейме на бриллиантах, поэтому и не снял его, преподнося вам подарок. А вот Алексею Николаевичу об этом было известно точно. Не обольщайтесь тем, что с вами вчера были любезны, такую «пощёчину» он не забудет. И для вас же будет лучше поскорее вернуться в вашу тайгу и не напоминать государям о себе лишний раз.

— Я вас понял, князь, — кивнул сам себе Алексей, припоминая предостережения Михаила. — Видимо, Государи были правы…

В чём именно они были правы, Алексей пояснять не стал, просто распрощался с Давыдовым и вернулся в дом Голицыных.

— Как всё прошло, Лёш? — встретил его на пороге Михаил.

— Хуже, чем я думал, но лучше, чем ты предполагал. Давыдов просто предложил забыть эту историю. И знаешь я готов понять, ведь…

Алексей замолчал, подхватил с подставки гитару, лукаво взглянул на Оболенского и ударил по струнам.

— Теперь дозвольте пару слов без протокола…

Чему нас учит семья и школа? —

Что жизнь сама таких, как он, накажет строго.

Тут мы согласны, — скажи, Серёга!

Вот он проснется утром и сейчас же скажет:

Пусть жизнь рассудит, пусть жизнь накажет!

А я прощу его — мне ж легче будет:

Чего возиться, раз жизнь осудит!