В Лысьвенке Алексею пришлось задержаться. Сергей Максимович завалил его такой кучей вопросов, требующих одобрения, что под конец дня у Алексея голова шла кругом. Сергея Максимовича можно было где-то понять — своим решением платить рабочим за простой Алексей сломал какой-то шаблон, и теперь управляющий не решался брать ответственность на себя, предпочитая выполнять то, что приказано, чтобы в дальнейшем к нему не было лишних вопросов.

Родовое гнездо графов Шуваловых встретило Алексея равнодушно. Большое двухэтажное здание, больше похожее на дворец, не нашло в сердце Алексея никакого отклика. Не было здесь того, о чём когда-то говорил Михаил: ни ощущения уюта, ни незримой поддержки, ни чувства защищённости. Просто очередной дом, в котором он гость. Может, Алексей слишком мало времени здесь провел? Не успел врасти, пустить корни?

— Чужой дом, — вздохнул он. — Даже у Васильковых больше тепла, а про нашу «Лесную сказку» я вообще молчу.

— Ты назвал амурское поместье «Лесная сказка»? — переспросил Михаил.

— Только что в голову пришло. А этот замок… Он, скорее, больше ваш, Сергей Максимович, чем мой.

— Вот как? Жаль, я надеялся, что вы вдохнёте жизнь сюда, а вы, Алексей Константинович, прижились в другом месте. Но в одном вы правы, меня с этим домом связывает очень многое.

— Так и живите здесь, Сергей Максимович. Не как управляющий, а как хозяин. Могу даже подарить официально. Хотите?

— Давайте вернёмся к этому вопросу позже, Алексей Константинович, — явно растерялся управляющий. — У нас сейчас завод на первом плане. Я там промолчал, но позвольте высказаться сейчас. Вы пообещали платить зарплату целиком. На заводе работают четыреста двадцать человек, литейщики и прокатчики получают в среднем от ста до ста пятидесяти рублей. Итого почти пятьдесят пять тысяч ежемесячно. Плюс новая печь примерно столько же. Строительство нового цеха, установка, ремонт пострадавшего оборудования. Если мы запустим завод за два месяца — то это не так страшно. Но если восстановление продлится четыре-пять месяцев, то потребуется четыреста тысяч золотом, и это не считая жалования другим работникам, содержание имения, ваших расходов и ваших подгербовых. А у вас всего чуть больше пятисот. Это будет банкротство, Алексей Константинович.

— Я не стану менять своего решения, Сергей Максимович. Хоть вы меня и не понимаете. Да чего уж там! Меня, вон, даже Миша не понимает, хотя знает лучше, чем кто бы то ни было. Ну а что касается денег… В крайнем случае продам Государям обратно их камешки. Они их вроде в полмиллиона оценили? Вот и пусть забирают, я не Давыдова и убиваться по ним не буду.

— О, предки наши, щуры и пращуры, — тяжело вздохнул Сергей Максимович. — Что ж вы из крайности в крайность то впадаете?

— О чём вы, Сергей Максимович?

— Павел Андреевич ни с кем не считался, а вы, Алексей Константинович, уж слишком о других печётесь.

Письмо князя Оболенского нашло Алексея на третий день их пребывания в Лысьвенке. Перечитав приглашение, Шувалов понял, что у него всего полдня, чтобы снова переложить всё на плечи управляющего, потому что уже сегодня вечером их ждут на ужин. И отложить визит нельзя, потому как сам же в гости и напрашивался. А ещё Мише об этом сказать надо.

— Мы летим в Березичи? С чего это князь решил облагодетельствовать нас вниманием? — удивился Михаил.

— Это я просил о встрече, — признался Алексей. — Ты же сам хотел, чтобы всё было по правилам.

— Лёш… — задумчиво произнёс Михаил, догадываясь, о чём именно пойдёт разговор. — Сейчас у тебя не самое лучшее время для подобных трат.

— Когда я просил князя о встрече, то ещё не знал про взрыв на заводе. А с другой стороны — тянуть можно бесконечно. Сегодня завод, завтра ещё что-нибудь вылезет. Миш, или ты не хочешь?

— Мне сейчас хочется сказать какую-нибудь колкость, но лишь потому, что я чувствую себя неуверенно, — тихо ответил Михаил, подходя вплотную. — Мог бы сказать, что глупо упускать шанс вернуть себе титул, мог бы сказать, что ты слишком выгодная партия, чтобы отдавать тебя кому-то другому. Но я скажу, что всегда буду рядом с тобой, Звезда моя.

***

Князь Оболенский встречал их лично. В этот раз без фарса и без надменности. А пока накрывали столы к ужину, пригласил в кабинет на рюмку настойки.

— Вы меня заинтриговали, Алексей Константинович, — усмехнулся князь, разливая по рюмкам рубиновую жидкость. — Ко мне давно никто не напрашивался в гости в такой ультимативной форме.

— Я же всё по форме писал, — растерялся Алексей.

— Мише не показывали? Уверен, что нет, иначе он не дал бы вам его отправить.

— А что не так-то?

— Могу я показать ваше письмо Мише? — спросил князь.

— Да, конечно…

Оболенский протянул сыну аккуратно сложенный лист, Михаил пробежал его глазами и застонал:

— Матерь Божья! Лёша, умоляю тебя, найми секретаря! Или хотя бы меня проси! Ты пишешь князю, а обращаешься фамильярно и без титулов. Так государь может писать своим подданным. А подпись, Лёша? В ней только «Наше Императорское Величие» не хватает для полноты картины.

Пока Алексей пытался переварить это заявление, князь Оболенский расхохотался. Чисто, задорно и без обиды.

— Что же вы за феномен, Алексей Константинович? И ведь это вовсе не гордыня, потому что многие ваши поступки говорят об обратном.

— Ну, извините, — пробормотал Алексей.

— Хм… Извиняться вам тоже противопоказано, потому как выходит точно так же, как и с письменными просьбами. А посему предлагаю считать всё это дружеской шпилькой. Так по какому вопросу вы просили встречу?

— По поводу супружества, точнее, пока только помолвки.

— Вот как…

Обсуждение условий протянулось до ужина, плавно перетекло за стол и продолжилось после. От имущества и земель Алексей отказался сразу, заявив, что такого добра у него полный Амур, который Государи грозились отдать ему целиком. Пусть это обещание осталось лишь словами, но попроси Алексей действительно себе в собственность, то целиком может и не отдали бы, а вот сотню-другую десятин — легко. Это же не европейская часть, где всё делено переделено, вплоть до пяди. В итоге сошлись на деньгах. Сто тысяч золотом, авиетка и два автомобиля. Один лично Мишин, тот самый, который летом ушел в залог и был выкуплен князем, а другой — представительский, для парадного выезду.

В Петроград они вернулись поздно вечером и тут же нарвались на злого, взбешенного Голицына.

— Господа, я могу понять, что от моего постоянного присутствия вы устали, но это не повод подводить меня под плаху! Вы срываетесь посреди ночи и на вызов отвечаете с третьего раза!

— Дим, прости, правда. У меня ЧП на заводе и в тот момент я о тебе просто не думал, — повинился Алексей.

— Спасибо, хоть сказали, где вы. Всё так плохо?

— Лысьвенский встал на несколько месяцев и летом у нас с Мишей будет свадьба.

— Кхм… Умеете вы, Алексей Константинович, преподносить новости! А нельзя было это сразу сказать? Неужели бы я не понял, что моё присутствие в этот момент рядом с вами неуместно?

— Ну, это же Лёша… — ответил Михаил с такой интонацией, как будто это всё объясняло.

— А у нас тут тоже новости, — остыл Голицын. — Дениса Давыдова вчера удар хватил.

— Умер? — с неясной тревогой спросил Шувалов.

— Да нет. Представляете, оказывается его сын, Сергей Денисович, пристрастился к карточным играм. Несколько лет успешно скрывал это от отца, умудряясь расплачиваться за долги семейными векселями. Пока их по одному-два предъявляли, князь Давыдов не обращал внимания. А тут Сергей Денисович имел глупость повздорить с Львом Кацманом.

Давыдов посчитал оскорбительным платить процент за взятый кредит и вернул только основную сумму, обозвав того при этом «продажной жидовской мордой». Старому ростовщику оставалось только утереться словами княжича, но он пожаловался на жизнь своей дочери, жене банкира Лихмана. Вот она и скупила с рук все векселя и долговые бумаги Сергея Денисовича и разово предъявила их к оплате самому князю. Заработать на этом она, конечно, не смогла бы, а вот доставить княжичу неприятности — вполне.

Денис Давыдов как увидел сумму, так его удар и хватил. Парализовало его. Говорить не может, писать тоже. Только лежит глазами смотрит.

— Но ведь это не приговор, — пожал плечами Алексей. — Одарённый лекарь поставит на ноги за пару недель.

— Возможно, — усмехнулся Голицын, — Да вот только Сергей Денисович не спешит лечить батюшку. Вместо лекарей — шарлатанов к нему таскает. Ну а что, удобно. Пока князь прикован к постели — его сын волен распоряжаться имуществом так, как заблагорассудится. Ведь батенька не может наложить запрет на его решения. А поскольку князь официально жив — так и делить имущество ни с кем не надо.

— Вот уж действительно, жизнь наказала… — вздохнул Михаил и покосился на Алексея.