— Ваше Сиятельство, восемь часов уже. Через час дуэль начнётся. Если хотите присутствовать — то вставать пора.

Алексей распахнул глаза и огляделся. Он лежал в собственной спальне в имении, с него сняли верхнюю одежду и сапоги, но оставили брюки и сорочку. Вот только в кровати он был один.

— А где Миша? — с тревогой спросил он.

— Господа вчера не возвращались, — ответил Викентич. — Видимо, в городе остались ночевать.

Попытавшись быстро подняться с кровати, Алексей припал на левую ногу и вынужден был сесть, потирая голень.

— Вот проклятие, нога затекла…

— Это от аптечки, — пояснил Викентич. — Пройдёт скоро. Вы вчера рвались на дуэль, и я решил, что негоже вам, Ваше Сиятельство, появляться там с похмелья. Вот и надел на вас даровую аптечку, чтобы голова не болела, жажда не мучала и руки не тряслись.

— Спасибо, — пробормотал Алексей. — Ещё бы позавтракать успеть…

— Одевайтесь, в малой столовой уже накрывают.

Наскоро умывшись и сменив одежду, Алексей бодро прошествовал в столовую, где его уже ждал пилот. Правда за стол Викентич не сел, отговорившись тем, что успел позавтракать раньше, но его присутствие заставляло Алексея не потерять чувство времени, утекающего сквозь пальцы, как песок.

— Вы, Леонид Викентьевич, просто ангел-хранитель какой-то, — усмехнулся Алексей, занимая место в авиетке.

— Так это от того, что вы, Ваше Сиятельство, очень интересный человек.

— Что же я такого вытворил вчера? — тихо спросил Алексей.

— Я не про вчерашний день, я в общем сказал.

До Амурска они долетели за пятнадцать минут. Старый парк нашелся быстро, как и один единственный заброшенный фонтан. В городе снег уже растаял, но деревья всё ещё были без листьев, поэтому увидеть сверху людей не составило труда. Викентич опустил авиетку чуть в стороне, и Алексей уверенным шагом направился к группе.

На небольшой поляне, окружённой деревьями, сейчас находилось девять человек, в том числе и Васильковы полным составом. Василий, видимо, согласился быть секундантом вместе с Голицыным, а остальные пришли как свидетели.

Дуэльную площадку уже разграничили четырьмя конусами, поставленными по углам, а роль барьера играли два белых шарфа, брошенных на землю. Алексей успевал в последний момент. Михаил уже держал в руках пистолет Воробьёва, а тому как раз передали в руки Мишин.

— Вы левша, господин Оболенский? — спросил Воробьёв, рассматривая рукоять. — Надеетесь, что неудобный хват заставит меня промахнуться? Но и у вас будет та же проблема.

— Доброе утро, господа, — поздоровался со всеми Алексей.

— Решили посмотреть на дуэль, Алексей Константинович? — холодно спросил Оболенский.

— Не совсем, Михаил Александрович, — покачал головой Шувалов. — Господин Воробьёв, вы не будете возражать против замены? Вы так отчаянно хотели видеть возле барьера именно меня, что я решил удовлетворить ваше желание.

— Не буду, — усмехнулся Воробьёв, возвращая секунданту Мишин пистолет. — Кто я такой, чтобы мешать вам сегодня умереть. Ваше оружие, граф!

Алексей достал пистолет, тот самый, что когда-то дал ему Фёдор при штурме Михайловского замка, и отдал его подошедшему секунданту Воробьёва.

— Михаил Александрович, позвольте оружие господина Воробьёва? — протянул он руку.

— Алексей Константинович, вы лишаете меня, заодно и себя, права первого выстрела, — процедил Оболенский.

— Замена была объявлена и принята, господин Оболенский! — поспешил напомнить Воробьёв. — Отдайте графу пистолет!

Поджав губы, Михаил протянул Алексею оружие и отошел в сторону.

— К барьеру, господа! — объявил секундант, и Алексей занял предназначенное ему место.

Он стоял спокойно с опущенной вниз рукой, ведь после замены первым стрелять должен был Воробьёв. Но сейчас это было не важно. Алексей всё время забывал, что в этом мире есть магия, а сегодня утром Викентич напомнил ему о такой замечательной вещи, как даровая аптечка. И раз Василий сумел с её помощью выжить после нескольких ножевых ранений, то и он сможет. Если только не убьют сразу. Но с одной пули это маловероятно.

Воробьёв растянул губы в улыбке, встал боком и прицелился. Медленно, как же медленно. Время, казалось, застыло вовсе. Секунда прошла или минута? Как бы Алексей ни ждал, но грохнувший выстрел все равно стал для него неожиданностью. Висок тут же обожгло болью, и Алексей невольно схватился за него рукой. Кровь и довольно много. Видимо сосуд какой-то разорвало, потому что она потекла горячей струйкой по щеке и попала за воротник.

Воробьёв выглядел разочарованным и даже нервно дернул уголком губ, а Алексей уже поднимал свой пистолет. Он почти не целился. Какой смысл? Ведь даже в мишень с пяти метров он попадал через раз, а тут все двадцать до противника. Да ещё и текущая кровь раздражала, поэтому он лишь направил пистолет в сторону цели и выстрелил.

В то, что он попал, Алексей сразу даже не поверил. Но Воробьёв вдруг повалился на землю кулём, и к нему тут же бросились секунданты, свои и чужие. Полминуты Алексей стоял на месте, а потом любопытство взяло верх. Воробьёв лежал весь в крови и хрипел.

— Пробита гортань и сонная артерия, — услышал он пояснения какого-то лысого господина, скорее всего врача. — Пуля прошла наискось, не уверен, что аптечка справится.

— Я пришел, а он в хвосте плетётся

По камням, по лужам, по росе.

Я впервые не был иноходцем —

Я стремился выиграть, как все!

Прошептал Алексей, бросил Воробьёву на грудь его пистолет, поднял свой и, развернувшись, направился к авиетке. Внутри Викентич встретил его с бинтами, водой и тут же принялся смывать кровь. Но буквально через секунду был оттеснён Михаилом.

— По касательной прошла, — облегчённо вздохнул тот, промывая рану. — Кожу свезла и в кости вмятина.

— Чего?! — удивлённо выдал появившийся Голицын, и голову Алексея повернули на бок. — А ну посвети сюда!

Несколько секунд Голицын разглядывал рану, периодически стирая мешающую кровь, щупал пальцами, а затем молча покинул авиетку. Сам же Алексей был в какой-то прострации. Его начало трясти от запоздалого страха и нервов.

— Миш, Миша, прости меня, пожалуйста, — всхлипнул он. — Я не должен был вас бросать вчера, но… Мне надо было… Я не мог просто… Только не уходи, ладно?

— Всё хорошо, — выдохнул Оболенский, обнимая Алексея. — Всё уже хорошо, только в следующий раз, пожалуйста, не встревай вот так!

— Никакого «следующего раза», Миша! Пообещай мне, что не будешь больше ввязываться в дуэли. Запретить их надо вообще!

— Так они и запрещены уже давно, — хмыкнул Оболенский. — Для этого и оружием меняются.

— И это тоже запретить. Всё — под статью об убийстве. Я ещё поговорю на эту тему с Государями.

— Не прошла она по касательной! — заявил Голицын, вновь появляясь в авиетке. — Не так Шувалов стоял, не могло быть такой раны.

— Что ты имеешь в виду? — обернулся на него Михаил, но вместо ответа Голицын протянул на раскрытой ладони пулю. Сплющенную и покорёженную.

— Я стрелок, Миша, — хмыкнул тот. — Так пуля может деформироваться только при ударе об армейский щит.

— Дим, — скривился Михаил. — Там дуэльный контур стоял, даже если бы щит был — он должен был отключиться внутри.

— Господа, может, поясните мне о чём это вы сейчас? Что за щит? Что за контур?

— Армейский щит — это даровая техника Воздуха. А дуэльный контур — это подавитель, не позволяющий внутри пользоваться даром. Такие обычно в тюрьмах стоят, но есть и переносные. Их часто для дуэлей используют, чтобы одарённые не пользовались своим преимуществом, — пояснил Голицын. — И да, щит должен был выключиться внутри. Позвольте, Алексей Константинович, один эксперимент. Снимите сорочку с плеча.

Пока Алексей возился с одеждой, Голицын что-то снял со своего мундира. Затем жестко зафиксировал плечо Алексея и со всей силы ударил.

— Больно же! — дёрнулся Алексей, почувствовав что-то похожее на укол, а на плече появилась царапина, с набухающими каплями крови.

— Вот я же говорил, что щит это! — довольно заявил Голицын, протягивая руку.

Между пальцами у него было зажато нечто, похожее на шило, только согнутое посередине.

— Только какой-то странный, — продолжил Голицын. — Щит всегда надевается сверху, а этот будто под кожу загнали. Слегка поранить можно, а вот убить — нет. Алексей Константинович, это, конечно, нарушение дуэльного кодекса, но у меня сейчас другой вопрос: как вы это сделали?

— Да ничего я не делал! Миша, хоть ты ему скажи! — растерялся Шувалов.

— Хм… Лёша сам ничего понять не может… — задумчиво произнёс Оболенский.

— Дим, сам подумай: где Воздух, а где я. У меня же совершенно другой дар!

— А кто у нас Воздушник? — спросил Голицын, и три головы повернулись в сторону пилота.

— Давайте дома, господа, — вздохнул Леонид Викентьевич и оторвал авиетку от земли.