Ночной парк был окутан тишиной и запахом цветов. Нежный и совсем не приторный, он обволакивал со всех сторон, даря покой и умиротворение. Луна сегодня была необыкновенно близка к земле, красива, как никогда. И пусть она лишь слегка разгоняла темноту, но ей помогали многочисленные гирлянды, что причудливым образом подсвечивали каждое дерево сакуры, вились по перилам мостика, переброшенного через небольшой искусственный пруд и призрачными светлячками терялись в ночи. Ветер уже оборвал с деревьев часть цветов и теперь они устилали дорожки словно шелковым ковром. Их никто не сметал. Зачем портить красоту?

— Всё-таки хорошо, что мы вышли прогуляться, — тихо сказал Алексей, любуясь на ночную красоту. — Может и есть что-то мистическое в о-ханами, раз ниппонцы уделяют ему такое большое значение.

— Напоминает Рождество, только весной, — признался Михаил. — Люди украшают дома, деревья, готовят традиционные блюда и приглашают гостей.

— А вот и нет, — фыркнул Алексей, облокотившись спиной на перила моста. — Он другой, разве не чувствуешь? В нём нет бешеного веселья, шумных гуляний и показной роскоши. Он спокойный и неторопливый, ведь неспроста у него нет точной даты. О-ханами длится столько, сколько цветут деревья. При сильном ветре лишь два-три дня, а в тишине — больше недели. Прямо как человеческая жизнь, которая зависит от внешних факторов. Те, кто сражается со «стихией», умирают быстро, а кто живёт в тиши, укрытый защитой, — гораздо дольше.

— Лёш, ты от Старка заразился что-ли?

— Да ничем я не заразился, Миш! Ну вот скажи, когда мы дома с тобой просто гуляли по саду? А ведь нам ничего не мешало, даже погода. У нас под куполом яблони уже в феврале отцвели.

— В твоём саду можно ненароком провалиться в яму древних охотников или найти следы Атлантиды, — фыркнул Оболенский. — Туда даже днём ходить небезопасно, а ночью особенно.

— И чем тебе мой сад не нравится? — наиграно обиделся Алексей.

— Тем, что он пять лет был домом для диких животных и с тех пор там никто не убирал. Подражая ниппонским хокку можно сказать: «Апрель, весна вступает в права, ну а я в дерьмо»!

— Миша! — Алексей шутливо ударил Оболенкого по плечу. — Если я от Старка заразился, то ты от Голицына! Ну вот зачем было портить такое романтическое настроение обыденностью жизни?

Отлипнув от перил, Алексей шагнул с деревянного настила моста на тропинку и неспешным шагом углубился дальше в парк. Позади остались гирлянды и фонари, а над головами сомкнулись кроны деревьев. Михаил шел рядом, правда отпускать «гусарские шуточки» перестал. Несколько минут они шли молча, а затем Оболенский придвинулся ближе, приобняв Алексея за пояс.

— Может, ты и прав. Иногда нужно отвлечься от повседневной суеты и оглянуться вокруг, — вдруг тихо сказал он, развернул к себе Алексея и поцеловал. Сначала нежно, будто лаская, но с каждым вдохом всё более жадно и страстно. Его рука скользнула по бедру и сжала пах. Несильно, но достаточно, чтобы почувствовать, как под одеждой предвкушающе дёрнулся член.

Сильная, совсем не нежная ладонь, обхватившая его член, заставила Алексея закусить губу и застонать. Ему вдруг немедленно захотелось почувствовать спиной опору, чтобы можно было не думать, как устоять на ногах. Вцепившись в пояс, он потянул Михаила к ближайшему стволу сакуры. Вот только прижатым к нему оказался Оболенский. Расстегнув на нём сорочку и приспустив брюки, Алексей уверенно опустился на колени. Он давно уже не стеснялся и не испытывал сомнений. Вот и сейчас, облизав языком головку, уверенно насадился ртом на полувозбуждённый член.

Миша шумно выдохнул и запустил пальцы в волосы. Алексей знал, что это лишь привычка, что Михаил не станет руководить его действиями и, тем более, делать то, что ему не по нраву. Иначе вскоре ему самому придётся расплачиваться за собственную грубость. Плотнее прижимая пульсирующий член к нёбу языком, Алексей начал двигать головой. И уже скоро дыхание Михаила участилось, стало рваным и судорожным.

Не дожидаясь развязки, Алексей выпустил член изо рта, поднялся на ноги и втянул Оболенского в поцелуй, обхватывая своей рукой его член и доверяя тому свой. Сегодня никто не планировал сдерживаться или растягивать ласки. Не то место, чтобы позволить себе подразнить партнёра, почти доведя его до оргазма и останавливаясь в последний момент. Сейчас им обоим хотелось получить результат, а не наслаждаться процессом, поэтому взаимные ласки были грубоватыми, но от этого не менее действенными.

Оболенский сдался первым. Тихо застонав и упершись затылком в шершавую кору, он содрогнулся всем телом и излился в ладонь Алексея. А затем мягко стёк вниз и плотно обхватил головку губами. Алексею понадобилось лишь пара мгновений, чтобы забрызгать лицо Михаила.

— Знаешь, иногда мне кажется, что мы с тобой оба ненормальные, — нервно усмехнулся Алексей, помогая Михаилу справиться со следами страсти.

— Почему?

— Нас же мог кто-нибудь увидеть…

— Да кто? В парке никого нет, все спят уже давно, — рассмеялся Оболенский.

Михаил был прав лишь отчасти. Люди спали, но пара глаз за ними всё-таки наблюдала.

Заприметив большой валун, лежащий сбоку от тропинки, Алексей свернул к нему.

— Давай, посидим немного? — предложил он.

— Я думаю, что не стоит, — с сомнением покачал головой Михаил.

— Почему?

— Потому, что это не просто камень, а скульптура. Видишь, к валуну полосатые лапы и хвост приделаны? Такое ощущение, что тигра камнем придавило. Похоже, какое-то животное. Вдруг оно священное, а ты туда своим задом.

Алексей обошел валун кругом и присел на корточки, разглядывая его более внимательно.

— Странное творчество. По мне, так всё остальное тоже раскрасить надо было. Тигриный камень смотрелся бы лучше, чем тигр, раздавленный камнем, — хмыкнул он и рассмеялся: — Миш, а ты знаешь, что у ниппонцев тоже есть свои чудовища? Не возьмусь утверждать достоверно, но как-то слышал, что среди них есть оторванные руки, летающие по лесу и лошадиная голова, гремящая ветвями деревьев. Так вот, рассказчик утверждал, что вера в этих чудовищ появилась оттого, что ниппонцы рано переняли у цинов порох, а как обращаться с ним знали плохо.

— Пошли обратно, — предложил Михаил. — Завтра тяжёлый день. Куча мероприятий, а вечером уже во Владивосток вылетать.

К себе в комнату они попали без проблем. Никто не охранял вход, никто не спросил — почему они бродят по ночам. Правда уснуть быстро не получилось. Хоть для гостей и попытались имитировать кровать, но она представляла собой лишь большой матрац, положенные на деревянный подиум. Жёстко, неудобно, непривычно. Да ещё цикады стрекотали, как артобстрел и мешали шорохи, словно кто-то тащил по гравию тяжёлый мешок. Но под утро усталость взяла свое, и они уснули крепким глубоким сном.