Убрав руку от эфирника, Алексей Николаевич Романов откинулся на спинку кресла авиетки, что летела из Москвы в Петроград, и прикрыл глаза. После возвращения из Ниппонии, он дал распоряжение председателю Императорского Русского Географического Общества подобрать из действительных членов два десятка человек хорошо знающих Уссурийскую тайгу, а так же тех, кто занимается изучением метеоритов. С обязательным включением в состав группы Земельников, Эфирников и Воздушников. А после, с головой окунулся в другие дела, лишь бы снова и снова не возвращаться мыслями к экспедиции. И вот сейчас звонок Шувалова напомнил ему об этом.

— Платон Юрьевич, — через несколько минут окликнул он адъютанта. — Вызовите ко мне перед ужином господина Шокальского. Пусть подготовит отчёт по тому, как идёт формирование группы для исследования места падения метеорита, кто войдёт в состав и какие технические средства для этого необходимы.

Связываться с Георгием через эфир Алексей Николаевич не стал, но как только его авиетка опустилась во внутренний двор Зимнего, первым делом направился не к себе, а к супругу. Кивнул подскочившему с места секретарю, вошел в кабинет и, проигнорировав посетителей, остановился у окна.

— Давайте без оправданий. Просто сделайте так, чтобы подобной ситуации больше не повторялось. Потому что в следующий раз нести ответственность вы будете лично, — Георгий покосился на Алексея и поспешил выпроводить визитёров. — Свободны!

Дождавшись, пока рынды закроют дверь, Георгий встал из-за стола и подошел ближе.

— Что-то случилось? — спросил он, внимательно вглядываясь в лицо супруга.

— Шувалов… — вздохнул Алексей.

— Скажи, душа моя, — прищурился Георгий. — Только я, слыша эту фамилию, ощущаю себя так, как будто протягиваю руку к сундуку с неизвестным содержимым? То ли гора золота в нём, то ли кости невинно убиенных?..

— В этот раз Алексей Константинович обошелся без своего дара, но вот идею подал стоящую. Слушая его, я вспомнил одну историю, произошедшую в училище незадолго до смуты. Был у нас инструктор, немолодой уже дядька, с хорошей выправкой и точной рукой. И вот, кто-то из кадетов шутки ради пустил слух, что он пишет неприличные стишки, в которых присутствует высший командный состав в самых различных позах. Даже пару виршей кто-то придумал в подтверждение. Этот слух распространился среди кадетов с огромной скоростью, с каждым днём обрастая всё новыми и новыми подробностями. Мы придумывали всё новые и новые небылицы и это казалось нам смешным. А через три месяца тот инструктор вынужден был уйти в отставку.

— К чему ты сейчас, Алексей? — удивлённо спросил Георгий.

— К тому, что Алексей Константинович прав. Информация, которую раз за разом повторяет большое количество людей, обладает просто колоссальной мощью. Она может уничтожить не только одного человека, но и целую империю. А может, наоборот, укрепить. В зависимости от подачи и акцентов. У тебя после обеда должен появиться начальник Третьего Отдела с бумагами на создание особого подразделения. Я считаю, что в нём есть смысл. Пусть секретарь доложит о нём сразу же по приходу, — нервно произнёс Романов, прикусив губу.

— Душа моя, ты опять их кусаешь? — прищурился Георгий. — И что-то мне подсказывает, что не из-за идеи Шувалова. Что случилось?

— Я вызвал Шокальского с докладом на вечер, — признался Алексей.

— Вот оно что… — тяжело вздохнул Георгий. — Ты только не надейся, ладно? Иначе потом будет гораздо больнее.

— Я знаю, — опустил голову Алексей Романов. — Я двадцать лет с этим живу. И сколько себя помню, матушка всегда убеждала меня, что это можно исправить. Она готова была кланяться шарлатану, кто только даст надежду. Но я всё-таки не настолько… — Алексей замолчал, не желая произносить в слух оскорбительных слов в адрес матери. — Я не поставлю под удар страну ради собственных амбиций, хотя где-то даже могу понять её. Но ведь верить так хочется…

Георгий поднял руку и осторожно коснулся щеки. Провёл большим пальцем по нижней губе, заставляя Алексея выпустить её из прикуса. Наклонился ещё ниже и поцеловал. Без напора, нежно, успокаивающе, просто желая вернуть потерянное спокойствие и придать уверенности.

— Мне не важно: получится или нет, — совершенно серьёзно произнёс он. — Мне важно, чтобы ты был рядом.

***

Роман Демьянович Брагин был далеко не глупым человеком. Родившись в семье мелкого лавочника, он сделал ставку на образование, а не на торговлю, как его старший брат. Закончив Университет и отработав несколько лет в Царскосельском лицее, Брагин видел многое, а ещё больше слышал. Это пусть крестьяне считают, что офицеры в черной с серебром форме — личная дружина Их Сиятельства. А Роман Демьянович точно знал в каком ведомстве приняты такие знаки отличия. Лейтенант в секретарях и майор — личный пилот? Брагин нервно усмехнулся, пытаясь себе представить чин самого графа Шувалова. Правда, для полноты картины не хватало информации. Или хотя бы болтливой Людмилы Прокопьевны, готовой поделиться с любым желающим светскими сплетнями.

— Роман Демьянович, — спросил за ужином Алексей Константинович. — Прежде чем мы с вами наведаемся в Управление Образования, я бы хотел кое что у вас уточнить. Помнится, в самом начале, когда я только приглашал вас на работу, то обещал, что вы станете основоположником новой системы образования. И сейчас я хочу спросить, что вам ближе: учительство или просвещение?

В этот момент Брагин нутром почуял, что угодил в центр какой-то очень занимательной истории. Причём вдали от Петрограда, в небольшой деревеньке в самом сердце Уссурийской тайги.

— Если я правильно понял, то вся разница в возрастной категории? — уточнил он.

— Не совсем… Учительство подразумевает следование утверждённой программе и обязательную проверку знаний учеников. А просвещение — это творчество. Полная свобода в выборе способа донесения информации, тем занятий и времени их проведения. Просвещение не должно заставлять, оно должно заинтересовывать. И вы это уже поняли на собственном опыте.

— В чём подвох, Ваше Сиятельство? — нахмурился Брагин.

— Лояльность, — коротко ответил Алексей Константинович. — Полная лояльность Российской Империи и Государям.

— Тайная канцелярия… — тихо выдохнул Роман Демьянович, до которого, наконец, дошел весь смысл.

— Да, но не так, как вы думаете. Со стороны нашего ведомства не будет никакого вмешательства, только отбор кадров и предоставления условий для работы. Роман Демьянович, в России сейчас сложилась критическая ситуация. Представьте себе дом, первый этаж которого построен из соломенных блоков и деревянных подпорок. Это крестьяне и рабочие. А верхние этажи — каменные. Чиновники разных мастей, армия и аристократия. С каждым годом их становится всё больше, верхние этажи тяжелеют, фундамент слабеет. Он уже дал трещину, но тем, кто на верхних этажах, её не видно. Там мало кто понимает, что если фундамент обрушится — рухнет весь дом. И чем выше этаж, тем сильнее он пострадает…

Алексей Константинович замолчал, глядя в пустоту, будто видел в ней нечто, недоступное другим. Затем тряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и продолжил:

— Нам сейчас жизненно важно укрепить фундамент. И просвещение в этом должно сыграть одну из главных ролей. Нужно вернуть веру людей в государство, в то, что оно может не только давить сверху, но и поддерживать, помогать и строить новое!

— Господин Брагин считает вас наивным идеалистом, Алексей Константинович! — вдруг заявил Оболенский.

— Ну вот, прогресс. А ведь при первом знакомстве был самодуром, — усмехнулся Шувалов.

При этих словах Брагин сник, припомнив, что именно такое впечатление на него тогда и произвёл молодой аристократ. И почти такими же словами сейчас его мнение озвучил вслух Михаил Александрович. А Алексей Константинович продолжил.

— Вот видите, Роман Демьянович, даже вы, человек, который проработал со мной полгода, ищите в моих словах подвох, а в покровительстве моего ведомства — угрозу. Чего же говорить о других!

— Простите… — тихо пробормотал Брагин.

— За что? — чуть наклонил голову Алексей Константинович. — За то, что государство за несколько веков утратило свою суть защитника и превратилось в кандалы? Но я хочу это исправить. А самое главное — я могу это сделать. Вы мне поможете, Роман Демьянович?

— Простите, Алексей Константинович, за то что не поверил в самом начале и усомнился теперь, — решительно вскинул голову Брагин и, переведя прямой взгляд на Оболенского, продолжил: — Михаил Александрович, я не участвовал в прошлогодней смуте и даже не имел намерения этого делать. В словах Алексея Константиновича я услышал много неожиданного и мне очень хочется, чтобы они стали реальностью.

— Боитесь обмануться, да, Роман Демьянович? — спросил Оболенский.

— Боюсь, но ведь верить так хочется…