Вернувшись от государя, Алексей, первым делом, поделился с Мишей итогом разговора.

— В общем, как я и думал, Государь поорали малость, да и махнули на меня рукой. А вот Варю разжаловали. Поначалу Алексей Николаевич под трибунал её отдать хотел, а потом посоветовал к себе её забрать.

— На клятву? Да, хороший тебе подарок достался. Готовый специалист, да ещё и Мастер Эфира.

— Да, на клятву, — кивнул Алексей. — Расскажешь, что это такое? Только подробно, со всеми заковырками. А то единственное, что я помню по ситуации с Васильковыми, что это какой-то аналог крепостного права…

— Скажешь тоже! — фыркнул Михаил, удобней устраиваясь в кресле. — Ну что ж, подробно, так подробно. Тогда, я, пожалуй, начну с генерала Измайлова…

Гранд-Разумник Лев Дмитриевич Измайлов в дворянском обществе был весьма уважаем. Жесткий, но справедливый командир, он имел славу талантливого военачальника и не раз лично отличился в битвах. Был награждён орденами святого Георгия четвертой степени, святой Анны 1-й степени с алмазными знаками и святого Владимира 2-й степени. И в возрасте семидесяти пяти лет с почётом вышел в отставку и поселился у себя в имении в Рязанской губернии.

Вот только это полководцем он был хорошим, а человеком оказался не очень. Очень быстро заскучав без ратного дела, генерал Измайлов направил свою властность и энергию на жесткие и нехорошие шутки над мелкими чиновниками и бедными дворянами. То есть теми, кто ничего не мог противопоставить ему в ответ.

А с собственными крестьянами и вовсе не церемонился. По прихоти барина, иногда без всякой вины, крестьян секли плетьми и розгами до полусмерти, провинившихся неделями держали в кандалах, цепях или в железных ошейниках. Ну а в постель брал любого, на кого глаз упадёт. Невзирая на возраст, пол и семейное положение. Так что не любили его сильно.

Через десять лет такой весёлой жизни, на Льва Дмитриевича как снег на голову свалился указ Александра II об отмене крепостного права. Надо ли говорить, что терять работников он начал очень быстро. Многие просто всё бросали и уходили босыми с котомкой. Куда угодно, лишь бы подальше от Измайлова. Особенно быстро разбегалась молодёжь.

Буквально через год некогда богатое и доходное имение практически разорилось. Работать стало некому, многие поля так и не были засеяны, и над Львом Дмитриевичем замаячила перспектива нищеты. И тогда он решил исправить положение. Но по своему, с фантазией, я бы даже сказал: творчески.

Взяв за основу холопскую печать, генерал Измайлов видоизменил её, создав первый вариант Клятвы, упростив слова и формулировки до уровня, понятного крестьянам, но напитав их большим количеством заковыристых плетений. А дальше — дал объявление, что предлагает в аренду землю всего за двадцать процентов годового налога. И для этого надо всего лишь пообещать не портить имущество и не вредить хозяину.

Чтобы не быть обвинённым в невыполнении указа Александра II, Измайлов особым пунктом добавил в Клятву обязательное условие добровольности. То есть каждый, произносящий её, подтверждал, что делает это без принуждения, сам, по собственной воле.

После крепостничества, когда сборы и подати были зеркально противоположными, такое предложение было просто верхом щедрости. Его бывшие крестьяне барину не особо-то поверили, зато нашлось немало других желающих. И к следующему году Измайлов не только восстановил прежнее количество работников, но даже увеличил.

А когда набрал себе столько, сколько нужно, вернул свои старые привычки. Вот тут новоявленные клятвенники и поняли подвох. Как оказалось, холопская составляющая печати никуда не делась. И слово «хозяин» использовалось в самом прямом смысле. Владелец. А все те, кого он набрал на Клятву, мало того, что сами превратились в имущество, так ещё и рассказать никому не могли об этом. Потому что хозяин запретил.

И зажил Лев Дмитриевич по-старому. Двадцать процентов налога крестьяне платили ему по договору, а оставшиеся восемьдесят отдавали сами, потому что хозяин так хотел. Таким раскладом генерал Измайлов прожил ещё двадцать лет. Не только сам, но ещё и с друзьями хорошими своей наработкой поделился.

Мог бы и больше прожить, но на свою беду поругался он с соседом. Да так крепко обиделся, что приказал своим крестьянам поджечь соседский дом, пока его владелец был в отъезде. Вот только вышло так, что в том пожаре погиб единственный малолетний сын соседа. Убитый горем отец не стал жаловаться губернским чиновникам, а поехал в Петроград. Оттуда он вернулся со следователями, которые очень быстро нашли виновных. Тех самых крестьян. Их арестовали и быстро обнаружили холопскую печать.

Холоп — это имущество, даже не человек, какими были крепостные крестьяне. Вещь, как лопата. А если лопатой убивают человека, то обвинять в этом лопату никто не будет. Виновным станет тот, кто лопату держал и ей бил. Вот в один погожий летний денёк за Львом Дмитриевичем и пришли. Но не за то, что людей в кабалу вогнал, а по обвинению в убийстве наследника рода.

Дело было громким и закончилось для генерала плохо. Даже былые заслуги не помогли. Вот только среди других клятвенников быстро нашлись и грамотные, и смекалистые. Которые поняли, что могут творить всё, что угодно, а виноват в этом будет хозяин. Потому что Клятва действует лишь на прямой запрет. А то, что хозяином не запрещено, всё можно. Только запрещать клятвенникам совершать преступления сразу не догадались, а потом стало поздно. И покатились по России грабежи, убийства, да разбой. За которые в остроги да на каторгу попали десятки родовитых дворян.

Дошло до того, что в дело пришлось вмешаться Государю и перекинуть все такие клятвы на себя. А дальше стали уже судить тех, кто непосредственно совершал преступления. И холопство этому никак не мешало. Ведь со своим имуществом Государь может обходиться, как вздумается. В том числе и в тюрьму отправить.

На какое-то время Клятва использоваться перестала, пока о ней не вспомнил Ушаков. А понадобилась она ему потому, что его старый верный адъютант, которого он сильно ценил, за дело избил одного дворянчика. У того оказался высокий покровитель, и над адъютантом замаячила перспектива оказаться на каторге. Вот тогда Ушаков и предложил ему Клятву, и адъютант согласился. В этот раз действительно взвешено, обдуманно и осознавая всю особенность такого положения.

Сам же Ушаков, понимая, что теперь придут уже к нему, сразу начал писать покаяние Государю и прошение о помиловании. И это сработало. Когда Государь понял, почему его адмирал кается в чужом преступлении, то прекратил дело своим личным указом.

Поступок адмирала Ушакова также всколыхнул российское дворянство, как в своё время расследование дела Измайлова. Но только с совершенно другим эффектом. Он же фактически свою голову подставил за верного человека. Благодаря ему отношение к клятвенникам полностью изменилось.

— Так вот, Лёша, — закончил свой длинный рассказ Михаил. — Несмотря на то, дающий клятву попадает не просто в крепостную, а в холопскую зависимость, это почётно. Причём обеим сторонам. Ведь тот, кто клятву даёт получает репутацию «верность до смерти». А тот, кто её принимает, показывает всем вокруг: «доверяю всё и свою жизнь».

— Вот оно что, — кивнул Алексей. — Теперь понятно, почему Государь сказал, что поступок Вари ляжет на меня, а я прощение уже получил… Леонид Викентьевич, позовите, пожалуйста, Варвару Андреевну.

Когда Дёмина вошла в комнату, Алексей невольно отметил её растерянность. Наверное так чувствуют себя люди лишившись всего на свете. Понимание уже есть, а осознания пока нет. Осознания того, что всё изменилось окончательно и бесповоротно.

— Варвара Андреевна, мне помнится, сегодня днём я вам в шутку Клятвой угрожал? — с улыбкой спросил Алексей. — А вот теперь хочу у вас спросить совершенно серьёзно. Вы согласитесь?

— Да, Ваша Светлость! — низко поклонилась Дёмина.