Как только начальник особистов объявил о возвращении, народ в кабинете тоже засуетился. Двое в чёрной форме тут же ненавязчиво взяли его в клещи. Соколов только мысленно усмехнулся: он понятливый, он глупостей вытворять не будет. Хотел бы избежать всего этого — не пришел бы в военкомат.

Под конвоем покинув здание, Соколов вышел во двор и сразу же обратил внимание на странного вида сооружение. Оно напоминало контейнер в виде трапеции. Широким днищем он стоял на земле, а суженный раза в два вверх возвышался над землёй метров на пять и лишь чуть чуть не дотягивал до крыши военкомата. Кипенно-белый, с двумя рядами неравномерно расположенных окон и золотым гербом на глухой его части. Причём, двуглавый орёл на гербе не просто блестел золотом, а переливался так, будто был выложен из тысяч огранённых кристаллов.

Особист в сопровождении надменного господина и собственной охраны первым скрылся внутри, а после в двери шагнул и Соколов. Конвой сразу увёл его направо и, пройдя один проём, они оказались в салоне, чем-то напоминающем пассажирский самолёт. Всё отличие было лишь в больших окнах и хаотично, а не рядами расставленных креслах.

Сопровождение спокойно заняло кресла, не особо обращая на него внимание. Из чего Соколов сделал вывод, что ему самому предлагают выбрать, где сесть и он предпочёл место у окна. По привычке, просто чтобы видеть, что происходит. Заговорить со своим сопровождением он даже не пытался, прекрасно понимая, что никто не станет отвечать на вопросы. Скажут идти — он пойдёт, сказали сесть — он сел. Незачем нервировать людей лишний раз.

Оглядевшись, Соколов невольно отметил, что в салоне, предназначенном для двух десятков человек, сейчас оказалось только пятеро вместе с ним. Начальства не было. Видимо у них свои vip-места. От нечего делать он уставился в окно, а через минуту ощутил, как волосы встают дыбом. Они поднимались! Медленно, не больше пары метров в секунду, но пилот внутри него взвыл дурниной.

Вертикальный взлёт — это колоссальная энергия! Такая, что от этого проекта отказались даже в современной авиации. Слишком затратно, слишком много топлива тратится на такое. Но дело даже не в этом, а в том, что Соколов не слышал работы двигателей и не ощущал никакой вибрации. Этого не могло быть, вообще, в принципе! Кому угодно это можете рассказывать, но не пилоту!

От ощущения иррациональности происходящего, он буквально прикипел к окну. А там городские постройки стремительно уменьшались, дома стали лишь прямоугольниками, а затем и вовсе пятнами на фоне линовки кварталов. На высоте примерно около километра машина перестала набирать высоту, зависла, развернулась на месте и рванула вперёд.

То, что рванула, Соколов определил лишь по проносящемуся снизу пейзажу. А вот он сам никакого движения не ощущал. И тут в нём снова забился в истерике пилот. Так быть не могло! Ведь существует инерция движения. Та самая, которая вдавливает в кресло, если сидишь лицом по ходу движения и выталкивает — если против.

Летели они недолго, минут двадцать. Всё это время Соколов не отлипал от окна. А после пошли на снижение, тоже вертикально и тоже бесшумно. Когда в окне показались крыши домов, Соколов невольно приготовился к толчку при приземлении. Но его тоже не было. Машина просто замерла в какой-то момент, а через минуту его попросили на выход.

Шагнув на твёрдую землю, Соколов ещё раз оглянулся на этот странный летательный аппарат. Нет, ничего в нём не изменилось. Это была всё та же скошенная трапеция, без намёка на крылья и хвост, которая стояла брюхом на земле. Вот только уже совсем в другом месте.

Соколова проводили на второй этаж. Поворот, ещё один, и вот они оказались в комнате, напоминающей гостиную. Несколько глухих закрытых шкафов, низкий журнальный столик и четыре кресла вокруг, одно из которых сейчас занимал главный особист. Соколов остановился посреди комнаты, заложив руки за спину.

— Варя, — обратился особист к женщине в красно-белой форме. — Распорядитесь, чтобы господина Соколова накормили, пока у нас ещё есть время. Артём Валерьевич, — перевёл особист взгляд на него. — Я сейчас надеюсь, что вы меня услышите и поймёте. Вы не под арестом, а под охраной. А у меня нет возможности думать о ваших потребностях. Поэтому скажу прямо: если вам что-то нужно, то обращайтесь к своим сопровождающим. Коли ваша просьба будет проста и понятна — вам в ней не откажут. Это ясно?

— Так точно! — кивнул Соколов.

— Вот и хорошо. У нас есть чуть больше часа, пока закончится вечерняя сводка. А после вас желает видеть Государь. Вполне возможно, что данная аудиенция может затянуться допоздна. Поэтому, используйте это время по своему усмотрению, но так, чтобы вы были в состоянии отвечать на многие вопросы. Идите, Артём Валерьевич, вас проводят в столовую.

***

Соколов и его сопровождение покинули кабинет, а Алексей откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

— Ну и что вызывает у тебя такую иронию? — спросил Михаил, выходя из уборной.

— Не поверишь: сам себя чувствую Воронцовым при нашей первой встрече. Так и хочется повторить его фразу: «У вас здесь нет врагов». Вот только у меня к такому отношению есть свой резон. Хотя…

— У Олега Николаевича тоже резон тогда был, — хмыкнул Миша. — Когда он понял, что Сергей Максимович всё же провёл Подмену, то оказался перед выбором: продолжить гнуть свою линию или же пойти на уступки своей Звезде. Как видишь, он выбрал второе.

— Господь-Вседержитель! А ведь только по прошествии многих лет начинаешь понимать суть иных вещей! Миш, скажи, я действительно напугал его так сильно, или ты преувеличил?

— Будь на твоём месте кто-нибудь вроде военкома, то Соколов отнёсся бы к этому с большим пониманием. А ты, с его точки зрения, слишком молод, чтобы занимать такую должность. Тем не менее, занимаешь её. А значит, гораздо опаснее любого другого.

— Так и запишем: первое впечатление я провалил! — вздохнул Алексей и только сейчас задумался, что от прежнего мира его отделяет огромная пропасть.

Он и тогда не сильно в него вписывался своим воспитанием, а прожив здесь считай целую новую жизнь, вообще потерял эту связь. Он же попытался расположить к себе неожиданного перемещенца, а вышло так, что оттолкнул. Потому что перестал понимать, а действовал лишь исходя из каких-то устаревших или существующих только в его мозгу понятий.

— Отпусти, Лёш. Всё отпусти, — Михаил скользнул ладонью по шее супруга.

— А ты его прости, прости и отпусти.

Этот мир больше не твой…

— Нам следует ждать нашествия Варвары? — усмехнулся Михаил.

— Не думаю. Она больше не отчитывается перед Государями прежде нас. Я, конечно, попросил её по-прежнему передавать Вести, если таковые будут, но теперь она не обязана это делать моментально.

Алексей поднялся с кресла и притянул к себе супруга.

— Я тут вспомнил, мой дорогой… С чего это Соколов посчитал тебя Государем?

— С того, Алексей Константинович… — полным высокомерия голосом ответил Михаил, — …что вы, со своими мещанскими манерами, больше чем на чиновника не тянете!

— Вот как, да, Ваша Светлость?

— Именно! — ухмыльнулся Михаил. — Что вы там говорили, Алексей Константинович? У нас чуть больше часа? Так позвольте я дам вам более доходчивые объяснения!

***

Михаил смотрел на одевающегося супруга и пытался остановить мгновение. Поймать, запечатлеть и сохранить в памяти. Если бы кто его спросил: «Зачем?», то он бы, не задумываясь, ответил:

«Чтобы помнить»

«Но когда?»

«Когда этого не станет…»

Сам себе Михаил не мог объяснить, почему его преследует чувство ускользающего времени. Вот это ощущение: «Ещё немного счастья, и всё…». Семь лет брака, а он так и не мог поверить, что Алексей принадлежит ему полностью и до конца. Каждый день, каждый час, каждую минуту.

И ведь понимал, что дело совсем не в Лёше, а в нём самом. То ли длительная опала так подействовала на него, то ли множественные истории о предательстве Звёзд, но он никак не мог побороть собственных демонов. Хоть и давно знал, что его супружника скорее из неприятностей вытаскивать придётся, чем из чьих-то объятий, а страх всё равно не уходил.

И ведь он пытался задавить его в себе, пытался делать вид, что ему безразлично какие личные дела могут быть у супруга. Но через время всё равно срывался и показывал недовольство. В один из таких моментов Лёша его сравнил с собой и гитарой. Ведь если он долго не берёт её в руки, то обязательно выстрелит что-то очень мощное. Но если играть регулярно и выдавать незначительные Вести, то и последствий мало.

Вот так и Миша. Ему просто жизненно необходимо постоянно подтверждать, что Алексей принадлежит только ему. Видеть это, слышать, чувствовать. А когда по какой-то причине это становится невозможно — начинается срыв.

— Ты будешь долго? — лениво спросил Михаил, даже не думая подниматься с кровати.

— Не знаю, смотря сколько вопросов у Государя будет, — ответил Алексей, застёгивая сюртук. — Может, пойдёшь со мной?

— Зачем? — лениво спросил Михаил. — Там, наверняка будет Разумовский. А это значит, что он заглушит меня родовым Даром. А просто сидеть и слушать, не имея возможности почувствовать… Это скучно. Я лучше просто тебя подожду…