Ставка Войска Донского сегодня была полна народу. По распоряжению Батьки явились все полковники, подполковники, есаулы и сотники. Собрались все деловито, без суеты и расположились в большом зале, вдоль стен которого стояли знамёна полков. Каждый из присутствующих знал, что Иван Карпович просто так собирать сход не стал бы. Значит, повод есть достойный. Ровно в полдень адъютант распахнул дверь, и внутрь вошел Батько. Гомон досужих разговоров тут же стих, и служивые повернулись в сторону атамана.

— Здрав буде, други! — зычным голосом объявил Краснов.

— Здравия желаю, Ваше Благородие! — грянул стройный хор голосов.

— Ну что, други, — заявил атаман, обведя взглядом присутствующих. — Пополнение у нас. С лёгкой руки Артиста к нашему войску приписан Его Благородие капитан Соколов Артём Валерьевич, и господин Воронцов Антон Олегович.

После этого объявления на двух мужчинах скрестились взгляды присутствующих

— Здравия желаю! — коротко кивнул Соколов. Антон же ограничился простым кивком.

Батько сделал паузу, прошелся по залу, будто собираясь с мыслями, и продолжил.

— Как вы понимаете, други, ежели дело проходит по ведомству Артиста, то всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что Артём Валерьевич и Антон Олегович учились и работали в одной из русских миссий за пределами страны. Их прежнее место службы разглашению не подлежит, так как является государственной тайной. Думаю, те, кто видел самолёт капитана Соколова прекрасно понимают в какой секретности велись разработки. Господа вернулись в Россию только недавно, а поэтому плохо ориентируются в нынешних реалиях. Имеют необычный говор и иногда путаются в званиях. Так вот, наша с вами задача, други, помочь им адаптироваться к жизни в России.

— Интересную ты задачку задал, Батько, — хмыкнул полковник. — Выходит, о прежнем месте службы не расспрашивать, а все огрехи прощать?

— Не прощать, а объяснять. И не удивляться, отчего господа элементарного не знают. С Артёмом Валерьевичем больше понимания. Его Благородие хоть и числится за Войском, но приказы будет получать из Петрограду. А вот Антон Олегович у нас лицо гражданское, а поэтому зачислен к писарям при штабе. Савелий, к тебе в ответственность. Поэтому думай, что человеку поручить.

После пояснений атамана, знакомство с казаками приняло спонтанный характер. К ним подходили, здоровались, знакомились, приглядывались. Основное внимание всё-таки досталось Соколову. Его знали все. Да и как не знать, если его имя фигурировало во всех военных сводках последних месяцев. А Антон был для присутствующих «тёмной лошадкой». Если кто и обратил внимание на знаменитую фамилию и отчество, то вида не подал. Не принято у казачьего люда по чинам смотреть. Тут больше по делам судить будут.

— Сюр какой-то, — хмыкнул Антон, покидая ставку. — Вроде армия, да не армия. Звания имеются, а они друг к другу по прозвищам обращаются.

— Атаман же говорил, что прозвища у казаков — это как показатель заслуг. Что-то вроде внутривойсковой награды. Его заслужить надо. Причём прозвище могут дать как положительное, так и отрицательное. И прилипнет оно к тебе до конца жизни.

— Как школьная кликуха, — фыркнул Антон. — Тебя куда постояльцем приткнули, Тёмыч?

— Мне, как обер-офицеру квартира положена. Недалеко отсюда двушку дали.

— Здорово! — с ехидством заявил Антон. — А меня к бабке какой-то подселили. Уж лучше бы в казарму!

— Нет у казаков казарм, — пояснил Соколов. — Они всегда по домам жили. А как происшествие какое — коня оседлали, шашку подхватили и гойда!

— Что-то я лошадей тут не вижу, — усмехнулся Антон.

— Зато порядки старые сохранились. На постоянном дежурстве только одна сотня, которую меняют раз в месяц, а все остальные обычной жизнью живут. Ты на народ вокруг посмотри, Тоха. В городе все как один с военной выправкой. Сдаётся мне, как общий сбор объявят — во всём Новочеркасске останутся только бабы и дети. Потому что даже старики под знамёна встанут.

— Вот скажи, Тёмыч, меня тут на работу определили. Считай, целый день в «конторке». А ты чего будешь без самолёта делать?

— Жить, Тоха. Просто жить…

***

— Иван Карпович, скажи, пошто Их Светлость нас в игрища своего ведомства втягивает? — спросил атамана Краснова начальник штабной канцелярии. — Мы ж народ простой: в петроградские козни не лезем, званий-чинов себе не ищем…

— Как есть говори, Савелий, — прищурился Батько от яркого летнего солнца.

— Так и говорю. Вот отправил ты мне Воронцова, поговорил я с ним: вроде грамотный и счёт ему легко даётся. Посадил я его расходы за прошлый месяц подсчитать, так он мне вместо ведомости курий помёт выдал! Нет, сосчитано всё верно, а вот написано… Такое ощущение, что сей отрок ручки чернильной отродясь в глаза не видывал. Бумага исцарапана, чернила размазаны, а слова-то слова! В каждом по ошибке и ошибкой погоняет! Вот скажи, Иван Карпович, как можно образование гимназическое получить, а писать не научиться?

Атаман тяжело вздохнул и рассеяно обвёл взглядом улицу. Погода располагала к прогулке, равно как и повод. Вчера во всех газетах было официально объявлено об окончании войны. Ватикан поджал хвост, Европа капитулировала, Россия приобрела новые территории и крупные репарации. А сегодня во всех храмах страны прошли молебны за Россию, за Государя и за победу. Сейчас воскресная служба закончилась, и юные барышни в сопровождении степенных матрон и кавалеров чинно вышагивали по тротуару, не спеша возвращаться домой.

Батько думал. Вот как объяснить Савелию то, что он знал сам, не раскрывая при этом государственной тайны? Артист, действительно, сделал невозможное за какие-то три месяца полностью изменив ход войны. Да, иномирцы доставляли хлопоты, но эти заботы были куда легче, чем продолжающийся конфликт. Так что да, сумел он «бесплатно».

— Видишь ли, Савелий… — начал Батько и замолчал, потому что в этот момент его взгляд упал на смуглого парня с кучерявыми волосами и золотой серьгой в ухе. Тот сидел на корточках у входа в бакалейную лавку и, судя по объявлению, криво написанному на боку коробки, за копейку точил ножи.

— Всё один к одному: и разговор, и цы́ган…

Атаман остановился напротив парня, кивнул сам себе, достал из-за пазухи кошель и бесцеремонно бросил его в коробку цыгана. Тот не сразу понял в чём дело. А когда разглядел — поднял удивлённый взгляд.

— Ваше Благородие обронили чего? — с подозрением спросил цыган, не спеша притрагиваться к кошельку.

— Нет, Господу задолжал, — ответил Батько. — Забирай, твоё всё. Ежели кто спрашивать будет — атаман Краснов пожаловал!

Кинув на цыгана прощальный взгляд, атаман отвернулся и зашагал по улице дальше.

— Действительно, Иван Карпович, чего вы это? — удивился Савелий.

— Богом поклялся, — признался атаман. — Поверь, Савелий, никакая проблема, никакая деньга не стоит «крови у отчего порога». И если этим я могу отплатить Артисту, то буду искренне считать, что всё это мне досталось бесплатно!

***

В это воскресенье рестораны Новочеркасска были переполнены. Все, кто имел хоть какие-то сбережения спешили отметить победу России. Трактиры, харчевни, таверны — все были полны празднующим людом.

— Ну что, командир, радуешься победе? — прищурившись спросил Антон, глядя на Соколова.

— А чего не радоваться? Землю мы свою отстояли, чужаков не пустили, и разграбить её никому не дали.

— Никому? — с издёвкой спросил Антон. — Ты уверен, командир? В том, что в России землю грабить некому? В том, что победа эта принесёт благо народу, а не только отдельным избранным?

— Ты чего сейчас сказать хочешь, Тоха? Что своё жульё хуже западных? Так вот, я тебе на это байкой отвечу, что как анекдот ходит. Был у одного помещика управляющий. И вот как-то говорят друзья тому помещику: «Ты посмотри, что твой управляющий творит? Он на твои деньги уже дом почти себе построил!». На что помещик ответил: «Этому только крышу перекрыть осталось, а ежели сейчас нового найму — тот дом сызнова строить начнёт!». Так в чём смысл, брат? А в том, что свои дом на русской земле строят. Да, не за свой счёт, а за государев. Но ведь здесь же! А чужие придут — они тоже строить захотят. Но уже не на нашей земле, а на своей. И с фундамента, заново, за наш счёт… И вывозить отсюда будут и материал, и деньги, и специалистов.

Два земляка, неожиданно сами для себя, встали друг против друга, как два бойцовых петуха. И неизвестно чем бы закончилось их противостояние, если бы поперёк них не влез третий.

— Да что вы такое говорите, господа! — фыркнул непонятно откуда взявшийся мажорчик. — Как вы смеете обсуждать и осуждать решения Государя! Да ежели России будет надо — вы все поклонитесь Ватикану и примите католицизм!

Зря он это сказал… Ибо только русский человек может убеждать собеседника в том, что в России жизнь — говно, и набить ему морду в тот момент, когда он с этим согласится! Ибо нет для русского человека большей обиды, чем критика со стороны. Изнутри можно говорить всё, что угодно, но вот извне — не смейте судить о том, что вы не понимаете!

В общем, прилетело мажорчику с двух сторон. И от Соколова в челюсть, и от Воронцова — под дых. А дальше завязалась драка…