Один из эпизодов, которые останутся с ним навсегда: он и Дайн стоят на гребне дюны, рука Дайна на его спине, старик — у подножья, не став забираться наверх вместе с ними. После бури скалы засыпало: там, где раньше под ними можно было укрыться от солнца, теперь их верхушки едва выглядывали из-под песка. Кэйя иногда снимал повязку, проверяя, по-прежнему ли всюду вокруг разлита бездна. Думал ли тогда Кэйя о прошлом себе? Маловероятно. У него еще не было того ощущения своей личности во времени, когда он мог думать о прошлом и отслеживать изменения.

А о будущем, вероятно, думал. Но какие бы картины ни рисовало его воображение, вряд ли оно могло представить леса и виноградники Мондштадта, теплые ночи и зелень деревьев за окнами собственного дома.

Он надевал мягкую медицинскую повязку на ночь. Альбедо следил за его движениями самым внимательным образом.

— Покажи еще раз.

Не дожидаясь ответа, Альбедо положил ладонь на его щеку, пальцами провел под тканью повязки. Когда Кэйя не ответил, его рука замерла.

 — Тебе это неприятно?

Неприятно. Но Альбедо выглядел таким завороженным, когда смотрел в его правый глаз. Все остальное время его можно было удивить, осчастливить, рассмешить, но только осколок бездны мог приковать его к месту, будто гипнотизируя, — и напоминая, кто они такие. Альбедо нравилось это чувство. Кэйе — не слишком.

Но повязку он снял. Не было причин отказывать. Альбедо улыбнулся, мышцы расслабились; приник к его правой стороне, словно греясь. Сложил руки на его груди, поместил на них подбородок и просто смотрел.

 — Попробуй отвести взгляд, — сказал Кэйя.

 — Я не хочу.

 — Просто попробуй. Ну же, ты ведь любишь эксперименты.

Конкретно этот эксперимент не так уж интересовал Альбедо. Кэйя поторопил, чуть сжав его плечи, и Альбедо с тихим вздохом прикрыл глаза. Чуть повернув голову в сторону, он открыл их снова.

 — И как, ничего катастрофического не случилось?

 — Не случилось. Только поубавилось величия.

Кэйя засмеялся.

 — «Величия», надо же. Ты бы себя слышал.

Альбедо не разделил его веселья и оставался серьезен. И немного грустен. Затем, посчитав свое испытание пройденным, снова уставился в лицо Кэйи.

 — Ты не моргаешь, — сообщил он.

 — Правда?

 — Правый глаз всегда открыт.

Кэйя провел пальцами под ним и поборол желание коснуться самого глаза. Пересыхания он не чувствовал.

 — И у тебя шрам на нижнем веке.

 — Случайность.

 — Ммм.

Его детская попытка избавиться от глаза. Он даже не знал, как это сделать. Все казалось простым; он или забыл, или решил не задумываться, что проблема вовсе не в глазе как таковом. Глаз выращен осколком, осколок засел глубоко, и извлечь его из головы не было возможности.

— Ты все еще… — Альбедо печально улыбнулся, прервал сам себя. — Ваше высочество. Чувствуй другие это так же хорошо, как я, ты бы ни дня не смог побыть рыцарем.

Кэйя фыркнул, надел повязку, привстал на локтях. Альбедо не сделал ни малейшего усилия, чтобы с него слезть. Грусть, будто из его жизни на самом деле ушло нечто значительное, все еще была видна на его лице.

Позже Кэйя убедился, что эту грусть он будет наблюдать всякий раз, когда ограничивает ему доступ к тайне. К «величию», чем бы оно ни было для Альбедо — о том, какой смысл тот вкладывал в это слово, Кэйя догадывался, но не собирался спрашивать.

***

Вечером он должен прийти в лабораторию, проверить состояние раствора и продолжить эксперимент. Было время подготовиться.

Альбедо сел на кровати, скрестив ноги, выложив перед собой стеклянную пробирку, коробочку с отделениями и весы. Кожа после душа почти обсохла, только с волос капала вода, и он оставил полотенце лежать на плечах.

Кэйя усмехнулся, глядя на него.

 — И не стыдно же тебе.

Альбедо нахмурился. Его не отличало бесстыдство. Нагота была его естественным состоянием, но он хорошо понимал, почему люди носят одежду. Прямо сейчас он не носил ее потому, что находился с Кэйей наедине, а некоторые выученные правила, — если это можно назвать правилами, — подсказывали ему, что с любовниками такое поведение допустимо. Бесстыдным был как раз Кэйя: если он расхаживал голым, то специально для того, чтобы смутить или отвлечь.

Кэйя повалился в кресло, взял со стола письма и принялся делать вид, будто читает. Альбедо проследил за ним взглядом и вернулся к взвешиванию ингредиентов. Он совершенно не был намерен смущаться или отвлекаться.

И все же интересно, как сам Кэйя относился, например, к своим шрамам. У него не было необходимости становиться рыцарем. Тем более ходить на задания; что мешало ему просто раздавать приказы, сидя в штабе? Кэйя помнил, кто он, не мог не помнить, но выбрал рисковать собой.

Он, конечно, предпочитал, чтобы Альбедо не думал о таких вещах. О прошлом, и в более широком смысле — обо всем, что составляло жизнь Кэйи до его прибытия в Мондштадт и продолжало влиять на него; но невозможно не задумываться о них.

Его жизнь была бы совершенно другой, верно? Кэйя мог бы быть королем в пустыне: без подданых, без королевства. Мог бы стать отшельником, скрывающимся от Селестии. Или спуститься в бездну. Кем можно стать в ней, Альбедо мог только предполагать.

Кэйя отложил бумаги и прикрыл глаза. Задремал? Не похоже: глаза зажмурены с усилием, ладонь прикрывала их сверху, будто от яркого света.

 — Ты в порядке?

 — Абсолютно.

 — Устал на меня смотреть?

 — Как я мог! — возразил Кэйя, улыбнулся, снова открыл глаза. Теперь он выглядел уставшим — что вызывало новые вопросы, ведь они проснулись всего два часа назад. Альбедо поднялся, приблизился к нему. Кэйя честно смотрел ему в глаза, но руками потянулся к бедрам, сжал выступающие острые косточки. — Что я вижу, сэр главный алхимик беспокоится обо мне?

 — Тебе нездоровится.

 — Я не выспался. Кое-кто мне мешал.

 — Похоже на правду, — согласился Альбедо. — Но это не все. Ты не высыпаешься уже неделю, и я не думаю, что кое-кто мешал тебе каждый раз.

Кэйя страдальчески нахмурился. Обычно это означало, что вот-вот он начнет бессовестно врать, поэтому Альбедо заранее покачал головой и продолжил:

 — Возможности алхимии простираются далеко. Если есть что-то, о чем ты не хочешь говорить лекарям Мондштадта…

 — Ладно! — поспешно перебил его Кэйя. — Ладно. Я в самом деле не высыпаюсь. Но я уже принял меры, это скоро пройдет, и тебе совершенно не о чем волноваться. Хоть ты и выглядишь при этом очаровательно.

Все-таки успел соврать. Альбедо поколебался: он хорошо усвоил, что настаивать и задавать много вопросов — неуважительно. А делать вид, будто поверил лжи? Не помогать, когда имеется проблема — это уважительно? Никакие известные источники не давали ему ответ. Единственный человек, совет которого он бы охотно послушал — его учитель, но крайне мал шанс того, что она захочет говорить с ним на подобные темы.

 — Раз проблема настолько незначительна, я не вижу причин, по которым ты не можешь рассказать мне о ней.

 — Я могу рассказать тебе о тысяче других вещей, таких же незначительных.

Он перестал снимать повязку. Поначалу он соглашался показывать свой глаз, когда Альбедо просил, а затем перестал. Была ли в этом вина Альбедо? Он где-то перегнул со своим любопытством?

Длинный список вещей, о которых нельзя говорить: о Каэнри’ах, о гомункулах, о бездне — кроме рабочих вопросов, — о семье Кэйи, о второй семье Кэйи, о делании… Если Альбедо не выдерживал и задавал вопрос, Кэйя вовсе не грубил ему. Он поступал ровно так, как и раньше, и как поступал со всеми вокруг — врал, шутил, уходил от ответа; но у Альбедо имелось значительное преимущество в том, что часть правды он уже знал. В ряде вопросов его было не обмануть.

 — Твой глаз в порядке? Можешь показать мне его?

 — Что с ним могло случиться? Он такой же, как раньше.

Он едва не потребовал у Кэйи снять повязку, что было достаточно абсурдно. Он знал, как это его расстраивает и злит. И тем не менее. Не потребовать снять повязку — это уважение или наоборот? Пришлось напомнить себе, что Кэйя — взрослый человек, который каким-то образом построил свою жизнь в чужом городе и с относительным успехом убегал от прошлого.

Альбедо прикрыл глаза, быстро наклонился, целуя Кэйю в лоб и соглашаясь принять его ответ. Благодарность на лице Кэйи была хорошо видима: спокойная, немного удивленная радость. Он протянул Альбедо руку, взял его ладонь в свою. Его любимый жест.

Ну хорошо. Возможно, составление полной картины его жизни и не стоило того, чтобы его огорчать. В конце концов, он умел решать свои проблемы, а если ему понадобится донести до Альбедо какую-то мысль, он непременно так и сделает.

Он положил руки на плечи Кэйи, и тот, посчитав разговор законченным, уткнулся лбом в его живот. Он не выглядел больным, только уставшим. Наблюдательности Альбедо хватило бы, чтобы определить другие симптомы, если те имелись, а его ума — чтобы ненавязчиво помочь. Таким образом он и не задаст ненужных вопросов, и не останется безучастно наблюдать, как Кэйя справляется со своими трудностями сам.

Это был неплохой план. В конце концов не всему на свете можно задать прямой вопрос и выяснить правду.

Странное колебание прошло по его телу, глубоко внутри — в мозгу, внутри реберной клетки, в мышцах. Альбедо застыл, определяя причину.

К вечеру причина все еще не определилась. Колебание прошло так же быстро, как началось, и Альбедо сосредоточился на других вещах. Когда он уходил в лабораторию, Кэйя увязался следом — весьма кстати для того, чтобы понаблюдать за ним.

Никто в штабе не удивился, заметив их, приходящих на службу вечером своего выходного дня. Альбедо прошел в лабораторию, зажег лампы. Ингредиенты уже доставили: десять крупных склянок, доверху забитых свежими кореньями. Альбедо снял крышку с первой банки, высыпал коренья на стол и принялся перебирать. Если хотя бы один из них окажется гнилым, через день сгниют и все вокруг него.

Часть корней он отложил в герметично закрытый контейнер. Вскоре, когда он разберется с обязанностями главного алхимика, он продолжит свои эксперименты с шестой стадией и с монетой, которую вручила ему учитель.

Кэйя бродил в лаборатории так, будто никогда ее не видел и еще не успел спросить о большинстве предметов в ней (что не было правдой).

 — Что здесь?

 — Меркурий. Мне казалось, его сложно не узнать.

 — А тут?

 — Ядовитый трутовик. Положи на место.

 — Я слышал, он обостряет восприятие и повышает активность. А что будет, если принять одновременно его и опиум?

Альбедо забрал у него из рук банку. Кэйя рассмеялся, сел в кресло, руками продолжая шарить по столу и полкам, до которых мог дотянуться. Болтливый, активный, ни признака болезни. Возможно, Альбедо перепутал усталость с сонливостью?

 — И все-таки. Что происходит с человеком, когда ему из-за яда кажется, что его восприятие, скажем так, приоткрылось? Когда он не видит галлюцинации, но, к примеру, вспоминает давно забытое.

 — Ему кажется, — ответил Альбедо. — Есть очень мало веществ и практик, которые в самом деле способны вызвать эффект, который ты описал. Опиум и яды грибов не среди них.

Кэйя кивнул и потерял интерес к теме, нашел альбом и принялся его листать, хмыкая и щурясь на отдельные рисунки. Альбедо занялся своими ингредиентами, иногда поглядывая на него.

Кэйя спал мало, но очень спокойно. Любопытно, что ему снилось. Альбедо во сне ощущал, как взгляд Кэйи направлен на него, даже когда тот тоже спал: он мог определить его направление безошибочно, словно превратился в магнитную стрелку. Днем, когда Кэйя соглашался снять повязку и Альбедо имел возможность долго всматриваться в его правый глаз, он начинал видеть, как менялось окружение: чужое небо растекалось на все поле зрения, звезда зрачка не давила на него и ничего не требовала, а только отмечала его существование.

Потом Кэйя закрывал глаз, и Альбедо обнаруживал себя там же, где и был: в Мондштадте, где его оставила учитель и где он по-прежнему не преодолел дистилляцию.

Сам Альбедо видел продолжение своих задач, уходящих в сон, но никогда не находящих в нем решения. Его учитель рекомендовала не придавать снам большого значения, но отслеживать их характер: они могли кое-что сказать о самом Альбедо, если это вдруг станет важным.

Как-то он спросил, что снится ей. «Очевидное проявление красоты». Она не приводила примеров. Но речь, надо думать, шла о вещах, которыми она отдавала предпочтение: светлым залам, простору и тишине, неторопливым и сосредоточенным пространствам, мимо которых проходили конфликты, которые она не собиралась решать и которые считала не имеющими к ней отношения. Когда они останавливались в поселениях, она стремительно проносилась мимо толп, плотно застроенных кварталов и рынков, прямиком к постоялому двору или таверне, где занимала верхний этаж для себя и своей лаборатории, всюду перевозимой следом за ней.

Может, она и не вернется никогда. Ему нечего ей рассказать, мир вызывал у него то же неутоленное любопытство и недоумение, что и год, и два назад. Если Альбедо в самом деле был первым созданным ею гомункулом, она могла в чем-то ошибиться. Могла смотреть на него, держа за челюсть, крутя его голову, и думать: «в следующий раз я сделаю лучше». И вот, спустя столько лет, где-нибудь на другом конце Тейвата поселился талантливый алхимик Рубедо, пришел неизвестно откуда с хорошими рекомендациями и занимается исследованиями. И если пути их когда-нибудь пересекутся, то лишь случайно, потому что им нет смысла искать с Альбедо встречи.

Альбедо покрутил эту мысль в голове и решил, что это — мысль несостоятельная и не стоящая того, чтобы много о ней думать. Она может оказаться верной, а может и нет. У него нет способа проверить.

Очевидное проявление красоты. Кэйя обычно смотрел куда-то еще — ему интересней тени и явления вторичные.

 — Предлагаю украсть немного винограда, — сказал он, листая альбом. — Я кое-что смыслю в изготовлении вина, мы могли бы…

 — Мы не будем воровать виноград, Кэйя. Почему вообще ты предлагаешь его украсть, а не купить?

 — Потому что это придаст вину особенный вкус авантюры. Держу пари, ты такого еще не пробовал.

И да, о мистере Дилюке тоже нельзя было спрашивать. Что было особенно несправедливо, ведь тот не имел никакого отношения к Каэнри’ах и понятия не имел (вероятней всего), кем на самом деле являлся Кэйя. В конце концов оставалось категорически мало вещей, о которых с Кэйей можно было поговорить — не считая его бесконечных историй, всегда неизвестно в какой мере выдуманных и которыми он был способен заполнить тишину.

Снова это колебание. Похоже на то, как его тело чувствовало себя после использования глаза бога. Легкое напоминание о том, из чего он создан.

— Через неделю я отправлюсь в лабораторию на Хребте.

Кэйя недовольно хмыкнул.

 — Я знаю. Сделаю все возможное, чтобы тебя там навестить, но сам понимаешь…

 — Понимаю и не прошу меня навещать. Но если я не вернусь к сроку, именно ты должен отправиться искать меня.

Невероятно сложная загадка для ума Альбедо: они сейчас обсуждали рабочий или личный вопрос? Очевидно, Кэйя понимал, что в лаборатории Альбедо продолжит делание. Хочет Кэйя того или нет, если все выйдет из-под контроля, он должен будет отдать Альбедо приказ (или тому, чем Альбедо станет). Защищать город — это обязанность рыцаря, верно? Кэйя всего лишь использует один из способов. Не то чтобы кто-то вынуждал его играть роль, которую он играть не желает.

В голове это звучало более-менее убедительно, но озвучивать всю цепочку рассуждений Альбедо не стал.

Кэйя перестал шуршать страницами альбома и надолго замолчал. Понимал ли он, что его список запрещенных тем затрагивал и саму природу Альбедо, и его главное дело? Было бы странно, если бы не понимал. Кэйя пристально наблюдал за ним. Но, даже все понимая, что он сделает, если Альбедо потеряет контроль: применит к нему приказ, как и должен, или сделает вид, будто может сделать не больше, чем простой рыцарь?

Вопросы клубились за спиной Альбедо, а он отворачивался от них.

Взяв очередной корень, он не донес его до банки с другими. Его намерения словно ударялись о невидимые стенки внутри его головы. Он должен был узнать столько вещей; он нащупал в кармане монету, и еще до того, как задал вопрос, ощутил на себе тяжелый взгляд Кэйи. Обернулся к нему, не давая себе передумать, кинул монету в его сторону.

— Знаешь, что это?

Кэйя поймал ее в воздухе. Его лицо оставалось спокойным, когда он поднимал монету и смотрел на то, как свет ламп падает на ее поверхность.

 — Великое небо, это же антиквариат! Золото, да еще и такая старая работа. Жаль, края сколоты. Ты планируешь ее продать? Я знаю одного торговца, который предложит хорошую цену — и одну похитительницу сокровищ, которая предложит еще больше. Если тебя не пугают подобные сделки.

 — А на самом деле? Это просто монета?

Кэйя кинул золотое солнце обратно. Альбедо с неохотой поймал его.

 — Это солнце пустыни. Некая вымершая цивилизация делала такие безделушки. Если их окунуть в бездну, они превратятся в свой антипод.

 — Антипод?

 — Ничего больше не знаю. Полагаю, тебе придется найти бездну в подходящей консистенции, чтобы что-нибудь в нее окунуть и проверить самому.

Конечно, он еще что-то знал. Но благодушие Кэйи испарилось, и теперь он с преувеличенным интересом перебирал лабораторные записи (в которых все равно ничего не понимал). Альбедо похвалил себя хотя бы за то, что сумел не пялиться на его скрытый повязкой глаз. Все его существо выталкивало из него вопрос, а Кэйя готовился к взрыву любопытства. Улыбка застыла на его лице, и он явно не ожидал, что Альбедо сможет промолчать.

Но он смог. Он глубоко вдохнул, будто это помогало физически затолкать слова обратно, спрятал монету и сказал, что скоро закончит.

Его сон перед деланием особенно крепок. Во сне он продолжал готовиться, приводя в безупречное состояние каждый этап, листая перед глазами свои записи, отмеряя ингредиенты. В конце, перед пробуждением, он оказался в другом месте.

Он в саду, выращенном во внутреннем дворе. Запустение коснулось стен вокруг и пожухлой листвы, но кое-кто здесь был помимо него. Второй он, сидящий у сплетения корней; бледная ссутуленная фигура. В руках у него — желтый цветок от огромного растения, сухим столбом торчащего из-под земли.

Он уже был здесь несколько раз. Крепкий сон приводил его в это место.

 — Где я ошибаюсь?

 — Тебе придется спрашивать у других. Но они не ответят.

Второй смотрел на цветок в своих руках. Это не было подсказкой. Откуда-то с неба исходил свет, рассеянный, будто светили сами облака над ними.

 — Здесь есть солнце?

 — Солнце? Нет, солнце — не ответ. Солнце стирает ответы. Может, кто-то поместил его туда, чтобы утешать нас? Под его светом все дрожит и грохочет немного меньше.

Выходит, солнце там все же было. Или нет. Альбедо вглядывался в ровное бледное небо, но разглядеть что-либо за слоем облаков не мог.

 — Из глаза вовне исходят лучи. Они сталкиваются с предметами и освещают их форму. Это и есть зрение.

 — Так полагали раньше. Теперь известно, что зрение работает иначе.

 — Не всякое зрение. Ты знаешь.

Верно. В этом пространстве он не узнавал новое: здесь, внутри своей головы, он мог только перебирать фрагменты уже познанного.

 — Куда подевались другие?

И, стоило только спросить, он тут же увидел их фигуры — множество его копий, безучастно живущих в саду. Одни сидели, прислонившись к стенам или растениям, другие бродили из стороны в сторону.

Он поискал в карманах монету, но не нашел. Бездна в подходящей консистенции. Второй ответил, услышав его мысль.

 — Он что-то видел или слышал. Но решил молчать.

 — Он тоже не ответит. Я удивлен, — сказал Альбедо, садясь рядом со вторым среди корней, — что он все еще не приказал мне прекратить задавать вопросы.

Корни оказались хрупкими — не дерево, а сухой стебель цветка. Цветущий венчик закрыл небо, рассеянная тень упала на них; запах земли, пыли.

 — Я хочу рассказать ему об этих снах.

Второму это было безразлично, как и другим копиям, как и всему саду.

Он добавил в смесь то, чего в его теле не было. Раз часть его, принадлежащая другому существу, настолько сильна, он перекроет ее еще более сильной частью. Артерии земли, как не без оснований полагал Альбедо, могли посоперничать с останками дракона.

Он поставил смесь на огонь, разделся, встал в центре лаборатории. Холодный воздух обдувал его ноги, но язык огня над горелкой не дрожал. Сгорели коренья, которые он принес с собой, драконьи кости, бледное синее пламя ровно горело над кусочками мела; наконец загорелись и артерии.

А когда они начали чернеть в огне — его накрыло, как волной; и его, и второе, лежащее в снегах сердце. Гул и грохот смели их, едва заметив. Он слышал шум горелки, треск дерева и костей в емкости над огнем, и поверх них — шквал звуков. Он еще оставался собой, гомункулом, застрявшем на шестой стадии, но поток мог унести его дальше, чем он мог представить, обладал такой силой, которая пронесет его через оставшиеся стадии к последнему воплощению.

Его ноги ослабли, словно из них разом исчезли скелет и мышцы; он пошатнулся, упал вперед, услышал глухой стук, с которым ударился о край стола. Трансмутация захватила его, не оставив разницы между смесью и его собственным телом. Он увидел: сад, огромные засохшие растения. Все его копии замерли, прислушиваясь. Они смотрели наверх, и Альбедо заставил себя тоже поднять голову, но вместо неба увидел древесные кольца, бледные голубые линии, расползающиеся по небесному куполу. Он посмотрел под ноги: темная вода, отражающая небо, которого над ней не было. Альбедо хотел было нащупать монету в кармане, но и здесь он был обнажен, и рука нашла только его голую кожу, сухую и твердую, как дерево. Его тело вплавлялось в пространство артерий, становясь ростком.

Некоторые из копий усилием воли потянули его на себя, и его протащило коленями по размокшей земле к одной из стен. Они придержали его голову, направляя ее вверх. Он превратился в крошечный созерцательный центр; его утягивало дальше, ко всем ответам, и он вдруг стал ровно тем, чем был изначально, до обретения тела и своей истории: интенцией к познанию. Купол над ним и его копиями не содержал в себе ни угрозы, ни ограничений, он расстилался над ними, как огромное хранилище, где все было сцеплено друг с другом ростками-связами, вело друг к другу, и от одного знания они могли перейти к любому другому. Он увидел и свою память, которая готовилась раствориться в общей памяти всего живого. Увидел и чужую память, быстрые фрагменты черного неба, руин и после — провал.

Что-то потянуло его назад. Его тело, едва растворившись, вдруг снова проявилось. Он не стал проверять, в чем дело. Что-то едва не опрокинуло лицом в пол, который одновременно был и полом лаборатории, и землей, залитой бездной. Рука остановила его падение, вернула на ноги, и остатком своего сознания, ощущения самого себя, он коснулся ее, коснулся и узнал — рука Кэйи, теплая кожа, металл звезды на его перчатке.

 — Я отменяю все приказы, отданные тебе. Альбедо, ты слышишь?

Часть шума ушла, давление волны ослабело. Но трансмутация не прекратилась: Кэйя отдал не тот приказ.

Поток не требовал его усилий и не спрашивал его мнения, он уносил его к финальной стадии, к горизонту, который наконец перестал отдаляться, и Альбедо — еще помня, кто он, еще сохраняя ощущение самого себя как чего-то отделенного — хотел продолжать. Где-то там был Рубедо. Все ответы находились по ту сторону, и возможно — он очень на это рассчитывал — и способ вернуть себе тело и стать отдельным существом после того, как артерии его поглотят.

Он вдохнул, не чувствуя, как вдыхает, и попытался сказать: ему следует продолжить. Он не услышал свой голос. Рука прижала его к теплу и беспокойному сердцебиению человека, снова очертила границы его тела. В какой-то момент он откинул голову назад — или это Кэйя помог ему — и посмотрел в его глаз, черный провал зрачка в чужом небе. Кэйя отдал или не отдал еще один приказ — Альбедо этого не слышал — но операция замедлилась. Поток схлынул, под ним показался Альбедо, едва переживший наводнение.

Все ушло. Он всхлипнул. Крепко закрыл глаза, пытаясь вернуть ощущение потока, но тщетно.

 — Ты меня слышишь? Солнце, скажи что-нибудь.

Он бы упал, но Кэйя держал его. Против воли восстанавливалось его ощущение собственного тела: вот его грудная клетка и чужая ладонь, давящая на нее; вот его спина, упирающаяся, но не переходящая в чужое тепло. Он пошевелился, напряг мышцы, отслеживая, как тело словно заново материализуется из пространства: кожа, отделяющая его от мира вне тела, его зрение, его голос.

Черная звезда с четырьмя сглаженными лучами, почти переходящая в квадрат; тишина, тепло; боль в мышцах после напряжения.

 — Ну, как ты?

Голос Кэйи прорезал пространство, окончательно прогоняя поток. Альбедо не нашел в себе сил ответить, только шумно выдохнул. Чужой взгляд протыкал его, шел стержнем через глаз Кэйи, нанизывал Альбедо и уходил под землю.

— Я отнесу тебя в постель.

Кэйя подхватил его под колени, поднял, унес прочь от стола. Альбедо успел заметить глыбу льда, в которую оказалась закована горелка.

Оказавшись в узкой койке у стены лаборатории, он вновь попытался встретиться взглядом с Кэйей, но тот уже надел повязку обратно. Альбедо ожидал, что стержень исчезнет, но этого не случилось.

 — Где у тебя вода? — не дожидаясь ответа, Кэйя обошел лабораторию, нашел полупустой чайник. Оторвал край покрывала, вылил на него немного воды и принялся смывать кровь над бровями Альбедо.

 — Ты будешь в порядке? — спросил Кэйя. — Мне не нужно мчаться в город за помощью?

Альбедо качнул головой.

 — Ты… — Его голос звучал невнятно, будто он держал во рту камешек. — Ты пришел рано.

Стало быть, Кэйя шел прямо за ним. Не слишком верил в успех делания?

Кэйя не стал объясняться. Но это было неважно: Альбедо и так знал ответ. Важными были ряд других вопросов, которые толкались в голове Альбедо, но у него не было сил построить их.

 — Я могу помочь тебе? — спросил Кэйя.

Уже поздно. Вот что хотел сказать Альбедо: он бы помог, не прерывая операцию, но уже поздно.

 — Теперь мне надо не шевелиться.

 — Тогда я помогу тем, что не стану тебя шевелить. Спи. Я буду неподалеку.

Альбедо не пришлось упрашивать. Он прикрыл глаза и позволил себе заснуть.

Он слишком устал, чтобы упорядочивать мысли и искать ошибки, и сон сразу привел его в сад, где торчали из земли стебли, серьезно подтопленные у корней. Его копии, утопая в размытой земле, ходили из угла в угол, кроме той, что всегда сидела в корнях.

Даже во сне его ноги подкашивались. Он подошел ко второму, помогая себе руками, которыми цеплялся за корни и стебли.

 — Я — след вещей. Ты не услышишь от меня ответов.

 — В этот раз я пришел не за ответами.

 — Приказ отменен, — кивнул второй. — Теперь ты знаешь, что она отдала приказ.

А Кэйя — отменил. Но откуда о приказе знал он? Возможно, Альбедо не знал каких-то важных вещей о гомункулах — может быть, без приказа он вовсе не мог быть создан? Либо все было проще: учитель имела возможность приказать ему, что и сделала. То, что он ни разу до недавнего времени не чувствовал, как приказ давит на него — это почти невероятное стечение обстоятельств. Он следовал ему по своей воле. Кэйя — вот кто поставил перед ним ограничения.

Он сел рядом со вторым. Пришлось приложить усилия, чтобы балансировать на скользких корнях. Второй не выносил никаких оценок. Прочие его копии — другое дело; они не разговаривали, но Альбедо ощущал их сомнения, тонкие жилы сомнения, тянущие его в разные стороны.

Наводнение прошло, но и он, и каждый в саду еще слышал его грохот. Оно могло поглотить это место. Насколько второй желал — если был способен чего-либо желать — быть поглощенным? А другие? Все произошло слишком быстро и надавило на него слишком сильно. Поддаться было легко, как упасть. Возможно, люди так чувствовали смерть — как непреодолимую силу, заставляющую их исчезнуть.

 — Мы могли преуспеть, — сказал второй.

Был ли упрек в его голосе? И действительно ли Альбедо виноват в том, что операция прервалась? Кэйя остановил ее. Альбедо не просил его об этом.

Время в его сне застыло. Густой бледный свет заполнял пространство, в котором ничего не двигалось. Он будто проснулся, покинув сон, но и остался здесь, став, как и прочие, следом вещей. После того, как он все обдумал — он мог измерять время только своими мыслями, — что-то вовне толкнуло его, и он проснулся.

 — Кэйя?

Никого рядом с ним. И никто его не толкал — это руку свело судорогой. Он дождался, пока сфокусируется зрение, проверил, насколько его слушалось тело. Мышцы с опозданием, но отзывались.

Он сел, преодолел головокружение, затем поднялся на ноги. Каждый шаг требовал точного позиционирования. Осмотрел себя: белая кожа на ощупь была жесткой, как полузастывшая глина, ее прорезали темные линии древесных колец. И Кэйя изволил надеть на него шорты. Мило с его стороны.

Он одернул занавеску, отделявшую его спальное место, вышел в лабораторию. Позвал Кэйю еще раз. Собственный вес странно давил на землю: Альбедо будто впервые ощутил, что он имеет массу, что мышцы ног напряжены, удерживая его в вертикальном положении.

Кэйя нашелся у выхода из лаборатории. Распахнув дверь, он стоял снаружи, пока в лабораторию задувал ветер и сыпал снег. Неудивительно, что он не услышал Альбедо: ветер свистел так, будто надвигалась буря.

Альбедо тронул его за локоть, и Кэйя повернулся к нему с некоторым удивлением, тут же взял его за плечи и завел обратно в помещение.

 — И часа не прошло! Я думал, ты будешь спать дольше.

Он захлопнул за собой дверь, обошел слой снега, который намело внутрь. Сдернул одеяло с кровати и накинул его на Альбедо. Но холод того не беспокоил.

 — Я проветривал, — объяснил Кэйя. — После твоего эксперимента тут был такой запах, будто сожгли… не знаю что. Но такой гул в голове я последний раз чувствовал только после славной ночи пьянства. — Он кивнул на горелку. Глыба льда подтаяла, лужа воды растеклась по столу. — Что там было?

 — Артерии земли. Я отрезал кору, сжег и…

Кэйя не дал ему договорить, замотал его в одеяло, положил руки на его щеки и сжал их, как дети сжимают игрушки. Он смотрел на горелку, Альбедо тоже скосил на нее взгляд. Кусочки артерий земли обуглились и торчали из пепла. Что-то странное было в лице Кэйи, похожее на раздражение и усталость, и еще на что-то трудноопределимое, чего ранее Альбедо на его лице не видел.

 — Се ф порядке? — произнес Альбедо. Стоило бы убрать руки Кэйи от своих щек, но тот вдруг посмотрел на него и улыбнулся — наконец он улыбнулся — и Альбедо не стал ничего делать.

 — Это я должен спрашивать, мм? Идем, напоим тебя чаем. Или, если хочешь, я взял алкоголь.

 — Мне не холодно.

 — Даже мне холодно, а у меня крио глаз бога.

Кэйя подвел его к лабораторному столу — никакой другой поверхности, пригодной для чаепития, тут не было. Усадив Альбедо на стул с высокой спинкой, он вернул чайник на его место над огнем, добавил в него воды. В углу лаборатории на полу стояла одна-единственная старая чашка и коробка с чайными листьями. Альбедо не приходилось раньше принимать здесь гостей. Пока Кэйя разжигал огонь, Альбедо дотянулся до грифеля и нарисовал на столе еще одну чашку. Вышло неровно — его руки все еще плохо справлялись с деталями, однако алхимия сработала и без них, и вторая чашка, искривленная, но все еще пригодная к использованию, появилась на столе. И без детального исследования он видел, как недолговечна вышла ее структура. Не хотелось бы, чтобы она развалилась прямо в руках Кэйи.

Он должен злиться на него, верно? Альбедо (с большой вероятностью) был так близко к своей цели, а Кэйя его остановил. Он поискал в себе отклик на произошедшее, но делание оставило его опустошенными и уставшим, финальная стадия вновь стала ему недоступна. Он подозревал, что начнет злиться на Кэйю позже, но пока не находил в себе сил для столкновения с его шутками и тайнами.

 — Возьми себе ту, керамическую. Я буду пить из этой, — сказал Альбедо.

 — Славный акт самопожертвования. Я бы согласился в любой другой день, но не сегодня.

Кэйя придвинул к столу ящик — ничего другого, на чем он мог бы сидеть, поблизости не было — и поменял местами их чашки, поставив перед Альбедо керамическую. Вода еще нагревалась. Они могли бы ускорить процесс, добавив в огонь пиро осколки, но спешить было некуда.

 — Итак, — сказал Кэйя. — Хочешь рассказать о том, что случилось? Или мы забудем об этом эпизоде?

Он ведь мог. Если бы Альбедо попросил, Кэйя в самом деле стал бы вести себя так, будто оказался тут по своим делам, не имеющим к Альбедо отношения. Кэйя откинулся на стену, прикрыв глаза, будто собрался подремать.

 — Почему ты остановил меня?

 — Потому что тебе было плохо. Ты начал каменеть и упал.

 — Пусть так. Но мне не было плохо.

Кэйя посмотрел на него без выражения. Каждый раз, когда он снимал повязку, в нем серьезно сдвигался баланс серьезности и веселья. И сейчас, пока он еще не вернул свою проверенную манеру поведения, Альбедо мог наблюдать второго, добавочного Кэйю, хмурого и несколько раздраженного.

 — Ты хочешь сказать, что я тебе помешал?

 — Боюсь, что так.

Кэйя хмыкнул, но что значил этот звук, Альбедо определить не смог.

 — Ты просил меня прийти и остановить тебя, если что-то пойдет не так.

 — Прийти, если меня долго не будет. А не идти за мной следом. Кэйя, я едва начал операцию, как ты прервал ее…

 — Ты задыхался и каменел, — перебил его Кэйя. — Ты разбил голову. Если не это было признаком того, что у тебя проблемы, то до каких пор мне стоило ждать? Пока ты не развалишься на части?

 — Пока я не стану опасным. Я не знаю, куда привела бы меня операция, и твой приказ — то, что должно было исправить последствия, если она превратит меня в нечто… нежелательное.

 — Но ты умирал.

Альбедо открыл рот, чтобы возразить, и уперся в стену непонимания. Столько всего он мог бы сказать — что слово «смерть» неприменимо к нему; что эксперименты часто предполагают определенный риск. Пока он перебирал в голове, с чего начать, Кэйя сказал:

 — Догадываюсь, о чем ты думаешь.

 — В самом деле?

 — Операция могла уничтожить тебя. Называй это как тебе кажется уместным: смертью, трансмутацией. Я далек от твоей науки и для меня это не имеет значения. Имеет значение то, что ты мог исчезнуть.

 — Но я…

 — Ты — это твои воля и память. Скажи мне, операция сохранила бы их?

 — Этого я не знаю.

 — В таком случае я правильно сделал, что остановил тебя.

 — Кэйя, ты зря переносишь на других свое желание отделаться от того, кто ты есть.

Сказал ли он это грубее, чем следовало? Кэйя не отреагировал. Он смотрел на него, ожидая продолжения.

 — Я гомункул. В конце концов моя цель — это достигнуть Рубедо. Я должен измениться в процессе делания. Если я боюсь меняться, то предаю саму идею делания. Отказываюсь от становления совершенным в пользу того, чем являюсь сейчас.

 — Альбедо.

 — Я — отрезок между горсткой мела и завершенным существом. Этот путь должно пройти.

 — Но ты исчезнешь.

Кэйя не собирался его понимать. Он снова прикрыл глаз, будто защищая его от света. На это стоило обратить внимание и спросить об этом, но прямо сейчас имелся ряд других вещей, требующих обсуждения.

 — Ты мог получить Рубедо. Лучшую версию меня.

Кэйя отмахнулся. Никакие аргументы он не собирался принимать. Разговор никуда не вел.

 — В чем состоял твой приказ? В завершении делания? — спросил он.

 — Могу только предполагать, что он состоял в поиске истины. Поэтому ты не прав, если думаешь, что к завершению делания меня подталкивал именно он. Я чувствовал, как нарушаю его, когда переставал спрашивать тебя… обо всем. Но теперь ты отменил его. Откуда ты вообще знал о приказе?

 — Я догадывался.

 — Как? Ты все же знал других гомункулов?

Кэйя неожиданно не стал отпираться. Без паузы, без смены тона он сказал:

 — Знал. Одного.

 — Что с ним стало?

 — Погиб.

Альбедо ждал продолжения, но Кэйя, очевидно, не собирался его озвучивать.

Он наконец начал чувствовать, как холод сковывает его. Ноги занемели, и он поднял их, упирая в ногу Кэйи. Тот незамедлительно выпустил из рук чашку и взял в них стопы Альбедо, согревая и массируя. Он делал так с настойчивостью и постоянством, которые позволяли сделать вывод о наличии у него фетиша. Наверняка у этого фетиша было название, которого Альбедо не знал, потому что названия подобным вещам находились в несколько далеких от алхимии областях знаний.

Это было странно. И забавно. И, возможно, ему жаль было бы этого лишиться.

О «мертвых» не стоило спрашивать, но один вопрос Альбедо сдержать никак не мог:

 — «Погиб» — то есть?..

 — Рассыпался.

Его существо все лучше проявлялось. Он чувствовал каждое соприкосновение с миром вокруг: ткань одеяла, прохладный поток воздуха снаружи; его голос волнами расходился в лаборатории, доносился до Кэйи, и тот его слышал; может, и его взгляд давил на пространство, как давил взгляд Кэйи. Что-то поменялось после операции. Это не был откат к его состоянию на пятой стадии. Он прислушивался к себе и слышал, как смешались в нем горечь, покой, сомнение. Вот он, вот его имя и вместе с именем — название процесса, который рано или поздно продолжится, оставив его позади.

Он не чувствовал себя так после предыдущих неудач. Артерии все же что-то забрали у него. Было бы наивно думать, будто та чудовищная сила, с которой они на него навалились, оставила его вполне целым — его и вторую его часть. Альбедо прислушался, пытаясь найти, где бьется драконье сердце.

Голос Кэйи отвлёк его.

 — Возможно, я пожалею об этом, но спрошу: почему артерии земли?

 — Мне нужно было вытеснить другой сильный компонент, я выбрал артерии.

 — И они… что ты чувствовал?

 — Мне нужно время, чтобы правильно это сформулировать.

 — Скажи так, как приходит в голову.

 — Я был… — Он кашлянул. Кэйя не торопил его. — Это непохоже ни на одну из операций, которые я проводил ранее. Артерии растворили меня. Я стал бы частью всего, что они хранят, а это… все знание мира, я полагаю.

 — И ты осуждаешь меня за то, что я тебя вытащил!

 — Это было ошеломительно, Кэйя. Но не ужасно. Если это была смерть, то я ее не боялся.

 — Ты… стал бы, не знаю, листом в книге? Но откуда ты знаешь, что по-прежнему смог бы что-то воспринимать? А не превратился бы в простой склад информации?

 — Я не знаю.

 — Если нечто лишает тебя воли, я бы не назвал это благотворным влиянием.

Когда из чайника повалил пар, Кэйя поднялся и разлил по чашкам горячую воду. Альбедо поднял свою к губам, проверяя, насколько хорошо чувствует жар.

 — Ты снял повязку.

Кэйя поморщился. Разумеется, сейчас было не время говорить об этом. Кэйя предпочел бы об этом не говорить никогда. Он снова сел, Альбедо вернул ноги на его колени.

Если Кэйя хотел закопать память о самом себе и жить как человек, рожденный на поверхности, то выбор гомункула в качестве партнера определенно был ошибкой. Было бы честным сказать об этом и убедиться, что Кэйя и сам все понимает, но Альбедо не стал.

— Ты, конечно же, не расскажешь мне о твоем глазе? Я вижу, что тебе плохо, но не могу сам понять, в чем дело.

 — Не расскажу.

Кэйя не спешил вставать со стула и уходить. Альбедо не был уверен, хороший ли это знак — Кэйя вполне мог решить молча переждать этот разговор, а потом делать вид, будто никакого разговора не было. Ему не было дела до своего чая. Он качнул рукой, сказал, не глядя на Альбедо:

 — Вернемся к разговору о тебе. Рекомендую обратить внимание, что мы в целом можем вести этот разговор только потому, что ты, как отдельное существо, все еще здесь.

Но Альбедо покачал головой. Тот гигантский купол, бесконечное полотно всякого знания, помнилось ему теперь только как изображение. Поверхность записи: вот заслонённое небо, вот линии артерий; он больше не мог понять и вместить в свою незавершенную голову все, что они имели ему предложить.

Будь у него это знание, он смог бы найти и подходящий ответ для Кэйи. Теперь же он только перебирал в голове вялые мысли, повторяющие одно и то же.

 — Не продолжай делание, пока не убедишься, что это сохранит тебя.

 — Это приказ?

Кэйя неопределенно повел рукой. С внезапно появившимися силами Альбедо схватил его за запястье, сжал так крепко, как смог.

 — Ты не можешь приказать такое. Это против моей природы.

 — Делание разрушает тебя.

 — Меня разрушит твой приказ, а не делание!

А вот и злость. Кэйя оторвал от покрывала еще одну полосу ткани, на этот раз приложив ее к своему глазу; после он встал и вышел из-за стола, но Альбедо не собирался так запросто его отпускать. Пока Кэйя шел к двери, он навалился на него, однако тот едва ли почувствовал его усилия - мышцы все еще слабы.

Он стер кровь, с трудом открыл глаз. Похоже, свет слепил его.

 — Приказ, чтоб его. Знал, что лучше не… — он выдохнул, будто смиряясь. Оглянулся на Альбедо, почти успел поймать одеяло, соскользнувшее на пол с его плеч. — Ужасно, что я не могу запретить тебе умереть: это бы противоречило идее свободы, как думаешь?

 — Ты не слышал, как я говорил, что это не смерть?

 — Пусть так. Но ты прекрасно обходился без делания до недавнего времени. Сможешь обойтись еще месяц… нет, месяца не хватит. — Он с неодобрением посмотрел на ткань с каплями крови, будто та нанесла ему оскорбление. Откинув ее в сторону и отцепив от себя Альбедо, направился к двери. — Через два месяца этот приказ перестанет действовать. Если до того мы не найдем лучшего решения для твоей шестой стадии, я не стану тебя ограничивать.

Он почти дошел до двери, но вернулся обратно, еще раз замотал Альбедо в одеяло.

 — Замерзнешь.

 — Я не…

 — Оставлю тебе самое ценное, что у меня есть, — он поставил на стол флягу. — Ты не пьянеешь, зато согреешься. Скоро начнется буря. Мне надо успеть вернуться в Мондштадт.

***

Во сне у него из рук выпала реторта. Он был неповоротлив и медлителен, его охватывало окаменение. Он наклонился, собирая осколки, а когда снова встал, вместо лаборатории был сад.

Второй без выражения смотрел на свои ладони. Его лицо было залито кровью, в руках он держал собственный глаз. Вынул его из глазницы, будто кукольный, срезал нерв.

 — Мы не понимаем, о каком антиподе он говорил. Мы видели его — если то был он — но антиподом чего он являлся.

Солнца. Или Селестии. Или, быть может, всего их неба.

 — Воспримем это так: его зрение существует как луч, исходящий от антипода. Чем бы этот антипод ни был.

 — Это не проверить.

Но им нужен был ответ — любой ответ, прямо сейчас. Их, как самого Альбедо, мучил голод, чувство утраты.

Второй разрезал глазное яблоко пополам, Альбедо наклонился ближе, рассматривая. Ничего нового, ничего, что отличало бы его глаз от глаза человека. Белок вытек на ладонь, они оба наблюдали, как он стек по пальцам второго. Альбедо покачал головой. Ничего нового они так не узнают. Они оба — всего лишь стадии процесса.

 — Ты снова поговоришь с ним.

Это был вопрос. Второй плохо воспроизводил интонации, но Альбедо догадался.

 — Он думает, я мог умереть. Он спас меня. С его точки зрения. Я не хочу его огорчать.

 — И лишаться его.

 — Это не значит, что я не продолжу делание.

Продолжит, как только закончит оправдываться перед Кэйей. Второй с безразличием отнесся к этой мысли.

Как бы он сам поступил, если бы Кэйя вдруг пропал или решил умереть? Огорчился. Отправился бы его искать, попытался помочь. Но смерть Кэйи — это смерть человека, и Альбедо хорошо понимал разницу между ней и прекращением существования гомункула. Если Кэйя исчезнет, его больше не будет нигде. Если исчезнет Альбедо, он — во всяком случае, какая-то его часть — продолжит существовать в другом воплощении, пусть даже это будет росток артерии с небольшой примесью мела.

Он вернулся в Мондштадт три дня спустя — буря вынудила его сидеть в лаборатории, пока снегопад не прекратится. Пройдя через городские ворота, он направился к дому Кэйи, постучал в дверь, но тот не ответил. Возможно, еще не закончил свои рыцарские — или прочие — дела.

Увиделись они только утром, когда Джинн собрала всех капитанов. Повязка Кэйи едва заметно поднималась над глазницей, и Альбедо догадался, что Кэйя поместил под нее вату.

 — Добрый день, Кэйя.

 — Добрый, — он бросил ему немного насмешливую улыбку — ровно такую же, как и всем прочим, которая заставляла людей подозревать, что Кэйя знал про них несколько больше, чем им бы хотелось.

Ладно, что дальше?

Они дождались конца собрания, после которого Кэйя умчался со своим отрядом за пределы городских стен. Альбедо поплелся в лабораторию.

Преодоление шестой стадии теперь ощущалось, как далекое воспоминание. Он мог сделать с тем знанием столько вещей! Если бы сохранил тело, конечно, и способность что-либо делать.

Нашла бы его учитель, стань он просто мыслью в потоке? Было ли это завершением делания? И если он в самом деле растворится, как ему продолжить опыты с монетой?

Теперь, когда монета снова была в его кармане, ему — как досадно — было некуда ее окунуть. Никаких луж бездны не наблюдалось.

Вечером он двинулся не к дому Кэйи, а на второй этаж «Доброго охотника», где Кэйя время от времени ужинал после службы. Не найди он его там, отправился бы в таверну.

Но Кэйя нашелся. Вместе с рыцарями, находящимися под его командованием, он отмечал окончание задания — или еще что-нибудь, не то чтобы Кэйе требовался серьезный повод для праздника. Заметив Альбедо, он довольно улыбнулся и помахал ему рукой. Рыцари пододвинулись, давая ему место у стола, и тихое возражение Альбедо утонуло в общем шуме.

Кэйя, похоже, чувствовал себя как обычно. Он чуть щурился на свету, и так как скрывать это ото всех было сложно, он честно признался, что у него некоторые проблемы с глазами. Не вдаваясь в подробности и обвинив во всем «губительную бюрократию», он пользовался каплями, которые снижали усталость глаз. Никого это не удивляло. Джинн тоже их использовала. И многие другие, работающие с большим количеством бумаг до ночи, при свете ламп и свечей.

 — Прекрасно, что ты зашел к нам. Мы как раз обсуждали некоторые… возможности.

Он оскалился. Рыцари Кэйи в силу долгой работы с ним имели определенный иммунитет к его ухмылкам, поэтому не испугались или разозлились, как то случалось с другими, а только немного подались вперед, упираясь в стол и образуя тесный круг. Альбедо невольно оказался зажат между ними. Девушка, сидящая по левую сторону от него, произнесла:

 — Сэр Кэйя, я боюсь, что это сработает только чисто технически.

 — А как еще нам надо?

 — Законно. Никто не примет показания, добытые таким путем.

Кэйя махнул рукой: закон, какая мелочь.

 — Мы получим подсказки, где искать улики. И запросто добудем все необходимое.

 — О чем вы? — насторожился Альбедо. Кэйя тоже наклонился вперед: круг сомкнулся, и теперь они все образовали группу заговорщиков. Рыцари замерли в предвкушении.

Кэйя обратился к Альбедо:

 — Есть свидетель, потерявший память. Как ее вернуть?

 — Память потеряна из-за травмы?

 — Речь идет о событиях, которые были давно, так что я бы сказал, дело может быть и в травме, и в течении времени.

Альбедо нахмурился. Нечестно было вот так использовать его страсть к сложным задачам. Он принялся обдумывать одновременно и его вопрос, и то, так ли он хочет быть втянут в подозрительные дела Кэйи.

Кэйя и его рыцари принялись тихо переговариваться: о том, как им половчее выудить из свидетеля информацию и о том, как писать об этом в рапортах.

 — Сколько лет назад было то, о чем вы хотите узнать?

 — Около двенадцати, — ответил ему рыцарь.

 — И почему вы занялись делом такой давности?

 — Потому что появились зацепки. Это старое убийство, верно, но убийца не был найден. Мы не можем закрыть на это глаза, когда есть возможность что-нибудь узнать.

 — Гипноз, — пожал плечами Альбедо и быстро добавил: — Я не практикую.

Кэйя покивал.

 — И никакого чудесного зелья? Травки-вспоминашки?

 — Травки-вспо… — Альбедо хмурится. — Ты шутишь? Допустим, есть еще одно средство. Только ваш свидетель вряд ли его переживет. И не успеет вам ничего рассказать.

 — И это?.. — Кэйя вцепился в него взглядом, но Альбедо покачал головой. Однако Кэйя настоял: — Мы должны знать все варианты. И риски.

 — Связать себя с бездной. Она хранит реплику личности… так пишут, во всяком случае. Записаны случаи, когда человек пытался найти в ней свою реплику, но погибал.

Пока он говорил, рыцари обменялись взглядами, покивали друг другу, и девушка, ранее упомянувшая закон, молча встала и ушла.

 — Куда она? Кэйя, ты ведь не втягиваешь меня в свои схемы?

 — «Схемы»! — Оскорбленно охнул Кэйя. — Мы взялись расследовать смерть, про которую все предпочли забыть. Убийца, быть может, все еще радостно живет в полной уверенности, что наказание его не настигнет! И это называется «схемами»!

Рыцари неодобрительно закивали. Но некоторые не выдержали и рассмеялись.

 — Не переживай. Обращайся мы со свидетелями недостаточно бережно, население Мондштадта бы заметно сократилось. Невиновные не пострадают, даю тебе слово.

 — Так куда она ушла?.. Вы же не собираетесь найти тексты, в которых описаны случаи с репликой личности?

Кэйя загадочно промолчал.

После они отвлеклись от обсуждения работы. Они угостили Альбедо (тем, что он не ел), обсудили несколько общих историй; Кэйя отмалчивался и будто бы даже не наблюдал за ними — рассеянно смотрел в зал, или на стол, или бросал ухмылки в сторону Альбедо. Закончив ужин, они начали расходиться, и Кэйя ушел одним из первых. Альбедо двинулся за ним.

 — Как тебе мои преемники? — тихо спросил Кэйя, спускаясь по лестнице.

 — Преемники?

 — Не так хороши, как я, разумеется. Но когда меня нет в городе, они сносно решают проблемы. — Он накинул на плечи меховую накидку, вышел в холодную ночь. — Во всяком случае, после них не остается опаленных деревьев и копоти, как от некоторых.

Уже стоял полубоком, собираясь уходить; мех накидки закрывал нижнюю часть его лица.

 — Что ж, увидимся завтра. Уверяю тебя, твой вклад в расследование очень ценен.

Альбедо поколебался. Он уже отвык от ситуаций, когда совсем не понимал Кэйю, и снова пребывать в одной из них ему не понравилось. Но пока он размышлял над вопросами доверия, близости, заботы и тем, как все это сочетается с желанием Кэйи закрывать глаза на десятки очевидных вещей, пока Альбедо обдумывал эти мысли, — хоть он и думал, как правило, очень быстро, — Кэйя успел уйти.

***

Дилюк получил свой глаз бога, когда они заблудились. Зима в Мондштадте мягкая, но темнело быстро: они пересекли границу леса, когда было еще светло, а следом — всего, казалось, через несколько минут — так стемнело, что они шли наощупь, и самыми светлыми пятнами на их пути были редкие березы. Снег еще не выпал, только иногда шел тяжелый, медленный дождь.

Дилюку было одиннадцать. Кэйе недавно исполнилось десять.

 — Не бойся, ладно? Я помню, куда идти. Скоро выберемся, — сказал Дилюк. Кэйя хмыкнул: ничего Дилюк не помнил и шел наугад, от одной светлой полосы дерева к другой. Кэйя протянул ему руку, Дилюк с благодарностью в нее вцепился.

Кэйя не боялся. Темнота леса не слишком отличалась от темноты руин, только шума было больше: трещали ветки под ногами, в кронах шумели птицы. С дикими зверями он к тому моменту еще не сталкивался.

 — Давай я залезу на дерево. Посмотрю сверху, куда нам идти, — предложил он.

 — А вдруг ты упадешь?

 — Не упаду.

 — А вдруг? — Дилюк тянул его за руку вперед. Мистер Крепус строго наказал Дилюку присматривать за Кэйей, будто тот был не на год младше, а на все пять. Кэйя не знал, как к этому относиться. Дилюк шагал вперед, выпрямив спину и делая вид, будто не напуган. Он полагал, что, как только они заблудились, им достаточно было развернуться назад и идти по своим следам. Но их следов видно не было, и, хотя они будто бы никуда не сворачивали и шли прямо, край леса не показывался.

 — Давай отдохнем.

 — Ладно.

Они устроились под деревом. Кэйя попытался представить, что будет, если они заблудились навсегда, но это казалось невероятным. Достаточно было идти вперед, чтобы лес когда-нибудь закончился. Ему не угрожало затеряться, как в руинах, когда путь к выходу невозможен просто потому, что находится слишком высоко.

 — Кэйя?

 — Ммм?

 — А ты лучше видишь в темноте, да? Чем я.

 — Не знаю. Так же, наверное.

 — А вторым глазом?

Кэйя крепко задумался. Правым глазом он вообще ничего не видел, но почему Дилюк вдруг спросил об этом? Он что-то подозревает? Вдруг он попросит снять повязку? Пока Кэйя паниковал, выстраивая убедительный ответ, он не заметил, как нарастало волнение Дилюка. В конце концов тот свернулся в клубок и виновато выглянул из-за скрещенных рук.

 — Извини. Служанки говорят, что…

 — Что говорят?

 — Будто ты видишь… всякое. И поэтому прячешь глаз.

Кэйя улыбнулся.

 — Я вижу призраков. Но выбраться из леса они нам не…

 — Ты видишь призраков?!

Сладкий запах развлечений. Кэйя почти физически ощутил, как возможность веселья возникла в его жизни, и его внутренний компас безошибочно на нее указывал.

Он придвинулся ближе, сел, копируя позу Дилюка — подтянув колени к себе, опустив на них подбородок, и прошептал:

 — Ты не должен никому говорить.

 — Я не скажу, — пообещал Дилюк. Кэйя приподнял повязку — так, чтобы не было видно глаз, но и этого хватило, чтобы Дилюк весь сжался, уставился на него, задержав дыхание.

 — Когда никого нет рядом, из комнаты Аделины слышно шорохи и шепот. Кто-то стучит в дверь. С той стороны.

Дилюк не дышал. Кэйя смотрел прямо перед собой, давя улыбку.

 — Сначала я думал, что просто кто-то есть в комнате. Но голосов очень много. Помнишь, когда ты ушел с мистером Крепусом встречать торговцев из Нетлана?

Дилюк осторожно кивнул. Его глаза расширились от ужаса.

 — Аделина была с нами, — вспомнил он.

 — Да. Я слушал… Они затихали, когда я приближался к двери, а потом снова начинали стучать. Мне послышалось, что кто-то зовет на помощь, но голосов было так много…

Дилюк еще некоторое время оставался в коконе страха. А потом нахмурился. Кэйя как мог сдерживался, но в конце концов хихикнул, и Дилюк возмущенно толкнул его в плечо.

 — Ты все выдумал!

 — Проверь. Зайти в комнату Аделины.

 — Вот и зайду!

 — Врешь.

Врал, конечно. Кэйя рассмеялся. Но будто в ответ на его смех из леса раздался шум, который заставил их обоих замолчать. Неритмичный шаг, то ближе, то дальше. Они всматривались в темноту, но ничего не было видно. Дилюк развернулся, теперь они сидели спиной к спине; Кэйя едва мог разглядеть ближайшие деревья.

Это было менее или более страшно, чем то, что случилось в руинах? Кэйя не помнил, но не особенно боялся.

 — Если нападет, — шепнул Дилюк, — я повалю его, а ты беги.

 — Вот ещё.

Дилюк был крепким для ребенка, но чтобы кого-то повалить? Разве только младенца. Они оба никак не вышли бы победителями, если бы на них напал кто-то вроде мага бездны.

Кэйя подавил желание дотронуться до повязки. Что, если на них в самом деле напал кто-то из бездны? А если и так, много ли Кэйя мог сделать?

Шаги вдруг двинулись на них, Кэйя и Дилюк вскочили, все еще держась спина к спине; в темноте что-то дрожало, небольшое, чуть меньше собаки. Оно шло на них, задрав голову наверх, будто воя на луну, но вместо воя раздавалось приглушенное тявканье. Стал виден пушистый хвост, крупные треугольные уши.

Просто лиса. Кэйя моргнул, прогоняя страх, и потянул Дилюка прочь.

Лиса трясла головой из стороны в сторону, запрокидывая ее так, что они опасались услышать треск поломанной шеи. Непонятно было, увидела она их или нет, но шаги услышала, клацнула зубами, тявканье переросло в скулеж. Ее задняя лапа волочилась по земле, зажатая в зубьях капкана.

 — Она попалась охотникам!

Кэйя с неодобрением различил в голосе Дилюка жалость. Тот подошел к лисе, успокаивающе приговаривая:

 — Тише, тише… Бедная лисичка… Мы попробуем тебя вытащить, хорошо?

 — Дилюк, мы не… Как мы разожмем капкан? А если не получится?

 — Если не получится, мы ее добьём. Иди сюда и помоги мне!

Он обернулся к Кэйе, ища поддержку.

Лиса будто бы не боялась их. Она продолжала тявкать и загибать голову, словно пыталась коснуться лбом собственной спины. Дилюк осторожно подошел и застыл над капканом. Сила пружины была такова, что они и вдвоем едва смогли бы его разжать.

 — Это так несправедливо. Она ведь ни для чего им не нужна. Просто добьют и выбросят.

Кэйя вспомнил, что из шкур лис делали одежду, но вовремя замолчал. Дилюк схватил капкан обеими руками и потянул — впустую. Он только зря дернул его, чем вызвал у лисы вой. Она подпрыгнула и обернулась к Дилюку.

 — Не бойся, ладно? Мы можем отнести тебя домой, там папа…

Он не успел договорить. Лиса прыгнула на него, но заметно промахнулась; Дилюк, однако, быстро растерял свою жалость и сам ринулся вперед, толкнул обеими руками в туловище. Лиса развернулась, прыгнула еще раз, укусила воздух возле руки Дилюка. Кэйя схватил нож с пояса. Меч пригодился бы больше, но что имелось, то имелось.

Он ударил почти вслепую, держа руку подальше от лисьей головы. Лезвие вонзилось сперва легко, а потом уперлось в кость; лиса едва заметила его удар, с какой-то чудовищной силой рванулась на него. Он приготовился к тому, что она откусит ему руку, но Дилюк повалился на лису, просунул палку в пасть, не давая сжать челюсть.

 — Беги! Она не догонит!

Кэйя замотал головой. Он вынул нож, но побоялся ударить еще раз. В лисе оказалось удивительно много сил — она прыгала и стряхивала с себя Дилюка, то ударяя его о землю, то подбрасывая наверх. Кэйя нашел момент и столкнул Дилюка, открывая лисий бок и вгоняя нож по самую рукоять. Раздался вой, но сил у животного словно прибавилось. Лапы уперлись в грудь Дилюка и толкнули его так, что он отлетел; не вставая и дергаясь, как рыба на суше, лиса снова рванулась к Кэйе. В руках Дилюка что-то вспыхнуло, их всех окатило огнем. Кэйя отполз подальше от вспыхнувшего лисьего меха.

Некогда было выяснять, что произошло. Дилюк схватил его за рукав, они кинулись в лес. Кэйя оглянулся, но если лиса и пыталась следовать за ними, в темноте ее не было видно. Крошечная огненная сфера, на которую Кэйя едва обратил внимание, загорелась перед ними, осветила им путь, и они продолжали нестись вперед, пока не уперлись в реку. Сфера пролетела еще немного и упала в воду у самого берега. Дилюк кинулся ее поднимать.

Кэйя не слишком хорошо помнил, сразу ли он сообразил, что Дилюк получил глаз бога. Он никогда раньше такого не видел. Ему не рассказывали о них, будто он и сам все знал, а он опасался спрашивать.

Он воображал, будто Селестия посылает на поверхность своего представителя, чтобы вручить кому-то глаз бога. Сияние, солнечный столб от земли до небес, напутственная речь. Но чтобы глаз бога просто появлялся из воздуха? Это ведь не какая-то мелочь, так? Будь тут старик, он бы настаивал, чтобы Кэйя разузнал все: кто и как получает глаз бога, как тот работает, возможно ли его отнять. Кэйе и самому было любопытно, но он вовремя себя остановил. Слишком подозрительно спрашивать о таком. Все вокруг знали о Селестии и ее дарах, а он болтался в чужой культуре, скрываясь молчанием.

Они двинулись вдоль реки. Кровь еще шумела в ушах, холодный воздух больно оседал в легких.

 — Я думал, будет иначе, — сказал Дилюк.

 — А?

 — Как-то… не так. Я думал, что получу глаз бога в бою или… в смысле, в бою с какими-нибудь разбойниками или чудищами. Но не убегая от лисы. Мы бы и так справились, как думаешь?

 — Ага. Наверное.

Замечательно, Дилюк тоже в недоумении. Кэйя потянулся к нему, тронул за рукав, попросил дать ему глаз бога. Дилюк передал ему стеклянный шар. Ни тени сомнения.

В руках Кэйи тот никак не реагировал. Крошечные искры застыли в его глубине, как воздух в янтаре.

 — Глаз бога должен появляться, когда… ну, когда необходимо и это будто бы показывает, кто ты есть, понимаешь? Я читал.

 — Ммм.

 — И кто я, получается?

 — Поджигатель лис?

Дилюк не был намерен шутить. Похоже, происшествие в самом деле его разочаровало, и Кэйе стало немного стыдно.

 — Мы можем сказать, что на нас напал волк. Стая волков.

Сам Кэйя волков еще не видел, но по рассказам окружающих заключил, что те представляют из себя серьезную опасность. Однако Дилюк насупился еще больше.

 — Я не стану лгать об этом.

 — Ладно. Может, мы бы не справились сами и кто-то, кто раздает эти штуки, об этом знал. Вот и вмешался. Лучше расскажи, что ты теперь можешь?

 — Не знаю. Это надо тренировать.

 — А что будет, если его потерять?

Почему он вообще это спрашивает? Ему было любопытно, да, и так вышло, что его собственное любопытство совпадало с враждебным интересом старика.

 — Я слышал, их нельзя потерять.

 — Как так?

Дилюк пожал плечами. Он не выглядел слишком счастливым. Скорее уставшим, выдохшимся — странное состояние для него. Кэйя отдал ему стеклянный шар.

 — Ты тоже получишь глаз бога.

 — Откуда ты знаешь?

 — Как иначе? Не могу представить, чтобы у тебя его не было.

Дилюк нафантазировал им великое будущее. Они оба станут рыцарями, решат все проблемы. Пока они будут присматривать за городом, никто не сможет ему навредить. Кэйя очень быстро научился подавлять желание ему возражать, что никакого подобного будущего, очевидно, не будет.

Донеслись голоса, в темноте замелькали огни факелов. Взгляд Дилюка вспыхнул, глаз бога — тоже. Огненная искра взмыла в небо, за ней еще одна и еще, как маленький фейерверк. Они побежали навстречу огням и голосам знакомых людей.

***

Кэйя собирался поспать пару часов перед тем, как отправиться в штаб рыцарей. Небо начало светлеть, когда он добрался до городской стены Монда, спрятал в прибрежных зарослях лодку, нашел знакомое место в стене, где по выбоинам в кладке забрался наверх. Знание расписания патрулей — и прямое участие в их составлении — здорово помогали ему пробираться в город незамеченным. Или выбираться из него.

Он быстро осмотрел городскую улицу внизу и башни. Улица пуста; а вот одна из башен была занята знакомой фигурой. Желание поспать немного улеглось. Игнорируя лестницу, Кэйя как можно тише забрался на башню, шагнул к Альбедо со спины.

 — Доброе утро, солнце! О… ты не рисуешь.

Альбедо посмотрел на него неожиданно паникующим взглядом. Вместо холста он прислонил к деревянному каркасу мольберта свои заметки. Похоже, размышлял над задачей, и был не слишком рад, что Кэйя его обнаружил. Он заслонил мольберт своим телом, не глядя схватил листы с записями и свернул их в трубочку.

 — Поразительная наблюдательность, — резко сказал Альбедо. Он бросил заметки в свою сумку. — Неудивительно, что ты дослужился до капитана.

Кэйя хмыкнул — в том числе и потому, что Альбедо прятал заметки недостаточно быстро.

 — Ты… записываешь мое поведение? Это что, зарисовка поз, в которых я сплю? Великое небо, да ты же наблюдаешь за мной, как за подопытным!

 — Я наблюдаю за тобой, потому что не понимаю тебя. И как многие мыслящие существа, мне проще сопоставлять информацию, когда я ее записываю. Или зарисовываю.

 — Не проще ли спросить?

 — В самом деле, Кэйя, разве не стало бы проще, если бы я мог спросить, а ты бы мог честно ответить?

Ладно. По крайней мере он еще не попросил Кэйю достать из глазницы его проклятый глаз, чтобы поставить на нем свои опыты. Легко было представить, что сама идея приходила ему в голову.

Кэйя зевнул. Недостаток сна перешел в ту стадию, когда ему начало казаться, будто он слышит шум и голоса, которых очевидно слышать не мог. Он даже рассмотрел возможность вздремнуть прямо на башне. Придумать бы только, как не околеть от холода. Альбедо цепко осмотрел его, даже обошел по кругу, рассматривая со спины.

 — Ты пробирался через лес и озеро?

 — Как ни странно, да. Сокращал дорогу.

 — Но ты, конечно же, не расскажешь, что там делал?

 — Нужно было кое-что проверить.

Альбедо покачал головой и вернулся к мольберту. На этот раз он в самом деле принялся готовить холст и краски.

 — Ох, Кэйя. Я думал, моя учитель — самый скрытный человек из всех, кого я когда-либо видел. Любопытно было бы посмотреть, как вы общаетесь.

 — Напиши ей. Ненавязчиво напоминаю, что у тебя есть вопрос об эксперименте — чем не повод написать? Раз уж просто написать и поговорить по душам тебе не подходит. Она приедет погостить, мы устроим праздничный ужин, а ты понаблюдаешь, как славно мы будем разговаривать.

Он подавил новый зевок. Хотелось прислониться к краю башни, расслабить тело; ледяной камень начинал казаться вполне приемлемым местом для отдыха. Он повернулся спиной к городу, проследил путь, который проделал недавно: от другого края озера, смутно видимого в утренней дымке, к заводи под самой стеной. Без ветра гладь озера застыла, как зеркало, на редкой водной ряби качались сгустки бездны. К ним Кэйя за пару недель уже привык.

Альбедо повернул мольберт к собору. Кэйя без интереса взглянул на серые шпили — говоря начистоту, это был не тот вид, который он стал бы зарисовывать.

Внимательно осмотрев его, будто убеждаясь в способности Кэйи воспринимать информацию, Альбедо сказал:

 — Я вижу во снах свои провалы. Они выглядят как я и живут в месте, отведенном для неудачных попыток.

«Провалы». Так. Кэйя проигнорировал холод, упираясь боком в край башни — ему требовалась некоторая опора.

 — Ты видишь…

 — Не каждый раз, только когда сплю достаточно крепко. Я могу говорить с одним из них.

 — И о чем вы говорите?

 — По-разному. В основном об экспериментах. Об учителе. О тебе с недавнего времени.

 — Польщен. И что думает обо мне твоя неудача? Я ей нравлюсь?

 — Ей не может что-то нравиться или не нравиться. Второй я - самое раннее воплощении стадии альбедо. Он отмечает, но не выносит оценок. — Альбедо смешал краски — немного черного, синий, белый. Углем набросал очертания собора. — Но теперь даже он… немного выбит из равновесия. Срыв операции плохо сказался на нем.

 — Значит, не нравлюсь. Это прискорбно. Я чувствую себя так, будто провалился при знакомстве с твоими родственниками.

Бездна, будто язычки вялого огня, поднимались и по стенам собора, и по улицам города. Они присутствовали всегда, безвредные и медлительные, как клочки тумана, но Кэйе больше нравилось, когда он их не видел - то есть большую часть жизни.

 — Ты не так понял. Они знают, кто ты и как я к тебе отношусь. Они ни в чем тебя не обвиняют. Меня — может, но точно не тебя.

«Знают, кто ты». Чутье Кэйи безошибочно определило, что разговор свернул не туда. Он взглядом поторопил солнце, будто рассвет мог как-то исправить ситуацию.

 — Между прочим, ты в лучшем положении: тебе не придется знакомиться с моими родными, потому что они все или мертвы, или перестали считать себя таковыми. Говорю это безо всякой печали. Если бы Дилюк все еще считался моим братом, тебе бы пришлось — подумай только — налаживать с ним общение.

Альбедо вздохнул. Некоторое время он молча рисовал, а Кэйя следил, как рыбы плещутся в воде. Его взгляд тянуло куда-то еще. Он поднял голову, закапал в левый глаз две капли раствора, выданного лекарем. Если бы глаз был мышцей, он сравнил бы его боль с напряжением или судорогой; он все время требовал что-то заметить, будто тянул Кэйю магнитом, но можно было только догадываться, куда именно. Сперва болел только правый, затем и левый тоже. Но использовать капли на правом он не рисковал.

 — Тебе больно? Но ты, должно быть, не хочешь об этом говорить, — сказал Альбедо, не отрываясь от мольберта — голова опущена, волосы закрывают лицо. Похоже, глазные капли в руках Кэйи здорово его огорчали. — А я уже жалею, что согласился не спрашивать. Это не только идет вразрез с тем, каким я создан, но и тебе принесло только проблемы.

— Начинаю думать, что это было неизбежно, — Кэйя пожал плечами. — Но я благодарен за то, что ты дал мне свободу молчать.

 — Тяжело совмещать идею свободы с заботой.

 — Тяжело, — кивнул Кэйя. — Но свобода ценней.

Альбедо помолчал. Может, не был согласен; может — и вероятней — это была для него еще одна тяжелая задача, а у Кэйи совершенно не было сил помогать ему с решением. Наконец, все так же не отрываясь от рисунка, Альбедо сказал:

 — Я должен извиниться.

Кэйя придвинулся к нему ближе, почти упираясь в него боком, прошептал:

 — Вовсе нет. Я сам потревожил глаз. Знал, нельзя снимать повязку. И отдавать приказ нельзя, но все равно отдал.

 — Ты думал, что спасаешь меня. — Альбедо не глядя нашел его руку, поднял ее к губам; целовал костяшки. — Прости меня.

 — Ты не знал, — нехотя Кэйя отнял руку. — Глупо получилось. Я полагал, что если и применю когда-либо свои… регалии, скажем так, то произойдет это не по моей воле. Но вот мы здесь. Однако твоей вины тут нет. Боль пройдет сама, достаточно не снимать повязку, — он поморщился. — Никогда. Лучше всего не снимать ее больше никогда.

Он не стал говорить ни о бездне, ни о том, как напряжение глаз мешает ему спать: то, что он должен заметить, находилось не здесь.

 — Откуда ты знаешь? — спросил Альбедо. — Ты уже снимал ее?

 — Однажды. После смерти мистера Крепуса я был слегка не в себе. Примчался в дом, снял повязку; не знаю, о чем я думал. Мне казалось, я мог что-то сделать и предотвратить его смерть, но не сделал.

 — Не думаю, что ты в самом деле мог помочь.

 — Я пришел к этому выводу позднее. Но в тот вечер глаз жег меня, будто я припрятал панацею от смерти и не применил, когда нужно было. Мы еще не знали, кто замешал в его смерти. Я думал: вдруг это бездна? Это ведь, фигурально выражаясь, моя компетенция. Вдруг я мог что-то сделать? Я снял повязку, походил кругами по комнате, а когда стемнело и Дилюк все еще не вернулся домой, сам пошел его искать.

 — И твой глаз начал болеть?

 — Через день, да. Но я связал это с недомоганием, которое началось из-за глаза бога. Первое время я чувствовал его силу как лихорадку. Будто крио боролось во мне с чем-то — допустим, с проклятием.

Он прекрасно обходился без особенностей своего зрения; и без всех прочих вещей, которые были ему даны и которых он не желал. Дайн оказался достаточно добр, чтобы позволить ему носить повязку и не вглядываться в темноту все время. Узнай он, как Кэйя в итоге решил вести свою жизнь, он бы огорчился? Отказался бы от него?

Насколько ужасным было, что Кэйя не знал, где тот погиб; так никогда и не вернулся на поиски места, куда Дайн вынес его из руин? Он приучил себя к мысли, что это не имело значения. Смерть ничем не исправить. Он мог посетить место его гибели или не посетить — это не утешило бы никого, кроме самого Кэйи.

— Ты так мало знаешь о себе. Может, глаз бога боролся с проклятием, а может и нет. Что находится в руинах? Ты видел их? Там может быть спрятан ответ о том, как устроен этот мир — кто такие боги, откуда появилась бездна, как избавиться от проклятия. Тебе неинтересно?

 — Я тебе скажу, что находится в руинах: отравленная вода, скелеты, забитые статуями залы, а на поверхности — песок, по всем направлениям. Там было ровно одно сокровище, ради которого стоило сунуться в это проклятое место, но и оно рассыпалось.

Альбедо нахмурился. Должен был сообразить, о ком речь, но Кэйя не собирался проверять. Он наклонился к нему ближе, почти упираясь щекой в его голову.

— Ты не представляешь, каких усилий мне стоило вновь начать получать удовольствие от жизни. Когда я прибыл в Мондштадт, я не считал себя вправе радоваться хоть чему-то. Я не знал, что такое траур — никто не объяснял мне такой концепции, я открыл ее сам для себя. Если Дилюку вдруг удавалось меня рассмешить, я сгорал со стыда.

 — Почему?

Потому что Дайн мертв. А он, Кэйя, оказался в Мондштадте, под солнцем, которое не угрожало никого испепелить. Земля этого края кормила людей, почти не требуя от них усилий; свобода и изобилие ошеломляли его больше, чем опасности пустыни. Со временем он начал просыпаться, думая о том, какой чудесный день ему предстоит; он мог часами не вспоминать о Дайне. А когда вспоминал, от вины было не укрыться.

Попытайся он объяснить это Альбедо, он каждым словом будет возвращать себя прошлого. Поэтому он не стал ничего говорить. У него ушло некоторое время, прежде чем он заметил раздражение в движениях Альбедо: в нажатии грифеля на бумагу, в резких и небрежных штрихах, превращающих шпили в колючки.

Не дождавшись его ответа, Альбедо сказал:

— Ты не так хорошо отделался от прошлого, как думаешь. Поэтому выбрал меня. И поэтому признался Дилюку в том, кто ты. Я не стану делать вид, будто хорошо понимаю, как ты себя чувствовал. Но спустя восемь лет жизни в Мондштадте ты все равно чувствовал себя тем, кем был до него. И посчитал честным сказать об этом.

 — Ты прикладываешь свой ум не к тем вещам.

 — Нет. Ты помнишь родной язык. Как человек может столько лет спустя помнить его, если не говорит на нем хотя бы про себя?

Кэйя сделал грустное лицо в надежде, что это заставит Альбедо подумать над своим поведением. Скользнул взглядом по звезде гомункулов, и вновь, как в день смерти мистера Крепуса, его мир уменьшился. У него вырисовывалось направление — одно-единственное, которое ему не нравилось.

 — Тебя привлекает во мне то, кем я не хочу быть.

 — Твоя жизнь — это чудо. Ты это осознаешь? — Он снял лист с мольберта. Рисунок выглядел несколько зло. Собор нацелился пиками в небо, серый, серо-синий; окна закрашены черным. Кэйе это понравилось. Прежде чем Альбедо успел выкинуть лист, он протянул руку, и Альбедо, пожав плечами, вложил рисунок в нее.

Дайн, надо думать, тоже так считал. Будто жизнь Кэйи имеет значение большее, чем жизнь любого другого человека. Но после стольких лет, когда он не делал ни единой попытки выполнить то, ради чего его растили — это уже не было правдой, верно? Чудесные истории умерли вместе с Дайном, а Кэйя теперь — просто рыцарь Монда с проклятым глазом. Ему не к кому возвращаться. «Величие», которое выискал в нем Альбедо — всего лишь память, покрытая пылью.

Пора было идти. В этом было своего рода облегчение: испытывал Кэйя трудности со своим прошлым или нет, его рыцарские обязанности никто не отменял. Его ждали дела.

И все же он позволил себе прислониться к Альбедо, и тот подался к нему, будто отдыхая; он больше не рисовал, только смотрел на холст. Уткнувшись губами в его макушку, Кэйя расслабился всего на секунду — и тут же заснул, и увидел Альбедо в пустынной крепости, у огня очага, и Альбедо явно нравилась пустынная кухня, особенно ему нравились вареные пауки, и он наклонился к Кэйе и доверительно прошептал, что те очень вкусные, если их правильно приготовить. Что?

Его тряхнуло, когда он начал падать, и мгновенно вышвырнуло из сна.

 — Кэйя?

 — Ох. — Похоже, он успел навалиться на Альбедо. Тот уперся обеими руками о башню, сохраняя равновесие, и выглядел одновременно раздраженным и грустным. — Извини. Мне срочно нужно поспать.

 — У тебя осталось не больше часа. Как ты… — Альбедо прервал сам себя и принялся складывать краски. — Поспишь в лаборатории, я скажу, что у меня к тебе дело.

 — Как мило, храбрый рыцарь вызвался меня сопровождать.

 — Ты спишь на ходу.

 — Да, будет ужасно, если я засну где-нибудь на цветочной клумбе и заболею.

Он улыбнулся. Альбедо на улыбку не ответил.

Во сне — настоящем, глубоком сне на кушетке в лаборатории Альбедо — он видел: гребень дюны, засыпанные песком верхушки скал. Дайна рядом не было, и он, утопая в песке, готовился погибнуть в песчаной буре.

***

Кэйя отсыпался в лаборатории часа на три дольше, чем планировал. После он принялся клянчить завтрак, и Альбедо почти успел ему нагрубить, когда в дверь постучался посыльный от Джинн и срочно вызвал Кэйю на совещание.

 — Простите, что прерываю, эээ, эксперимент? — он с сомнением смотрел на сонного Кэйю. Тот зевнул.

 — Что ж, снова я без еды. Ваши эксперименты жутко утомляют, сэр Альбедо. Теперь вы должны мне ужин.

Он подмигнул (скорее всего), но почему-то не Альбедо, а посыльному. Тот вспыхнул и опустил глаза в пол. Когда они ушли, Альбедо достал из сумки свои заметки. Слегка примялись, но их смысл это никак не искажало; Кэйя мог думать об этом что угодно, но если он не хотел, чтобы о нем вели записи, ему следовало выдать Альбедо больше информации.

Альбедо взял грифель, положил обратно. Хотелось зарисовать правый глаз Кэйи, но зарисовывать его было никак нельзя. Он коснулся звезды на своей шее, повторяющей форму зрачка Кэйи, повторяющего — или наследующего, или задающего — форму четырехугольного провала в небе.

Через несколько часов в лабораторию постучались и еще до того, как Альбедо успел ответить, дверь открылась.

 — Сэр Кэйя просил передать вам угощение.

Одна из рыцарей Кэйи. Тоже никакого стыда: Альбедо не приглашал ее в лабораторию, но она зашла сама, озираясь, и прикрыла за собой дверь. Протянула ему плоскую коробку, походившую на папку с бумагами.

Альбедо коробку принимать не спешил.

 — Это не похоже на угощение.

 — Пища для ума, — она улыбнулась. — Но и для желудка кое-что будет, только позже.

Выходит, там в самом деле записи. Любопытство тянуло его открыть коробку. Кэйя что-то передал. Что-то о делании? Он бы доверил передавать такие вещи своим рыцарям? Не верилось, он был слишком осторожен. Альбедо принял коробку, взглядом выпроводил рыцаря за дверь (та, не слишком торопясь, выглянула за дверь, прислушалась и только убедившись, что в коридоре пусто, вышла).

У Альбедо давно засело подозрение, почти уверенность, что никакое убийство Кэйя не расследовал. И свидетеля никакого нет. Или есть, но Кэйя успел соврать и своим рыцарям, и Альбедо. Но интерес к вещам, связанным с бездной, с его стороны был неожиданностью.

Почти семнадцать бегло исписанных листов. Копия страниц книги, которую никто бы не позволил вынести из библиотеки Ордо, — а может, и вовсе не позволил бы ее прочесть, но Кэйе это не слишком помешало. Текст в целом был туманен и бессодержателен, и Альбедо прекрасно понимал, зачем Кэйя сунул эти записи ему. И, хотя прямой просьбы озвучено не было, он принялся обдумывать, как бы половчее ему отказать. Одновременно с этим он думал и над ответом.

Официально служба Альбедо закончилась час назад, но он всегда работал дольше. Кэйя тоже, поэтому ввалился в его лабораторию — тоже не дожидаясь приглашения войти — когда солнце уже село.

 — Представляешь, кто-то поджёг конюшню в Спрингвейле. Не знаю, зачем: лошадей там все равно нет.

Он был заметно веселей и активней, чем утром. Альбедо жестом попросил его подождать, и Кэйя принялся ходить из угла в угол.

 — Ты успел поесть?

 — Успел, как ни странно. Сельские жители — милейшие люди. Они не отпустили нас, пока мы не приняли в дорогу корзину с едой, — он задумчиво осматривал лабораторию, будто что-то искал; уж не рассчитывал ли он, что Альбедо возьмется готовить смесь из его записей? — Теперь я хочу выпить.

 — Подожди, когда я тут закончу.

 — Ладно.

Он то подходил ближе, то отходил к двери или окну, не останавливаясь ни на минуту. Странное возбуждение. Альбедо поглядывал на него; утром Кэйя немного разоткровенничался — может, будет откровенным и сейчас?

 — Что-то случилось? Помимо поджога, я имею в виду.

Кэйя ему улыбнулся, и Альбедо замер. Это был спокойный, лучистый взгляд, какого он давно у него не видел; будто бы все стало хорошо, они вернулись к их первой ночи, когда еще не наделали ошибок.

 — Все замечательно. Идем?

Альбедо не закончил. Но не важно, ему больше не были интересны стекляшки, пыльца и стебли на алхимическом верстаке. Кэйю хотелось зарисовать, пусть даже его глаз скрыт повязкой. Такой Кэйя — все еще не слишком честный, зато довольный и спокойный, терпеливо ожидающий, когда они вместе пойдут ужинать — тоже его привлекал.

Он кивнул. Бросил в сумку и свои записи, и записи Кэйи, скинул лабораторную одежду, и, пока переодевался, все время чувствовал на себе его взгляд.

Они вышли из штаба, когда на улице уже зажигали фонари. Кэйя рассказывал ему про утренний совет у магистра, про дорогу в Спрингвейл; спросил, как провел день Альбедо, и тот не сразу сообразил, как ответить — абсолютно ничего интересного в его рутинной работе не было, и самое лучшее, что с ним сегодня произошло — это визит Кэйи, их встречи, начавшиеся с рассвета. Не говорить же ему такого, в самом деле.

Или говорить. Пока он думал, они спустились по ступеням к рыночной площади.

 — Мы пойдем в «Долю ангелов»?

 — О нет, не в этот раз. Сегодня там мистер Дилюк, а он уничтожает радость повсюду, куда придет. Поэтому, с твоего позволения, мы отправимся в «Кошкин хвост».

Что-то случилось между ним и Дилюком. Может быть, их обычные ссоры, которые и ссорами-то не назвать. Но Кэйя не намерен был вдаваться в детали, а Альбедо было все равно, где тот собирался пить.

Столик на балконе был занят, им пришлось сесть внизу, где сновали люди. Кэйя был ничуть не против. Некоторое время ушло на то, чтобы он обменялся приветствиями со всеми знакомыми, похвалил ресторанное меню и сделал весьма пышный заказ. Альбедо заказал десерт, яичную скорлупу — к этому его заказу тут уже привыкли — и вино, просто для вида.

 — Кэйя, по поводу твоего запроса…

 — О нет, неужели мы будем обсуждать работу, — проворчал он, но выглядел заинтересованным. — Впрочем, работа рыцаря никогда не заканчивается. Итак, по поводу моего запроса.

 — Я, разумеется, знаю детали. Но ты… — он качнул рукой. Вокруг полно людей; но Кэйя и так его понял.

 — Я дал слово, и я его сдержу, — он перегнулся через стол, приблизился вплотную к Альбедо, поправил его капюшон и шепнул с улыбкой: — Невиновные не пострадают. Но все же повторюсь: тебе не нужно заниматься этим сейчас. Дело покрывалось пылью годами, оно вполне способно подождать еще день-другой.

Альбедо покачал головой. Ему все больше казалось, что нет никакого свидетеля. Раз так, не лучше ли ему солгать? Он мог дать Кэйе безвредный состав. Для убедительности, может, подмешал бы в него немного снотворного — Кэйя, если состав в самом деле будет принимать именно он, проспит сутки и посмотрит красочные сны.

В записях упоминалась часть ингредиентов. Не все безвредны, но он мог перекрыть их действие, свести на нет. У него в голове выстроилась схема, плотная вязь трансформаций одного вещества в другое, и рука сама потянулась к бумагам в сумке, чтобы записать для Кэйи состав. Только для убедительности — очевидно, готовил бы этот состав тоже Альбедо.

Но Кэйя сам толкнул ему лист: тридцать с лишним пунктов, подробное изложение состава и этапов приготовления. Повсюду вопросительные знаки, и тем не менее. Альбедо нахмурился. Кэйя каким-то образом выяснил больше, чем можно было узнать из текста книги.

Кэйя как-то робко улыбнулся и пожал плечами.

 — Что скажешь? Достоин я стать учеником алхимика?

 — Нет, — отрезал Альбедо. — Потому что у тебя нет терпения.

 — Что правда то правда. Кстати, освободился наш столик на балконе, давай-ка переместимся.

Альбедо кивнул, хоть ему и было безразлично, где сидеть. Он не отрывал взгляд от состава. Никакой возможности переиначить зелье так, чтобы оно не причинило Кэйе вреда. Разве только он запрется в лаборатории и будет готовить его без Кэйи, от начала и до конца. Ингредиенты придется заказать, а после — незаметно уничтожить. Но какова вероятность, что Кэйя не навяжется наблюдать за процессом? А если Альбедо откажет — не догадается тут же, что тот решил подсунуть ему другую смесь?

Кэйя пил второй или третий бокал, расправился с двумя блюдами, а Альбедо на чистом листе переписывал состав, заменяя знаки вопроса на туманные формулировки. Четвертый пункт: «Процедить». Что именно? Это Кэйе знать необязательно.

На его лист упала тень. Альбедо решил, что это официант, и полностью его проигнорировал, только прикрыл готовую часть состава рукой. Но тень никуда не делась. Он поднял взгляд на Кэйю: тот довольно щурился и молчал, и тогда Альбедо пришлось оторваться от состава и поднять голову. Над их столом остановился мистер Дилюк.

 — Добрый вечер, — кивнул Альбедо.

Дилюк бросил на него такой взгляд, будто Альбедо проявил ужасную грубость. Резко обернулся на Кэйю, а тот ответил ему веселой и совершенно не издевательской улыбкой.

 — Я жду объяснений, Кэйя.

Тот сделал вид, будто поперхнулся вином.

 — Проявите уважение! Рыцари заняты пьянством.

Дилюк придвинул к их столу еще один стул, но почему-то не стал садиться. Возможно, потому что его не приглашали. Его-то научили соблюдать приличия.

Он уперся руками в спинку стула, крепко сжал челюсть и зло смотрел на Кэйю. Под его пальто — форма бармена; примчался сюда, оставив работу? Альбедо позволил себе переключиться с одной задачи на другую и теперь следил за ним и за Кэйей. От внимания Дилюка никак не могли укрыться листы с записями, но тот только скользнул взглядом по ним, а затем, несколько угрожающе, по Альбедо.

— Мистер Дилюк, почему вы здесь?

— Допустим, я зашел поесть. Как и большинство посетителей ресторана. Это вам кажется странным, сэр Альбедо?

Сэр, надо же. Кэйя сиял от удовольствия — и чем больше злился Дилюк, тем более довольным становился он.

 — Если не осталось свободных мест, хотите сесть с нами? — примирительно спросил Альбедо.

 — Нет. Я хочу забрать его, пока он не отключился прямо здесь.

 — Забрать? Куда забрать? Сэр Альбедо, не отдавайте меня ему — он продает все, что попадает ему в руки. Клянусь, он и вас продаст, если не будете осторожны.

 — Что ты?.. — огрызнулся Дилюк, но Кэйя уже увлекся собственной речью.

 — Если такое несчастье случится, где мы будем вас искать? — Кэйя взял его ладонь в свои руки, незаметно сдвинул листы под тень огромного блюда в центре стола. — Черный рынок Ли Юэ? Выставки краденых произведений искусства?

Дилюк схватил его руки и оторвал их от Альбедо. Вид у него был рассерженный, и они грызлись в точности так, как могли бы грызться братья.

 — Что ты искал вчера?

 — Вчера? Я ничего не искал вчера. Кроме некоторых вещей, которые составляют тайну и я не могу рассказать вам о них, ведь вы не являетесь рыцарем. — Кэйя говорил медленно и выразительно, будто с ребенком.

 — В моем доме? Твой бесполезный орден искал что-то в моем доме?

Ах, так вот где был Кэйя. Альбедо невольно улыбнулся, и Кэйя, заметив его улыбку, отсалютовал ему.

 — Нет, в вашем доме я был сегодня. Дело было после полуночи.

Альбедо спрятал улыбку в бокале. Немного жаль все же, что он не пьянел. Он выпил сразу половину, поставил бокал обратно и вернулся к составу. Он как раз придумал, как нейтрализовать эффект пунктов с одиннадцатого по четырнадцатый.

Кэйя повторил приглашение сесть, и в этот раз Дилюк согласился. Сел, тем не менее, полубоком, в любой момент готовый вскочить на ноги. Они заговорили тише, Альбедо прислушивался к ним, не отрываясь от записей.

Кэйя, однако, так и не уточнил, что он искал. Может, Дилюк это понял. По его рассерженному и грустному лицу сложно было сказать.

На половине состава Альбедо запнулся. Дальше начинался настоящий кошмар: последующие этапы были смертельны. Он смог бы воспроизвести их так, чтобы максимально уменьшить эффект, но Кэйя узнал слишком много деталей. Но откуда, когда он успел? Ум Альбедо метнулся ко всем знакомым алхимикам и ученым, которые могли ему помочь. Возможно, это была Лиза. Может, он сделал запрос и к мастерам в Ли Юэ; если так, он должен был отправить его еще несколько дней назад — примерно тогда, когда возвращался с Драконьего Хребта.

 — Альбедо, солнце, все хорошо?

Он кивнул. На большее его не хватило.

Если все так, Кэйя мог придержать у себя и другие записи. Еще более детальный состав, и все усилия Альбедо, направленные на обман, ничего не изменят.

Он отложил грифель. Допил вино, принялся за десерт. Вкус он не чувствовал.

 — Может, закажем что-нибудь другое? — предложил Кэйя. Альбедо мотнул головой, но так как Кэйя продолжал выглядеть обеспокоенным, добавил:

 — Я обдумываю некоторые детали.

 — Я могу помочь, — неожиданно вмешался Дилюк. Он всем корпусом повернулся к Кэйе, тихо заговорил: — Если ты заболел, то можешь просто сказать! Мы найдем целителя.

На этот раз Кэйя по-настоящему поперхнулся.

 — Дилюк, мы более чем успешно поддерживали светскую беседу, ты…

 — Я знаю, что у тебя проблема с глазами. И что ты который день рыскаешь за каким-то… зельем. Я узнаю и все остальное рано или поздно. Ты можешь не вести себя как ребенок и сказать сам.

Неожиданно Кэйя перестал быть веселым. Улыбка с его лица не сошла, но ни радости, ни ощущения, будто все стало хорошо, в ней больше не было.

 — Чтоб тебя, Люк. Да, я приболел, но уже нашел лекарство. Это не твое дело.

Дилюк собирался что-то возразить, но Кэйя тоже развернул корпус к нему, и на секунду Альбедо подумал, что они начнут драться; но Кэйя вдруг тихо выдохнул, моргнул, и все его раздражение исчезло.

 — Должен сказать, это довольно мило: ты сжег медицинские записи о времени, когда мы были детьми, но оставил тот чудесный рисунок. — Кэйя повернулся к Альбедо, будто бы по секрету зашептал: — В детстве Дилюк представлял себя совой.

 — Кэйя!

 — То есть он буквально прибегал утром к мистеру Крепусу и заявлял ему, что ночью не спал, а летал и охотился на плохих людей.

Дилюк слегка покраснел, от смущения или злости, а может, от всего сразу. Альбедо не придумал, как среагировать, но Кэйя ждал от него какой-то реакции, поэтому он сказал:

 — Мило. Я, пожалуй, вернусь к делам нашего бесполезного ордена.

Кэйя благосклонно кивнул. Альбедо не глядя потянулся за грифелем, но случайно столкнул его со стола. И хорошо: дополнительные пара секунд, чтобы оценить вероятность, с которой Кэйя уличит его во лжи.

К сожалению, довольно высока. И все же лучше солгать. Кэйя потеряет время, ища другого алхимика, готовя новую смесь, и все это будет сопряжено с трудностями, и у Альбедо будут десятки возможностей вмешаться и все испортить. А там он смог бы выудить из него еще порцию откровенности, и еще, и еще — пока не докопался бы наконец, чего тот добивается, и не придумал бы новое решение. Потенциально он имел возможность беречь Кэйю от смерти бесконечно — в рамках продолжительности человеческой жизни, разумеется.

Он склонился над листом. И снова замер.

Дилюк немного расслабился. Даже согласился отужинать и заказал себе сок. Его с Кэйей беседа потекла не то чтобы совсем мирно, но не касалась прошлого и лично их двоих: скорее беседа пусть и давно знакомых, но не имеющих ничего общего людей.

Альбедо сделал ошибку — поднял глаза на Кэйю, а тот как раз смотрел на записи. Читать перевернутый лист было сложно. Альбедо понадеялся, что на лице Кэйи будет замешательство, потому что он ничего не понял, или сдержанный интерес; но на нем была улыбка, все еще мягкая и понимающая, немного кривая, но без злости. Кэйя медленно моргнул и сказал:

 — У меня нет ни тени сомнения в вашем уме, сэр Альбедо. Спишем на действие алкоголя то, что шестнадцатый пункт расходится с нашими предыдущими выводами.

Наверное, Альбедо тоже покраснел. Он не был уверен. Ему хватило сил кивнуть Кэйе.

 — Ты прав. Я вижу ошибку.

 — Продолжим завтра?

 — Нет. Мне нужно проветриться. — Он собрал листы, вышел из-за стола. — Я скоро вернусь.

Он вышел на улицу, накинул капюшон. На площади прогуливались жители, места под фонарями были или заняты, или слишком открыты, и он пошел дальше, вглубь улиц. Нужно было думать о том, как продавить свой обман: убедить Кэйю, что верны выводы именно Альбедо, а не других ученых. Напирать на свой талант и опыт, чего он обычно не делал, на свою природу, на что угодно; но думал он вместо этого о свободе, о тонких меняющихся границах свободы и тех местах, где они приближались к смерти.

Он вернулся и обнаружил вместо вина стакан с соком. А Кэйя продолжал напиваться и ковырять свои блюда: в него уже не лезло, но зачем-то он откусывал понемногу то от одного, то от другого. Смаковал каждый кусочек и никуда не спешил.

Альбедо свернул и спрятал в карман свой состав, заново положил перед собой записи Кэйи. Издевательские знаки вопроса. Как минимум половина из них — фикция.

Альбедо принялся писать заново, и писал долго. В конце он указал, как смесь подействует, как облегчить боль, как избежать припадка. Он мог написать, что можно принять, чтобы ускорить смерть — если все пойдет совсем плохо. Но ведь он будет рядом. Кэйя оказался рядом, когда Альбедо экспериментировал над собой.

Его вывел из оцепенения голос Дилюка:

 — Сэр Альбедо?

 — Мм?

 — На вас лица нет. — Дилюк неодобрительно посмотрел на сок Альбедо, будто все еще видел на столе фантом бокала с вином. — Вы оба пьяны. Собирайтесь. Я отведу сперва Кэйю, потом вас.

 — Отведет! — передразнил Кэйя. — Сэр Альбедо, внимательно следите, куда он вас заведет. Один лишний поворот — и вот вы уже на аукционе, между красивой экзотической вазой и полотном с обнаженными девами.

Дилюк уже, по-видимому, исчерпал запас раздражения на его шутки. Игнорируя Кэйю, он снова обратился к Альбедо:

 — Прошу прощения за эту сцену. Я сейчас отведу его домой, а потом вернусь.

 — О, это ничего. Продолжайте. Вы мне не мешаете.

Он отдал состав Кэйе, тот пробежал по нему взглядом, благодарно кивнул.

У Альбедо осталось еще немного скорлупок. Ни их, ни сока, ни сладкого не хотелось.

Дилюк поднялся, показывая, что дальше ждать не намерен. Кэйя грустно посмотрел на оставшиеся недоеденными блюда и недопитое вино.

 — Мы ведь не оставим Альбедо грустить тут одного?

 — Если он готов идти сперва к твоему дому, а потом к своему — пусть идет.

 — Я сам могу дойти, — вмешался Альбедо.

 — Я слышу подобное каждый рабочий день, — устало ответил Дилюк. — Обычно это не мое дело, но сегодня, к несчастью, все иначе.

Альбедо поднялся и вышел следом за ними. Кэйя двигался ровно, только чуть медленней, чем обычно. Он принялся рассказывать Дилюку о поджоге, тот вяло и как-то без огонька упрекал рыцарей в медленной и бестолковой работе.

Идя рядом с ними, Альбедо считал шаги, повороты, дома.

Возле своего дома Кэйя остановился, подтянул Альбедо к себе, поцеловал. Дилюк отвернулся от них — на это Кэйя, похоже, и рассчитывал.

 — Солнце? — тихо позвал он. — Со свидетелем все будет в порядке.

 — Ты не знаешь.

 — Так вышло, что у него при себе есть антидот, — он развернул голову, будто смотрел на улицу. Ткань повязки в темноте выглядела как огромная пустая глазница.

 — Ты все еще не знаешь. А если знаешь, то скажи мне. Каким образом «антидот» избавит свидетеля от рисков?

Он не знал. Кэйя просто утешал его. Неожиданно с его стороны указывать на свой глаз, разыгрывать карту, о которой он предпочитал не вспоминать; Альбедо и хотел бы порадоваться этой попытке приободрить его, но не смог.

Пока Кэйя не принялся за успокаивающую речь, Альбедо взял его ладонь в свою, прижался губами к костяшкам. Он невероятно устал. Слишком сложные задачи для его ума. Он не создан для такого и, похоже, не был способен научиться. Кэйя страшно ошибся, связавшись с гомункулом.

Альбедо отлип от него. Кивнул на прощание, и пока Дилюк сопровождал его к дому, ни один из них не нарушил молчание.

Проснувшись еще до рассвета, он уже знал, что Кэйя ушел. Его взгляд, всегда отмечающий существование Альбедо, куда-то отвернулся.

Он собрал вещи, которые могли ему пригодиться. Стоило заглянуть в штаб и забрать там несколько реагентов; не слишком скрываясь, Альбедо набил дорожную сумку, а выйдя из штаба, столкнулся с Дилюком. Тот — злой, невыспавшийся и очень несчастный — прижал его к воротам и потребовал идти за ним. Клэймор размером слегка превосходил всего Альбедо. Его давление на грудную клетку ощущалось как достаточно убедительный аргумент в пользу того, чтобы согласиться.