И вот это вот — он? Это — его альтернатива? Нет, безусловно, мультивселенная всякие фокусы может выкинуть… Но Гастер совсем не ожидал, что среди разыгранных окажется и он сам. Не такое отражение он хотел увидеть.

Куда более знакомое, чем синий свитер и жëлтая рубашка, которую он даже во сне представить не мог. Не мог он представить, чтобы и его красные глаза вдруг стали синим и жëлтый.

И смех. Весёлый такой. Дингс хмурится — смех там, дома, никогда не к добру. И над ним никто не смел смеяться. Кроме него самого. Как и сейчас, собственно. Только ему и позволено. И он — другой он — этим неозвученным правилом пользовался вовсю. И не заткнёшь ведь, потому что в этом смехе звучит его собственный.

Хоть и не веришь, что в этом двухцветном скелете есть что-то от него. Дингс на него ведь совсем не похож. Он ненавидит воду, вëсла и лодки, терпеть не может говорить загадками и никогда не позволяет себе смеяться. Винг его за это зовёт «несчастным» и улыбка его на миг спадает, а свет в глазницах становится не таким ярким. В них даже можно смотреть, но Дингс не поднимает глаз.

Неопровержимое доказательство, что никто не знает его так же хорошо, как и он сам.

Только вот есть одна загвоздка. Винга он совсем, совсем не знает. И, наверное, только потому не выплëвывает в ответ, что Винг просто дурак. В лодочниках дураков нет. А вот среди учëных хватает. Дингсу хватает смирения записать себя в их число и ума об этом не говорить.

Тогда Винг всë поймёт и примется утешать. Дингс не попытается отмахнуться — ему слишком приятен самообман. Он чешет выпирающую кость эго, которая у Дингса больше, чем у всех монстров вместе взятых. Есть она и у Винга, но её размеры вряд ли отличаются от средних в большую сторону.

Это не мешает ему быть лучшей версией Вингдингса. Не мешает улыбаться и смеяться, не мешает говорить загадками и честно говорить о других. Даже о себе, даже о нëм. Не мешает быть тем, кем Дингс очень хотел стать, но так и не смог. Да и ему, наверное, больше и не нужно. Монстры его Подземелья, где Лодочник остаëтся Лодочником (и даже Дингс не решается заглянуть ему под капюшон), не мечтают.

Но даже это записать себе в преимущество перед Вингом не получается. И не получается не думать, стал бы Дингс таким, как он, родись он не в мрачной столице, а среди спокойных речных вод Вотерфолла.

Ещё одно доказательство, что среда определяет сознание. Только Дингсу кажется, что у Винга тоже получилось бы пробиться и отрастить огромное эго. А сам он смог бы найти спокойную жизнь. И встретить худшую версию себя и так и не убедить её в обратном.

Потому что в глубине души он знает — он ещё не самое худшее, чем мог стать. Вингдингс себя уважает, какой мир не возьми, и раз цветной Винг остаётся с Дингсом алым, значит, не так уж у него всë и плохо.

И эту мысль самообманом не назовёшь.