Даже Азгору неведомо, откуда она тут взялась. Похожа на саму Андайн, только броня потяжелее будет и шрамов по всему телу больше. Она сильная, но сила эта ей не нравится. Она не для защиты, нет. Она для себя — и только. Для своей собственной кривой усмешки.

Та, другая, смотрит пристально-пристально в ответ, рассматривает, изучает, как на витрине. Увиденное ей не очень нравится.

— Не снесëт ли тебя прибоем, рыбка?

— Я продержусь дольше тебя.

— Может, тогда проверим это, а?

И облизывает острющие клыки прям языком. В ответ Андайн скрипит своими.

— Прямо сейчас? Зачем? Ты на всех так бросаешься, да?

— Испугалась?

…какая-то слишком глупая провокация для такой силы. Даже и ответить нечего.

— Я хочу посмотреть на тебя в деле. Раз уж мы всë равно одно и тоже.

— В смысле?..

— А что, не видно разве? — улыбается она. — У нас даже голос одинаковый. Неужели твоя Альфис не додумалась тебя вылечить?

Андайн вспыхивает и копьë само собой оказывается в руке.

— Не смей разевать на неё свой поганый рот.

Её лицо трещит.

— О-о-о, кто-то разозлился, да? А давай. Заставь меня заткнуться.

Ладно. Пусть получит, что хочет.

— Будем драться до первой магии!

Она смеётся только. Громко, страшно, во весь хриплый голос. Кажется, что он даже из жабр исходит — вон как они колышутся в шрамах.

— Это несерьёзно! Как ты будешь драться с людьми?! Они из тебя не только магию, кровь высосут! Найдут откуда!

…это уже давно не её цель. Но знать об этом другой Андайн не нужно.

— Но ты не человек.

— Правильно. Я хуже.

Андайн хочется взяться за копьё и улыбнуться в ответ той же страшной-страшной улыбкой. Она ни за что не улыбнулась бы так своим монстрам — тем, кого защищает, кому дарит надежду. Эта улыбка что людям, что монстрам может подарить только страх (и облегчения, что они на одной стороне нет вовсе), а Андайн — желание её стереть.

— Мне не нравится твоя улыбка. Мне вообще всë в тебе не нравится.

— Нечасто я такое слышу. Тот, кто говорит так, либо глуп, либо бесстрашен. И ты так честна… Мне это нравится. Я хочу посмотреть, сильна ли настолько же…

Что-то подсказывает: этот бой будет сразу насмерть.

— …и насколько ты уверена в своей силе.

— Как минимум в том, что мне не нужно её доказывать.

— Тогда начнëм.

Не успела Андайн и глазом моргнуть, как оказалась на каменном поле. И сразу в доспехах. Их вес совсем не давит, но… Как она может перенести двух монстров в полном обмундировании сразу?!

Но когда в её сторону летит копьë, Андайн больше об этом не думает. Она отбивает атаку уже своим копьëм. Искры падают на лицо, но ей совсем не больно. Отражëнное копьë падает в землю и исчезает в алой вспышке.

— Ты могла отразить его так, чтобы прилетело мне в лицо.

Это что, аниме? Зачем о таком говорить?

В одно мгновение она оказывается с соперницей и замахивается копьëм. Та исчезает — за спину! — и Андайн приседает, призывая ещё одно.

Она поднимает голову: остриë летит прямо в глаз. Магия оказывается быстрее разума, но в почве появились трещины. А на доспехах соперницы — царапины.

— Тебе стоило целиться в шею.

На языке вертится «не хочу», но она не отвечает. Другая Андайн-то хочет, а потому она сама вертит копьë вокруг себя, ожидая подножки. Ей не дадут просто так подняться: и, как неожиданно! — в тот же миг звенит броня. И она понимает тут же: сейчас сзади прилетит копьё.

Она призывает щит, но спереди в самый живот прилетает удар. Андайн падает… Но боли нет. Боли совсем, совсем нет. Даже когда нога оказывается проткнута копьëм насквозь.

— Ты прекрасный воин, Андайн, — слышится чëткий голос. — Так похожа на меня… Так легко читаешь… Только ты слабее.

Хочется плюнуть ей под ноги.

— О, я знаю, знаю, как сделать тебя сильнее. Монстры черпают силу из чувств. Только мы — в ненависти. А вы — в какой-то ерунде.

— Никакой ты не монстр, — шипит Андайн.

Та лишь смеётся.

— Верно. Я — чудовище. И потому так сильна. Хочешь, подскажу, как её получить? Мы ведь, как-никак, одно целое. Пусть и из разных миров.

— Мне такая сила не нужна.

Она улыбается.

— Может, мне стоит убить твоих Папса и Альфис?

…Андайн уже не думает, когда отправляет последнее копьë. Но оно ломается в руках той, другой, Андайн.

— Как мило.

Она ломает его, сжав в руках. И улыбается.

Андайн не отвечает тем же, даже когда слышится лязг копий, выросших из-под земли. Атака, которой она научилась у Папса.

Потом — вздох. И падение. Не улыбается она и когда наставляет копьë в распахнутый глаз. И тогда там впервые мелькает настоящее чувство. Страх.

Жаль только, что лишь на мгновение.

— Грязный трюк… — говорит она. — Ты умеешь их делать и без меня.

Хочется сказать, чтобы она не называла его приëм грязным, но своих секретов лучше не раскрывать. А ей — особенно. Интересно, а она со своим Папсом как обращается? Ему можно лишь посочувствовать.

— Это лучше, чем угрожать. Сгинь. И никогда больше не попадайся мне на глаз.

Она усмехается снова.

— Это мы ещё посмотрим.

…никогда ещё постель не казалась такой мягкой и тëплой. Андайн в этом мире одна: и у неё нет этой страшной улыбки. И раны никакой нет на ноге, и страшного шрама во всë лицо. Та, кого она увидела во сне — эта самозванка с её телом, лицом и копьëм — это не Андайн. Это даже не «плохая» её сторона (тем более, что сторон никаких и нет вовсе).

Это… Это просто нечто, что случайно придумалось во сне.

Но она не исчезает, даже когда Андайн берёт телефон и пишет Альфис самое доброе и светлое письмо, какое только может придумать. Она ещё спит, и мысль о том, что, возможно, утро Альфис в командировке станет лучше, греет Андайн душу. Пишет она и Папсу (он наверняка увидит раньше), благодаря за тренировки. За настоящие тренировки, которые начались после падения Барьера.

Но не стирает из памяти искажëнное страшное лицо.

— Погано.

Кажется, в эту ночь она уже не уснëт. А раз так, то пора на тренировку. Чтобы подтвердить: ей такая сила не нужна. Она вырастит её сама, из собственной души. Из желания защищать и любить. Того, что ей никогда не понять. И того, что всегда было ясно настоящей Андайн.