Задержав дыхание, Алексей поднялся по лестнице, вышел в обеденный зал и сразу же пожалел об этом. Перевёрнутые столы, куски протухшей еды на полу и люди. Одного взгляда на раздувшееся лицо какого-то господина Алексею хватило, чтобы броситься бежать к дверям. Буквально навалившись на тяжёлую дубовую створку, Алексей первым выскочил на улицу, так и не выпустив гитары из судорожно сжатых пальцев. Прислонившись спиной к каменному простенку, он пытался унять бунтующий желудок, когда рядом появился Михаил.
— Алексей, в машину! — рявкнул Оболенский, хватая его за предплечье.
— Назад! — тут же добавил Голицын, занимая переднее сиденье.
Остальные посетители бильярдной тоже не горели желанием оставаться возле ресторана. Но настойчивые просьбы подвезти Михаил проигнорировал, молча вырулив на середину проезжей части.
— Почему мы никого не взяли? — спросил Алексей, обернувшись на растекающуюся в разные стороны толпу.
— Машин вокруг много, — ответил Оболенский. — Не все они пострадали. Какая-нибудь да окажется на ходу. А нам некогда с ними возиться.
— Ты в Константиновский сейчас, Миш? — повернулся к Оболенскому Дмитрий.
— Да, но сначала я довезу тебя до дома, — кивнул Михаил.
Обняв фигуристый стан гитары, будто прячась за ней от всего мира, Алексей уставился в окно. На улице вечерело. Ещё было не темно, но сумерки вместе с серым туманом уже опускались на город, укрывая собой разбитые машины и мёртвые тела. Где-то вдалеке горел пожар, и столб чёрного дыма был виден над крышами зданий. В некоторых окнах горел свет, но от этого Алексею становилось ещё страшнее, потому что он прекрасно понимал, что его не включили, его — не выключили.
Судорожно сглотнув, Алексей попытался отвернуться от мёртвых улиц, но не получалось. Глаза сами цепляли, а мозг с фотографической чёткостью фиксировал то светлое платье лежащей на тротуаре женщины, то детскую коляску, то мёртвую собаку рядом с таким же мёртвым хозяином.
— Апокалипсис, блядь, — тихо прошептал Алексей.
Он даже не заметил, что выругался матом, хотя раньше подобные выражения позволял себе только мысленно. Хотелось заскулить, забиться в угол. Хотелось, чтобы это всё оказалось бредом или фантазией. На крайний случай просто чтобы проклятый мозг всё забыл. Но он лишь крепче прижал к себе гитару, обнимая её, словно дорогую подругу.
— Да чтоб тебя! — вдруг выругался Михаил, выворачивая руль так, что Алексей повалился на сиденье, и в эту минуту за стеклом автомобиля полыхнуло радужное сияние.
— Уходи на Знаменскую, там я его достану! — выкрикнул Голицын.
Сияние вспыхнуло снова.
— Прицельно бьют, гады! Уже поняли, что машина с защитой. Теперь без перерыва долбить будут, пока не пробьют.
— Пять-шесть попаданий ещё выдержим, но не больше, — сквозь зубы процедил Михаил, и только сейчас Алексей осознал, что по ним стреляют.
Вспомнив фильмы про ментов, Алексей не стал подниматься, а скатился на пол между двух сидений.
— Подпусти его метров на десять. У меня громовые есть, я его сниму сейчас.
— Куда полез, Голицын?! — выругался Михаил.
— У него время перезарядки десять секунд. Я успею.
Лёжа на полу, Алексей видел, как сразу после очередной вспышки Голицын опустил стекло и уверенным плавным движением высунулся по пояс, сев на край двери. Раздался выстрел, ещё один, и тут же ликующий возглас:
— Есть!
Но вернуться в салон Дмитрий не успел. Михаил снова вывернул руль, практически разворачиваясь на месте, и в этот момент Голицын, не удержавшись, просто выпал из окна. Михаил резко затормозил и выскочил из машины, оставив дверь открытой. Позади раздался грохот, будто железный контейнер кто-то уронил с высоты. Алексей уже собрался было подняться, чтобы посмотреть, что происходит, но тут громыхнуло снова, только уже с куда большей силой, и взрывной волной машину столкнуло в реку.
При падении Алексей больно стукнулся головой и тут же едва не захлебнулся в хлынувшей в салон воде. Он не помнил, как выбрался. Мозг просто отказал, отдав тело на волю инстинктам. Вынырнул Алексей недалеко от берега, но забраться на него не получалось. Слишком высоко была от воды каменная набережная.
Плавал Алексей плохо. В бассейне ещё мог доплыть от края до края, но не больше. Поэтому, увидев в воде проплывающий предмет, он невольно уцепился за него. Точнее за неё. Деревянная полая гитара оказалась ничем не хуже плавательного круга, если только держать её струнами вниз, чтобы вода не вытесняла воздух изнутри. В воде было холодно. Болела ушибленная спина, а из рассечённой брови текла кровь. Алексей тщетно высматривал хоть какие-нибудь ступени, чтобы можно было выбраться на берег, а течение уносило его всё дальше.
***
— Везучий ты, Оболенский, — нервно усмехнулся Дмитрий, затаскивая тело друга в сторожку дворника. — Поймать на грудь молнию и выжить. И чего тот пилот сразу не умер? Теперь будет у тебя орёл двуглавый на груди выжжен. Спас тебя твой нагрудный знак, хоть и расплавился. Чего делать теперь с тобой будем, а?
На вопрос друга Михаил не ответил, даже не слышал его. Он сидел на земле и невидящими глазами смотрел перед собой. Только дрожь, что время от времени заставляла его тело биться в конвульсии, говорила о том, что он всё ещё жив.
— У тебя ведь военный эфирник, да, Миша? — снова в пустоту спросил Голицын. — Твое начальство же не сильно разозлится, если я немного в нём покопаюсь, раз Боженька даром не обделил?
Наклонившись к Оболенскому, Голицын вынул из его уха небольшое, похожее на таблетку, устройство. И, зажав его между пальцами, принялся гипнотизировать взглядом. Со стороны казалось, что Голицын не делал ничего, но любой мастер Эфира почувствовал бы, как вокруг устройства скручивается сила, стремясь проникнуть туда, куда её не пускала защита.
Голицын провозился около часа, время от времени проверяя состояние друга. Но Оболенский в себя так и не пришел, хотя и умирать не думал. На улице уже совсем стемнело, когда его дар наконец нашел лазейку. Засунув эфирник себе в ухо, Голицын тихо сказал:
— Доброй ночи, Олег Николаевич. Это Дмитрий Голицын.
«Голицын? Откуда у тебя мой канал?»
— Я эфирник Оболенского немного сломал. А из всех имеющихся в нём каналов только ваш не сулит в дальнейшем проблем. Не генерал-майора же мне беспокоить.
«Что с Мишей, Голицын?»
— Молнию грудью поймал. Жив, но в себя не приходит.
«А Шувалов?»
— Не знаю, Олег Николаевич. Он с машиной в Лиговский упал. В Петрограде бои идут и техника немецкая летает. Заберите нас с Мишей, Олег Николаевич. Мы в дворницкой недалеко от Знаменской церкви. Я уже не встану, Олег Николаевич, может, хоть Миша выживет.
«А с тобой что, Голицын?»
— Патроны сдетонировали. Морозилка. Я ног уже до колен не чувствую. Часов через пять до сердца доберётся и…
«Ясно. Жди. Эфирник не выключай, понял?»
Дмитрий Голицын сидел на полу и, закатав штанину, рассматривал собственную ногу. На первый взгляд, она выглядела обычно, но если пощупать рукой, то сразу чувствовалось, что кожа слишком жесткая, а мышцы внутри похожи на камень. Что, в общем-то, так и было. Процесс был не быстрым и от этого ещё более жутким. Голицыну предстояло несколько часов наблюдать, как его тело превращается в статую.
— Надо же было именно ей рвануть от разряда двигателя! — процедил Голицын, руками перекладывая непослушные ноги.
После звонка князю Воронцову к Голицыну пришла мысль о том, что их вытащат раньше, чем плетение доберётся до сердца. Хотя особой надежды он не питал, но и в отчаяние старался не впадать. На улице то и дело раздавались крики и голоса. По далёким репликам было понятно, что командир пытается призвать к порядку своих разошедшихся подчинённых, но не слишком в этом преуспевает.
«Не военные, — подумал Голицын. — Гражданские из какого-нибудь сбродного отряда. Да и командир тоже. Кто ж отдаёт приказы вопросительным тоном? И откуда только повылезли?»
Тем временем отряд определился с целью и направился к лавке, чтобы обеспечить народную армию необходимыми продуктами. По факту — грабить бесхозное, потому что её владелец наверняка мёртв. В этот момент Голицын даже порадовался, что первой ему попалась именно дворницкая. Сюда не сунутся — тут кроме метлы и лопаты поживиться нечем. Но на всякий случай он ещё раз проверил заряды в пистолете, убрал обычные патроны и заменил их на те, что наполнены плетениями. Чего уж экономить? Если кто полезет, то он будет драться до последнего, как и положено офицеру и дворянину.
Ожидание затягивалось. Окаменение поднялось уже до бедра, а Михаил так и не пришел в себя. Ещё раз связаться с Воронцовым он не пытался. Зачем? Если он собирается их вытащить, то сейчас делает для этого всё возможное. О происходящем в Петрограде Голицын мог только догадываться. В ночной тишине были прекрасно слышны далёкие разрывы снарядов, редкие перестрелки, гвалт толпы и свист немецких «Стрейфенов» — небольших трёхместных летающих машин, вроде той, что он сегодня сбил.
«Голицын! — пришедший на эфирник вызов заставил его вздрогнуть. — Ты ещё живой?»
— Живой, Олег Николаевич.
«На Знаменской моя личная авиетка села. Пусти волну, чтобы вас нашли».
Облегчённо улыбнувшись, Дмитрий тронул эфир, и уже через десять минут его окликнули с улицы.
— Дмитрий Александрович, не нужно стрелять, нас послали за вами.
— Мы внутри, — ответил Голицын, убирая пистолет. — С чего решили, что я стрелять буду?
— Олег Николаевич точно бы стал, — хмыкнул один из дружинников и, обернувшись к своим, добавил: — Носилки давайте!
Михаила первого погрузили на парящую платформу и вынесли из дворницкой. Дмитрий забрался сам, хоть и с помощью дюжего десятника. Белые ночи позволили им обойтись без фонарей, так что двигалась дружина быстро, но при этом внимательно отслеживая все направления, как при военном отступлении. Авиетка князя Воронцова приземлилась прямо на дорогу. Михаила и Дмитрия спешно погрузили внутрь, и она тут же стала набирать высоту.
— Не беспокойтесь, Дмитрий Александрович, князь нашел вам Каменщика, так что через пару недель встанете на свои ноги, — ободряюще кивнул ему десятник, пытаясь поудобнее устроиться на полу не предназначенной для такого количества пассажиров авиетки.
***
— Олег, есть что по Алексею? — поджав губы, спросил Сергей Максимович.
— Ищем. Водники просмотрели Лиговский. Машина там, дверь открыта и тела нет. Так что, скорее всего, Алексей выжил. Только на берег выбраться там проблема. Я отправил часть дружины искать его ниже по течению.
— Олег, ты же сам понимаешь, что творится в Петрограде. Горы трупов, мародёры и стаи разбойников, что именуют себя народными дружинами! Вот скажи мне, откуда они взялись и где пережидали Аврору? Это ведь не горожане. В их действиях хорошо видна чья-то установка. И среди всего этого оказался Алексей. Без денег, без документов и, самое главное, без понимания происходящего!
— Сергей, мои люди делают всё возможное! Но они, хоть и хорошо оснащены, но всего лишь дружинники. Не армия, не жандармы и уж тем более не рынды. Не могу я отправить на поиск Алексея государевых людей! У Алексея даже эфирника нет, чтобы можно было отследить по каналу. И дар его неизвестен, чтобы провести поиск по отклику родича.
— Я знаю, — вдруг тихо сказал Шувалов. — Пойми, Олег, несмотря на фамилию и отчество, воспитывала меня мать. Воспитывала в служении роду Шуваловых. Несмотря на прожитые годы, это служение так и не ушло у меня из сердца. А сейчас я чувствую, что у меня опускаются руки. Я же род хотел спасти, и всё напрасно. Неужели на Алексее совсем ничего нет, по чему его отследить можно?
— Это надо у Миши спросить. Они же Аврору вместе пережидали. Может, отдал он Алексею что-то своё…
— Ну так спроси, Олег! — почти взмолился Сергей Шувалов.
— Сам спросишь. Их ночью привезли. Пойдём, они здесь, на попечении дворцового лейб-медика.
Больничные покои Константиновского замка не были большими. Они предназначались для лечения лишь бытовых травм: ушибов, вывихов, головных болей и прочих мелких жалоб. Поэтому и палат как таковых тут не было. Лишь приёмная лейб-медика, комната персонала и ещё одна — для пациентов. Константиновский лейб-медик, хоть и имел высшую квалификацию, специализировался больше на душевном здоровье, чем на физическом.
Но сейчас больничным покоям пришлось принимать у себя настоящих пациентов. Одарённые доктора закончили свою работу ещё ночью, пациенты даже успели поспать, но были разбужены для утренних процедур. Михаил и Дмитрий, лёжа каждый в своей кровати, обсуждали день прошедший, когда в единственную палату вошли князь Воронцов и Сергей Шувалов.
— Как самочувствие, господа? — с порога спросил Воронцов.
— Мне уже лучше, Олег Николаевич. Не понимаю, почему мне не разрешают подниматься с кровати?
— Медику лучше видно, Миша, — заявил Воронцов и перевёл взгляд на Голицына. — А ваше состояние как, Дмитрий Александрович?
— Вашими молитвами и старанием Каменщика! Ноги ещё атрофированы, но кровоток уже возобновлён. Даст Бог, и правда на свои двои встану.
— Поправляйтесь, господин Голицын. Российской империи нужны такие! — благосклонно кивнул Воронцов и снова повернулся к Оболенскому. — Миша, расскажи, что произошло после того, как вы ушли из «Палкина»?
— Мы к имению Голицыных двигались, когда нам на хвост «Стрейфен» сел. Он даже не идентифицировал — сразу палить начал. Мы на Знаменскую ушли, и там Дима его снял.
— В смысле «снял»? — переспросил Шувалов.
— Громовыми из пистолета, — после паузы пояснил Оболенский. — Это же Голицын! Он и в трезвом виде способен на безумие. А уж когда пьяный, с ножом на броневик кинется. А в «Палкине» он две бутылки вина в одиночку выпил. Да там все пили, потому что есть было нечего. Но тогда… Я машину из-под осколков увести пытался, а Дима в этот момент из окна выпал. Остановился я, чтобы ему помочь, подошел, а тут пилот «Стрейфена» молнию кинул. После этого не помню больше ничего.
— А чего там помнить? — хмыкнул со своей кровати Голицын. — От молнии двигатель сдетонировал, и «Стрейфен» рванул. Я тебя успел прикрыть армейским щитом от взрывной волны, но молния тебя раньше достала. Повезло тебе, что нагрудный знак был, — именно в него она и ударила. А вот я не послушал Алексея. Глядишь, если бы действительно раздал патроны, так и не рванула бы заморозка.
— А причём тут Алексей? — зацепился за имя Сергей Шувалов.
— Да он ещё в «Палкине» песню занятную спел. Дословно не вспомню, но что-то вроде: наденьте ордена, Оболенский, раздайте патроны, Голицын. Я тогда ещё посмеялся, что Миша не корнет, а получилось, что и в этом угадал Алексей. Но песня у него была красивая. А голос — особенно. Так пел, что аж Эфир звенел вокруг!
— Что! — Воронцов буквально подскочил на стуле. — Дмитрий Александрович, уточните ещё раз. Эфир звенел? И после этого Миша надел нагрудный знак без формы, и он спас ему жизнь?!
— Ну да… Говорю же, только я патроны не раздал. И вот, поплатился…
— Ясно… Сергей Максимович, идёмте со мной! — распорядился Воронцов и быстрым шагом вышел из палаты.
— Олег, в чём дело? — нахмурился Шувалов, остановившись в коридоре. — Ты так и не спросил то, за чем мы пришли! Мы не узнали, есть ли у Алексея артефакты, по которым его можно найти!
— Мы узнали больше! — заявил Воронцов. — Сергей, Голицын — Эфирник. И раз он сказал, что Эфир звенел, значит, так и было!
— И что это означает?
— То, Серёжа, что я знаю, какой Дар у Алексея. Их только так и вычисляют. В момент Вести Эфир звенит, переделывая реальность. Сергей, Алексей Шувалов — Горевестник!