Рындов двор принял Алексея совсем не так, как он себе представлял. Штабс капитан, с двумя перекрещенными на груди золотыми цепями — отличительным знаком личной императорской охраны, долго изучал приказ, то и дело поднимая взгляд на них с Михаилом. Затем бросил его на стол, откинулся на спинку кресла и процедил:

— С каких это пор личная охрана стала «потешными войсками»? У меня люди годами!.. — схватил он в кулак бумагу и потряс перед лицом. — Годами вот этих назначений выслуживают! А мне присылают двух фаворитов, чьи покровители решили, что золотые цепи им будут к лицу! Да ещё и с такими инструкциями! Так вот, я вас предупреждаю, Константиновский дворец отсюда далеко. А теперь — пошли вон! Получите форму и чтобы завтра на построение!

Комнаты им дали отдельные. Как понял Алексей — в личной охране императора состоят только родовитые дворяне и им не по статусу жить в казарме. До апартаментов Константиновского им было далеко, но на хорошую квартиру-студию вполне тянуло.

— Миш, чего это штабс так взбесился? — спросил Алексей, распаковывая вещи.

— Так он, вроде, все претензии озвучил, — невесело хмыкнул Оболенский. — Меня с моим послужным списком и близко бы сюда не допустили, а уж тебя, да без присяги…

— Но это не повод на нас так орать.

— Поверь, на нас ещё не орали. Так, высказали недовольство.

— Ты знал, что так будет? — прищурился Алексей.

— Предполагал.

— Выходит, я тебе медвежью услугу оказал этим назначением?

Оболенский только пожал плечами и не стал озвучивать вслух беду всех Разумников. Дело в том, что любой дар откладывает на человека свой отпечаток. Так, Воздушники — ветрены и непостоянны. Водники — приспособленцы, Огневики — вспыльчивы и агрессивны, а Разумникам достаточно лишь раз увидеть свою «звезду», чтобы поймать запечатление. Не глазами увидеть — даром. Один раз коснуться той самой души, чтобы прилипнуть к ней навсегда.

Беда в том, что «звезда» не всегда отвечает взаимностью, а бывает, что и состоит в отношениях с кем-то другим. Жить с этим можно, но быть счастливым уже не получится. Хороший пример тому Олег Воронцов и Сергей Шувалов. Двадцать лет княжич жил с мыслью, что не нужен своей «звезде». Учился, строил карьеру, но никого в свою жизнь так и не пустил больше.

Вот и Оболенский попался в ловушку. Не день или два назад, а при первой встрече. Ещё в имении Шуваловых, когда только прощупал стоящего перед ним человека. Как же он взбесился тогда! Даже специально подставил с отказом признать подмену. Раздражался, глядя на отсутствие манер, злился на тихую невнятную речь и бесхарактерность. И только под Авророй принял, лишь на секунду представив себе, что потеряет Алексея. Вот только вслух озвучивать он это не спешил, не желая становиться игрушкой в чужих руках. Отказ — это не смертельно, гораздо страшнее то, на что «звёзды» толкают Разумников.

Достаточно вспомнить Николая Константиновича Романова и его «звезду» Фанни Лир — танцовщицу и даму лёгкого поведения. Она даже не скрывала своей корысти, напрямую заявив, что если Нико хочет её любить, то пусть платит. И не чем-нибудь, а золотом и бриллиантами. За четыре года он спустил на неё всё своё состояние, а когда закончились деньги — принялся за воровство.

Во дворце и раньше замечали пропажу драгоценностей. Сначала у императрицы Марии Фёдоровны после вечерних семейных посиделок пропали драгоценности, потом супруга великого князя Константина не могла понять, куда сунула изумрудные серьги, а после и великая княжна Ольга Константиновна долго не могла найти своё чудное жемчужное ожерелье. Но всё на прислугу грешили, пока однажды утром Александра Иосифовна не обнаружила в мраморном дворце пропажу трёх бриллиантов из оклада иконы, которой император благословил её брак.

Уже через сутки император поручил раскрыть дело лучшим сыщикам империи. И те довольно быстро выяснили, что камни в ломбард принёс личный адъютант Николая Константиновича. На великого князя никто и не подумал в тот момент. Но когда трое Разумников независимо друг от друга признали, что адъютант говорит правду о том, что лишь отнёс в ломбард камни, переданные ему великим князем Николаем Константиновичем, император Александр II дал разрешение на допрос. Сама эта неприглядная история стала пятном на семье Романовых, и учебным пособием для всех Разумников.

«Никакого раскаяния, никакого сознания, кроме, когда уже отрицание невозможно, и то пришлось вытаскивать жилу за жилой. Ожесточение и ни одной слезы. Заклинали всем, что у него осталось святым, облегчить предстоящую ему участь чистосердечным раскаянием и сознанием! Ничего не помогло… — грустно усмехнулся Олег Николаевич, рассказывая Михаилу эту историю. — Теперь понимаешь, Миша, почему между «звездой» и долгом мы всегда должны выбрать долг, как бы больно от этого ни было? Просто помни об этом, когда однажды и ты встанешь перед этой дилеммой».

— О чём задумался Миш?

— О долге, — честно ответил Оболенский.

А на следующее утро для Алексея начался настоящий ад. Дело было даже не в распорядке дня, который был расписан с шести утра и до десяти вечера. Дело было в отношении. Штабс капитан, лично курировавший их обучение, иначе как «выскочками» их не называл. А вслед за командиром, это обращение переняли и другие рынды. Гитара хоть и осталась при Алексее, но с момента появления на рындовом дворе он ни разу не брал её в руки. Просто не хотел.

— Лучше бы я у Краснова остался, — как-то вечером признался Алексей. — Там хоть отношение человеческое было. А тут?

— Алексей, скажи, ты после обряда с кем общался? Перечисли.

— С тобой, Голицыным, Сергеем Максимовичем, Воронцовым. У казаков…

— Казачье войско считай всех за одного, — перебил его Оболенский. — Ещё кто?

— С Георгием за завтраком.

— И всё, правильно? Так вот, Сергей Максимович тебе слова против не скажет — ты для него глава рода. У Олега Николаевича свой резон. С атаманом Красновым тебе повезло. Он — Зрячий, и его авторитет в войске незыблем. А теперь вспомни, как на тебя отреагировал Голицын? Алексей, это в Константиновском знали кто ты, и никому не хотелось получить от тебя Весть смертную. Вот и относились к тебе соответственно.

— Как к обезьяне с гранатой? — прищурился Алексей.

Оболенский только посмотрел укоризненно и продолжил:

— А здесь мы для всех выглядим именно так, как обрисовал штабс-капитан. Один провинциальный дворянчик, не нюхавший пороху, а другой — лишенный титула скандалист с испорченной репутацией. И обоих ставят на самый высокий уровень, подвинув при этом более достойных кандидатов. Поверь, я даже знать не хочу, что про нас за глаза говорят. Потому что если узнаю, мне придётся на дуэль вызывать сплетника.

— И тебя всё это устраивает? — прищурился Алексей.

— У меня приказ, и у тебя — тоже. Ты сам написал прошение о выслуге титула, а службу не выбирают. И командиров тоже.

— Да, это верно, — тихо вздохнул Алексей. — Выбора у меня нет. Теоретически, он есть, конечно. Я могу, например, разругаться со штабсом и демонстративно снять форму. И ничего он мне не сделает, только пинком за ворота выставит. Могу даже улететь в имение и начать там тихую провинциальную жизнь. Только если я пойду на принцип — на принцип пойдут и другие. Моё прошение будет аннулировано, а Сергей Максимович упрётся в поиски выжившего брата Павла. Который, кстати, и станет законным наследником Шуваловых.

— Какого брата? — удивился Михаил.

— А, ты ж не знаешь… Есть предположение, что при нападении на амурское имение выжил один из близнецов. Я всё это время об этом думал, Миша. То есть, я сначала немного выпал в осадок от размера наследства, а потом уже о родственниках вспомнил. Понимаешь, не бывает так, чтобы такие деньги просто так взяли и кому-то отдали. Это меня и останавливает. Дадут рубль, а спросят на тысячу. Поэтому я и не хочу туда лезть, пока меня официально наследником не признают. И с поисками выжившего торопиться не хочу. Четыре года ведь прошло, не четыре недели. Да и как тут о «проклятии старшего сына» не вспомнить? Не оно ли погубило Павла? Не зря же мне Олег Николаевич в первый же день рассказал про него.

Распахнув окно, Алексей сел несколько минут смотрел в ночное небо, а затем, впервые за последнюю неделю, потянулся к гитаре.

— Лёш, может не стоит? — с тревогой спросил Михаил.

— Да ладно, немного позитива в нашей ситуации не помешают, — улыбнулся он и тронул струны.

Улыбаемся и машем

Машем вашим, машем нашим!

Машем, машем, ждём оваций

Это лучший в мире выход из подобных ситуаций

***

Последние две недели Алексей разрывался между службой, делами рода и тонкостями этикета. Сергей Максимович, хоть и не самолично, а по эфирнику, потихоньку начал вводить Алексея в курс семейных дел. Договоры, соглашения, споры, продукция, заказы, поставки... От всего этого у Алексея шла кругом голова. В какой-то момент он даже не выдержал:

— Сергей Максимович, ведь это всё прекрасно работает и без меня.

— Работает, — согласился управляющий. — Но ваше одобрение обязательно. Вы можете полностью полагаться на мои решения, но подтвердить их должны. Потому что одно дело, если я отдам распоряжение от вашего имени и совсем другое — если от своего.

Как только прерывалась связь, за Алексея тут же брался Оболенский. Как обратиться к тому или иному человеку, что считать оскорблением, а что можно простить, как неудачную шутку. Этикет в одежде: в каком случае можно встретить гостей в халате, а когда следует быть при полном параде. Рода, гербы, подгербные, кровники, клятвенники... Кто все это такие и чем отличаются друг от друга. Алексей слушал Оболенского до тех пор, пока в его голове светлейший князь Воронцов, голосом Сергея Максимовича не начинал требовать подписания контракта на пошив перчаток для приёма дружины в Александринском театре. Вот тогда Алексей просил пощады, потому что просто не мог больше воспринимать информацию.

С той первой ночи в Константиновском дворце Михаил теперь часто оставался у Алексея. И он был благодарен Оболенскому за его инициативность. Неопытный в отношениях, Алексей просто стеснялся, а ещё никак не мог поверить, что интересен Оболенскому сам по себе, а не просто как объект охраны. Ну а что: Михаил ведь сам сказал, что эти обязанности с него никто не снимал. Поэтому и не торопился заводить с Мишей откровенный разговор, каждый раз уговаривая себя сделать это позже. Просто ему было страшно услышать в ответ спокойное и равнодушное: "Но ведь нам и так хорошо. Зачем усложнять?".

Кабинет штабс-капитана был полон. Кроме Оболенского и Шувалова ещё два десятка рынд стояли на вытяжку в ожидании того, когда командир соизволит объяснить им цель неожиданного вызова. Но штабс-капитан не спешил. Как успел заметить Алексей, тот вообще любил проверять выдержку своих подчинённых длительным ожиданием. Поначалу Шувалов решил, что это им с Оболенским штабс так выказывает своё презрение, но нет, ждать он заставлял практически всех.

Вот и сейчас он не обращал внимание на рынд, которых самолично вызвал к себе в кабинет десять минут назад. Исподтишка оглядев собравшихся, Алексей заметил, что никто не проявляет нетерпения или нервозности. Привычная поза: ноги вместе, руки по швам, плечи расправлены. Казалось, рынды могут так простоять целую вечность. Никто не вертел головой, не переминался с ноги на ногу, и Алексей мужественно следовал их примеру, не желая нарваться на очередное неудовольствие начальства.

— Завтра состоится погребение императора Николая, — оторвался наконец от своих бумаг штабс капитан. — Нам поручена охрана Петропавловского собора. Тело привезут в полдень, но на караул вы встанете с утра. Главный вход, коридоры, усыпальница. Схема расстановки утверждена! — на последнем предложении штабс-капитан почему-то скривился. — Оболенский, какой дар?

— Разумник, подмастерье, — чётко ответил Михаил.

— Хм, лучше бы тебя на вход, а не в усыпальницу… Ну да ладно. Шувалов?

— Я! — сделал шаг вперёд Алексей.

— Вижу, что ты! — фыркнул штабс капитан. — Дар какой?

— Бездарный, — вздохнул Алексей.

— Провидец, — одновременно с Шуваловым вдруг сказал Михаил.

От неожиданности Алексей даже повернулся к Оболенскому. Этот момент они никак не оговаривали ни с Михаилом, ни с Олегом Николаевичем. Алексею просто посоветовали не говорить о своём даре, вот он и решил представляться бездарным. Потому что придумывать что было просто глупо. И вот неожиданная фраза Оболенского…

— Тааак, — процедил штабс капитан, переводя взгляд с одного на другого. — Интересно… Ну и кто из вас мне врёт?

— Никто, Ваше Высокоблагородие! — поспешил оправдаться Алексей. — Просто мой дар… Он такой зыбкий и только дважды себя проявлял. Вот я и привык считать себя бездарным.

— Считать?.. — процедил штабс капитан. — А учиться, Шувалов, вы не пробовали?! Пособие Тилинга, техника Архипова, практики Немировского? Или это выше ваших умственных способностей?

— Виноват, Ваше высокоблагородие! — потупился Алексей.

Буквально уже на второй день пребывания на рындовом дворе он понял, что любая попытка оправдаться или что-то объяснить всегда заканчивается ещё большей взбучкой. Так что очень быстро эта фраза стала универсальным ответом на все претензии.

— За какие грехи мне вас только прислали?! — выплюнул штабс капитан. — Вы двое — на карауле в усыпальнице. Хотя лично я бы засунул вас в самый дальний коридор, чтобы не позориться! Но ваши благодетели возжелали вас видеть на самом почётном месте. И я вас предупреждаю: если опозорите мне двор… Позволите себе хоть один лишний вздох, переглядки или будете топтаться, как курицы — пожалеете, что вообще на свет появились! Ясно?!

— Так точно, Ваше высокоблагородие! — хором ответили Шувалов и Оболенский.

Штабс капитан ещё минуту буравил их взглядом, а затем повернулся к остальным.

— Итак, расстановка следующая…

***

— Миш, а чего так долго-то тянули с похоронами? Уже больше месяца прошло? — спросил Алексей, когда они вернулись в комнаты.

— Ничего удивительного, — пожал плечами Михаил. — Императора не стали бы хоронить во время смуты. Это же не просто обряд — это целый ритуал. Императора обязательно хоронит новый император. Только после этой церемонии новая власть признаётся законной. Это преемственность, традиции и показатель для общества.

— А ничего, что тело уже не в самом лучшем виде?

— Ошибаешься, Лёш, — хмыкнул Михаил. — Императоров всегда подвергают «заморозке». Так что выглядеть он будет так, будто почил час назад.

— Значит завтра мы целый день в Петропавловском соборе? — уточнил Алексей.

— Полдня. И сдаётся мне, менять нас не будут, в отличие от других постов.

— Это против правил, — возмутился Алексей. — Согласно уставу караул меняют каждый час!

— Ты штабс капитана слышал? Наши посты были утверждены не им, а спущены сверху. Я так полагаю, что Илья Саввич решил, что все обязаны понимать его с полуслова. Думаю, он имел ввиду, что мы должны стоять в карауле на панихиде, а до этого момента штабс капитан должен был распределить смену сам. Да вот только беда: мы у командира как бельмо на глазу. И он выполнит приказ дословно. Раз указана именно наша пара и нет указаний о сменных, значит стоять нам там безвылазно. Так что советую приготовиться к худшему.

— А если в туалет понадобится?

— Забудь об этом. И о том, чтобы расслабляться утром. Поверь, за помещением будут наблюдать, даже если мы этого не будем видеть. И любая наша оплошность тут же будет известна командиру.

Утренний подъем был как обычно в шесть. Глянув на себя в зеркало, Алексей невольно улыбнулся. Ему действительно шла парадная форма. Белый и золотой оттеняли смуглую кожу. Эполеты и цепи крест накрест на груди делали образ более торжественным. Что-то было в этом волнующее. Будоражащее чувства, запрятанные глубоко в душе.

После завтрака всех погрузили на машины, доставили в собор и расставили по местам. Усыпальница представляла собой большую комнату, отделанную сусальным золотом. Большие окна, образы святых на стенах, мрамор пола и саркофаги с именами почивших царей. Но Алексею с Михаилом выпало стоять на посту возле пустого пока возвышения, напоминающего прямоугольную тумбу. То место, куда будет водружен гроб с телом императора Николая ll.

Девять утра, а панихида только в полдень, но караул уже стоит. В глубине души Алексей надеялся, что слова Михаила всего лишь перестраховка. Что их сменят, как полагается, а не станут мариновать полдня. Время тянулось медленно. Хуже всего было то, что Алексей никак не мог определить сколько они уже тут: полчаса или полтора? Единственным его ориентиром была тень от оконной рамы, что медленно ползла по полу.

Тишина и одиночество — вот что было их спутниками. Михаил застыл как вкопанный: ни жеста, ни движения. В какой-то момент на Алексея навалилось отчаянье и злость. Захотелось плюнуть на всё размять шею и пройтись по пустой комнате. Присесть хоть на пол, и дать отдых гудящим ногам. Он почти решился на это, но его остановила собственная совесть.

Он уже однажды подставил Михаила с этим назначением. Если бы не его «хочу», был бы Оболенский сейчас в Константиновском. В привычной обстановке, рядом с друзьями. А получилось так, что всего одна его фраза перекроила человеку жизнь. И теперь, если даже протокол нарушит он, Алексей, прилетит обоим и Михаилу в том числе. Ни за что, точнее за слабость напарника. И Алексей задавил в себе этот мелочный порыв.

Он стоял и смотрел как ползёт тень. В голове проклиная и расчленяя всё руководство. Даже представил себе, как нажалуется Олегу Николаевичу, и тот сначала устроит выволочку генерал-майору, а от того уже прилетит штабсу. Алексей рисовал себе картины одна кровожаднее другой. Вплоть до разжалования и снятия погон. Но в какой-то момент он понял, что это не выход. Их и так называют «выскочками». Штабс, конечно, огребёт пиздюлей, но вот положение Алексея и Михаила это только ухудшит. Опыт общения с казаками твердил, что после такого им не жить в рындах. Нет, он выстоит и не будет жаловаться. Он поступит совсем по другому…

Шум в коридоре заставил Алексея подобраться. И вот двери, наконец, распахнулись и в усыпальницу внесли гроб. Невольно скосив глаза, Алексей про себя отметил, что тело императора Николая совсем не выглядит так, будто пролежало целый месяц. Его лицо хоть и не выглядело живым, но и мёртвым тоже. Скорее, как восковая маска, застывшая навечно. Вслед за гробом вошли император Михаил, его сын Георгий, а затем семья почившего Николая ll. Супруга, дочери и сын. За ними приближённые дворяне и чиновники. Церемония началась.

К тому времени усталость Алексея дошла до стадии отупения. Хоть мозг и говорил, что на ногах они всего три часа — но эти три часа были проведены в неподвижности и неизвестности, отчего тянули на все двенадцать. Алексей не следил за действием, лишь мысленно считал минуты до окончания. Но вот из пола поднялся новый саркофаг и четверо рынд подняли с постамента гроб, чтобы опустить его на место вечного упокоения. В этот момент зазвучал гимн.

Боже, Царя храни!

Сильный, Державный,

Царствуй во славу,

Во славу нам!

Царствуй

На страх врагам,

Царь православный!

Боже, Царя, Царя храни!

Именно в этот момент Алексей почувствовал прикосновение. Чьи-то пальцы коснулись руки в перчатке и скользнули выше под манжет рукава.

— Боже, Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли!

Гордых Смирителю,

Слабых Хранителю,

Всех Утешителю —

Все ниспошли!

Во всеобщем хоре явно выделился голос Георгия. Наследника Российской империи. Того, чьи пальцы руки, заведённой за спину, сейчас крепко держали его за запястье…