Штабс капитан сидел в своем излюбленном кресле и на ускоренном режиме просматривал эфирную запись из усыпальницы.

— Надо же, а эта парочка оказалась крепче, чем я думал, — хмыкнул он себе под нос. — Хотя не идеал и есть к чему придраться.

Только когда началась церемония, штабс капитан чуть замедлил просмотр. Опытный глаз и на такой скорости выхватывал все нужные моменты. Но вдруг он чертыхнулся, перекрестил губы, будто прося прощение за ругательство, и остановил запись. Отмотал чуть назад и запустил в реальном времени.

Вот караул, а вот участники. Один из них вдруг делает шаг назад, а потом ещё один чуть в сторону. На общем фоне почти незаметно, если бы не профессиональный навык смотрящего. Тело опускают в саркофаг, но внимание штабс капитана направлено совсем не туда. Георгий Михайлович поднимает правую руку и прижимает её к груди напротив сердца, но, одновременно при этом, заводит левую за спину. В усыпальнице звучит гимн, а рука наследника касается одного из караульных. И не просто касается, а скользит под обшлаг рукава…

— Неужели… — штабс капитан остановил запись, повернул и приблизил. — А вот это уже дорого может обойтись…

Несколько секунд он гипнотизировал взглядом кадр, а потом смазал его, убирая из записи.

— Не надо это никому видеть.

На ужин Алексей шел в мрачной решимости. Пусть он тут случайный человек, пусть салага, пусть мало что понимает в государевой службе, но позволять вытирать об себя ноги он не собирался. Жаловаться — не выход. Уважения это не добавит. Наоборот, только хуже сделает. Ну и пусть будет хуже — но уже всем, а не только ему!

— Ты отдохнул? — встретил его вопросом Михаил.

— Да, спасибо тебе, — улыбнулся Алексей, пытаясь скрыть свою нервозность. — Тот артефакт сотворил чудо. Я чувствую себя так, словно целый день в кровати провалялся.

Михаил мимолётно скользнул пальцами по руке, а Алексей невольно вздрогнул. Не привык он к таким проявлениям чувств на публике. Хоть Алексей и знал, что подобные отношения здесь норма, но всё равно никак не мог избавиться от комплексов. Ему всё казалось, что вот сейчас их заклеймят чем-нибудь нехорошим. Это вызывало чувство неловкости и желание отдалиться, разорвать контакт, не дать другим повода для осуждения.

К его облегчению Михаил не стал продолжать, а отстранился. Просто сел рядом и принялся за ужин. Алексей внутренне вздохнул и испытал чувство благодарности, чтобы тут же ощутить себя подлецом. Ведь Михаил надеется на продолжение вечера, а его не будет. И вовсе не потому, что Алексею этого не хочется. Тут будут совсем другие причины.

— Разрешите обратиться, Ваше высокоблагородие! — наконец решился Алексей, наскоро покончив с ужином.

— Обращайтесь, Шувалов, — хмыкнул штабс капитан.

Алексей встал из-за стола, подошел к штабсу и без предупреждения ударил того в челюсть. Надо отдать должное, в последнюю секунду тот успел среагировать. Он попытался уклониться, от чего удар пришелся вскользь. Но всё же его силы хватило, чтобы штабс капитан потерял равновесие и упал вместе со стулом.

— А вот теперь можете отправлять меня в карцер! — зло прошипел Алексей, спокойно глядя на поднимающегося с пола командира.

Сидящие за столом рынды вскочили со своих мест. Двое ближайших блокировали Алексея с боков, но руки заламывать не спешили. Просто внимательно следили, готовые пресечь попытку сбежать или кинуться в драку.

— Я вижу, что Устав вы потрудились изучить, господин Шувалов, — хмыкнул штабс капитан, поправляя форму. — Хоть за что-то вас похвалить можно. Правда, один нюанс вы всё-таки упустили. Присяга, господин Шувалов. Вы её не давали. А это значит, что рассматривать ваш поступок я буду не с точки зрения нападения подчинённого на офицера, а как оскорбление, нанесённое мне лично.

С ехидной ухмылкой штабс капитан достал из кобуры пистолет и демонстративно положил на стол недалеко от Алексея. Ожидавший совсем не такой реакции, Алексей растеряно закрутил головой. Рынды молчали, Оболенский сверлил его взглядом и тоже молчал.

— Ну же, смелее, господин Шувалов! Или вы забыли дуэльный кодекс?

Про дуэли Алексей знал только то, что там перчатку бросали. Да ещё и стрелялись на пистолетах. Так вот зачем штабс капитан его выложил. Чтобы убедиться в исправности. Он снова покосился на оружие, стиснул зубы, достал свой и положил его рядом. Не отрывая прямого, уверенного взгляда от Алексея, штабс капитан взял пистолет Шувалова, проверил патроны и приказал:

— Освободите нам место!

Рынды тут же сдвинули столы и отступили к дальней стене, оставляя Алексея стоять прямо напротив штабс капитана.

— Берите пистолет, Шувалов! Я не стреляю в безоружных! И в упор тоже. Десять шагов назад!

Подняв пистолет с единственного, оставшегося возле них стола, Алексей послушно отступил на позицию. Штабс капитан хмыкнул и медленно, будто красуясь, поднял руку. Целился он довольно долго. Алексей успел детально изучить направленное на него дуло и даже отругать самого себя. Ведь знал же, что офицеры и дворяне очень ревностно относятся к своей чести. А он мало того, что по простому съездил в челюсть, так ещё и прилюдно. Но и паниковать не спешил, не веря до конца, что штабс может его убить.

Грохнувший выстрел заставил его вздрогнуть. Алексею показалось, что пуля просвистела в каком-то сантиметре от его щеки и звонко щелкнула за спиной, впиваясь в стену.

— Ваша очередь, Шувалов! — прищурился штабс капитан.

— Я не буду стрелять, — заявил Алексей. — Вы, Ваше высокоблагородие, не заслуживаете ни ранения, ни смерти. А то, что заслужили — уже получили!

— Вот как? — вскинул бровь штабс капитан. — Удар у вас не очень, Шувалов. Так что с завтрашнего дня ко всем прочим занятиям у вас добавится ещё и рукопашный бой. Верните моё оружие.

Он бросил на стол пистолет Алексея, убрал в кобуру свой и внимательно посмотрел на Шувалова.

— И запомните ещё кое-что… Ни один террорист не будет ждать пока вы соизволите пообедать и поспать. Если вы взяли ответственность за жизнь человека, то должны быть на ногах столько, сколько нужно. Хоть сутки, не теряя при этом бдительности. А вы после первых десяти минут на посту перестали обращать внимание на окружающую обстановку. А через полтора часа и вовсе принялись витать в облаках, видимо представляя себе в красках моё разжалование. Чтобы понять это — не надо быть Разумником. Мне достаточно было выражения вашего лица. Это караул выставляется за тем, чтобы ублажать взор гостей вашей выправкой, а при охране вам нужно будет наблюдать за всеми присутствующими, будучи в любой момент готовым пресечь покушение. И, раз уж вы взялись нести службу — делайте это хорошо.

Штабс капитан вышел из столовой и вслед за ним потянулись и остальные рынды. А к Алексею подошел Оболенский.

— Ты сумасшедший, Шувалов! А если бы он тебя застрелил? — процедил сквозь зубы Михаил.

— Вряд ли. Ты сам сказал, что нас здесь за протеже держат. Штабс не стал бы так рисковать.

— Ошибаешься! Оскорбление было нанесено при свидетелях, как и вызов. Оружие ты ему своё дал — а значит, он имел полное право тебя убить. И никто бы ему слова не сказал после этого!

— Но ведь он промахнулся, — дрогнувшим голосом произнёс Алексей.

— Нет. Он попал именно туда, куда целился! Штабс капитан — Воздушник. Он мог бы пулю даже в полёте скорректировать. Думаешь, почему он так долго тянул с выстрелом? Ждал, пока пчела сядет. Посмотри внимательно на стену.

Алексей невольно обернулся. С такого расстояния было не видно, поэтому он подошел ближе. Щербина от пули была заметна хорошо, а вокруг неё какое-то влажное пятно. Внутренне содрогнувшись, Алексей повернулся к разозлённому Оболенскому.

— А я что, по-твоему, должен был сносить все его придирки молча? Знаешь, у любого человека есть свой предел.

— Я понимаю. Но ударить в лицо, да ещё и при подчинённых… Я бы на такое не решился. Тут не просто карцер, тут трибунал. Тебя реально спасло отсутствие присяги. Ты для этого тянул с ней? — прищурился Михаил.

— Нет. Просто когда о ней зашла речь ещё в Константиновском, я спросил Илью Саввича кому присягать буду. Так вот оказалось, что императору Михаилу. Понимаешь? Человеку, который не хочет жить в России и собирается вернуться с женой обратно в Англию. Вот тогда и решили повременить. Тем более, что текст присяги двоякий. Там и верность императору, и верность России. И что из них на первом месте — непонятно. Вот, например: нет императора. Отрёкся, корона не приняла… Стоп! Не перебивай меня! — остановил Алексей уже открывшего рот Оболенского. — Совсем недавно была такая ситуация! Просто представь, что не принял Михаил корону. Но ведь Россия осталась. Вот только власть в ней захватила шайка разбойников. И как тогда правильно трактовать присягу? Остаться верным императору и бороться с новой властью? Или же остаться верным России и служить ей, пусть и под другим флагом?

— Ты это видел, да? — тревожно спросил Михаил. — Россию без императора? Значит правду говорят, что люди с твоим даром знают несколько путей.

— Да, — признался Алексей. — Это был один из возможных вариантов. И, как я сказал Георгию, я не хочу его повторения. Но после того, как Олег Николаевич рассказал о последствиях моих песен, я стал осторожно относиться ко всему, что я говорю и обещаю.

— Опасаешься последствий?

— Знаешь, очень сложно не пожелать от всей души зла тому, кто тебя унижает. Будь на моём месте кто-то более тщеславный или корыстный — он не стал бы выслуживать титул и наследство.

Трали-вали, балалайка.

На столе сидит бабайка.

А на печке крокодил,

Свою лапу проглотил!

Понимаешь? Рифму можно подобрать к любому слову. А если сам не в состоянии — заказать вирши у какого-нибудь начинающего поэта. За сто рублей такой запросто сочинит стих о трагической гибели любого человека и его благородном поступке в виде наследства, оставленного мне. Зря все считают, что я плохо слушал Олега Николаевича. Я прекрасно его понял, и сам себя прямо образцом христианина чувствую. Ударили по одной щеке — промолчи и подставь другую. Вот поэтому я ударил штабса. Мои действия, в отличие от слов, такого глобального масштаба не имеют.

— Лёш! — потрясённо выдохнул Михаил. — Неужели ты…

— Слежу не только за словами, но и за мыслями, Миша. Я не желаю никому зла. Более того, я искренне хочу помочь сохранить Россию такой, какая она сейчас. Ну, не прямо такой, а может сделать её чуточку лучше. Чтобы дворяне не только о своём богатстве думали, а о благоденствии простых людей от них зависящих. Чтобы солдаты и офицеры страну свою любили и защищали. Чтобы следователи настоящих преступников ловили, а судьи только виновным приговор выносили. Я хочу, Миша. Я хочу именно так! Но как я могу, если те, кто знает о даре, меня боятся, а те, кто не знает — вечно тыкают носом. Георгий просил меня поверить в них. Так вот я тоже хочу, чтобы вы поверили в меня.

— А тебе уже поверили. Алексей, тебе императорская семья фактически спину подставила. И теперь ждут: ножом ли ударишь или щитом прикроешь? Ты думаешь, такое ожидание даётся просто?

— Миш, скажи мне, я не прав? — вдруг сменил тему Алексей.

— В ситуации со штабс капитаном? — уточнил Оболенский. — Смотря с какой стороны посмотреть…

— А ни с какой не надо. Просто скажи мне. Это я здесь всего пару месяцев, а ты сам говорил, что княжичем был. Так вот ответь мне, отбросив мой дар и всё прочее. С твоей точки зрения как?

— Бить не надо было, а вот отстаивать свою честь — необходимо. Если, как ты говоришь, всё отбросить… Я бы штабс капитана на приёме подловил и прошелся бы по нему словесно. Но не как над вышестоящим офицером, а как над нижестоящим дворянином. Алексей, тут же всё связано. Нельзя рассматривать службу отдельно от светской жизни. Причём вторая бывает куда весомее, чем первая. Дворянские отношения складываются десятилетиями. Мнение светского общества… Именно общества, а не отдельных личностей, влияет на всё. И я тому хороший пример. Один единственный скандал — и меня на долгие годы вышвырнули из всех домов.

— Извини, Миш, — вдруг ткнулся лбом Алексей в плечо Оболенского. — За Павла у тебя прошу прощения от имени всего рода Шуваловых.

— Алексей, ты понимаешь, что сейчас сказал? — опешил Оболенский. — Не ты ли только что говорил, что следишь за своими словами и думаешь об их последствиях?

— Я, Миша. И я хорошо подумал. И это ты только что сказал, что мнение светского общества порой вершит человеческие судьбы. Я не хочу, чтобы ты был изгоем.

— Алексей Константинович, как у главы рода Шуваловых, я прошу у вас прощения за своё недостойное поведение. Я действительно тогда поступил некрасиво. Примерно как ты со штабс капитаном. Только Павел, в отличие от последнего, свою условную пулю пустил мне в лоб.

— Но ведь можно всё исправить? — спросил Алексей.

— Можно, — с лукавством ответил Михаил. — Если ты пойдёшь со мной к Голицыным. Дмитрия, наконец, отпустили из лазарета и Голицыны устраивают по этому случаю небольшой приём.

***

Сквер, окружающий большое четырёхэтажное здание, был тих и темен. Лишь редкие фонари своим желтым неровным светом разгоняли мрак. Но и он терялся в листве, падая на дорожки причудливыми пятнами. Ветер качал ветви, отчего тени всё время дрожали, лишь усиливая таинство ночи.

Молодой человек избегал дорожек. Он шел чуть сбоку, словно прячась в мечущихся тенях. Но при этом шел уверенно, не крадучись и не оборачиваясь на оставленное за спиной здание. У самой границы небольшого сквера он притормозил, глядя вперёд на площадь и приземлённую с краю авиетку. Выходить вперёд он не торопился, будто не решаясь покинуть своё убежище. Но ему и не пришлось.

— Алексей! — знакомый голос заставил его обернуться, чтобы сразу попасть в крепкие объятия.

— Георгий! Зачем ты так рискуешь, прилетая сюда? — выдохнул он.

— Я хотел тебя увидеть. Но не знал, как это сделать по другому. Ты так быстро покинул Константиновский…

— А ты хотел, чтобы я вечно прятался за его стенами? — прищурился Алексей.

Георгий чуть отстранился, пытаясь рассмотреть в полумраке черты лица. Аккуратно коснулся пальцами скулы, скользнул по подбородку и прижался чуть ближе.

— Ты бы не смог, — тихо произнёс он. — Тебя не так воспитывали, чтобы отсиживаться в безопасности, когда другие рискуют жизнями. Просто твой отъезд был таким поспешным и неожиданным, и мне на секунду показалось, что именно от меня ты хочешь сбежать.

Алексей застыл в объятиях Георгия, уперев ладони в плечи. Его пальцы нервно теребили лацканы, будто он сомневался то ли оттолкнуть, то ли обнять.

— Нас не поймут, — наконец ответил он. — Тебя не поймут.

— Ошибаешься, поймут и примут. Хоть и пересудов будет много, но и сторонников немало. Я же не прошу твоего ответа прямо сейчас. Я даже не прошу о частых встречах. Просто позволь мне иногда видеть тебя, Алексей. Я скучаю по тебе. По нашим разговорам, по твоей улыбке.

— Ты ещё скажи о моём горящем взоре и прекрасном лике! — вдруг возмутился Алексей. — Придумал тоже — письма слать. Я тебе девица что ли, чтобы любовные послания под матрацем прятать!

— Ну так сожги, не жалей бумагу, — улыбнулся Георгий. — Мои слова предназначены только тебе. Если захочешь — я повторю тебе их много раз!

Георгий ласкал взглядом милое лицо, но даже не смел прикоснуться поцелуем без разрешения. Когда это случилось? Он сам не понял. Их встреча была неожиданностью для обоих и при таких обстоятельствах, что не располагали к романтике. Но волей неволей пришлось общаться. С первого мгновения Георгий с пониманием отнёсся к тому, что Алексей воспринял его в штыки. Отвечал холодно, отстранёно и поджимал потрескавшиеся губы.

На этих губах он и завис впервые. Глядя на то, как их до крови цепляют острые зубы, Георгию впервые захотелось остановить это. Коснуться пальцем чёткого абриса, смягчить трещины языком и терзать их поцелуем долго и чувственно, пока не собьётся дыхание. В тот раз он просто отвёл взгляд, а вот через пару дней…

Они снова встретились в саду Константиновского. Алексею там нравилось, а Георгий не видел большой необходимости переносить разговор в душный кабинет. Только в этот раз Алексей содрал корку до крови. Зашипел, собираясь вытереть её платком, но Георгий его опередил. Прижав к губе Алексея нежную ткань, он остановил его попытку отстраниться, придержав за затылок.

— Неужели вам настолько неприятно моё общество, Алексей? — спросил Георгий, глядя прямо в глаза.

Тот забрал у Георгия платок и несколько раз промокнул выступающую кровь.

— Не размазал? — спросил он, чуть склонив голову на бок.

На такое приглашение Георгий скользнул пальцами по щеке, задел краешек губ и уже собирался наклониться ближе, как им помешали. Рядом послышались голоса, и на дорожке появилась Александра Фёдоровна с дочерьми. Георгий уже давно стал замечать, что вдовствующая тётушка словно преследует его, и всегда в компании великих княжон. Девушкам порой даже неловко становилось от такой навязчивости. Неужели надеется, что он обратит на кого-то из них внимание? Напрасно. Напрасно она раньше не давала им возможности устроить свою личную жизнь.

А потом был тот памятный ужин и дерзкая выходка Алексея. Именно себя Георгий в ней винил, и поэтому не стал перечить высказанному желанию. И только после отъезда Алексея из Константиновского дворца понял, что скучает по-настоящему. Но встретиться лично теперь возможности не было. Вот и осталась только переписка. Сначала деловая, она позднее переросла в личную, а недавно — и вовсе в интимную.

— И всё равно я считаю, что тебе не стоит так рисковать, — заявил Алексей. — И я сейчас не только про твой визит. России нужен не только сильный император, но тот, кого поддержат одарённые рода. Нельзя допустить такого же раскола, как при коронации Николая I. Георгий, я буду первым, кто присягнёт тебе на верность, но против мнения дворянского собрания я не пойду.

— Давай не будем загадывать так далеко? — предложил Георгий. — Ситуация может поменяться ещё много раз. Просто позволь мне сейчас маленькую слабость.

Прижав Алексея ещё ближе, Георгий снял с него фуражку и наклонив голову, коснулся губ. Сначала легко, невесомо, будто на пробу, но усиливая напор с каждым мгновением. Двое молодых людей целовались упоённо и как-то отчаянно. Словно в последний раз, и следующего может просто не быть. Чужие ладони стискивали плечи, мяли одежду, но не спешили дальше. У пары просто не было шанса на продолжение.