Чем больше Алексей думал, тем сильнее склонялся к мысли, что выжившего родственника надо найти. Просто по-человечески, потому что никаких братских чувств к незнакомому парню Алексей не испытывал, да и тот навряд ли обрадуется человеку, косвенно виновному в смерти матери и близнеца. Вот только поиски Сергея Максимовича ни к чему не привели. Алексей не до конца понял все его объяснения, но ясно было одно — надежда на родственный поиск не оправдалась. Лишь только подтвердила, что жив старший из близнецов — Василий.

А через неделю их вызвал к себе штабс капитан.

— Шувалов, Оболенский — предписание на вас пришло. С завтрашнего дня вы официально состоите в охране Его Высочества Георгия Михайловича. Вам полдня на сборы. Освободите комнаты и чтобы уже сегодня были в Зимнем.

— К кому явиться с предписанием? — уточнил Михаил имя будущего начальника.

— К Георгию Михайловичу, — процедил штабс капитан. — Вы у нас, в обход всех правил, подчиняетесь наследнику лично.

В Зимнем дворце их уже ждали, и по распоряжению Георгия заселили в занятое им крыло, недалеко от личных покоев наследника. Оставив разбор вещей на вечер, Алексей и Михаил лишь поправили форму, выяснили у дежурных рынд, где в данный момент находится объект охраны и, выловив кого-то из слуг, велели проводить их к рабочему кабинету.

Войдя в приёмную, они проигнорировали посетителей, без стука распахнули внутреннюю дверь, вошли, захлопнули её под носом возмущённого адъютанта и так и остались стоять по обе стороны.

В кабинете Георгия Михайловича в это время шло совещание. За большим рабочим столом сидело человек десять в разной форме и разных чинах. Они лишь бросили на вошедших рынд равнодушные взгляды и вернулись к обсуждению.

— Верно, сегодня у вас опять был жаркий спор… — хмыкнул Георгий.

— Жаркий и жалкий! У нас решительно ничего нет святого. Мы удивляемся, что у нас нет предприимчивых людей, но кто же решится на какое-нибудь предприятие, когда не видит ни в чем прочного ручательства, когда знает, что не сегодня, так завтра по распоряжению правительства его законно ограбят и пустят по миру. Можно принять меры противу голода, наводнения, противу огня, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства — решительно нельзя принять никаких мер! — возмущённо выдал тучный мужчина и вытер лоб платком.

— Так значит дума не собирается принимать мер к выправлению ситуации? — прищурился Георгий.

— Помилуйте, Георгий Михайлович! Какая там «дума»? Дума — думать должена, а не выгоду свою искать. Вот при Иване Грозном боярская дума — думой была. Дела государственные обсуждала, да перед царём-батюшкой ответ держала. Почему голод в Ростовской губернии, почему наводнение на Волге сёла затопило, кто свои обязанности спустя рукава делал, и с кого спрос держать? И совсем не за государев счёт! А нынче что? Чиновники в делах государственных разбираться не желают, а только лишь мыслят о том, как чин получить повыше. Тут только на повестку глянуть — уже тошно становится. Намедни, в числе предупредительных мер было предписано домохозяевам за два часа до пожара давать знать о том в жандармерию!

Тучный снова протёр лоб платком, а Алексей вдруг понял, что он нервничает. Должно быть не каждый день ему приходится высказывать свои мысли наследнику престола. Но, видимо, у мужика наболело так, что он решил: пан или пропал. Скажу всё, а потом хоть на плаху. И Алексей был солидарен с ним во многих моментах. И пусть работу правительства нынешнего он не знал, но если оно хоть немного похоже на то, что было в другом мире…

Ему вдруг захотелось поддержать смельчака. Ведь не каждый может вот так честно сказать, что думает. Не заботясь о собственном благе или репутации, а лишь отчаянно стараясь донести правду. Но как это сделать? Оглядев кабинет, Алексей заметил графин с водой и бокалы на небольшом столике у окна. Наплевав на устав, он оставил свой пост у двери, подошел к столу, плеснул воды в стакан, демонстративно поставил его возле «тучного» и вернулся на своё место.

Мужик растерянно посмотрел на воду, бросил взгляд на Алексея, решил для себя, что рынды личной охраны и с места не сдвинутся без приказа, и явно воспрял духом. Залпом осушив полстакана, он продолжил свою речь уже куда более уверенным голосом.

— А чего стоит «Дело о потере неизвестно куда дома волостного правления и об изгрызении плана оного мышами»! «Дело о потере двадцати двух казенных оброчных статей», то есть верст пятнадцати земли и «Дело о пречислении крестьянского мальчика Василия в женский пол». С последним я ознакомился лично. Отец этого предполагаемого Василия пишет в своей просьбе губернатору, что лет пятнадцать тому назад у него родилась дочь, которую он хотел назвать Василисой, но что священник, быв «под хмельком», окрестил девочку Васильем, и так внес в метрику. Обстоятельство это мало беспокоило мужика, но когда он понял, что девица не собирается выходить замуж по его воле, а хочет идти на рекрутскую службу — он объявил о том голове и становому. Случай этот оказался очень мудрен. Путём долгих разбирательств было решено, что мужик просрочил десятилетнюю давность, и теперь девица имеет полный статус эмансипированности. И вот этим дума занимается на полном серьёзе, игнорируя государевы проблемы!

Алексей мысленно хохотал, слушая «тучного» и ни на секунду не пожалел о том, что поддержал. Он решил, что когда разойдётся народ — поговорит по душам с Георгием. А пока ему оставалось только стоять и смотреть. И вот тут он мысленно попросил прощения у штабс капитана. Совещание явно затягивалось и ни о каком часе речи не шло. Видимо, четырёхчасовой караул скоро станет для него нормой.

Разошелся народ только после двух с половиной часов непрерывного обсуждения. Георгий устало откинулся на спинку кресла, взглянул на рынд, застывших у дверей, и предложил:

— Присаживайтесь, господа. У нас с вами есть пара часов перерыва. Я ждал вас, но только завтра. Алексей Константинович, поясните ваши действия?

— Вы сейчас о стакане для «тучного»? — вскинул он бровь. — Так мужик правду говорил. Что, не понравилось?

— Что именно вы имеете ввиду?

— Про правительство. Реально, чинуши, что заботятся только о себе. Хотя я не представляю тех, кого волновали бы настоящие проблемы.

— Почему? — вдруг спросил Георгий. — Неужели, по-вашему, в России нет людей, действительно желающих сделать жизнь лучше?

— Есть, но чаще всего их инициативы гибнут в общей массе. Их не любят, их стараются задвинуть те чинуши, про которых говорил тучный. И вот тут главное — их услышать. Тот голос, который звучит тише лести и не так приятен слуху. Услышать, понять и поддержать. Тех, кто реально рвёт глотку за свой регион, а не прогибается перед центром. Прошу вас, Георгий Михайлович!

— Я понял вас, Алексей Константинович, и услышал. Именно для этого вы здесь. Михаил Александрович, вы же Разумник? На вас я возлагаю искренность моих собеседников. Если только вам покажется, что человек врёт — дайте мне знать. Алексей, а где ваша гитара?

— В комнате… — растерянно ответил он.

— Вечером возьмите её с собой. У меня будет к вам личная просьба, — попросил Георгий.

После ужина Алексей и Михаил снова обосновались в кабинете Георгия.

— Алексей Константинович, я должен попросить у вас прощения, — начал Георгий. — Скажите, вы знаете, какой у меня дар?

— Извините, но нет, — честно признался Шувалов.

— Зеркало — прищурился Георгий. — Я могу отзеркалить любого, кого касаюсь. Будь хоть Огневик, хоть Разумник, хоть Лекарь. Вот только с вами вышла накладка. Каюсь, на церемонии погребения я решил воспользоваться ситуацией и повернуть историю в нашу пользу. Я попытался отзеркалить ваш дар, используя гимн. Помните его?

— Боже царя храни, — кивнул Алексей.

— Так вот там, на погребении, что-то пошло не так, — признался Георгий. — Я же был искреннен, но видимо гимн не нашёл в вас отклика… Алексей Константинович, я всё испортил! Чтобы вам стало понятно, я поясню: здоровье Михаила Александровича вдруг стало слабым. Да ещё добавились странные нелепые случаи. Словно не бог хранит, а дьявол возводит во искушение… Алексей Константинович, сыграйте что-нибудь, пожалуйста. Я не пытаюсь вас убедить — просто прошу. Всё, что угодно, только бы немного определённости.

— Что именно? — рассеянно уточнил Алексей, пытаясь вспомнить хоть одну песню о здоровье.

— Да то, что вам захочется. И когда вам захочется.

Гитара притягивала к себе и манила. Алексей пристроился вместе с ней на стуле, стоящем в уголке. Он перебирал аккорды, но в голову, как назло, ничего не лезло. А в кабинете Георгия снова собрался народ. И снова какое-то совещание, но Алексею вдруг стало не до него. Перебор, аккорд, удар, и вот слова родились сами собой:

— На границе тучи ходят хмуро

Край суровый тишиной объят

У высоких берегов Амура

Часовые Родины стоят.*

Генерал Рюмин, в этот момент докладывающий наследнику о ситуации на цинайской границе, поморщился, чуть повысил голос, но был остановлен властным жестом Георгия Михайловича.

— Там живут — и песня в том порука

Нерушимой, крепкою семьёй

Три танкиста — три весёлых друга

Экипаж машины боевой.*

— Генерал Рюмин, где на Дальнем Востоке базируются бронетанковые войска? — спросил Георгий.

— В Амурске есть батальон, — непонимающе ответил тот.

— Но разведка доложила точно

И пошёл, командою взметён

По родной земле дальневосточной

Броневой ударный батальон*

Замолкли аккорды и в полной тишине Алексей услышал взволнованный голос Георгия:

— Генерал Рюмин, сколько сейчас времени в Амурске?

— Без четверти полночь — ответил тот, сверившись с часами.

— Генерал, бронетанковому дальневосточному батальону — боевая тревога! — вдруг рявкнул Георгий.

***

Боевая тревога алармом ударила по нервам, мгновенно подняв на ноги весь полк. В казармах вспыхнул свет и послышались проклятия на головы недобитых цинов, которым приспичило устроить ночную вылазку. С одной из сдвоенных кроватей соскочили сразу трое: мужчина лет тридцати, молодой парень и девушка. Не обращая внимание на полную казарму и без всякого стеснения она тут же принялась одеваться вместе со всеми.

— Взвод стройся! — рявкнул командир.

Через пять минут третий танковый взвод стоял на вытяжку в ожидании приказа.

— Васильков! Почему твой мехвод опять здесь ночует?! — зацепил комвзводом полный экипаж двенадцатой машины.

Данный вопрос был риторическим и в ответе не нуждался. Комвзвода прекрасно знал, что каморка, выделенная Васеньке, как единственной бабе в танковом полку, использовалась личным составом исключительно для уединения, а спать она предпочитала вместе со своим экипажем. Но возмутиться он был обязан, что регулярно и делал, когда заставал Васеньку в казарме.

Женский пол был единственным её минусом, потому что механиком Васенька была от бога. Машину нутром чуяла, и не было такой техники, которую она не могла бы завести. Ну а если у Васеньки что-то не заводилось — значит это уже в принципе не заводится. Третьим в экипаже Василькова был тоже Вася, но в этот раз мужского пола. Совсем молодой пацан, попавший к ним сразу из училища. Двенадцатый экипаж так и называли в шутку: «Вася, Васенька и Василёк»

— Слушай приказ! Выдвигаемся в пятый квадрат. Есть данные, что там прорыв. Идём на ночном и молча! Чтобы ни одна собака не проснулась! К машине!

Третий взвод бегом покинул казарму, кинувшись каждый к своей машине. Васенька и тут дала фору экипажу, первой взлетев на танк и нырнув в башню. Следом за ней спрыгнул Василий, а крышку люка захлопнул командир — Васенька уже дала питание на движок, готовясь рвануть вперёд.

— Следуй за лидером! — приказал Васильков. — Вась, на орудие!

Мелкий худой парнишка с белыми, будто седыми волосами, тут же устроился в башне, припав к прицелу. Хоть сейчас целей и не видно, но лишние глаза не помешают. Полк шел молча. Даровые двигатели работали тихо, а из всех ориентиров только лишь задние ходовые огни идущей впереди машины. Последняя так и вовсе шла без них.

До места добирались больше часа. И вроде бы ничто не указывало на присутствие противника, как вдруг сбоку полыхнуло. Строй тут же рассыпался и загрохотали пушки.

— Васенька, обходи! — рыкнул Васильков.

— Не учи меня, Глебушка! — заложила вираж мехвод, и танк тряхнуло от удара о дерево.

Но броня была крепче. Танк лишь чуть накренился, наехав гусеницей на ствол и тут же нырнул в овражек.

— Сейчас мы у них под носом вылезем, — оскалилась Васенька и добавила хода.

— Васька, готовь даровые!

Бой продолжался уже несколько часов. Они бы и раньше раскатали десант, да тех мастера прикрывали. То там, то здесь вспыхивали огненные росчерки, а танки упирались в воздушную стену. Даровые снаряды, способные её пробить, давно закончились и сейчас приходилось рассчитывать только на командира взвода с его даром Земельника, который постоянно открывал траншеи для танков, а их, в свою очередь, засыпал деревьями противник.

— Огневик выключился! — объявил после связи со взводным Васильков. — Остался только Воздушник! Добьём гадов!

— Глеб, снаряды кончаются. Последняя кассета в дело пошла! — предупредил Василий.

— Да что б тебя! — процедил сквозь зубы командир. — Пусти меня к пулемёту!

— Малокалиберка тут бесполезна, — тихо сказал Василий, прекрасно понимая, что действия командира — жест отчаяния. Без снарядов только на таран идти — а это верная смерть. В этот момент вражеский Воздушник пошёл ва-банк. Направленный вихрь выдрал с корнем сотни деревьев и уложил их в заслон.

— Уходят! — зло рыкнул Глеб Васильков, глядя в прицел. — Васенька, гони в обход, может успеем!

— Не успеем, — покачал головой Василий. — Васенька, давай вперёд на полном газу. Я сейчас уберу стену!

— Чем? — одёрнул его Васильков. — Мы не пробьёмся!

— Глеб, поверь мне… — попросил Василий, притянув командира за гимнастёрку.

Васильков лишь на долю секунды поймал взгляд Василия и тут же приказал:

— Васенька, гони на заслон!

Василий оставил бесполезную сейчас пушку, распахнул люк и высунулся по пояс. Танк летел вперёд, подпрыгивая на ухабах. Летел на полной скорости, а это значит ему поверили безоговорочно. Ведь столкновение с заслоном из деревьев, усиленного воздушными плетениями было бы для них равносильно смерти. Машина такого не выдержит. Но Васенька гнала, даже не думая сворачивать, а значит — он не имеет права подвести.

Призванный дар окутал ладони мягким теплом, а вокруг Василия стал рождаться огонь. Из ниоткуда появлялись языки пламени, чтобы слиться вместе в гудящую плазму. Когда до заслона оставалось не больше двадцати метров, Василий толкнул огонь вперёд. Температура сгустка была такой, что мелкие ветки просто испарились, а стволы тут же превратились в тлеющие угли.

Их танк на полном ходу проскочил сквозь бушующее пламя и выскочил на другой стороне, оставляя за собой дымный хвост, словно комета. Василий ещё раз призвал огонь, но сейчас не утрамбовывал его в плазму, а пустил нарастающим валом. До противника было довольно далеко, но вспыхнувшие факелы машин он увидел и с такого расстояния.

— Есть попадание! — радостно заявил он, возвратившись в машину и не обратив внимания даже на пылающие руки, пламя с которых не обжигало и не перекидывалось на одежду.

Итог боя хоть и радовал, но и без скорби не обошёлся. Их танковый взвод потерял пять машин. Три вместе с экипажем и две не подлежали восстановлению. Раненых тоже хватало. По большей части переломы и ожоги, но войсковые аптечки должны были справиться.

— Кто послал огненный вал? — спросил комвзвода, внимательно оглядев на привале уцелевшие экипажи.

— Я! — вышел вперёд Василий.

— Одарённый? А чего раньше молчал?

— Раньше не спрашивали, — прищурился Василий.

Комвзвода пристально посмотрел в глаза стрелку из двенадцатого и первым отвёл взгляд. Не получалось у него давить на этого парнишку. И дело было не только в боли и затаённой ненависти, что отражалась в его глазах. В них была какая-то сила, совладать с которой он просто не мог.

— Вернёмся в расположение — пойдёшь со мной к комбату, — заявил он.

Утро застало танковый взвод на привале. Тела погибших собрали в один из повреждённых танков, который планировалось тащить на буксире. Всё-таки здесь не полноценная линия фронта, чтобы хоронить на месте, лишая товарищей православного обряда.

На костре в большом котелке варилась походная похлёбка из того, что нашлось под рукой. Летняя тайга щедра на дары, так что кроме крупы и нескольких банок консервов в ней было плавали два десятка боровиков, распространяя вокруг насыщенный грибной аромат. Жизнь продолжалась…

Васенька захлопнула крышку моторного отсека, вытерла руки замасленной тряпицей, подошла к сидящим на земле Глебу и Василию.

— Ну ты дал ночью жару, Вась, — усмехнулась она, приобняв его рукой за плечи. — Во всех смыслах. Чего раньше даром не пользовался? И даже мне с Глебом не сказал?

Василий пожал плечами, поджал губы, но ответил:

— Боялся.

— Вась, а тебе сколько лет? Только честно! — вдруг ни с того ни с сего спросила Васенька.

— Восемнадцать.

— Как восемнадцать? — вскинулся Глеб. — Ты же училище уже закончил, а туда в восемнадцать только принимают!

— Накинул себе пару лет, — признался Василий. — Я же без документов был. У меня всех родных убили, и меня хотели, да только я выжил. Меня охотник дед Матвей выходил. А потом в Амурск отвёз, в училище. Я попросил его. Вот там он и назвал меня внучком, который выжил в сожжённой Шуваловке. И возраст назвал. У них не было причин не верить деду.

— А зачем? — прищурился Глеб.

— Наивный был, отомстить хотел за смерть семьи. Я же видел, кто это сделал. Думал найти их и… Только в училище понял, что никто не позволит мне шастать по другим частям. Говорю же, наивный.

— При чём тут другие части? — спросил Глеб.

— Солдаты, Васильков! — хмыкнула Васенька. — Это ведь солдаты были, да Вась?

— Да, — тихо признался он. — Я их командира хорошо запомнил. И даже догадываюсь откуда они.

— А дар-то чего прятал? Ты же с ним теперь по офицерскому табелю пойдёшь.

— Вот именно. Переведут меня от вас, а я не хочу! — решительно заявил Василий, глядя в глаза Глебу.

Васильков наклонился ближе и коснулся губ Василия жёстким поцелуем. В нём не было нежности и ласки, а только уверенность и сила.

— Дурак ты, Васька! — рассмеялась Васенька и притянула парня к себе. — Мы тебя так просто не отдадим. Пока тебя не было — мы с Глебом ругались день через день. Этому кобелю в кровать неймётся, а у меня мотор разобранный стоит. А как соберёшь всё на место — одна мысль — спать завалиться. Я его уже к шалавам отправляла, да не шёл, скотина. Так что мы за тебя стоять будем, только если сам уйти не захочешь.

— Не захочу, — улыбнулся Василий. — Да только меня не спросить могут…

— А я тебе тогда ребёнка рожу. И пойдём мы с Глебом за тобой прицепом!

— А мне она ребёнка не предлагает, — показательно обиделся Глеб.

— Потому что ты сам, как дитё! — фыркнула Васенька. — Годов не мало, а нянька всё ещё нужна. Вот как обвенчаетесь — будут вам обоим дети. Только меня под венец не тяните. Я не собираюсь сидеть дома и пелёнки стирать.

— А как же триединство, Васенька? Даже в библии сказано — един бог в трёх лицах: отец, сын и святой дух. А семью то с ним сравнивают. Два супружника, как отец с сыном и жена — словно святой дух таинство рождения творит.

— Заговорили… — проворчала Васенька. — Вот станешь, Вася, офицером, чтобы дом был свой и жалование ту семью содержать — вот тогда и думать можно. А пока мы птицы перелётные, которых в любой момент из ружья подстрелить могут — живи одним днём. Выжили мы сегодня — и хорошо. А что завтра будет — одному богу ведомо…

Разговор смолк сам собой. Васенька прилегла на землю, положив голову на колени Василию и перебросив ноги через Глеба.

— Подремаю я, — зевнула она. — Васильков, пожрать мне оставь, только не буди, ладно? Похлёбку я и потом съем, когда вы штаны свои в люк засовывать будете.