— Миш, мы точно вернёмся в Амурск? — спросил вечером Алексей.

— Это я у тебя спрашивать должен, — усмехнулся Оболенский. — Но по идее — должны. Мы же буквально за полчаса сорвались из резиденции. Там прислуга осталась и кое-что из вещей. Ты за гитару свою беспокоишься?

— Да нет, просто я Василию гербовик отдал… — признался Алексей.

— М-да, хороша проверка! — рассмеялся Оболенский. — Сразу будет видно: кто чего стоит. Лучше так, чем потом локти кусать.

— Ты про что? — не понял Алексей.

— Ну, ты же фактически Василию доступ ко всем деньгам Рода дал. Если Василий хоть копейку потратил — считай, принял твои условия. Всё, дальше рассматриваешь его партнёров как родовую собственность.

— Постой, я не это имел в виду, — нахмурился Алексей. — Я вообще-то им в подгербовые уйти предложил. Мне Георгий «Пантеру» пообещал одну продать для них. ТМ-ки же так просто не купишь. А тут как раз партия новая, императорский заказ. Вот из них один мне и уступают.

— Лёша, Лёша… И ты после этого удивляешься своей репутации? Да как только «Пантера» под твоим гербом появится в батальоне — об этом тут же будет известно каждому из аристократов. Как и то, что танк продан тебе с личного одобрения наследника!

— Ну и пусть, — отмахнулся Шувалов. — Я уже смирился с этим. Тем более, что Георгий мне прямым текстом сказал, что не отпустит от себя никуда. Да ещё пригрозил министерство под меня сделать. Так что пусть думают, что хотят. Глядишь, меньше трогать будут, не желая оказаться в опале. Меня другое волнует: чтобы ты себе опять ничего не надумал.

— Алексей Константинович, обещаю: никаких глупых мыслей! — серьёзно произнёс Михаил. — В отличие от всех остальных я знаю истинную причину вашего общения.

«Что не помешало тебе совсем недавно поверить письму» — подумал Алексей, но не стал напоминать Михаилу о его оплошности.

В Амурск они вернулись через неделю, не без участия Алексея, напомнившего Георгию о Василии и обещанной «Пантере». В этот раз с братом он встретился прямо в батальоне.

— Вы подумали над моим предложением, Василий Петрович?

— Мы подумали, — кивнул он головой, явно выделяя слово «мы». — Младшая ветвь с полным суверенитетом, собственным имуществом и доходом. И я отказываюсь от претензий на всё остальное, включая очередь наследования.

— Тут уж скорее не «мы», а «вы», Василий Петрович… — хмыкнул Алексей. — Ни Василькову, ни Лапшиной такие моменты и в голову бы не пришли.

— Пришли, — поджал губы Василий. — Только озвучены они были немного не так.

Алексей видел, что Василий нервничает. Фактически, он сейчас выставлял условия, не имея никаких рычагов давления. Откажись Алексей — и Василий так и останется безродным солдатом, потому что к гербовику он так и не прикоснулся.

— Хорошо, — согласился Алексей. — Только и у меня тогда будут условия. Вы остаётесь жить в Амурске. Я подыщу подходящий для покупки дом. За год вы найдёте и подготовите дублирующий экипаж, который со временем вас заменит. Вы же с Васильковым идёте в офицерский корпус.

— А Васенька?

— Принимается мной на работу, как ведущий специалист по ремонту родовой техники. Я помню свои обещания, Василий Петрович.

— Хорошо, — кивнул Василий.

— И ещё кое-что… Учителя. Я найму вам несколько человек, и вы будете заниматься с ними столько, сколько надо. Любая попытка саботировать занятия будет рассматриваться мной, как неповиновение главе.

— Я так понимаю, это будут занятия по этикету и всему сопутствующему для Глеба и Васеньки?

— Не только. У вас, Василий Петрович, тоже будет персональный учитель. И тоже без права отказа.

— А у меня что?

— Я подумаю над этим, — неопределённо ответил Алексей, не желая признаваться, что сам не до конца понимает идею Георгия.

— Я согласен, Алексей Константинович, — серьёзно ответил Василий.

И этого было вполне достаточно. Не нужны были ни документы, ни соглашение, ни расписки. Алексей уже начал привыкать к тому, что данные обещания сильнее них. Потому что любой документ можно оспорить перед судьёй, а оспорить данное слово можно только перед богом.

***

Петроград встретил их сыростью, пронизывающим ветром и холодом. Вроде только сентябрь, в Амурске ещё можно было встретить дам в платьях, а столица уже куталась в плащи.

Зимний дворец Алексею не нравился. Обилие комнат, переходов, многочисленных слуг, охраны, посетителей наводило его на мысль о роскошном общежитии или гостинице, где тебе принадлежит всего лишь одна комната. Но уж никак не о доме в том, широком смысле, где тепло и уют.

— Как так можно жить? — тихо задал он риторический вопрос сам себе, глядя на выстроенных в шеренгу слуг, с которыми сейчас работал Михаил.

Георгий не забыл историю с письмом и сразу по возвращении велел проверить всех, у кого был доступ в кабинет. Таких оказалось немало. За исключением рынд, которых проверил вызванный высочайшим приказом Олег Николаевич, набралось ещё полсотни человек. И снова вопросы. После первого Михаил отсеял половину, после второго ещё две трети, а вот после третьего отпустил всего двоих. Оставшиеся шесть человек явно занервничали.

— С этими — индивидуально, — заявил Михаил, выставляя оставшихся пятерых из кабинета.

О том, что слуги могут попытаться сбежать или выкинуть какую-нибудь глупость, он не переживал. В приёмной те попали под охрану десятка рынд, очень недовольных, что чья-то выходка бросила тень на всех остальных.

С оставшимся детиной Михаил миндальничать не стал. Положил руку на лоб и спросил прямо:

— Зачем заходил в кабинет без дозволения?

— Бес попутал, милостивый государь! — запричитал детина. — Не со зла и не из-за корысти. Только ради любопытства!

— И чего особенного ты хотел тут увидеть? — прищурился Михаил.

— Так Захар, столяр, что окна после разгрома чинил, рассказывал, что стоит в кабинете стул, кожей человеческой обтянутый. А на каждом лоскутке — имя того, с кого содрали… — признался тот. — И что садят на тот стул гостей, чтобы, значитца, они задом своим чуяли, что бывает с теми, кто гнев ваш на себя навлечёт. Вот я и хотел глянуть: правда это или заливает он по пьяни.

— В кабинет как попал? — продолжил допрос Михаил.

— Дашку, горничную уговорил. С ней зашел, когда она прибираться пришла. Только вот вам крест: не брал ничего! Даже мыслей таких не держал! Только стулья руками потрогал!

Горничная та оказалась одной из тех, кто дожидался своей очереди в приёмной, и через минуту они оправдывались уже вдвоём.

— Смилуйтесь, милостивый государь! Не удержалась! — разрыдалась она. — Захар же вон какой! Хозяйственный, заботливый, по нему все бабы сохнут. А он меня на свидание… А тут жениться обещал, только за то, чтобы хоть одним глазком! Ничего не брал, да и я бы не позволила!

— Обещал? — вдруг спросил Захара Георгий.

— Обещал, милостивый государь, — признался он.

— Ну так женись, раз обещал. И за женой своей смотри, чтобы дома сидела, хозяйство вела, да детей рожала.

Пока Захар пытался уложить в голове какое именно счастье ему привалило, Дашка сориентировалась первой.

— Благодарствую, милостивый государь, Георгий Михайлович! — вскрикнула она и повалилась на колени. — Буду! Дома сидеть и хозяйство вести. Только где домик-то тот? Нет у нас его с Захаркой. А был бы — вот вам крест: каждый год бы детей рожала! По одному на каждую комнату!

— Будет, — усмехнулся Георгий. — На свадьбу подарок. Свободны!

Захар всё ещё хлопал глазами, когда Дашка практически вытолкала его из кабинета. Алексей только взглядом проводил и хмыкнул:

— Ушлая девица. Ещё вопрос: кто на ком сейчас женился?

— Ничего, ей ещё долго не до интриг будет. Есть у меня на примете домик. Недавно только в описи имущества видел. Два года уже пустует, ремонт нужен и место не самое удачное. Проще подарить, чем содержать. Да только комнат в том доме не меньше пятнадцати.

— А ведь никто её за язык не тянул! — Алексей хрюкнул, пытаясь сдержать смешок.

— Да, Алексей Константинович. Скромнее надо быть в своих желаниях. Милость — она тоже разная бывает.

— Это мне намёк? — склонил голову Алексей.

— Это пожелание на будущее, — спокойно ответил Георгий. — Кто там следующий, Михаил Александрович?

Злоумышленницу нашли быстро. Ей оказалась пожилая гувернантка, что осталась в Зимнем после отбытия великих княжон в Константиновский.

— Зачем? — только и спросил Георгий.

— Матушка, Александра Фёдоровна, просила, — ответила та, поджав губы. — Она же и ключ дала даровой, который дверь откроет. Только к бумагам государственным я бы в жизни не притронулась. Матушка личное просила, вот я и отправляла ей, что могла…

— Александра Фёдоровна… — в пустоту произнёс Георгий. — Что ж вам не живётся спокойно? Что же вы не угомонитесь никак? Но раз письмо отдали Оболенским, значит вы не догадались…

— О чём? — встрял в рассуждения Алексей.

Услышав вопрос, Георгий будто очнулся от своих мыслей и поднял взгляд на Шувалова.

— Алексей… — прошипел Михаил, пытаясь образумить друга.

— Алексей! Ну точно! — провёл аналогию Шувалов. — Тот, который цесаревич. Был… Это ему вы писали?

Алексей повернулся к Оболенскому и замолчал, потому что у Михаила был такой вид, словно он больше всего на свете мечтает провалиться сквозь землю.

— Алексей Константинович, — начал Георгий. — Вы удивительный человек. Знаете, вы разделите российское дворянство на два лагеря. Одни будут боготворить вас, а другие — ненавидеть. Но вот шанса остаться равнодушным вы не дадите.

— А вы в каком лагере, Георгий Михайлович? Хотя, вы ведь не ответите мне искренне.

— Отвечу, — откинулся на спинку кресла Георгий. — Если бы нам довелось познакомиться при других обстоятельствах и без вашего дара, то я бы всё равно обратил на вас внимание. В вас есть какая-то внутренняя чистота. Мне сложно объяснить свои ощущения. Михаил Александрович вам лучше скажет, как это чувствуют Разумники. Ведь есть люди, которые внешне поступают правильно, но внутри их разъедают пороки. А есть такие как вы, Алексей Константинович, которые вроде бы и грубят, но без желания оскорбить.

— То есть я хам? — нахмурился Алексей.

— Не совсем… Скорее, у вас напрочь отсутствует чиноподчинение, которое остальные впитывают с молоком матери. Сначала в Роду учат подчиняться Главе, затем в военных училищах — командирам, на службе — командовать самому и выполнять приказы… Покажите любому человеку выше по положению или званию — и он тут же признает его право собой командовать. А вот вы — нет. Вы сразу всех ставите на одну ступень с собой и разговариваете соответственно. Это часто злит, но при этом очень сильно подкупает.

— Чем?

— Вашей искренностью. Когда понимаешь, что ваши действия продиктованы не послушанием, а настоящим желанием оказать помощь. Кто это разглядит — станут самыми преданными вашими поклонниками и будут мириться со всеми другими недостатками. Не так ли, господин Оболенский?

Оболенский только кивнул, а Алексей передёрнулся:

— Не надо мне поклонников! Но всё-таки, что я сделал не так?

— Объясните, Михаил Александрович?

— В личные отношения, Алексей Константинович, лезть не принято. Ни расспрашивать о них, если тебе не объявили эту новость официально, ни выяснять подробностей. А если вас посетили какие-то догадки — то их стоит держать при себе. Вы же, в своём неуёмном любопытстве, сейчас потоптались, как слон в посудной лавке.

— Извините, — смущённо произнёс Алексей. — Я ещё не всегда понимаю, где эта граница между обычным разговором и тем, где «не принято».

— Дело даже не в том: принято или нет. Уверен, с Михаилом Александровичем вы о разном разговариваете. А в том, что вас не смутил тот факт, что вы спросили об этом меня. Но я отвечу на ваш вопрос. Да, то письмо было адресовано Алексею Николаевичу. И раз уж вы оказались посвящены в эту тайну, у меня будет к вам просьба. Нам нужно встретиться, но он уже в артиллерийском училище, а поводов для моего визита туда нет.

— А зачем посещать? Давайте мы его привезём.

— Как?

— Как меня забирали из поместья, — ответил Алексей. — У нас приказ, с вещами на выход, подробности на месте.

— С вещами-то зачем? — удивился Георгий.

— Можно без вещей, — пожал Алексей плечами.

Белоснежная авиетка с двуглавым орлом на гербе опустилась прямо на площадь перед главным корпусом училища. Двое рынд с золотыми цепями на груди спрыгнули на землю, уверенно вошли в здание и, проигнорировав дежурного, сразу двинулись к кабинету начальника. Остановить личную охрану императора никто не посмел, но об их прибытии доложили.

— Здравия желаю, господа! — с порога встретил их генерал-майор. — Чем обязан?

— Романов Алексей Николаевич. Распорядитесь вызвать в кабинет.

Генерал-майор недовольно посмотрел на двух рынд, один из которых точно был Разумником, и скрипнул зубами. Таких просто так не посылают. Рынды не входили в табель о рангах и при исполнении ставились выше любого чина или звания. Так что как бы неприятно это было осознавать генерал-майору, но сейчас главные здесь они, и хозяину кабинета не осталось ничего другого, как отдать приказ.

— Ваше Превосходительство, Алексей Романов по вашему приказанию прибыл! — чётко отрапортовал молодой юнкер, перешагнув порог.

Ответить генерал-майор не успел. Его опередил один из рынд.

— Ознакомьтесь, Алексей Николаевич! — протянул он Романову скреплённый печатью конверт.

Юнкер внимательно рассмотрел печать, затем сломал её и развернул лист. Пробежал глазами текст и свернул обратно.

— Приказ ясен? — спросил он же. — Следуйте за нами!

Четко развернувшись на каблуках, первый шагнул за дверь, второй дождался пока выйдет Романов и замкнул цепочку, оставляя генерал-майора гадать о причинах и последствиях.

В полёте Романов был молчалив и, как заметил Шувалов, старался не встречаться с ними взглядом. Алексей не знал, что Георгий написал в письме, но явно что-то, проясняющее ситуацию. Вот только почему тогда Романов так напряжен? До кабинета Георгия они шли тем же «конвоем», и только внутри отстали, оставшись у дверей.

Это была ещё одна причина, по которой Георгий решил поделиться личным. Государь и наследник имеют право остаться наедине только в спальне. Во всех остальных случаях рядом с ними должна быть охрана. Так что возможностей поговорить с Романовым наедине у Георгия практически не было. Выставь он сейчас охрану за дверь — и это тут же вызовет целую серию кривотолков. А Алексей давно понял, что слухи в Зимнем распространяются со скоростью света и обрастают подробностями, как лавина. Стоит только чихнуть в одном крыле — в другом тебя уже отпевают.

Где-то это было оправдано. Большинство посетителей стремилось узнать в каком настроении тот или иной государственный деятель, и стоит ли подходить к нему с вопросом или просьбой. Так что слухи и сплетни в Зимнем были ликвидным товаром, приносящим доход секретарям и адъютантам. Это все знали и, почему-то, воспринимали, как должное. Наверное, просто привыкли к публичной жизни. Но всё же были некоторые моменты, которые выносить на общее обозрение не хотелось.

— Здравствуй, мой милый друг, — Георгий поднялся из-за стола навстречу Романову. — Прости за столь неожиданный способ тебя увидеть.

— Что-то случилось, Георгий Михайлович?

— Алексей, господа знают всё, — пояснил Георгий, явно не ожидавший такого холодного ответа.

— Я уже понял, Георгий Михайлович, — тихо ответил он, обернувшись на рынд и почти сразу опустив голову.

Перехватив этот взгляд, Шувалов тоже понял причину такого поведения Романова.

— Можете снова назвать меня хамом, Георгий Михайлович, — начал Шувалов, — но мы с вами упустили одну деталь.

— Какую? — недовольно нахмурился Георгий.

— Ту, что до артиллерийского училища слухи доходят тоже. А господин Оболенский не единственный, кто склонен к ревности. Вот только у Михаила была возможность выяснить правду, а у Алексея Николаевича — нет.

По сползшей с лица Георгия улыбке Шувалов понял, что об этом моменте тот не подумал, и теперь отчаянно вглядывался в лицо Романова, пытаясь подобрать хоть какие-нибудь достойные слова.

— Алексей, душа моя, как мне оправдаться перед тобой?

— А нужно ли? — тихо спросил Романов.

— Скажите правду, Георгий Михайлович, — посоветовал Шувалов и добавил, глядя в прищуренные глаза. — Алексеев тут два.

— Душа — одна! — буркнул Георгий, притянув в объятия Романова.

— Расскажите, а я побуду вам доброй феей. Ваше Благородие, госпожа Удача. Для кого ты добрая, а кому — иначе… — Шувалов подошел ближе и заглянул в глаза Романову. — Письмецо-конвертик погоди не рви. Не везёт вам в смерти, повезёт в любви!

— Алексей Константинович, поостерегитесь с даром! — попросил Георгий.

— Помилуйте, Георгий Михайлович! Я к гитаре даже не прикасался.

— Только мне помнится, что свою предыдущую Весть вы произнесли без неё.

— Что? Весть? — в изумлении спросил Романов и перевёл ошарашенный взгляд на Георгия.

— Да. Алексей Константинович у нас Горевестник...