Убранству главного храма Ахантэ мог позавидовать даже правитель Асьялы. Ведь самая большая роскошь здесь — это не золото и серебро, не рубины и алмазы. Самая большая драгоценность — это вода. И первое, что поражало жителей засушливой пустыни, вступающих на территорию храма Ахантэ, была именно она.

Вода лилась тут отовсюду. Фонтанами била из каменных чаш, рассыпаясь в воздухе тысячей искрящихся брызг. Мелодично журчала, переливаясь по каскадам из большой чаши в мелкие и, стекая по желобкам, скрывалась в густой зелени. Искрила бликами во многочисленных бассейнах и наполняла воздух ни с чем не сравнимой чистотой и свежестью.

Уже потом, когда посетители умывали руки и лицо, разувались и споласкивали ноги, переходя вброд мелкий, по щиколотку, ручеёк, ступая на чистый, гладкий прохладный мрамор храмовых ступеней, перед их взглядом представал главный ритуальный зал.

Витые колонны, украшенные тончайшей резьбой, поддерживали высокий сводчатый потолок. На белоснежном мраморе пола, отражаясь от чуть искривлённых голубоватых стёкол, плясали солнечные зайчики, делая главный зал похожим на подводный. На внешних террасах пестрели яркие цветы, а по открытым переходам и мостикам сновали по делам жрецы Ахантэ.

Одежды в храме не признавали. Это там, за стенами владения Ахантэ жители Асьялы вынуждены прятать своё тело от безжалостного солнца, что обжигает до волдырей, и сухого горячего ветра, что несёт в себе мелкий песок, который царапает кожу, будто точильным камнем. Это там, в пустыне, на холщовый либас всегда накидывают длинный шурук, который не только одежда, но и спальный мешок.

А в храме нет нужды прятать тело. Ведь Ахантэ не только покровитель Воды, но и мужской силы. Две полоски ткани на бёдрах, соединённые по бокам расшитыми лентами, всего лишь видимость приличий. Такам не скрывал ничего, распахиваясь при ходьбе и работе, являя взору то выпирающий член, то крепкие ягодицы.

Но никому из посетителей храма не приходило в голову неподобающе высказаться или распустить руки. За неуважение к своим жрецам Ахантэ карал сурово. Караван мог посреди перехода остаться без воды или прийти к пересохшему источнику. А горожанин мог утонуть и в чаше для умывания.

Длина ткани являлась показателем статуса при храме. Служители самой низкой ступени носили такам выше колена. Чаще всего это были садовники, уборщики и охрана. Одним словом те, кто относился к службе в храме, как к работе, за которую платят деньги. В служители шли в основном для того, чтобы найти пару среди жрецов. Ведь храм никого не отпускал с пустыми руками. Каждому полагалось приданое, зависящее от ступени и времени служения Ахантэ.

У жрецов среднего звена он опускался до колена. Это уже те, кто участвует в обрядах и живёт в стенах храма. У старших жрецов такам до щиколоток, но при этом из лёгкого струящегося шелка, что при каждом движении обрисовывает все выступы тела. А за Верховным жрецом стелилась по полу полупрозрачная органза, открывая любому взору совершенно недоступное тело.

Да, в отличие от всех остальных жрецов, Верховный, с того момента, как надевал венец Ахантэ, не имел права ни с кем делить постель. Всё, что ему было доступно — это позволить своим приближённым поласкать себя языком. А вот его тело было неприкосновенно. И, только сняв венец, Верховный мог себе позволить быть вместе со своим избранником.

Верховный жрец главного храма Хайнэ знал это, но не тяготился своим положением. Вот уже много десятилетий его сердце оставалось холодно ко всем, кто пытался его добиться. Истины ради надо сказать, что любили его многие, а вот влюблялись единицы. Большинство ухажеров интересовала его власть, чуть меньше — деньги. Тысячи людей любили его, как воплощение бога, считая аватаром. Сотни привлекала его внешность, и только единицы видели за внешним лоском обычного человека. И это были его приближённые, которые вздыхали по своему идеалу, но находили пары среди других мужчин и уходили с ними из храма. А Хайнэ оставался…

Вот и сейчас он лежал, откинувшись на бортик мелкого бассейна и позволял двум служителям разминать себе ступни. Его такам развевался в воде, как причудливое растение, колыхаясь от малейшего движения. Не остановил он двух мужчин даже когда их руки скользнули выше. Вот только его мысли, судя по выражению лица, были далеки от плотских утех.

— Хайнэ, — нарушил эту идиллию вошедший старший служитель. — Там снова явился правитель Кумаин и просит о встрече.

— Точнее, требует, — хмыкнул Хайнэ. — Ведь по-другому его просьбу не назовешь… Пригласи его сюда.

— Во внутренние комнаты? — удивился старший.

— Ведь именно сюда он и рвётся, — улыбнулся Хайнэ. — Всё никак не успокоится после отказа. Ну так пусть посмотрит.

Старший поклонился и вышел. А через несколько минут в комнату с бассейном уверенным шагом вошел статный мужчина. При этом Хайнэ так и не удосужился покинуть бассейн. Как и его приближённые, что только ехидно переглянулись между собой и продолжили своё дело.

— Ты что-то хотел? — не оборачиваясь спросил Хайнэ.

— Я думал, нам дадут поговорить наедине, — зло выплюнул мужчина.

— Говори. В храме не приняты ненужные тайны.

Кумаин скривил губы, глядя на отстранённого Хайнэ, перевёл взгляд на его приближённых, окинул взором помещение, где не было ни одного кресла или стула и попросту уселся на пол.

— Я собираюсь идти в поход на север… — начал он.

— Ну так иди… Сюда зачем пришел?

— Я завоюю плодородный Умат, и под моей рукой будут не только пустыня, но и море!

— Которое ты видел дважды в жизни? — ехидно усмехнулся Хайнэ. — Что ты будешь с ним делать?

— Я построю корабли, и Ахантэ поведёт их через море.

— То есть ты считаешь, что у Первозданного нет других забот, как только усмирять для тебя Воду?

— Если со мной будет его первожрец — мы завоюем мир!

— Меня не интересует власть, — тихо ответил Хайнэ.

— Значит ты считаешь, что тебе её достаточно? — уточнил Кумаин.

— Нет, я сказал, что меня не интересует власть, — как для малого дитя повторил Хайнэ.

— Я приведу с собой тысячи рабов и сотни носящих! Все мои воины получат по сыну! А у меня их будет десять! А захочешь — и у тебя тоже!

— Зачем мне сыновья? Смотреть, как они умирают от старости? — чуть повернул голову Хайнэ и взглянул на правителя Асьялы.

Тот подобрался, когда его окатил любопытный изучающий взгляд. Даже самому себе Кумаин никогда не признавался, что его пугает этот равнодушный взгляд вечности на непозволительно юном лице. Будто сам Ахантэ смотрит на него сквозь время веков. Но правитель не имеет права позволить себе страхи. Кумаин предпочитал видеть в Хайнэ обычного жреца, которого он просто обязан подчинить своей власти.

— Ты снимешь венец и будешь править вместе со мной! — самонадеянно заявил Кумаин.

— Нет, — равнодушно ответил Хайнэ. — На все предложения — нет. Иди, нам больше не о чем говорить.

Хайнэ отстранил приближённых и, соскользнув в воду, лёг на дно. Сквозь чистую прозрачную воду было видно, как медленно вздымается и опускается его грудная клетка. Хайнэ дышал водой, как другие люди дышат воздухом.

Приближённые Хайнэ, видя отстранённость своего Верховного, занялись друг другом. Им никто не давал распоряжения выставить Кумаина прочь. Это Хайнэ мог себе позволить хамить правителю, но не они. Так зачем создавать себе лишние проблемы?

Терпения Кумаина хватило на пятнадцать минут. Сообразив, что Хайнэ так и не намерен подниматься из бассейна, тот, с трудом сдержав ругательства в доме Ахантэ, поднялся и стремительно вышел.

— Оставьте меня, — произнёс Хайнэ, не поднимаясь со дна.

Его приближённые давно не задавались вопросом, как Верховный умудряется говорить под водой. На то он и первожрец, чтобы делать невозможное. Вместо ненужных вопросов двое мужчин покинули бассейн и удалились прочь.

Хайнэ лежал на дне ещё несколько минут, когда вода вокруг него вздыбилась и приобрела форму.

— Почему ты отказался от предложения этого человека? — с любопытством спросил Ахантэ.

Хайнэ открыл глаза, и вода отхлынула от него, оставляя того лежать на голубом мраморе.

— Он глуп, — произнёс Хайнэ, садясь и поджимая ноги. — Власть взрастила в нём гордыню, а не гордость. Тщеславие ведёт его, а не слава. К своей власти он стремится, а не к величию Асьялы. Пусть идёт… Его брат будет лучшим правителем.

— Я не об этом, — хмыкнул Ахантэ. — Почему ты не принял его?

— Потому что Кумаин не тот, кого я жду. Жду уже много десятков лет… Скажи, почему другие находят себе пару, а я — нет? Неужели ты меня не пускаешь?

— Ты волен уйти в любой момент, — склонил голову на бок Ахантэ.

— Только не с кем, — вздохнул Хайнэ.

— Может потому, что для того, чтобы увидеть человека, с него надо снять одежду? — усмехнулся Ахантэ.

— Хочешь сказать, что во мне все видят только символ? Нет, не так это. Ведь были те, кому я был интересен сам по себе. Те, кто готов был принять меня босиком и носить на руках, чтобы мои ноги не касались земли. Дело не в них, дело во мне… Скажи, Ахантэ, почему в моём сердце не горит огонь? Как в глазах Дамала, который уходил из храма со своим ловчим, как у Авила, Кимала, Санлима? Я помню имена всех, чьи руки соединял лентой… Так почему я так равнодушен?

Ахантэ не ответил — распался водой, что вновь заполнила бассейн. Которая обволокла, обняла тело Хайнэ, проникая туда, куда не было доступа никому. Заставляя юного жреца выгнуться и застонать от накатившего удовольствия. Кричать, срывая голос, и беспомощно шарить руками в тщетной попытке уцепиться за коварную воду. А затем излиться семенем, что тут же растворилось в воде без следа.

— Ты устал, Хайнэ, — выдохнул напоследок поднявшийся над водой туман. — Как бы моя вода не тушила огонь твоего сердца, но он всё равно загорается снова. Я отпускаю тебя…