В Мадане они провели четыре дня, прежде чем двинулись дальше. Докупили провизию, воду, кое-что из вещей и обзавелись ещё одним попутчиком. Мальчишка привязался к ним на караванном дворе с просьбой довести до Унма. Его отец скончался от болезни месяц назад, оставив сиротой. А хозяин мастерской, где отец шил обувь, поставил ему просто рабские условия. Ведь в свои тринадцать лет Санун не мог работать наравне с опытными мастерами, а значит, чтобы оплатить жильё и еду тот должен не только днём кроить заготовки, но и ночью обслуживать хозяина мастерской и всех тех, на кого тот покажет.

— …в Унме живёт старший брат отца, который унаследовал обувную мастерскую от родителей. Я лучше на него работать буду, — клянчил мальчишка, вцепившись в одежду Хаи. — Господин, мне нечем заплатить караванщику, а самому идти страшно. Возьмите меня, я всё делать буду: готовить, за тухами смотреть, прислуживать!

— А чего тогда к самому караванщику не подойдёшь? — прищурился Гауд. — С ним бы и договорился.

— Ага, — буркнул Санун. — Этому только предложи! Тут же будешь обслуживать не троих, а всю охрану каравана. А под конец ещё и долг повесят: хоть за прогнивший бурдюк, хоть за обосравшегося туха. Только денег-то нет. Вот и будешь до конца жизни караванной подстилкой. Сколько таких случаев было! Не… я не настолько дурак. Возьмите с собой, господин, а? Всего три дня в пути. Я пешком идти буду и воду сам понесу. А хотите я вам мягкие чуги сошью? Мне одного вечера на ночёвке хватит…

— Аймай, пусть идёт с нами, — сдался на второй день Хаи.

— Одного уже вывели из пустыни… — ворчливо заметил наёмник, но особо не возражал.

Ведь перед мальчишкой он не брал никаких обязательств, только давал разрешение идти рядом. Водой на три дня пусть сам себе обеспечивает, а чашка рагу, выданная на ночёвке, освободит время для отдыха вместо готовки. Брать такого слугу на долгое время расточительно, но за пару дней от них не убудет.

— В этот раз караван большой будет, — заметил Аймай. — Больше сотни тухов, сорок человек торговца и не меньше двух десятков, таких же как мы, «прицепных». Кто-то пойдёт лишь до следующей остановки, кто-то в середине пути повернёт в сторону, а мы дойдём почти до самого конца. Только на девятый день повернём на запад. Но там до Пунха всего один дневной переход.

— Значит, через десять дней будем на месте? — спросил Хаи.

— Не беги вперёд полотна Шуу, когда в дорогу собираешься, — проворчал Аймай. — я расстояние обозначил, а не время. Кто его знает, как песок под ноги ляжет.

Мадан они покинули на рассвете, а уже к вечеру Хаи пожалел, что согласился взять с собой Сануна. Мальчишка был вездесущим, как песок в пустыне и таким же болтливым. За неполный день он умудрился обежать весь караван, перезнакомиться со всеми, раздобыть у кого-то горсть сушеных абрикосов, вернуться и поделиться ими с Хаи, игнорируя Аймая и Гауда, пересказать все сплетни, снова убежать, получить плетью от торговца, отстать от каравана в попытке поймать себе варана на ужин, вновь догнать всех, поругаться с кем-то из «прицепных»… И вот теперь он шел рядом с тухом Хаи и в красках, жестикулируя и показывая в лицах самые удачные моменты, рассказывал, как гонялся за той жирной ящерицей.

Ни одна попытка прекратить этот словесный поток успеха не принесла. Хаи даже начал понимать, за что Санун огрёб плетью по спине. Поскольку, нет-нет, и у него самого возникало такое желание. Солнце уже катилось к закату. Как только его диск коснётся земли — караван встанет на ночлег. А там и поесть нормально можно будет и поспать. В этот момент к ним подъехал Гауд и, схватив Сануна за шкирку, ловко втянул на своего туха.

— Помнится ты сказал, что будешь делать всё, что тебе прикажут? — с усмешкой в голосе спросил он.

А дальше Санун осёкся и невразумительно замычал. Хаи даже поднялся на локте, чтобы глянуть через плечо, на отставшего Гауда. Не то чтобы он был против развлечений охраны, особенно если согласие на них было озвучено в самом начале. Просто стало интересно, как Гауд собирается это делать прямо на ходу?

Вот только увиденное заставило его рассмеяться. Санун лежал поперёк седла со связанными за спиной руками, а у него во рту торчал целый неочищенный гранат, кожура которого была слишком плотной, чтобы мальчишка мог его откусить. А по-другому избавиться от него без рук у Сануна не получалось.

— В тишине поедем… — меланхолично заявил Гауд и ощутимо шлёпнул по заду извивающегося мальчишку. — А ты лежи и не дёргайся!

Видимо, пытка молчанием для Сануна была страшнее, чем регулярные шлепки. Потому что его терпения хватало минут на пять, после чего тот снова принимался мычать и крутиться. Но Хаи уже перестал обращать на них внимание, откинувшись на баул вещей и прикрыв глаза. Он просто наслаждался моментом.

Дневной жар спал, и солнце больше не слепило глаза, как в полдень, уйдя за правое плечо. Зато пустыня просыпалась. То там, то здесь раздавался стрекот земляных роек; низко, протяжно ревели вараны, призывая пару; шуршали в песке змеи и жужжали насекомые, привлечённые экскрементами тухов. В пустыне ничего не пропадало зря…

На ночёвку встали в тени небольшой скалы, покрытой невысоким колючим кустарником. Выложенные камнем, закопчённые кострища говорили о том, что этой ночёвкой пользуются регулярно. Гауд только на стоянке сжалился над Сануном: снял с него верёвки и позволил вытащить изо рта гранат.

— И чтоб до утра я твоего голоса не слышал! — пригрозил он. — Не то спать будешь, завёрнутый в баул!

Санун угрозам внял. Молча снял поклажу с тухов, напоил их, поглазел на то, как Гауд готовит рагу из сушеного мяса и овощей и растворился в суете. Ночь в пустыне наступила быстро. И часа не прошло, после того, как караван встал на ночёвку, а уже совсем темно было. Ужинали при свете звёзд, потому что костры догорели, а жечь драгоценные дрова ради света никому в голову не пришло. Кустарник не трогали. Он гореть не будет — только дымить, да ещё и вонять на всю стоянку.

Санун объявился когда все уже поели. Быстро умял оставленную ему порцию, вылизал котелок и принялся чистить его песком. Тратить воду для мытья посуды было слишком расточительно. Хаи улёгся в уютную лежанку, сооруженную из тюков с вещами, закутался в шурук и устало закрыл глаза.

Он не заметил, как уснул. Просто в какой-то момент оказался не среди песка и камня, а на звёздном покрывале. И не змеи шуршали вокруг, а успокаивающе лилась вода. Как в каскадах родного храма шелестела, переливаясь из одного бассейна в другой… Бойко капала дождём… Звенела, разбиваясь на брызги в фонтанах… Что это было? Яркое желание, что преследует путника в пустыне? Воспоминание о прошлом? Надежда, на будущее?

Но осмотреться ему не дали. Сильные, уверенные руки вдруг обняли за пояс, а со спины прижалось крепкое тело. Хаи всхлипнул, но его тут же заткнули настойчивые губы, что припали к нему, как к источнику. Умелые руки заскользили вдоль тела, заставляя вздрагивать и подставляться, чутко реагируя на каждое движение. Хайнэ выгнулся навстречу, не желая разрывать столь желанный контакт, а в груди вспыхнул огонь. Хайнэ попытался развернуться и взглянуть на своего любовника, но его попытка была жестко пресечена.

— Рано ещё, — жарко прошептал голос ему на ухо. — Ты всё поймёшь, но чуть позднее. А сейчас просто позволь мне ощутить тебя…

Руки любовника жестко притянули ближе его бёдра и Хайнэ задом почувствовал чужое возбуждение. Крепкий вставший член тёрся между ягодиц, обещая долгую, жаркую ночь. В нетерпении, Хайнэ потянулся к собственному члену, но был немедленно остановлен.

— Сегодня ты мой! — выдохнул любовник. — Сегодня я всё сделаю. А ты — расслабься и просто чувствуй…

А дальше Хаи оставалось только всхлипывать, когда его обволокли со всех сторон. Стонать, топя крики в глубине чужого рта, и сильнее прогибаться под откровенные ласки. Не заметив как, Хаи оказался на коленях, упершись ладонями в звёздное небо. Его ласкали не только снаружи, но и изнутри, порождая сладкую дрожь и усиливая желание. Да куда уж больше? Хайнэ был готов на всё, лишь бы почувствовать любовника внутри. Он извивался и шипел, как змея.

— Сейчас, погоди немного… Дай мне насытиться тобой, насладиться твоей близостью…

И Хайнэ снова ласкали, целовали, гладили, до тех пор, пока желание не стало болезненным. И вдруг любовник вошел. Сразу весь и до основания. Это не было болезненно, а было сладко. Как будто тело Хайнэ всегда ждало такого проникновения. Он был бы рад закричать, но не хватило дыхания.

Зато тело содрогнулось мелкой дрожью, терпкой и долгожданной. Руки оплели его, как верёвками. Притянули, прижали, не давая отстраниться от распалённого любовника. А твёрдый возбуждённый член медленно вышел и вновь вонзился в него стрелой.

Хайнэ потерялся… В пространстве, времени и любви. Его раздирали противоречивые чувства: чтобы это не кончалось никогда и чтобы закончилось вот сейчас… Вулканическим взрывом, морской волной, вспышкой, что подарит двоим счастье одновременно.

— Пробудись… — шептал ему в шею любовник. — Я так жду тебя! Познай, вспомни, проснись…

— Проснись! — и Хайнэ накрыло горячим наслаждением. Будто раскалённый камень выплеснулся из него, заставляя кричать от боли и удовольствия…

— Проснись…

— Проснитесь, господин Хаи! — вдруг потрясли его за плечо.

— Что?! — подскочил Хаи, непонимающе озираясь вокруг.

— Ты кричал во сне, — пожал плечами разбудивший его Санун. — Я знаю, сны снятся разные… — наклонил он голову. — Но не стоит об этом оповещать всю стоянку…