После смерти отца Санун решил, что боги отвернулись от него. А как ещё можно было объяснить свалившиеся на него беды? Хозяин обувной лавки выставил непосильные условия, а когда Санун стал возмущаться — так и вовсе отказался платить. А куда идти, если тебе всего тринадцать? Если всё, что ты умеешь в жизни — это кроить заготовки под сапоги, да шить домашние чуги? Единственным своим шансом Санун видел возможность добраться до Унма, где живёт старший брат его отца с семьёй.

Нет, наивным мечтателем Санун не был, и прекрасно понимал, что в чужом доме не нужен лишний рот. Но может хотя бы работу дадут или слово замолвят перед другим мастером? Ведь нахлебником Санун быть не собирался — любую работу готов был делать, лишь бы «ночной обслугой» быть не предлагали.

Но вот беда — денег нет, и даже инструмент отца и его вещи, что можно было продать, хозяин лавки забрал себе. А кто станет слушать мальчишку? Что значит слово Сануна против слова уважаемого мастера? А бесплатно ни один караванщик его не возьмёт. А тот, который согласится — ещё и в долги вгонит, что потом полжизни караван обслуживать будешь.

Всего неделя Сануну понадобилась чтобы понять, что только своим телом он может расплатиться за возможность попасть в Унм. Приняв этот факт, как данность, он принялся искать того, кто хотя бы не вызывал неприятия. На господина Хаи и сопровождающих его охранников, ищущих место в караване, он обратил внимание через день.

«Ну, а что? Их всего трое — это не много. Да и дорога займёт три дня и две ночёвки. Уж это я как-нибудь переживу» — решил Санун и принялся набиваться в попутчики. Его подстёгивал тот факт, что караван выходил из Мадана уже через два дня, поэтому в ход пошли все аргументы. И господин Хаи смилостивился над ним.

В дороге Санун старался быть полезным, ну, как умел. А в итоге, вместо этого полдня провел вися поперёк седла. Одно радовало: охранники оказались супругами и ничего не требовали от него. А вот сам господин Хаи заинтересовал. На второй ночёвке Санун даже лёг рядом на всякий случай. А когда тот уснул — просто позволил себе любоваться.

Это был первый раз в жизни Сануна, когда ему в голову пришло, что постель можно делить не по приказу. Когда господин Хаи застонал во сне, Санун в первую минуту решил, что ему плохо. Но когда чувственный стон повторился и господин Хаи выгнулся, будто под чьими-то невидимыми ласками, Сануну захотелось помочь ему: провести рукой по коже, коснуться губами… А дальше фантазия застопорилась, потому что он просто не знал, как это бывает. Вместо этого он не нашел ничего лучше, как разбудить его.

На следующую ночь, что должна была быть последней в их совместном путешествии, Санун с радостью взялся прислуживать господину Хаи. Сам натаскал воды для купальни, помог раздеться и даже натереть кожу очищающей смесью глины и песка. А потом было нападение, и в этот момент Санун понял, что больше волнуется за господина Хаи, а не за себя.

А дальше была карта и откровение. Да дались ему эти сокровища, когда перед ним был сам Верховный Хайнэ! Какая лавка, какая обувь, когда рядом легенда, почти ожившее божество для любого жителя столицы? Здесь, совсем близко, можно руку протянуть и коснуться!

— Я с вами пойду, господин Хайнэ, — решительно заявил Санун. — Песок есть и пить буду, но не оставлю вас по своей воле!

В оазисе Кучукул сокровищ не было, но для Сануна это не имело значения. Не за этим он сюда пришел! Когда хозяин постоялого двора позвал его, Санун как раз нёс ужин для господина Хайнэ. Он бы не остановился, но тот сказал, что это вчерашнее блюдо и оно слегка подкисло, на кухне есть свежее. Ну разве мог он накормить господина Хайнэ протухшим?

Своё похищение Санун воспринял, как кару богов. Неизвестно за что, но ведь чем-то он провинился перед ними. Не о своей судьбе переживал Санун, сидя в каменном мешке, а о том, что оставил Хайнэ без ужина. Он сутки просидел в клетке внутри скалы, когда в две соседние затолкали Аймая и Гауда. Глядя на бесчувственные тела охранников, Санун совсем пал духом: эти двое не оставили бы господина Хайнэ. А раз они тут — значит всё совсем плохо.

Но как бы ни ругал, ни винил себя Санун, а умирать ему не хотелось. Из клеток, в которых их держали, было хорошо видно, что сделали жители Кучукула с тем последователем Ушума, и когда вторым вытащили его — Санун закричал. Он был готов выцарапать глаза, зубами разодрать их глотки, но его конвоиры были слишком сильны и опытны. Сануна дотащили почти до самого провала, плеснули на спину горючее масло и затянули песню. Но не это заставило подкоситься его ноги — внезапно на верхнем балконе он увидел того, кого совсем не ожидал.

— Господин Хайнэ! — отчаянно закричал Санун и с ужасом понял, что Верховный скован цепями. — О, боги Сиэры, — прошептал он, обвисая в руках своих конвоиров. — Великие и Первозданные… Сложите на меня всю вину и всю расплату. Пусть примет меня в свои объятия огонь Ушума, только сохраните жизнь господину Хайнэ. Ахантэ, чья Вода есть в крови каждого, даруй прощение своему Верховному, что покинул тебя и защити его силой своей!

Санун никак не мог отвести взгляда от закованной в кандалы фигуры, когда господин Хайнэ вдруг выгнулся в спине и закричал. В это мгновение Санун так и не понял: то ли попала в него молния, то ли вырвалась из него? Но громыхнуло так, что задрожали стены пещеры, а с потолка посыпались камни. И снова сверкнула молния, в этот раз ударив в толпу. Началась паника.

Конвоиры резко толкнули Сануна вперёд и он упал на пол, не удержал равновесие и заскользил вниз навстречу провалу, отчаянно пытаясь уцепиться за гладкий, будто отполированный камень. Ещё одна вспышка и потолок пещеры начал обваливаться. Громадный валун упал прямо перед пропастью и в него врезался Санун, больно ударившись боком. А следующий камень накрыл его сверху, зажимая мальчишку в узком треугольнике между двух камней и полом пещеры.

***

Очнувшись в каменном мешке, одна из стен которого представляла собой прочную металлическую решётку, Аймай зарычал от злости. Его провели, как младенца, воткнув в руку шип, смазанный ядом каменного мха. Доза не смертельная, но её вполне хватило, чтобы Аймай потерял координацию, позволив охранникам Надара связать его по рукам и ногам.

— Вот же демонские выкормыши! — рявкнул он, ударяя ногой решётку.

— Аймай! — раздался с боку голос супруга. — Ты тоже здесь?

— Странный вопрос, — фыркнул Аймай. — Гауд, ты как?

— Меня по голове ударили, кожу свезли, — признался тот. — Но чую, это самая маленькая наша проблема. Тебе видно толпу?

— Только край, — ответил Аймай.

— Тогда тебе повезло.

Гауд не договорил, потому что в этот момент из соседней клетки двое вытащили орущего Сануна и потащили за собой.

— Ну вот и пропажа нашлась, — хмыкнул Гауд. — Ненадолго. Я так полагаю, наша с тобой очередь следующая? Вот как чуял, что ни к чему хорошему эта карта не приведёт.

— Но всё равно пошел за Хайнэ, — вздохнул Аймай.

— Как и ты, — не остался в долгу Гауд. — Мы оба хотели получить если не золото, то благосклонность Ахантэ, помогая…

Остаток фразы потонул в страшном грохоте, вспышке и криках. Гауд упал на пол, закрывая голову от летящих камней, когда очередная молния, пройдя сквозь прутья решётки, ударила в заднюю стену, проделав в ней дыру.

— Аймай! — закричал Гауд, стараясь перекричать грохот. — У меня есть выход!

— Так уходи! — рявкнул на него супруг из-за стены.

— А ты?..

Пещера снова содрогнулась, и часть стены между каменными клетушками обвалилась.

— И я тоже! — появилось в проломе окровавленное лицо Аймая, которому щебень пропорол щёку.

От скалы они убрались вовремя. Едва Аймай с Гаудом отбежали на две сотни метров, как Дырявая взорвалась и осыпалась грудой огромных валунов, погребая под собой всех, кто был внутри.

— Вот же!.. — больше слов у Аймая не нашлось.

Оглядевшись вокруг, он понял, что они с Гаудом единственные, кому удалось выбраться. И то лишь потому, что их клетушки были частью наружной стены. А вот всем остальным не повезло.

— Что будем делать? — спросил Гауд, растерянно глядя на обломки скалы.

— Убираться отсюда, — ответил Аймай, стирая кровь с лица подолом драного шурука. — Искать там живых бесполезно. В темноте ты ничего не увидишь, только ноги сломаешь. Даже если мы и найдём кого — то сдвинуть эти валуны нам не под силу. Но, если честно, вытаскивать местных мне совсем не хочется.

— Санун наверняка погиб, — сказал Гауд. — Из моей клетки видно было, как его столкнули вниз. А господина Хайнэ я не видел.

— Будем надеяться, что его там не было, — тихо ответил Аймай.

Супруги переглянулись, понимая что это совсем не так, что эту мысль Аймай высказал только для самоуспокоения. Но ведь они на самом деле ничего не могут сделать.

— Надо отловить туха, хоть одного, — опустил голову Гауд. — Сами мы не дойдём — заблудимся, а вот скотина точно знает дорогу домой.

До Кучукула они дошли на рассвете. Оазис был практически пуст. Лишь в нескольких домах они видели детей и стариков, то есть тех, кто был не в силах дойти до Дырявой и принять участие в ритуале. На постоялом дворе оставался только один работник и тот, при виде злых, покрытых запёкшейся кровью гостей, предпочёл сбежать. Умывшись, переодевшись и прихватив с собой оружие, Аймай с Гаудом сунулись на кухню.

— Странное чувство, — передёрнул плечами Гауд. — Будто в мёртвый посёлок попали. Вещи на месте, а людей нет.

— Под Дырявой они все остались, — фыркнул Аймай, заглядывая в котелки.

— Знаю, а всё равно не по себе.

— Не мы их туда загнали, и не мы устроили обвал. Так чего переживать? Они-то не переживали, когда поджигали людей и сталкивали их в пропасть. Зато смотри, Гауд, сколько всего наготовили. Как к празднику готовились!

Аймай щедро разложил еду в миски и принялся за еду. Гауд тоже последовал его примеру. Полотно Шуу стелется дальше, сматывая в рулон прошлое. Они живы — значит о жизни и думать надо.

— Из Кучукула убираться надо и как можно быстрее, — сказал Гауд, отодвигая миску.

— Согласен, и товары Надара с собой забрать. Этот песчаный пёс нам задолжал и будет правильно взять с него по счетам.

— Куда пойдём? — спросил Гауд.

— До Унма ближе всего. Придём в город, продадим товар… Нас четверо было — вот и поделим деньги на четыре части. Доли Хайнэ и Сануна отдадим в храм Ахантэ, а дальше видно будет, куда нас дорога поведёт.

Двадцать тухов и сотня мешков с товаром многовато для двух человек, но Аймай и Гауд не жаловались, а таскали и укладывали. Вот уж точно — своя ноша не тянет. Несколько раз за забором постоялого двора мелькали лица, но всего одной пущенной «в молоко» стрелы хватило, чтобы к ним не лезли.

К обеду они загрузили всё и вывели тухов, держа луки наготове. Никто их не остановил, хотя время от времени Аймай чувствовал направленные в спину взгляды. Две ночёвки в пустыне и на третий день их караван вошел в ворота Унма. От товара они избавились быстро. Аймай за ценой не гнался и продал всё первому же торговцу оптом вместе с тухами, оставив себе только пятерых.

Двадцать ожерелий золотых «стрел» даже поделённые на двоих, ощутимо оттягивали шею, когда Аймай и Гауд ступили на мраморные плиты храма Унма. Сполоснув ноги в специальном ручье, они рука об руку поднялись по ступеням. Главный зал храма Ахантэ встретил их журчанием воды, тихими голосами и служителем, что заступил им дорогу.

— Это вам было поручено доставить человека из столицы в Пунх? — спросил он.

Аймай с Гаудом тревожно переглянулись, но кивнули.

— Идёмте со мной, — велел им служитель и повёл во внутренние комнаты.

Они прошли два помещения и вышли на террасу, где предстали перед лицом Верховного. На вид юноше было лет четырнадцать-шестнадцать, но возраст Верховных Ахантэ нельзя оценивать по внешнему виду: ему вполне могло быть от четырнадцати до семидесяти. Короткие тёмные волосы, чуть вздёрнутый носик, полуулыбка, что не покидала красиво изогнутых губ и длинный, совершенно прозрачный такам создавали образ легкомысленного доступного мальчика. Вот только глаза — внимательные и ехидные — не вписывались в эту картину. Аймай с Гаудом преклонили колени, но Верховный жестом поднял их.

— Не нужно, я и так знаю, что вы чтите храм, — тихим голосом произнёс он. — Лучше присядьте и расскажите новости из столицы?

— Мы там месяц назад были, — осторожно начал Аймай. — Все наши новости уже не новы.

— Значит, Хайнэ действительно покинул храм, — задумчиво произнёс Верховный Унма, но по тону было слышно, что это не новость, а так, присказка, чтобы начать разговор. — Жаль, будто целая эпоха ушла с ним. Мы все сейчас чувствуем себя как дети, что покинули родительский дом. Вроде умеем многое, а всё равно невольно ждём одобрения…

Верховный замолчал, а Гауд до боли прикусил губу, чтобы удержать в узде эмоции. Они привыкли видеть Хайнэ обычным юношей, а сейчас им напомнили, что он — реликвия храма. А они не уберегли его, не справились…

— Я не буду вас расспрашивать, — сменил тему Верховный. — Раз мне не раскрыли подробностей, значит на то есть причины. Но мне самому захотелось увидеть тех, чья судьба потревожила Ахантэ. Дайте сюда ваши фляжки.

Верховный протянул обе руки и взял у Аймая с Гаудом две потёртые ёмкости, вытащил пробки и просто вылил их содержимое на мраморный пол. Затем поднялся, шагнул к источнику, что был оформлен в виде сложенных лодочкой ладоней и по очереди подставил их под струю.

— Это вам, — протянул он фляжки назад. — Как и это.

Верховный подал знак и служитель поставил рядом с Аймаем поднос, на котором лежали три ожерелья серебра.

— Тридцать стрел в пересчёте на серебро, — указал рукой Верховный. — Ваш контракт закрыт, а это — окончательный расчёт, обещанный вам.

— Мы не сделали работу, — попытался отказаться Аймай.

— Сделали, — утвердительно кивнул Верховный. — Но и это ещё не всё. Я знаю, что вы принесли в храм две доли. Здесь оставьте только одну. За ней придут.

Целая минута понадобилась супругам, чтобы осознать сказанное.

— Придут?! Значит один жив? — разволновался Гауд.

— Одна доля останется здесь, а вторая? — уточнил Аймай.

— А вторая подарена вам. Вы сами всё поймёте, но позже. Всё, идите, ожерелья положите в корзину для пожертвований.

После такого прозрачного намёка Аймаю и Гауду не осталось ничего, как забрать оплату и последовать за служителем обратно в главный зал. Пять из двадцати золотых ожерелий без сожаления легли в корзину, и двое мужчин покинули храм.

— Куда пойдём? — спросил Гауд, у которого будто гора с плеч свалилась. Хотя она и свалилась — вес ожерелий на его шее значительно полегчал.

— Давай родителей навестим? — предложил Аймай. — Я своих уже три года не видел. И к твоим заедем. Твой братишка совсем большим уже должен вырасти.

— А потом дом поищем, — продолжил Гауд. — Заберём те три кувшина с золотом, что в пустыне спрятали, и детей заведём. Денег нам даже не на двух — на пятерых хватит, да и головой рисковать надоело.

— Тогда неделю отдыхаем — и в путь, — решил Аймай.