За весь свой период работы матрой, а после — и прославленным на весь Сумеру Махаматрой, Сайно прекрасно знал, насколько порой жестоки и беспощадны методы устранения нежелательных людских единиц Великого Мудреца Академии — не раз он сам был их свидетелем, но никогда, ни при каких обстоятельствах, не принимал в них участия.

Гордость, обострённое чувство справедливости и тяжесть долга, возложенного на его плечи потусторонним духом, — мы не палачи, глупый ребёнок, мы — проводники заблудших душ на их справедливый суд; и только поступки души решают, отправится ли она в лучшую жизнь в Аару или будет гнить в смраде Дуата, — сковывали движения, связывали Сайно по рукам и ногам, не давали и шагу ступить на неправильный, полный лжи и грязи путь, который неизбежно предлагал с милой, исключительно фальшивой улыбкой старый Мудрец.

Сайно не одобрял решения Великого Мудреца Азара, осуждал и, бывало, даже игнорировал — не мог смириться с потаканием взяточничеству и другим отвратительно-мерзким уступкам ради призрачной эгоистичной выгоды, но и сделать что-либо также был не в силах.

Сайно — дитя пустыни, он отброс и изгой, достойный лишь небрежного, презрительного взгляда — и дослужиться до столь почётной, имеющей некоторую власть в стране, должности в среде холёных, изнеженных, самоуверенных учёных стоило ему невероятных усилий и стремления.

Сайно — дитя пустыни, и он прекрасно знает, что в лесной части Сумеру доверия не вызывает ни у кого, за исключением избранных пары-тройки человек.

Поэтому, чтобы не дёргался подозрительно, не ввязывался в ненужные религиозные конфликты, не рушил чужие претенциозные, грандиозные планы, Академия туго затягивала на нём свой поводок, ставила в только ею определяемые рамки — и неважно, страдали ли от них в дальнейшем невинные студенты и обычные жители Сумеру, или отдельно взятые личности, — и Сайно, скрипя зубами, слыша в ушах угрожающее рычание Германубиса, оставалось лишь подчиняться, оставаться охотничьей собакой Академии, держащей в руках всю его жизнь и наблюдающей за каждым его шагом в голодном ожидании, когда же он оступится, проявит неуважение, решит заступиться за собственных невинных сородичей, чтобы в дальнейшем отправить их всех скопом на плаху и потехе алчной до чужих страданий публике.

Сайно не делает. Сайно не заступается за других людей, не оступается и не проявлет видимого неуважения, за которое его можно было бы наказать, громогласно объявить всему Сумеру, что их стойкий, неподкупный генерал — лишь неверная шавка, укусившая руку доброжелательно настроенного к нему хозяина — и как было бы грустно, но вполне ожидаемо получить удар в спину от такого, как он...

Но Сайно лишь прикрывает глаза, скрывая кипящую алой магмой ярость и непокорность во взгляде, слушает чужие, ужасные в своей беспощадности, приказы и безупречно выполняет их согласно закону — как и всегда.

Академия — клубок яростно шипящих, ядовитых змей, готовых уничтожить ближнего своего, укусить и влить смертельный яд, подставить и обмануть, если их собственной шкуре и выгодной сделке будет что-либо угрожать.

Сайно знает это, осознает и принимает. И учится в этом клубке выживать.

Сайно не палач; он — лишь проводник, справедливый, безучастный судья, но иногда... иногда...

Эти убеждения рушатся, как карточный домик.

***

Аль-Хайтам стоит на коленях, тяжело, загнанно дышит, опустив голову так низко, что ещё немного — и длинные пряди волос коснутся пола, и Сайно хмурит брови, стоя позади — что же настолько вывело из себя вечно холодного, стойкого Секретаря Академии, что теперь он склонился перед Великим Мудрецом Азаром в подобном виде?

Кабинет Великого Мудреца на самом верхнем этаже Академии, кажется, полон людей гораздо больше, чем Сайно видел за весь свой рабочий стаж — и Сайно едва ли заметно напрягает плечи, предчувствуя скорую беду. Никогда подобная суматоха в самом тихом месте Академии не предвещала ничего хорошего. Особенно — с коленнопреклонным всегда гордым Аль-Хайтамом, всегда по-учёному самоуверенным в себе и своих словах, всегда полностью контролирующим обстановку вокруг себя.

Великий Мудрец Азар, стоящий напротив, крепко вцепляется в чужой подбородок пальцами, легко поднимает склонённую голову и ласково улыбается открывшемуся виду — мимоходом Сайно отмечает про себя, что Мудрец невероятно доволен и горд собой, и Германубис в его голове только снисходительно фыркает:

"Напыщенный дурак."

Сайно согласно прикрывает глаза на пару мгновений, а после обращает своё полное и пристальное внимание на Аль-Хайтама, замечая мелкую дрожь, пробегающую по его спине — что бы ни сделал Секретарь Академии, что поставило его в такую ситуацию, что столкнуло его лицом к лицу с Великим Мудрецом Азаром, он добился того, чего хотел, если выражение на лице Мудреца что-то говорит.

Следует ли Сайно разрушить план Аль-Хайтама, каким бы он ни был, или же следовать ему?

"Тут что-то не так. Выжидай."

Сайно чувствует надвигающиеся проблемы тоже, но никак не может понять, с какой стороны ждать подвоха — оба, и Аль-Хайтам, и Великий Мудрец Азар, крайне опасные, непредсказуемые противники, и упустить из виду хоть одного из них будет мгновенно означать смерть.

Сайно не хочет быть чьей-либо закуской на сегодняшнем ужине и распрямляет плечи, скрещивая ладони за спиной, терпеливо ждёт, пока кто-то из них двоих заговорит, хотя бы немного проливая свет на происходящее и роль внезапно вызванного пред очи Главы Акалемии Сайно в этом, и его ожидание длится недолго: первым укоряюще качает головой Великий Мудрец Азар.

— Ужасно, что всё так случилось, но в происходящем Вы можете винить только себя. Не стоило нагло забирать то, что Вам не принадлежит, Секретарь Аль-Хайтам... или, скорее, уже не Секретарь? — Мудрец убирает руку, и голова Аль-Хайтама мгновенно падает вниз, он горбится, вскидывает плечи, и Сайно хмурится от странного ощущения, будто Аль-Хайтам пытается... закрыться? Сжаться? Стать меньше?

Это странная мысль и Сайно с недоверием целую минуту обдумывает её, крутит перед собой как диковинную вещь, а после решительно выбрасывает из головы — Аль-Хайтам не тот человек, который будет принижать себя подобным образом — его непомерная гордость и дерзкий характер никогда не позволят ему опуститься до такого.

Видимо, Сайно просто показалось — по выработанной за долгую службу привычке он мог непреднамеренно наложить таких же жалких, ползающих на коленях, совершивших преступление против законов учёных, которых он на постоянной основе ловит по всему Сумеру, на Аль-Хайтама, значительно отличающегося от них как стальной волей, так и изощрённым складом ума, позволявшим за все эти годы совместной работы не попадаться Сайно со своими тщательно охраняемыми грешками и секретами.

— Уведите его, — Мудрец небрежно машет рукой и стражники покорно встают по бокам от Аль-Хайтама, подхватывают под плечи, поднимая его и стальной хваткой удерживая в стоячем положении — что несколько тяжело, потому что Аль-Хайтама слегка заносит в стороны, и, кажется, под собственным весом подгибаются колени, — и оттаскивают в сторону лифта.

Сайно пристально следит за этим, провожает заученным непроницаемым взглядом уезжающий лифт, и сжимает руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.

Что бы тут не происходило, всё это до тошноты, до неприятно ползущих, подобно мелким насекомым, по телу мурашек кажется абсолютно неправильным.

— Сайно, — громкий низкий голос зовёт его, и Сайно поворачивает голову, за секунды скрывая собственные эмоции, запечатывая любой намёк на сострадание или ярость в глубине своего подсознания — сейчас не время и не место поддаваться душевным порывам, настойчиво шепчущим ему разобраться в ситуации, потребовать ответов, устроив перекрёстный допрос — не с этим человеком, в силах которого провести его через Ад, и обратно. — Проходи, садись. У меня есть для тебя крайне важное задание.

Сайно подходит ближе к столу, садится на самый край расположенного рядом кресла, складывая руки на колени — лицо пустое, взгляд отстранённый, — никому из здешних змей не надо знать, о чём он думает или что испытывает в данный момент. Великий Мудрец Азар небрежно опускается на свой троноподобный стул, откидываясь назад, разочарованно прикладывает ладонь ко лбу, слегка качая головой, будто всё ещё не веря в то, что случилось пару минут назад.

— Я Вас внимательно слушаю.

— Ха-а, Сайно, Сайно... честно каюсь, что никто из нас не ожидал, что когда-нибудь произойдёт такое... Аль-Хайтам, он... ха-а, Аль-Хайтам всегда был разумным человеком, что же на него нашло?..

Сайно хмурится, скрещивает пальцы между собой, чуть наклоняясь вперёд. Великий Мудрец Азар подозрительно тянет время, причитая о не относящихся к делу вещах.

— Я не совсем понимаю. Аль-Хайтам нарушил закон?

— Аль-Хайтам выкрал у Академии Капсулу знаний Архонта, — фальшиво сожалеющий изначально, голос Мудреца Азара внезапно поднимается на тон выше, резко становясь смертельно серьёзным, бьющим наотмашь словами так, что Сайно не удерживает привычную маску на лице — удивлённо застывает, подняв в невысказанном вопросе брови, впивается острым взглядом в чужое хмурое лицо.

Мудрец не врёт — и это осознание подобно ушату ледяной воды. Сайно знал, что Аль-Хайтам достаточно... эксцентричен, чтобы совершать поступки, которые человек в здравом уме даже не подумал бы сделать, и остаться при этом безнаказанным, но...

Но украсть буквально самую опасную реликвию Академии?

"Он сошел с ума?"

Вероятно. Сайно не может этого отрицать, не теперь, когда полная картина понемногу начинает складываться в его голове.

И, если его теория верна, то...

— Аль-Хайтам впервые на моей памяти поступил столь неблагоразумно, погнавшись за собственной жаждой знаний и... поплатился за это.

...то ему действительно не показалось тогда.

По спине Сайно пробегают мерзкие мелкие мурашки.

— ...очевидно, он хотел разузнать о запретных знаниях больше, чем это разрешено общественности, и решил исследовать Капсулу знаний Архонта самостоятельно. Но, Сайно, ты не хуже меня знаешь, насколько бывают опасны такие вещи.

Да, Сайно знает. Он знает очень, очень хорошо — слишком много на своём веку повидал обезумевших, отчаянно кричащих от боли учёных, так же дорвавшихся до не предназначенных для них знаний, которые их мозг просто не смог уместить в себе.

— Он не удержал контроль над Капсулой и... мне тяжело это говорить, но часть запретных знаний была помещена в его мозг... и свела его с ума. — Сайно вздрагивает и прикусывает внутреннюю часть щеки, машинально слизнув выступившую кровь, отчего во рту остался привычный привкус железа. — Он ворвался в Академию в крайне неадекватном состоянии, что-то кричал, держался за голову и почти напал на наших студентов — к счастью, стража и пара профессоров, имеюших Глаз Бога, обезвредили его прежде, чем произошло непоправимое.

Нет, Аль-Хайтам не мог так поступить. Гордый, самоуверенный, делающий вид, что знает всё на свете Аль-Хайтам не совершил бы подобную глупость, как самостоятельное исследование такой опасной для разума вещи без надлежащего оборудования и серьёзной подготовки.

Аль-Хайтам слишком ценил свою жизнь.

Но и в словах Великого Мудреца Сайно не слышит и нотки фальши — что оставляет ему только два варианта: или Аль-Хайтам действительно пошел против своих принципов, чтобы жадно изучить скрытые от чуждых глаз запретные божественные знания, или Мудрец Азар проявил просто невероятное владение самообманом, чтобы заставить Сайно поверить в его версию событий.

И, честно говоря, Сайно больше склоняется ко второму варианту.

К своему несчастью, он слишком хорошо знал Аль-Хайтама для их же блага.

— И... какова моя миссия?

— Ох, — Великий Мудрец глубоко вздыхает и берёт в руки ручку, задумчиво вертит её в пальцах. Поднимает тяжёлый взгляд тёмных глаз на неподвижно сидящего Сайно: — Аль-Хайтам в этом состоянии слишком опасен для Сумеру. С его Глазом Бога он может причинить непоправимый вред населению. Поэтому, будь добр, довези его до деревни Аару. Здесь он несёт угрозу для студентов.

Сайно глубоко вздыхает, прикрывая глаза, чтобы спрятать пылающее огнём недоверие, и кивает, поднимаясь с кресла и возвращаясь к лифту:

— Я понял. Выполню Ваш приказ немедленно.

— Благодарю тебя, Сайно.

Сайно не оборачивается.

***

"Аль-Хайтам, использующий запрещённую Капсулу знаний Архонта? Что за гнусные идеи пытается внушить нам этот дурак?!"

Германубис громко разочарованно рычит, и Сайно морщится, по привычке прикрывая уши, что, конечно, совсем не помогает, когда прямо в твоей голове на постоянной основе живёт священный древнейший дух.

— Но в этом есть своя доля правды. Аль-Хайтам достаточно сумасшедший, чтобы пойти и изучить её, — Сайно тихо шепчет, идя к выходу из Дома Даэны — к сожалению, телепатически общаться из них двоих мог только его наставник, в то время как Сайно в годы своей учёбы в Академии прослыл сумасшедшим одержимым, который постоянно говорил сам с собой.

Не то, чтобы эти слухи были далеки от правды.

"Изучить и активировать — две разные вещи", — Германубис фыркает и сбавляет тон, встаёт негодующе бормочащим фоном под собственные тяжёлые мысли Сайно. — "Этот хитрый лис никогда бы не подверг свою жизнь такой опасности."

Это так. Вопреки словам Великого Мудреца, Аль-Хайтам достаточно благоразумен, чтобы чётко знать, где проходит граница, за которую нельзя заходить, чтобы не стать очередной жертвой охоты Генерала Махаматры.

Другое дело, что Сайно знает об этом, исходя исключительно из своего опыта постоянной слежки за Аль-Хайтамом — казавшимся крайне мутным, способным пошатнуть устои Академии, типом. Слежки, о которой Великому Мудрецу, доверие к которому подрывалось с каждым днём всё больше, знать было совсем не обязательно.

Что ж, видимо, сегодня настал момент, когда это сокрытие информации крайне пригодилось — бесспорно, Сайно очень хотел поймать Аль-Хайтама на нарушении законов Академии и судить его... но не так.

Не так, будто Сайно, как какой-то безродной дворняге, кинули обглоданную кость, дабы та наконец успокоилась и не скребла когтями запертую дверь, не скулила голодно, жадно выпрашивая горячую, вкусную еду.

Это бесило. И с каждой секундой нарастало ощущение, словно их славную охоту, их вечную адреналиновую игру в кошки-мышки с неоднозначным призом победителю беспардонно прервали. Вмешались в то, что не имели никакого права трогать.

Всё это было так неправильно.

***

До южного входа в город Сайно добирается за считанные минуты, непрестанно замечая на себе странные, любопытные и даже враждебные взгляды торговцев, путников и искателей приключений — не то, чтобы такое внимание к нему было новым, — совсем нет, — но редко когда оно было таким повышенным, заставив Сайно насторожиться, а после и заскрипеть зубами, когда он заметил твёрдо стоящих около ворот стражников с безжиненно повисшим между ними Аль-Хайтамом — чёртов Азар с его чёртовыми публичными наказаниями на потеху алчной людской толпе.

Стражники могли взять повозку и спокойно, а главное, скрытно оставить её на другой стороне моста, дожидаясь прихода Сайно, но нет.

Конечно же нет.

Конечно же надо было провести всеми уважаемого Секретаря, находящегося в данный момент в полном беспорядке, по главной улице; по этому пути общественного позора, опустить его репутацию на самое дно, чтобы самоутвердиться, чтобы показать обывателям, что Академия может карать абсолютно всех, вне зависимости от статуса — и что даже лучшие из лучших могут поддаться жажде знаний, пойти по головам своих коллег.

Сайно глубоко вздыхает, впиваясь ногтями в уже потревоженные ладони, и медленно выдыхает. Это стража Академии, это не его тщательно выдрессированные матры, для которых постоянный контроль за многочисленными правилами и чистое исполнение этих самых правил было важнее, чем пустое бахвальство и возвышение над поверженным врагом.

Сайно смотрит на чужие подёргивающиеся в улыбке лица, на мелькающее в косящихся на безвольно повисшего в руках Аль-Хайтама взглядах превосходство, и машет одному из стражников рукой:

— Возьми мне повозку. — А сам тем временем подхватывает оставшегося без поддержки Аль-Хайтама под руки и усаживает его на высокий бардюр, садясь на корточки и осторожно приподнимая голову.

Первыми, что бросается в глаза — переливающиеся опасным алым надетая Акаша и расфокусированные, бездумно перемещающиеся с одного предмета на другой, глаза. Вторыми Сайно отмечает тяжёлую одышку, выступивший на лице холодный пот и изредка пробегающую по сгорбившемуся телу сильную дрожь.

"Ох, — Германубис печально качает головой. — Он сошёл с ума."

Сайно хмурится на его слова, осматривая Аль-Хайтама более пристально, — одежда кое-где порвана, волосы растрёпаны больше обычного, на руках и лице наливаются красным длинные царапины, — и вздыхает — первым делом надо снять с него наушники с прикреплённой к ним Акашей — так прервётся и связь с поглощаемой Капсулой Архонта, и передача знаний, которые она содержит.

На самом деле, странно, что её не сняли или не сломали ещё в Академии для предотвращения новых срывов и агрессивных нападений, и Сайно мысленно записывает еще один пункт к длинному списку подозрительных действий Академии в общем, и Мудрецов в частности.

Сайно знает, что он может прийти с этими подозрениями и даже доказательствами к Великому Мудрецу Азару и пересадить за решётку всю Академию, но... кто даст ему это сделать? Сайно уже чувствует вокруг себя сгущающееся в воздухе напряжение, сужающееся кольцо ловушки, которую он пока не видит, но чует всем своим существом, и вот так идти и подставляться без какого-либо плана и подстраховки было бы одной огромной ошибкой.

И, хоть это и не в его правилах, но в данный момент лучшим решением будет тактически отступить, скрыться с глаз Академии, наблюдать за ней издалека и напасть в тот момент, когда Мудрецы не будут этого ожидать.

Сайно стягивает громоздкие наушники на шею, сжимает руками чужие плечи, внимательно вглядываясь в постепенно светлеющую Акашу и возвращающийся родной Аль-Хайтаму изумрудный цвет глаз, и коротко выдыхает, — хорошо, успокаивать Аль-Хайтама силой не придётся, — а после Аль-Хайтам дёргается в его руках всем телом, сжимается, пряча лицо в коленях, и отчаянно вцепляется пальцами в волосы с тихим стоном, оттягивает их, будто намеренно причиняя себе боль, пытаясь заземлиться, и Сайно вздрагивает от неожиданности, наклоняется ниже, переместив свои руки на чужие крепко сжатые кулаки, осторожно поглаживает побелевшие костяшки:

— Тише, тише. Я здесь, я здесь.

Аль-Хайтам что-то судорожно шепчет и Сайно склоняется ниже, упираясь щекой в обернутое жёсткой тканью колено, прислоняется лбом к пепельной макушке, скрывая их за широкими лентами собственного головного убора, — Кандакия однажды говорила, что хранителям деревни в их особо острые периоды становится чуточку лучше, если они ощущают рядом с собой живое тепло, и Сайно честно пытается передать это ощущение безопасности Аль-Хайтаму, стать для него временным якорем, связывающим хаос разрозненных мыслей с мирной реальностью, — и прислушивается к чужому хриплому шёпоту, прикусывая внутреннюю сторону щеки:

— Мир... забудет меня... мир... забудет... меня... мир...

"Хм."

— Ну и что это значит?.. — Сайно устало выдыхает, но прижимается ближе, прикрывая глаза и медленно поглаживая вздрагивающую спину — до куда может дотянуться в такой не особо комфортной позе.

Капсула знаний Архонта несёт в себе невероятное количество запретных, божественных знаний, и Сайно, честно, не удивлён ни непонятным словам Аль-Хайтама, ни задумчивому молчанию Германубиса, ещё одного хранителя утраченной, ценной, божественной "мудрости".

Что больше беспокоит Сайно — так это постепенно уходящая мелкая дрожь в чужом теле и нормализовавшееся, более спокойное дыхание; и где, чёрт возьми, носит стражника Академии, посланного за повозкой.

***

Дорога до Караван-Рибата занимает несколько часов, и всё это время Сайно пристально следит за состоянием Аль-Хайтама, обрабатывает его раны, поит и кормит, и останавливается каждый раз, когда Аль-Хайтам отчаянно сжимается в углу закрытой повозки, обхватывая себя руками и зажмуривая глаза в попытке обуздать рассыпавшийся цветными осколками бушующий разум, — чтобы обхватить его руками, утянув в крепкие объятия, и гладить по спине и волосам, негромко рассказывать свои глупые, несмешные шутки, лишь бы не сидеть в давящей на мозг тишине.

Сайно привычно защищать слабых учёных от внешних угроз на обратном, — чаще тернистом, — пути в Академию, на суд, но Сайно, несмотря на скованные, скрытые в глубине разума эмоции и чувства, не робот. Морально он устаёт так же, как и все остальные, и если раньше к концу охоты он выматывался скорее физически, то сейчас, в неуклюжих попытках купировать всё нарастающие срывы Аль-Хайтама; в попытках осознать и принять новую реальность, что это не хитрый, многоступенчатый план с непонятными целями, что Аль-Хайтам действительно, безоговорочно, попался в руки правосудия Академии... Сайно чувствует, что медленно задыхается.

Давящее напряжение в груди нарастает с каждой минутой, с каждым часом, проведёнными вместе с неотзывающимся на своё имя Аль-Хайтамом, и Сайно с мрачным предвкушением ждёт, когда же рванет эта медленно тикающая бомба его эмоционального раздрая.

Воистину, разрушение разума — это худшее наказание для Аль-Хайтама, полагающегося исключительно на этот самый разум и логику.

На него тяжело смотреть. Практически невозможно.

Сайно привык видеть Аль-Хайтама гордым и самоуверенным, свободолюбивым и острым на язык, не лезущим за словом в карман и абсолютно, до темноты перед глазами, бесяще неуловимым.

Но сейчас позади Сайно сидит, поджав по себя ноги, лишь блёклая, замученная тень того яркого, харизматичного мужчины.

И это раздражает Сайно до трясущихся рук, крепко сжимающих вожжи, до яростно стиснутых зуб. Хочется схватиться за чужие широкие плечи, хочется встряхнуть Аль-Хайтама от души так, чтобы щёлкнули зубы, хочется накричать на него, чтобы перестал притворяться бездушной, безвольной куклой, хочется... Хочется, но пальцы, лежащие на плечах, дрожат, а изумрудный бессмысленный взгляд смотрит одновременно будто в душу и сквозь него, и Сайно опускает руки, мгновенно сдувается, полностью опустошенный от былой ярости, устало трёт виски, уверенный, что ещё немного, и Аль-Хайтам окончательно сведёт его с ума.

Аль-Хайтам выглядит неправильно. Аль-Хайтам выглядит не так. И Сайно очень не нравится то, почему его это так беспокоит.

***

В Караван-Рибате они делают небольшую остановку около здания Бригады Тридцати — Сайно не нужно много времени, чтобы показать стоящей там страже официальный приказ Великого Мудреца на перевозку в деревню Аару нового "безумца", торопливо прослушать очередные пустые дифирамбы самому себе от восхищённых его арестами наёмников, и прыгнуть обратно в повозку, беря в руки вожжи.

Аль-Хайтам никак не реагирует на остановку, расслабленно сидящий в углу, уткнувшись ищущим взглядом в собственные колени, и Сайно не решается его трогать, лишь поглядывает временами, отслеживая состояние.

В считанные минуты в глаза привычно начинает лезть горячий песок пустыни, и Сайно выдыхает, устраиваясь поудобней на сидении — всё-таки Море красных песков всегда есть и было его домом, и, даже несмотря на его редкие появления здесь, Сайно рад вернуться в родные пенаты... каким бы ни был повод его возращения.

Деревня Аару появляется перед глазами еще через несколько минут, и Сайно стопорится около подвесного моста, слезая и замечая выглянувшую из соседнего дома Кандакию.

— Сайно? Добро пожаловать домой, — Кандакия с яркой улыбкой подходит и осторожно обнимает его за плечи — и Сайно рад уткнуться носом ей в плечо, полной грудью вдыхая землистый запах пустыни и освещающий, слегка горьковатый — красноплодника. — Что тебя сюда привело? Ты обычно находишься по ту сторону стены.

Сайно виновато ведёт плечами и отводит взгляд, сжимая губы. Он действительно давно не приходил в пустыню — но он был по голову завален работой так, что и вздохнуть некогда было, что уж говорить о долгих отлучках.

Кандакия на это только качает головой и переводит враз ставший серьёзнее взгляд на повозку позади.

— Это, — Сайно вздыхает и поворачивается, чтобы обойти сзади и откинуть плотную ткань. — Ваш новый безумный учёный.

— Новый хранитель.

Сайно косится на скрестившую руки на груди Кандакию и закатывает глаза.

— Новый хранитель. — Сайно залезает внутрь и подаёт руку подозритедьно глянувшей на него Кандакии, забравшейся следом, а после, осмотревшись по сторонам, поправляет ткань и поворачивается к поднявшей вопросительно брови Кандакии, уже успевшей подкрасться к расслабленно сидящему телу и заметить ярко переливающийся Дендро Глаз Бога.

Сайно подсаживается к ней ближе и тихо шепчет, внимательно осматривая Аль-Хайтама — не натворил ли чего, пока его не было.

— Это Аль-Хайтам, Секретарь Академии. Бывший.

— Тот самый, за которым ты бегал как потерявший голову влюблённый мальчишка?

"Аха-ха-ха! Кандакия, малышка, как всегда попала прямо в точку!"

Сайно задыхается, ошарашенно вскидывая голову навстречу хитро ухмыляющейся Кандакии, смотрит возмущённо, чувствуя, как начинает гореть лицо, и поспешно трёт щеки, пытаясь избавиться от непрошенного жгучего смущения.

— Я не бегал за ним. Я следил за ним, чтобы поймать на нарушении правил и предать его суду...

— Ну, — Кандакия тихо вздыхает, протягивая руку к голове Аль-Хайтама, невесомо прикасается к растрёпанной чёлке, отводя её в сторону и открывая стеклянный изумрудный взгляд. — Видимо, суд его-таки настиг.

— Без моей помощи.

Кандакия внимательно, тяжело смотрит на него, и Сайно неуютно ведёт плечами, скрещивая руки на груди, закрываясь от её всевидящих гетерохромных глаз, отводит взгляд в сторону, хмурясь.

— Тебе это не нравится.

— Он не заслужил... этого.

— ...хочешь поговорить об этом? — Сайно глубоко вздыхает и качает головой.

— Потом.

Кандакия кивает, прикрывая глаза, снова переводит взгляд на Аль-Хайтама, осматривая заклеенные пластырем царапины, и Сайно медленно и тихо выдыхает, расслабляя спину и плечи. Разом накатывает волна дикой усталости, отчего хочется закрыть глаза и уснуть прямо тут, на дне повозки, пахнущей старой тканью, деревом и кожей, рядом с Кандакией и вечно доставляющим неприятности Аль-Хайтамом, но Сайно растирает лицо и глаза ладонями, взъерошивает волосы под головным убором, и запрещает себе спать.

Это всё влияние нахождения рядом Кандакии, однозначно. Она с самого детства была уже его безопасной гаванью, и было трудно не следовать привычке расслабиться рядом с ней и оставить все тревоги и беспокойства в страшном, грязном и жестоком реальном мире.

— Я знаю, что прошу слишком многое, но могу ли я на время оставить его у тебя? Я заплачу и поставлю барьер вокруг его комнаты, который нивелирует урон, если без меня он сорвётся и использует Глаз Бога.

— Конечно, — Кандакия кивает, чуть улыбаясь, и они вдвоём легко поднимают Аль-Хайтама, закидывая его руки на плечи и обхватывая его за талию, осторожно выносят из повозки, и несут в стоящий недалеко от входа в деревню дом Кандакии — как верная защитница, она являлась щитом деревни, и будь то песчаная буря, стервятники или другие преступники — она первая лицом к лицу встречалась и разбиралась с ними.

Домом Кандакии было небольшое одноэтажное строение с двумя комнатами, находящимися напротив друг друга, и кухней, соединенной с гостиной между ними. Аль-Хайтама они отводят в единственную свободную, "гостевую", комнату, и Сайно устало выдыхает, едва Аль-Хайтам разваливается на постели — он не был тяжёлым, но было приятно знать, что Аль-Хайтам теперь находился в надёжных руках.

— Ты выглядишь уставшим. — Кандакия возвращается в комнату с тряпкой и ведром тёплой воды в руках, и Сайно благодарно кивает ей, прежде чем начать вытаскивать Аль-Хайтама из всех его слоёв — драную, грязную одежду стоит сжечь, а в деревне, каждый месяц скупающейся оптом у поставщиков еды и одежды лесной части Сумеру, всегда есть одёжка всех размеров и форм.

— Я и правда немного устал, но не волнуйся, — Сайно косится на стоящую рядом Кандакию и легко улыбается. — Я успею отдохнуть позже.

Сайно методично обтирает Аль-Хайтама со всех сторон как может, откладывая проводные наушники с мерно светящейся зелёным Акашей в сторону, на стоящую рядом тумбочку, и переодевает дёрнувшегося следом за ними Аль-Хайтама в тонкие зелёные штаны и рубашку — в пустыне с её палящим солнцем, способным моментально вызвать солнечный удар, нет смысла одеваться во множество слоёв, как это делают в лесной части Сумеру, и Сайно лишь надеется, что гордый Аль-Хайтам однажды простит ему этот момент беспомощности... и все последующие за ним тоже.

А после Сайно берёт из кухни нож, надрезает свою ладонь, и начинает реальную работу, выписывая собственной кровью по периметру комнаты древние знаки и шепча про себя слова заклинания.

Не обязательно, конечно, кровью, но так барьер закрепится лучше и будет действовать сильнее, впитывая больше урона от силы Глаза Бога.

Отряхнув руки, Сайно придирчиво осматривает свою работу и удовлетворённо кивает, выходя наружу — на первое время сойдёт, а дальше они что-нибудь придумают. То, что Кандакия теперь оставит его одного разбираться с этой... проблемой, Сайно очень сильно сомневается.

А две головы, как говорится, лучше, чем одна.

— Ты уже уходишь? — Кандакия выходит из дома, скрещивая руки на груди, напряжённо хмурится, но не останавливает, предлагая поесть и отдохнуть — знает, что для Сайно всегда на первом месте стоит долг, а уж потом собственный комфорт и безопасность.

— Да. Надо отчитаться о выполненной миссии. Я и так слишком задержался по времени для простого сопровождения "очередного сошедшего с ума учёного", — Сайно закатывает глаза и Кандакия весело хмыкает, тем не менее, протягивая ему полную флягу с водой и завёрнутые в промасленную бумагу засахаренные орехи аджиленах. Сайно нежно улыбается этому небольшому дару и благодарно кивает, после поднимая враз потемневший от напряжения взгляд. — Позаботься о нём, ладно?

— Конечно, Сайно. — Кандакия ласково улыбается и машет на прощание рукой.

А, едва Сайно скрывается за поворотом, прижимает крепко сжатый кулак к губам, переведя тяжёлый взгляд на открытые настрежь двери комнаты бывшего Секретаря Аль-Хайтама — прямо сидящий там мужчина пристально следит за ней острым взглядом, и только суженные в мелкую точку жёлтые зрачки выдают в нём безумца.