Укутываясь в тёплый плащ, Нами ничего хорошего от грядущего сна не ожидала. И была права.
Не зря она так старательно избегала воспоминаний и отталкивала их от себя — примерно как дети, которые запихивают мусор под кровать и надеются, что он там волшебным образом сгинет.
Не зря.
Стоило вытащить маленькие детали из глубин памяти, и они стремительно обросли плотью. Захороненные чудовища прошлого вернулись все разом, чтобы донимать её своими пронзительными голосами. Нами закрывала глаза — а они уже тут как тут, ждали в темноте. «Мы твои. Мы всегда рядом. Не забывай».
— Хитоми… — прошептала Нами во сне.
***
Здание резиденции восстановили уже через месяц после того, как случайно отпущенный на свободу демон разнёс его. А Мидзукаге, насупленный и злющий, как стая пираний, кажется, по-прежнему полностью игнорировал джинчуурики. Это Нами радовало, но вместе с тем не предвещало ничего доброго.
Она должна была насторожиться, когда очередная миссия привела их с командой к той самой мирной деревне. Аомори. Должна была, но обманулась видимым спокойствием.
Жизнь в деревне текла своим чередом. Люди как будто не подозревали, что шиноби вместе с Даймё точили на них зубы за отказ делиться урожаем. И даже какая-то ярмарка у них была в самом разгаре.
Команда из четверых шиноби стояла на пригорке возле входа в деревню и тихо обсуждала дальнейшие действия с капитаном. Нукенин, которого они преследовали двое суток, исчез, буквально растворился. Ни следа, ни запаха, ни шлейфа чакры. Расстроенный бесплодной погоней капитан сетовал, что придётся, поджав хвост, возвращаться в Кири ни с чем, и оплаты за миссию им не видать. Нами, устав от его причитаний, отвлеклась от общего разговора и смотрела на красочные пёстрые прилавки и беззаботных людей.
Хотелось к ним присоединиться. Хоть на минутку. Какие же там были яркие тёплые цвета и довольные лица. Несмотря на все невзгоды, эти люди веселились.
А прямо позади деревеньки за невысокими холмами виднелось такое же весёлое, ослепительное синее море, тихонько вторящее прибоем гулу ярмарки.
«Может после миссии выбраться на ярмарку? Если не сразу пойдём обратно, а заночуем здесь, то так и сделаем. Хитоми наверняка будет не против».
Нами бросила взгляд на подругу. Хитоми, нехарактерно задумчивая и молчаливая, стояла позади и терпеливо внимала словам капитана. Слишком хмурая, даже для последних месяцев, в которые всё чаще обострялись между ними разногласия на почве отношения к Мидзукаге.
Хитоми уверяла, что он не такой уж мерзкий человек, и вообще относится «с пониманием». Просто «Ты сама, Нами, слишком груба с ним, да и со всеми остальными тоже. Не обижайся, но это правда так, прости. Ты сторонишься людей, и многие считают тебя высокомерной. Может быть, стоит уже пойти навстречу и не вести себя так, будто ты лучше всех знаешь, как правильно?» Так она говорила. Или не она? Всё чаще в разговорах проскальзывала фраза «Шестой считает, что…», и Нами подмечала, как восхищённо поблескивали синие глаза при этих словах. Что ж… Пару раз беспомощно разозлившись и хлопнув дверьми в пылу ссоры, она поняла, что лучше делать вид, что ничего не слышит и не видит. Ссориться не хотелось. Они и так уже цапались за эти полгода больше, чем за предыдущие десять лет. Теперь Нами злилась, но молчала. И про гендзюцу, и про истинные причины разрушения Резиденции. В конце концов, плевать на разногласия. Пусть для Хитоми Шестой — мудрый правитель, а для Нами — монстр… Они остаются подругами, которые ближе сестёр. Они пережили вместе годы до демона и после, хорошие миссии, плохие миссии, ранения, тренировки до седьмого пота, горькие обиды и милые душевные вечера с обычной девчачьей болтовнёй.
Нами и правда сторонилась близкого общения с другими людьми, в этом Хитоми не ошибалась. Но для самой-то Хитоми время и тепло у неё находились всегда. И сейчас хотелось только одного — расшевелить подругу.
«А для этого точно надо сходить на ярмарку! — заключила Нами, довольная своей идеей. — Прикупим всякой мелочи, как обычно. Заодно и поговорим…»
За спиной раздался тихий хлопок и шипение.
Нами круто развернулась, готовая без колебаний прошить напавших ледяными лезвиями, и еле успела остановить атаку.
Перед ней было белое, как снег, лицо подруги.
Бледная и растерянная Хитоми едва дышала, испуганно глядя огромными синими глазами то в безоблачное небо, то на Нами. А её горло до сдавленных хрипов сжимала чья-то безжалостная рука. Остальные члены команды просто исчезли. Словно растворились в воздухе вслед за нукенином.
Нами медленно перевела взгляд с лица Хитоми выше и увидела белоснежную маску без узоров. Чёрные блестящие глаза, смотрящие на неё сквозь прорези, она бы не спутала ни с одними другими.
— Мидзукаге…
— Тс-с, милая. Сейчас ты сделаешь так, как я приказывал, или будет то же, что в том гендзюцу. Мы же с тобой помним, да? Так вот, сейчас это реальность. И подружка твоя настоящая. Хочешь проверить?
Нами молчала. Она не могла проверить. У нее были слишком сложные отношения с гендзюцу и Ооками. Шестой об этом хорошо знал.
— А теперь поторопись и зачисти местность.
Нами молчала и не двигалась.
— Ты шиноби, — процедил Мидзукаге сквозь зубы. — А у шиноби есть такое слово, «повиновение». Не слыхала, стерва малолетняя? Мне некогда возиться с этими вшивыми крестьянами.
С его рук с шипением капнула вода. Хитоми вскрикнула и, сцепив зубы, застонала: капля, коснувшись её кожи, прожгла чёрное пятно с отвратительным булькающим звуком.
Техника мёртвой воды. То, чем прославился Шестой помимо своих ментальных пыток.
Нами в панике оглянулась на деревню. Мозг работал на пределе возможностей и не выдавал ни одной мысли. Она могла только смотреть.
Люди на ярмарке притихли. Теперь на троих шиноби уставились озабоченные загорелые лица женщин, всё ещё улыбающиеся и ничего не понимающие толстощёкие мордашки детей, хмурые бородатые мужские лица, иссечённые морщинами лица стариков. Лишь последние, кажется, догадывались, что отпущенная им жизнь сегодня могла закончиться.
Глаза, множество глаз на фоне сияющего синего моря. Сиплое прерывистое дыхание Хитоми и невозмутимый радостный шум прибоя.
Нами снова обернулась к ненавистному человеку в маске и единственному дорогому ей человеку в его руках. Только не поддаваться накатывающему отчаянию и дрожи. Один за другим отпадали варианты нападения на Мидзукаге, которые она пыталась представить: ни в одном из них Хитоми не выживала. Оставалось одно.
— Пожалуйста, Шестой, — через силу взмолилась она. Голос звучал жалко и отвратительно смиренно. Нами покрепче наступила на горло клокочущей внутри бешеной ненависти, смешавшейся с ужасом, и, изо всех сил презирая себя, попросила ещё мягче: — Не нужно. Давайте решим миром. Я прошу вас.
Мидзукаге цыкнул с презрением, и с его пальцев на тонкую беззащитную шею и ключицы Хитоми потекли новые струйки ядовитой воды.
От её пронзительного, полного муки крика, превратившегося в хриплый вой, мир исчез за кровавой дымкой и растворился, преломлённый во множестве ледяных осколков.
***
Нами с тихим стоном перекатилась на другой бок, скидывая с себя тёплый плащ, свернулась калачиком и затихла.
Прибой мерно шумел у неё в ушах, и у следующей его волны был цвет ненависти и привкус леденцов.
***
Шестой в последние месяцы был невероятно доволен собой и своей джинчуурики. Это было написано на его красивом глумливом лице. Яркие пухлые губы всё время так и норовили изогнуться в улыбке, чёрные глаза сияли воодушевлением.
Нами было всё равно.
Ледяное равнодушие сковало её изнутри непробиваемой коркой, как будто она сама умерла рядом с деревней Аомори.
Ничто не имело значения. Ни довольная рожа Сакаи, регулярно попадающаяся на глаза, ни ставшие озлобленными взгляды бывших напарников — друзьями она их и не называла никогда. Все они были просто пустыми блёклыми тенями, неспособными оставить хоть какой-то отпечаток на её бессмысленном существовании.
Из всего спектра эмоций в её распоряжении осталось только чувство вины. Даже горя от смерти… нет, убийства, последнего друга не было.
И слёз не было. Ничего не было. Она сидела целыми днями, глядя в одну точку сухими покрасневшими глазами и не двигаясь. Наверное, так и выглядит смерть при жизни.
Иногда поступали приказы. Разные. Приказ уничтожить ещё пару деревень? Вместе с жителями? Почему нет. Какая теперь разница? Нами не запоминала ни дороги до тех деревень, ни лиц сопровождающих её шиноби, ни техники, которые применяла.
Даже Ооками притих. Ему совсем не нравилась эта новая, потухшая и покорная всему джинчуурики. Демон был разочарован.
А вот Сакаи новая Нами наоборот пришлась по вкусу. Периодически доводившая его до холодного бешенства непослушанием и взглядом, в котором неизменно сквозило презрение, она была наконец-то сломана по-настоящему. С потухшими глазами, выжженной подчистую гордостью и человечностью. Ему льстило, что сломал её он сам, собственными руками, своими излюбленными методами. Своего рода маленькая профессиональная радость, ведь Сакаи чудесно умел ломать людей изнутри, а потом смешивать с грязью то, что осталось.
Следующим этапом его плана должно было стать нападение на территории под защитой деревни Песка. С обычными шиноби нечего было и надеяться на победу: к вящей досаде Шестого, все последние годы Суна становилась только сильнее, а Кири потихоньку чахла. А всё из-за слабовольного старого придурка, Пятого! Но теперь он взял всё в свои руки, и Кири вновь станет сильнейшей. Той Кири, которую он так любил. Боготворил. О, о нём, как о правителе, ещё долго будут слагать легенды.
А идеально послушная джинчуурики — ключевой момент успеха. Ну а если этот план не сработает — такая вероятность существовала всегда — то у него имелся под рукой и запасной вариант, хоть и не столь хороший.
В тот день Сакаи вызвал Нами к себе, чтобы подробно проинструктировать о предстоящей операции. Она вошла без стука и, сделав пару шагов, застыла посреди кабинета стеклянная статуей. Неживая, пустая оболочка человека. Но и эта оболочка оставалась по-прежнему юной… и привлекательной.
Мидзукаге неспешно окинул оценивающим взглядом тонкую девичью фигурку.
Она никогда не казалась ему особенно красивой. Необычной для этих краёв — пожалуй, да. Раздражающей — однозначно… Сакаи поморщился: набрал же тупой старикан Пятый шиноби из подрощенных беспризорников — а он расхлёбывай проблемы с этими неблагодарными тварями, не знающими дисциплины. Но ничего. Даже на эту управа наконец нашлась…
О когда-то несговорчивом характере сообщала вся внешность девчонки, от острых скул и резких линий овала лица до постоянно сведённых к переносице пушистых бровей. Она буквально впитала в себя туманы Кири и, вероятно, ещё тёмные воды океанов, окружавших страну Воды с трёх сторон. Всё в ней было серым или чёрным. Единственное цветное пятно, за которое цеплялся глаз — кожа.
Сакаи с удовольствием задержал взгляд на открытых участках смуглой, тёплого золотистого оттенка кожи, резко выделяющей Нами среди бледных в своей массе жителей Кири. А потом с неожиданно приятным удивлением вспомнил, что ей почти восемнадцать.
Или почти семнадцать?
Да какая разница. Они всё равно одни в кабинете. Мужчина облизнул губы и усмехнулся. Всё-таки власть — приятнейшая штука.
— Эй.
Нами подняла глаза, полускрытые за длинной растрёпанной чёлкой — ну точно, пару месяцев расчёску не трогала — окинула его ничего не выражающим взглядом, словно он не Мидзукаге, а какая-то табуретка, и снова уставилась в пол.
«Невежливо. Но посмотрим, как ты сейчас запоёшь».
Он всегда получал то, что хотел, рано или поздно. Мимолётные импульсы, желания, подсказывающие путь, ещё никогда не подводили. Очень полезное шестое чувство для Шестого Мидзукаге. Интуиция? Как ни назови, а именно оно привело его к вершине.
Сейчас это шестое чувство уверенно нашёптывало, что девчонка перед ним утеряла способность к сопротивлению, потому что он правильно выбрал её болевую точку и нажал с правильной силой. Люди в таком состоянии — а он лицезрел их огромное множество раз — не больше, чем покорные куклы. Но кроме того шестое чувство нашёптывало, что на эту куколку стоит накинуть строгий ошейник. На всякий случай.
Были у него и куда более эффектные женщины, сколько захочешь. И ни одна ему не отказывала, благо он был хорош собой. Но тут на первое место выходил сам факт полной и безоговорочной покорности. Она должны была компенсировать своё прежнее поведение и доказать верность.
Он — хозяин в Кири. И неподчинение здесь исключено.
Сакаи взял из вазочки на столе леденец, пошуршал обёрткой, разворачивая, и положил конфетку в рот. Медленно покатал на языке приятную сладость, раздумывая. Встал со стола и решительно шагнул вплотную к Нами.
Ноль эмоций.
Он по-хозяйски положил ей на затылок руку и, дёрнув за густые волосы, заставил смотреть ему в глаза. Отрешённый взгляд устремился сквозь его лицо и не поменялся, словно Нами была где-то в другом месте.
— Ладно, дорогуша. Урок номер один ты завершила с отличием, — торжественно-насмешливо проговорил Сакаи, дыша ей в лицо. — Перейдем ко второму. Ты девочка большая, так что пора научиться кое-чему ещё. Будешь делать, что я скажу, и, вполне возможно, тебе даже понравится.
Опять никакой реакции. Даже не моргнула. Это начинало злить. А злой и распалённый Сакаи бывал очень груб, что в пыточной камере, что в постели.
Она пожалеет о своём пренебрежительном отношении к нему.
Он покрепче схватил девушку за волосы, наматывая их на кулак, дёрнул назад и впился поцелуем в плотно сжатые губы. Не получив никакого ответа кроме тяжёлой тишины и неподвижно застывшего тела, спустился губами по шее, оставляя следы зубов и рваными движениями расстёгивая форменную куртку. Увлёкся.
Когда он стащил курку с её плеч, Нами вздрогнула. Сакаи на секунду ощутил триумф — лёгким ласковым жестом она прижала ладонь к его разгорячённой щеке. Уже отвечает? Умница… Он едва успел осознать, что к чему. Заорал не своим голосом и активировал защиту из ядовитой жидкости.
Нами не отдернула руку, выдерживая резкую боль. Ей нужно было ещё немного, ещё несколько секунд. Но Сакаи инстинктивно отшвырнул её от себя. Инстинктивно сгруппировавшись, она перекатилась через плечо и поднялась, натягивая куртку.
— Ну как, нравится, Мидзукаге-сама? Ты именно эту технику велел мне почаще тренировать. Полюбуйся на результат тренировок. Зеркальце подать?
И хрипло рассмеялась, уставившись на него.
Ладонь Нами почернела от ожога, зато и на лице Мидзукаге тоже навечно отпечатался след его ошибки — левая щека ссохлась и покрылась глубокими морщинами, как у древнего старца. Через тонкий пергамент, в который превратилась кожа проступали контуры зубов.
«Не вышло быстро. Жаль. Иди ко мне, Ооками».
— Мёрзни в вечном аду, Сакаи.
Белоснежный волк, заточённый внутри неё, поднял голову и удовлетворённо сверкнул янтарными глазами. Наконец-то его пригласили на прогулку по своей воле.