Питеру до сих пор не верилось в происходящее. Все казалось дурным кошмаром, который вот-вот закончится. Но сколько бы юноша ни бил себя по щекам, ни щипал за плечи — чуда не происходило. Он так и оставался в тесной камере тюрьмы Шатле. 

Рука дернулась, Питер зашелся мерзким тяжелым кашлем, который заставлял глаза слезиться. Благо кашель быстро унялся, и акробат снова принялся выцарапывать на черных влажных стенах камеры формулы и цифры. Более он не знал, чем занять себя, кроме как бесконечно считать. Питер стоял у стены слева от тяжелой двери, в которой было крошечное окошко. Через него и кидали еду, хотя называть эти отбросы едой было тяжело. В руках у него был небольшой камешек, который удалось выковырять из стены.

Камера была маленькой и тесной. В одной из стен напротив под самым потолком был выбит камень, откуда шли слабые лучи от факелов. Питер догадывался, что был слишком глубоко, чтобы надеяться на солнечные лучи. И между тем это крошечное окошко было единственным источником света. Юноша привык к темноте и поэтому мог немного различить белые царапины на стене. 

Слышался скрип камня и звон каплей, что разбивались о земляной пол. Здесь было очень сыро, и что хуже: тут не было ничего. Только Питер. Спать приходилось сидя, иногда, обессилев, он ложился на пол. Он быстро подхватил простуду. А ведь Питер не помнил ни дня, когда бы он болел. Здоровье его всегда было отменным. Но сырость, холод, тонкая одежда и босые ноги сделали свое дело. Носки быстро износились.

Шел пятый день его заключения. Вроде. Питер боялся запутаться, он отмечал на стене каждый раз, когда в его камеру просовывали обед. Но юноша боялся, что мог что-то проспать или запутаться. Все чаще он впадал в больное забытье, которое в одно время приносило облегчение, в другое — только ухудшало его состояние. 

И самое ужасное было тем, что единственным, с кем говорил Питер, был Норман Осборн. Несколько раз архидьякон приходил в Шатле и проводил ритуалы по “изгнанию дьявола”. Питер только злился от этого, потому что одним из определением присутствия в акробате злого духа было омовение святой водой. Питера выводили из камеры, долго куда-то вели, не иначе чтобы запутать. Приводили в комнату, в которой стояли самые разнообразные предметы для пыток. Его сажали на стул, руки связывали за железной спинкой, а после обливали ледяной водой. Юноша так и не смог к этому привыкнуть. В помещение и так звенел декабрьский мороз, а холодная вода вонзалась под кожу невыносимо острыми иглами. Питеру хватало сил только поднять голову и посмотреть на архидьякона, вложив в свой взгляд всю ненависть, на которую был способен. Осборн всегда на него смотрел, ведь юноша неизбежно всегда пересекался с ним взглядом. Но больше архидьякон не заговаривал с Питером, потому что всегда рядом и неподалеку стояли караульные. 

Теперь повсюду был Норман Осборн.

Он был в тот день, когда Питер открыл глаза, после того избиения стражей в темном переулке. Акробат едва разлепил распухшие веки, сел на узкую скамейку в своей камере. Архидьякон оторвался от книги и внимательно посмотрел на него из-за решетки. И как долго он тут сидел, дожидаясь, когда Питер очнется? 

Норман встал и потребовал открыть камеру, стражник молча подчинился. Когда дверь отворилась, архидьякон прошел к Питеру за решетку. Паук обнял себя за плечи и не решался отвести взгляд. 

— Это не то, чего я хотел, но ты не оставил мне выбора, Питер, — сказал Норман.

Он погладил юношу по голове. Акробат дернулся и отсел подальше от архидьякона. Отец Осборн сжал руку в кулаке и покачал головой. 

— Тебя сожгут на костре, как колдуна, — продолжил мужчина. — Но ты всегда можешь все изменить. 

— Отдаться вам? — усмехнулся Питер.

— Да, только скажи и все закончится. А пока посиди здесь и все обдумай. 

Норман вышел из камеры. Стражник подошел к монаху и заглянув в камеру. 

— Смойте с него грим, — сказал архидьякон, помахав рукой возле своего лица. — И снимите с него этот отвратительный костюм. Слишком резкое сочетание красок, все эти узоры… это недостойно доброго христианина. 

Он ушел, а стражник принялся выполнять приказ? позвав помощников. Трое высоких мужиков сорвали костюм с Питера, хотя тот готов был сам его снять. Но нет, его разорвали. Юноша едва сдержал злой крик, когда услышал, как одна из важных вещей в его жизни трещит по швам. 

Так Питер остался в рубашке, штанах и носках. После его схватили за волосы и стали окунать в ведро с мутной водой. Так делали много раз и иногда голову не сразу поднимали. Стражников очень веселило то, как парень начинал беспомощно пытаться поднять голову и вздохнуть.

Питер зло нахмурился и стал бездумно царапать камень, вымещая на него весь свой гнев. Как же он устал от этого Шатле. Здесь невыносимо. Каждый день одно и то же. 

Был исход следующего дня. Питера — сырого и уставшего — вели в камеру. Охранник, что шел рядом, что-то сказал. Акробат не расслышал и только посмотрел на мужчину, надеясь, что фразу повторят. Охранник вдруг взбесился, закричал, но Питер никак не мог понять слов. 

Сначала его ударил этот охранник, затем к нему присоединился друг, а за ним еще один. Питер только прикрывал лицо, он уже понял, что в открытую идти бессмысленно, а бить им, может, скоро надоест. 

В камеру Питера волочили, потому что сам он едва мог стоять на ногах.