Уэйд зашел в собор, как обычно монахи подозрительно на него смотрели, уверенные, что он пришел сюда украсть серебряные распятия.

“Это слишком мелко для нас”.

«Конечно, мы бы взяли золотые!»

Наемник хотел уже пойти к винтовой лестнице, когда заметил у одной из стойки знакомые взлохмаченные волосы. 

— Питер! — Уэйд подбежал к юноше. 

Тот вздрогнул и поднял голову. Питер сидел на скамейке, на левой щеке размазана кровь. 

— Ты ранен? — воскликнул наемник, взяв акробата за подбородок. 

— А? — Питер нахмурился, дотронулся кончиками пальцев до щеки, взглянул на руку. — Это не моя кровь. Я не ранен. 

— А чья? Осборна?

— Сначала ответь, как они? Как замок? 

Уэйд нахмурился и убрал руки от лица акробата. Ему хотелось немедленно узнать, что случилось с Питером, пока его здесь не было. Но он не мог не ответить на вопрос Паучка.

— Все живы, Питер, никто не пострадал, — ответил наемник и сел рядом.

— Никто? — лицо юноши слегка просветлело. 

— Ну, если не считать Джеймсона, то да — никто.

— При чем тут Джеймсон? 

— Понимаешь, его поймали на месте преступления. Это он поджег замок. Тони его повесил.

— Вот как.

Питер повернул голову и посмотрел перед собой. Впереди был алтарь, но зал собора такой большой, что Уэйд видел только общие его черты, никаких деталей. Там копошились монахи, прихожане и простые люди. Из цветных витражных окон был голубой и фиолетовый свет. Желтое пламя свечей отчаянно соревновалось с цветными солнечными лучами, но все равно проигрывало. 

Сводчатые потолки были бесконечно высоко. Колонны уходили вверх длинным стройным рядом по обеим сторонам. И повсюду серый камень. 

— Я понял, что не умею молиться, Уэйд, — сказал тихо Питер. — Никогда этого не делал как положено. Никогда не был в храме вот просто так. 

— Я знаю несколько молитв, — пожал плечами Уилсон, откинувшись назад. — Но это из другой жизни. 

Уэйд скосил глаза на Питера. Тот выглядел мирным и кроме красных разводов на щеке выглядел в точности так же, как Уилсон его оставил. Это успокоило наемника, поэтому он не спешил с расспросами. Чтобы архидьякон не сделал, он не навредил.

— Архидьякон поднялся почти сразу же после твоего ухода, — наконец-то подал голос Питер.

— Я так и знал, — Уэйд прикрыл глаза, стараясь подавить желание вновь пойти в келью Осборна. 

— Его там нет, — внезапно ответил Паук.

Уилсон распахнул глаза и удивленно посмотрел на юношу. Откуда он знал, о чем наемник думает? 

— У тебя все на лице написано, — пожал плечами Питер, вновь читая чужие мысли. — Осборн ушел, точнее его увели отсюда.

— Что случилось?

— Я, кажется, сломал ему нос.

Лицо у Питера было до того виноватым, что Уэйду стало его жаль. В любой другой момент он бы с удовольствием посмеялся над этой ситуацией, но было ясно, что от этого акробату станет только поганее на душе. 

— Так, малыш, расскажи мне подробнее, что тут произошло, — Уэйд развернулся на скамейке так, чтобы всем собой смотреть на Паучка. Руку он закинул на спинку скамейки за спиной Питера. 

— А что сказать? — Питер так и продолжал смотреть перед собой. — Ты ушел, а он поднялся. Стал говорить. Ты, кстати, знал, что Мэри и Гарри помолвлены? 

Юноша посмотрел на Уэйда, он нахмурился, но это была почти детская гримаса недовольства. Наемник улыбнулся, оттого что не мог сдержать той нежности, что вызывал в нем маленький акробат.

— Нет, честно, я не знал, клянусь, — ответил Уэйд. — Я думал, что Мэри вообще с ним порвала. С глаз долой – из сердца вон. Она ведь не простила ему то его паскудство.

— Уэйд, — строго осадил его Питер.

— Что? Может, он и не хотел, но поступок его был поганым. Это факт. Ладно. Видимо, наша Мэри не смогла устоять перед ним после суда. Совет им да любовь. Или ты против? — спросил наемник, заметив, что Паучок все еще хмурится. 

— Нет, не против, просто странно, — Питер повел плечами. — Как будто знаешь… словно я не удел. Мы с Мэри всегда были вместе. Знали все тайны друг друга. А тут раз, прошел всего месяц, а тут я оказался за бортом. 

— Так бывает, Питер. Но ведь это не твоя вина. Все просто меняется, хочешь ты того или нет. Хочешь, мы тоже заведем секреты от Мэри? 

Юноша сощурился, карие глаза его тепло блеснули. Уэйд был уверен, что Питер улыбнется. Наемник вдруг понял, что за все то время после костра Паучишка ни разу не улыбнулся. Ни разу. А ведь он так любил улыбаться, у него ведь рот никогда от вечных улыбок не закрывался.

Питер не улыбнулся, отвернулся обратно к алтарю. 

— Да, надо будет что-нибудь от нее сокрыть, — кивнул акробат. — В общем, отец Осборн тоже не был доволен этой новостью. И… — Питер тяжело вздохнул. — Он такие вещи говорит, Уэйд. Он сошел с ума. Обезумел. 

— Что он говорил? 

— Это не описать. Он подошел близко, я выставил вперед клинок, который ты мне дал. Ох, черт, я… Ой, а можно говорить слово “черт” в церкви?

— Почему бы и нет. Например, дьявольский чертовски поганый уе…

— Уэйд! 

Питер ущипнул Уилсона за бок. Наемник тихо рассмеялся, видя, как покраснели уши Питера. 

— Ладно, прости, я больше так не буду, — сказал Уэйд. — Что там с ножом?

— Я оставил клинок на крыше, прости Уэйд.

— Ничего страшного, Питти-малыш, у меня есть еще.

— Хорошо. Прости, я правда не хотел. Просто растерялся. Я тогда выставил клинок, а Осборну было плевать, он схватился за лезвие рукой. А потом этой рукой дотронулся до моего лица, отсюда и кровь. Я испугался и вот ударил. Тело само действовало, я опомнился, только когда оказался здесь. А после несколько монахов помогли архидьякону спуститься, у того все лицо было в крови. 

Уэйд испытал глубоко внутри жадное удовольствие и немного жалел, что не видел этого лично. Но внешне Уилсон старался сохранить спокойное выражение лица. 

— Мне страшно, — вдруг прошептал Питер.

— Я с тобой.

— Нет, я не об этом, — юноша покачал головой. — Я испугался себя сегодня. Когда я увидел, что ему больно, то мне стало приятно. Мне хотелось ударить его еще. Я ведь сильнее его, я бы смог, но…

— Но? 

— Но я не хочу быть таким, Уэйд, — Питер спрятал лицо в руках, слова его стали приглушеннее. — Я ведь всегда верил, что насилие не выход, а сам же что? Чем я лучше? 

— Питер, ведь Осборн… — Уилсон хотел поддержать юношу. 

— Не важно, что он сделал, я не хочу быть таким же, — руки акробата дрожали, а голос тихо звенел. — Я не хочу никому делать больно. Но все выходит всегда наоборот. Из-за меня сегодня сгорел замок, все мои друзья и близкие лишились дома. Человека повесили. Тебя выпороли на площади. Тебе приходится жить со мной в этой клетке. И даже для отца Осборна я невольно становлюсь палачом. Я не хочу этого.

Питер всхлипнул, его плечи дрожали. Уэйд не знал, что сказать. Все слова, которые приходили в голову, были уродливыми и глупыми. Поэтому Уилсон сделал то, что точно помогло бы ему. Он обнял акробата, расположив руки на его шее, главное не касаться спины, которая еще заживала. Питер замер, а после обмяк и уткнулся лицом в плечо наемника и бесшумно заплакал. Уилсон прижался щекой к мягким волосам, прикрыл глаза и стал медленно и аккуратно поглаживать открытую шею.

— Уэйд, — прошептал Питер, не отстраняясь. 

— Что, малыш? — спросил Уилсон, накручивая каштановую прядь на палец. 

— У меня будет просьба. Уэйд, что бы ни случилось, что бы ни произошло, ты не позволишь случиться страшному. 

— А что для тебя это страшное? 

— Ни ты, ни я не причиним архидьякону вреда, как бы нам двоим этого ни хотелось.

— Питер…

Паук отстранился, лицо его было красным и слегка опухшим, а под носом размазалась сопля. Уэйд усмехнулся и манжетой своей рубашки вытер лицо Питера, заодно стерев кровь с щеки. 

— Хорошо, я сделаю это ради тебя, — сказал Уэйд, осознавая, что он не в силе отказать Питеру.

— Спасибо.