Поцелуи Ви парализовали. Не прекращающиеся ни на мгновение, быстрые и царапающие, как удары гонимой ветром сухой листвы о лицо, они ошеломляли своей неожиданностью, в ступор вводили нетерпеливостью и какой-то звериной, голодной жадностью.
И Неро пошевелиться не мог, обездвиженный ими и пронизанный колким онемением до кончиков пальцев. Вероятно, он умер или вот-вот умрёт; его рана на плече не смертельна, бывало в разы хуже и опаснее, но тогда Ви не целовал бы его с таким исступлением и отчаянием, словно Неро был дорог ему и он страшился его потерять. Словно им неизбежно грозило расставание навсегда, о котором знал один Ви и знанием этим чернил своё исстрадавшееся сердце; отказывался делиться пугающей правдой с Неро долгое время, но проиграл самому себе и сорвался в одночасье.
Словно бессловесно прощался.
Он вообще не стал бы прикасаться к Неро без крайней необходимости, но отчего-то делал это сейчас, не имея ни одной весомой причины в оправдание. И следовало бы насторожиться, прислушаться к гласу разума, но…
В голове пусто и слепяще-светло, как будто неоновая вывеска фургона перегорела, резанув по глазам неожиданно яркой вспышкой напоследок. Неро ничего не понимал. Не соображал, что происходит и зачем Ви это нужно, но отчётливо осознавал одно: он грезил о его прикосновениях каждый день и каждую ночь вот уже на протяжении месяца, а по ощущениям — десятки и сотни нескончаемых лет, и его ожидание наконец оказалось вознаграждено.
Сердце мощными толчками вколачивалось в рёбра, запахи разогретой на солнце кожаной ткани, демонической крови и волос Ви дразнили нос, и Неро щурил слезящиеся глаза, боясь закрыть их даже на доли секунды и смазать открывшуюся перед ним будоражащую картину Ви, льнущего к нему.
Полные губы, горькие от приставшей к мелким трещинкам пыли, солёные от пота и слабо подкрашенные кровью, давили на его. Требовали, настаивали, шершаво тёрлись и времени на раздумья не оставляли. И Неро цепенел, пальцами судорожно скрёб кирпичную кладку позади партнёра, до боли, до кровавых полукругов под обломанными ногтями, стараясь ухватиться за что-нибудь — не за Ви; ни в коем случае не за него, иначе всё пропало, — чтобы на ногах устоять. И медленно, заторможенно поддавался.
Липким комом теснились мысли, сплавленные воедино жаром жмущегося к груди чужого тела. И их не отделить одну от другой, не привести в порядок. Не тогда, когда Ви цепляется за его воротник, до мурашек задевая кожу неожиданно ледяными пальцами, и тянет к себе так сильно, словно порвать ткань — обязательное условие; словно по-другому нельзя. Не тогда, когда шепчет что-то неразборчиво, хмурит брови и слепо тычется в лицо солоноватыми губами в поисках ответной ласки.
Это не сон, не бред и не следствие недавнего ранения. Шипы корней Клипота не выделяют галлюциноген — Неро был уверен в этом ровно до сегодняшнего дня.
— Неро, ты не должен… Послушай, послушай меня, Неро… — Шёпот Ви сошёл до свистящих выдохов. Ещё секунда-другая, и он совсем замолчит, а Неро от него ни слова не добьётся. И Ви хотел бы прервать поток бессвязных фраз — сквозь обволакивающее марево Неро видел, как тот хмурится всё сильнее; и под ладонями, и механической, и человеческой, ощущал, как плечами передёргивает, точно закрыться пытается, — но отчего-то продолжал глотать гласные, наслаивать их друг на друга, выдавливая его имя.
И мысль, поздняя, ядовитая и растекающаяся внутри радужными пятнами подожжённого бензина: всё-таки положил руки ему на плечи. Продал себя. Нет, не продал — подарил; отдал за так, за эти горьковато-солёные обездвиживающие поцелуи, за возможность сжимать ладонями его плечи и губы обжигать о пылкий шелест слов; за минуты вожделенной ласки, которой можно упиваться всласть, смаковать на языке, как хорошее выдержанное вино, и пьянеть, пьянеть, пьянеть до беспамятства.
— Говори медленнее, я тебя не понимаю, — прохрипел Неро, жмуря глаза и ненадолго отодвигаясь, чтобы отдышаться. — Что я не должен?
— Это не… — Ви сбился сразу же, неопределённо мотнул головой и потянул его обратно. — Давай после.
И Неро довольно оскалился и хватанул зубами его губу, быстро, почти грубо, словно хищник клыками ускользающую добычу поймал. На языке — соль и металлический привкус, и тихое сдавленное шипение Ви вкус как будто бы усиливало. Он не сопротивлялся. Он не был против.
Ему это тоже нравилось.
В штанах стало до неприятного тесно, и горячим расплавленным металлом тяжело стекало в пах капля по капле желание. Ещё совсем немного, и густое томительное предвкушение станет болью — затягивать с предварительными ласками смысла нет.
На мгновение Неро отстранился от Ви и бегло осмотрелся, прежде чем вновь вернуться к прерванному. Они одни в глухом тупике, и серый квадрат облачного неба — единственный свидетель происходящего. Никто им не помешает и не застигнет врасплох, и можно наконец стянуть с Ви плащ. Можно сделать это и не снимая плаща.
«Сделать это», вот так просто.
Лицо и шею точно раскалённым паром обдало. Ви не распускал рук, не лез к нему в штаны и не жался к паху сильнее, чем мог бы, но Неро угадывал в движениях его губ скрытую мольбу, в закрытых глазах и дрожи ресниц — долгожданное доверие, которое так стремился завоевать с момента их первой встречи. Он сам говорил на том же языке, что и Ви, и разгадывал его послания в считаные секунды, до того, как тот выдаст их действиями. Он мог навалиться на Ви, мог втиснуть его в стену — крепкая, выдержит — и взять инициативу в свои руки, но не был уверен, что сумеет остановиться, если Ви того потребует.
Но тот и не требовал.
Коварный змей-искуситель, он всё более бесстыдно льнул к Неро и огрызался на проскальзывающую грубость ответными укусами. Неро не хотел так, до крови, до боли и глухих сдавленных стонов, но Ви будто нарочно провоцировал и не оставлял ему и шанса сдерживать себя. У него никогда такого не было; не с нежной Кирие, которой иной раз и коснуться боязно было, чтобы не ранить, не то что осознанно перейти на жестокость.
И отсутствие чётких границ, жаркое поощрение Ви и пьянящее чувство вседозволенности сметали собственные моральные установки. Не о грязной подворотне мечтал Неро, не о быстром и по-животному нетерпеливом сексе, но Ви диктовал свои условия — и воротник белого плаща трещал по швам под нажимом его рук, а вместе с ним и выдержка его обладателя. Неро низко зарычал: в паху болезненно заныло — грубая ткань джинсов давила на член, и с этим нужно было что-то сделать как можно скорее.
— Ви, у меня… — Неро не говорил, больше не мог: голос подводил и срывался. И лишь сипло скулил в искусанные губы Ви, стискивая его плечи всё сильнее. Пахом безотчётно вжимаясь ему в бедро, в декоративную цепь с нанизанными на неё металлическими черепами; гладкими, твёрдыми, восхитительно остро врезающимися в нежную кожу через слои ткани. — Мне бы…
Ви его понял сразу же.
Он отпустил воротник и властно переложил одну руку на левое плечо, удерживая на месте, а Неро шумно выдохнул и сглотнул, представив, как эти длинные холодные пальцы сожмутся вокруг чувствительной головки — и крупной дрожью во всём теле отозвалось неутолённое вожделение. Вторая же рука отодвинула цепь и плотно легла на ширинку. Неро лязгнул зубами и нетерпеливо заёрзал, а спустя мгновение — взвыл от резкой боли, неожиданно пронзившей плечо, и инстинктивно отшатнулся от угрозы.
От Ви, причинившего ему эту боль.
И зажал открывшуюся рану механической ладонью, с каким-то отупением глядя на подсохшие бурые дорожки на белом плаще, снова напитывающиеся густым, насыщенным цветом. Ткань темнела; ширилось и ветвилось по швам ржавыми стеблями кровавое пятно, а целительное тепло Плена Чувств умаляло боль, но не разлитое разочарование.
— Прости. — Ви, побледневший и нервно улыбающийся, смахнул с кончиков пальцев дрожащие капли багрянца, устало опустил голову и спрятал лицо в чистой ладони. — Я… забылся.
Кислым привкусом неспешно осели на языке крупицы уверенности, что тот имел в виду не только травмированное плечо.
— М-м, нестрашно, просто укол… — с запинкой выдавил Неро, опуская глаза вслед за Ви.
Возникшая неловкость ударила по обоим напряжённой тишиной.
Нужно что-то сделать, и быстро, чтобы нарушить её, развеять; в тающее кружево выдыхаемого воздуха или дым, подобный тому, что вьётся за кончиком тлеющей сигареты Нико, обратить. Вернуть прежний настрой хотя бы частично.
Но не получалось. Мысли всё такие же липкие и клейкие, а тело — парализованное; из чугуна и пламени отлитое.
И идей никаких.
«Проклятье!»
Вот и что мешало промолчать и стерпеть? Всё же было так хорошо, а теперь Ви, уже отстранённый и равнодушный, уже до обидного чужой, привалился к стене и смотрел себе под ноги, сосредоточенно хмурясь; беззвучно шевелил губами и в целом выглядел так, словно тщательно подбирал слова. Неважно какие: очевидно же, что ни одно из них не будет в пользу Неро.
«Ничего не говори. — Поймать себя на том, что руки мелко потряхивает, но не от боли и не от холода — от мучительного ожидания, тягостно и стыдно. Сердце сжалось в предчувствии дурного. — Не надо. Не говори. Не надо. Не делай этого, Ви, пожалуйста!..»
Смешно до щиплющей влаги в уголках глаз и надрыва чего-то жизненно важного в груди: в тёмной подземке, целую вечность назад, Ви предостерегающе касался его губ кончиками пальцев и шептал то же самое.
«Не надо».
И в этот миг Неро едва ли чувствовал себя лучше, чем тогда: Ви покорно тянул с ответом, точно мысли читать умел и сжалился, милосердно пошёл на уступку, — но в эти его трюки больше веры ни на грамм. Бесполезно. Бессмысленно. Что бы Неро ни сделал и ни вымолвил, пощады ждать не придётся: Ви не будет благосклонен.
Подвижными искрами рассыпа́лись у его ног лучи бледного солнца; скользили по складкам брюк, высветляли заломы ткани и каплями пронзительно-белого собирались на черепах декоративной цепочки. И к щекам Неро прилил лихорадочный румянец, нездоровый, отчасти стыдливый: да, той самой цепи, в которую минутой назад с какой-то отчаянной необходимостью он вжимался, искушённый грубоватой лаской; оцарапанный сухими поцелуями-листьями до покраснения губ.
Тяжёлый локон с плавным завитком на кончике выскользнул из пряди и упал на лоб. Ви был красив и изящен в каждой мелочи, в каждой детали — Неро говорил бы ему об этом неустанно, ежедневно; сказал бы и сейчас, но это же ничего не изменит — чудо, если Ви вообще дослушает его и не перебьёт. Он сам выбирал момент, когда подпустить к себе, а когда оттолкнуть — и Неро, с опаской ожидающий вердикта, жестокого приговора, и голову в плечи вжимающий, не понимал, как жил без всего этого раньше.
«Ви, пожалуйста… Люби меня. — И привкус кислого усилился, щиплюще въелся в язык и припухшие губы. Зубы скрипнули почти слышимо, не позволяя унизительной мольбе вырваться наружу. — …Или прекращай эти игры».
Но Ви был азартен.
Он охотно играл в молчанку; играл в восковую статуэтку, застывшую в театральной позе и как если бы кем-то небрежно приваленную к стене; играл свою сольную партию мистического некто, крадущего чужие души и похищающего сердца — и это удавалось ему непревзойдённо. Неро стоял перед ним как равный, но был у его ног — среди битого кирпича и пляшущих пятен солнечных лучей, — без души и сердца, раздробленный на тысячи разрозненных фрагментов, и умолял: всё так же, смиренно и бессловесно, не решаясь даже взгляд вскинуть и коснуться им зеленоватой каймы-патины радужек и бездонного провала зрачков.
Потому что иначе ничто уже не станет препятствием его падению. Потому что тогда остатки благоразумия и гордости уступят эмоциям, и он разомкнёт губы, чтобы рассыпаться в сбивчивых словах, тысячи помножить на десятки тысяч и растоптать себя окончательно — смешаться с пылью, что невесомо целовала узкие лодыжки и серыми полосами темнила кожу по контуру ремешков сандалий.
«Ви, пожалуйста…»
От зависти к этой пыли хотелось умереть.
«…Люби меня».
Рану повторно прострелило болью, а Неро шумно втянул воздух сквозь зубы и отдёрнул металлическую руку, испачканную лаково-красным: сам не заметил, как сильно сжал искусственными пальцами края. Недовольно цокнул языком, почти успешно вырываясь из зыбучих песков чего-то тягостного, щербато надколотого и искреннего до сухого блеска — нагромождения собственных чувств, — и оценивая внешний вид повреждения. Несмотря на минувшее время и активное заживление, отверстие всё ещё широкое, пять-шесть сантиметров в диаметре, и затянется не так скоро, как хотелось бы.
А всё потому, что несколькими минутами ранее во время сражения один из корней Клипота прошил его плечо насквозь. Неро вскрикнул — от неожиданности, не от боли, — но Красную Королеву не выронил, вопреки тому, что рука начала стремительно терять чувствительность и наливаться свинцовой тяжестью. Он был готов драться и дальше, но оказался решительно оттеснён подоспевшим на выручку Ви. Тот находился поблизости: не лез на рожон и истреблял мелких тварей на периферии, чтобы Неро мог спокойно сосредоточиться на более опасном противнике — сплетении корней хищного дерева. Но Неро допустил ошибку и поплатился за это — рука истекала кровью и немела, и волей-неволей он был вынужден принять помощь того, кого защищал сам.
И, что хуже всего, своей оплошностью мог подвергнуть его опасности.
Но обошлось.
Ви бегло скользнул по Неро вопрошающим взглядом и, получив беспечную улыбку в ответ, подкрашенную акварельными брызгами пузырящейся крови — верхняя доля лёгкого наверняка задета; но болевой порог на-четверть-демона намного выше человеческого, так что из Неро боец всё ещё сносный, — остался рядом с ним. Одной рукой взялся за воротник — и с того момента так и не отпустил, — а вторую вскинул вверх и щёлкнул пальцами быстрее, чем Неро остановил бы его.
И он бы остановил, обязательно остановил, если бы был расторопнее. Оно того не стоило. Ничто того не стоило.
Потому что в последнее время призыв Кошмара отнимал у Ви неимоверное количество сил — тот с ног валился и засыпал на два-три часа после каждого сражения. До ужаса хрупкий, почти прозрачный, почти разбитый, словно фарфоровая фигурка с высоты на грани раскола упала — и уцелела для самой себя неожиданно; с извилистыми ручьями бледно-голубых вен под кожей и обескровленными губами — как из стекла отлитый или церковного воска, из которого Кирие изготавливала тонкие свечи для служений. Неро не знал, чем помочь Ви, а Нико беспомощно разводила руками, и потому он рвался вперёд сам, намеренно оставляя медлительного напарника позади; и противился вмешательству каменного голема в принципе: сила силой, но один неверный замах гигантского кулака — и Ви станет лишь прекрасным воспоминанием, стеклянным крошевом, скрипящим на зубах и на ресницах искристо мерцающим, или размягчённым восковым потёком.
Но когда бы тот интересовался его мнением.
И пока кошмары терзали оставшихся врагов, Неро прижимался механической ладонью к ране, а щекой — к запястью с грубым кожаным браслетом. Благодарил. Молил быть осторожнее и беречь себя. Вместо пресловутого «спасибо» или «я того не стою»; вместо звона слов, который тотчас утонет в грохоте тяжёлых шагов Кошмара и треске ослепительно-белых молний под широко распахнутыми крыльями. Бич Дьявола согревал рану; кровотечение прекратилось, и стало легче дышать: лёгкое пошло на поправку также. Острые грани металлических заклёпок браслета царапали кожу, но Неро не отстранялся, тёрся о них лицом, как преданный пёс мог тереться о руку хозяина, и мысленно подгонял собственный организм. Раньше исцелится — раньше разберётся с треклятым отростком Клипота и уведёт Ви к фургону, в безопасность.
Отодвинет фарфоровую фигурку от края и убережёт от падения.
А Ви посягательств на свой аксессуар не замечал или не придавал им значения — щурил глаза и отслеживал передвижения демонов, не позволяя им замкнуть охотников в кольцо. Его пальцы по-прежнему крепко сжимали воротник Неро; с тихим гудением работал Бич Дьявола.
Плен Чувств не несёт угрозы, он — тепло и приятная вибрация, ускоряющие репаративные процессы; самый бесполезный из аппаратов пришёлся очень кстати — Неро только что проспорил Нико десятку. Но это всё казалось мелочью, шелухой, подобной той, которой облетали тела погибших тварей: Неро и к стене был мечом прибит, и руку терял, и кожа его пузырилась и плавилась под языками дикого пламени — что ему какой-то укол шипом толщиной с предплечье Ви. Ранение ранению рознь, и резаные раны заживали быстрее прочих, почти мгновенно, стоило краям слипнуться; с колотыми не всё было так просто: зачастую в их канале оставались осколки шипов, когтей или фрагменты собственных раздробленных костей, — но и с этим организм справлялся, требуя на восстановление чуть больше времени. Нынешняя рана Неро была сквозной, зияющей. Но и это поправимо.
Жаль, оторванная рука так отрасти не могла.
И после того, как бой завершился, а отвратительное растение лишилось ещё одного источника питания, Ви молча толкнул Неро в переулок, в упор уставился на него покрасневшими от усталости глазами и… за воротник рванул на себя. Наказать или приласкать, парализовать беглыми царапающими поцелуями, чтобы не сопротивлялся и обнажил себя всего, а затем вонзить змеиные клыки в уязвимость; уничтожить — чем-то пока ещё невысказанным.
В этом был весь Ви.
И если бы это был единичный случай, внезапность, минутное помутнение, Неро обрадовался бы, что сумел каким-то чудом вскрыть защиту, и ухватился бы за брешь; проник в неё, под стальное «нет», под кожу с пористой росписью чернил, чтобы усмотреть — хотя бы одним глазком — путь к сердцу. Запомнить маршрут. Ценой всего, ценой самого себя: цель оправдывала любые средства.
Но нет. Это было чем угодно, но не секундной слабостью.
Ви и до этого вёл себя странно.
После той памятной ночи в мотеле, с выломанной дверью, точечными кровоподтёками выше нейроконнектора, хранящими ощущение чужих пальцев, запаха хвойного шампуня и хриплого шёпота, каким неизлечимо больные исповедуются на предсмертном одре, он стал задумчивее. Застывал на месте подолгу — выпадал из жизни, из реальности, — пустыми глазами всматриваясь в венец Клипота, пока Неро рукой перед лицом не помашет. Чаще ссорился с Грифоном, но оба смолкали, стоило тому подойти ближе.
Тайны сгущались, клубились грозовыми тучами и отблесками молний отражались в зелёных глазах. Неро кожей ощущал щиплющие электрические разряды, находясь подле Ви. И теперь — этот шаг в пропасть, на острые камни; почти бросок, самоубийство; быстрое импульсивное согласие, душу в узел стягивающее своим небрежным «давай после».
«Давай после».
Что-то происходило в его голове, что-то менялось и перестраивалось кирпичик за кирпичиком, и знать бы, к добру это или нет. Но о чём он, в самом-то деле: с Ви же ничего нельзя знать наверняка. И если бы не повреждённое плечо Неро и не жёсткая хватка Ви, разбередившая рану, сгорать им в объятиях друг друга до сих пор.
Но ничего не случилось. И «после» — это уже сейчас.
— Я вот о чём хотел поговорить с тобой, Неро, — начал Ви, не поднимая глаз, и Неро опомнился и встревоженно уставился на него.
Татуировки, принадлежащие Грифону, вдруг замерцали и всколыхнулись рябью, но Ви накрыл плечи ладонями и с нажимом провёл книзу, оставляя на одном из них багровые полосы — размазывая кровь Неро по своей коже. И крылатый кошмар затаился, на мгновение недобро сверкнув жёлтым глазом над головой Ви; пожелал вмешаться, но не сумел противостоять воле своего носителя и отступил.
Металлические пальцы негромко заскрежетали, сгибаясь на шарнирах: Неро вновь схватился за рану и сдавил ими края. Удержать. Удержаться. Собрать волю в кулак, а самого себя — в чугунный каркас, объятый огнём.
Ничего хорошего такое начало разговора не предвещало.
— Ты не обязан это делать. Идти на Уризена. — Удар сердца. Ещё один. По пластиковой вставке на запястье скатилась свежая капля крови. — Ты ещё можешь отказаться и вернуться в Фортуну. — Ви скрестил руки на груди и наконец поднял на него глаза. Не глаза — магнитно-чёрные провалы глазниц: глубокие, бездонные, без рваных полос души внутри. Неро перекосило. Глаза мертвецов выглядели более живыми в сравнении с его. — Это не твоя война.
«Что?..»
Слова тяжёлыми неотполированными бусинами нанизывались на холод интонации. Звенели, ударяясь друг о друга, как металлические черепа на цепи, но Неро их не слышал, неотрывно глядя на Ви. Блеск его глаз сухой и тусклый, почти сумасшедший, а вокруг век — сеть мелких морщин-трещинок.
В этот самый момент, с непоколебимым спокойствием и решимостью, он избавлялся от Неро. Вот так запросто.
Губами, покрасневшими и наверняка ещё пылающими после поцелуев, выговаривал губительные фразы.
Как будто это было в порядке вещей и Неро не заслуживал большего.
Жалостливое «люби меня» свернулось в груди котёнком с перебитыми лапами и протяжно завыло. И роем гудят, вплетаясь в тоненький вой, вопросы в голове, жалящие и ядовитые, как потревоженные дымом дикие насекомые.
— Это… Прикол какой-то? Ты же шутишь, да? — Это первые из них. Самые безобидные, юрко проскочившие через скопление остальных.
Уголки губ растянулись в нервной улыбке, широкой и дурацкой, нисколько не подходящей случаю; «ты же пошутил, верно? Скажи, что пошутил, и я посмеюсь над этим ужасом вместе с тобой! Чёрт бы тебя побрал, Ви, что не так с твоим чувством юмора?!»
Ви не мог говорить такие вещи всерьёз; не мог пытаться отделаться от Неро сейчас, когда они так близки к цели. Когда первым проявил инициативу и смешал их дыхания, позволив Неро на несколько незабываемых минут почувствовать себя желанным.
Не мог ведь?..
— Ты же сам утверждал, что без меня тебе не обойтись, разве нет? И Ямато… И это всё… — Голос чужой и скрипучий, сыплется ржавчиной недоверия и дрожит, словно вот-вот сорвётся на глупый истеричный смех: «Пошутил же?..»
Неро развёл руки в стороны, показывая на город за кирпичными стенами, и поморщился, когда боль снова пронзила плечо.
А потом его осенило.
— Подожди. Это из-за руки?! Думаешь, это помешает мне надрать ему зад?! — Обида кипятком плещется в горле; рана пылает и пульсирует вместе с обожжённой слизистой, посылая в голову импульс за импульсом. А Ви смотрит на подбородок Неро, не в глаза, и кривит губы, испачканные пылью и кровью; у Неро такие же, должно быть. И не опровергает его слова. — Ты тоже считаешь, что я бесполезный, да?!
— Всё не так, — утомлённо потёр переносицу Ви. — Просто поверь мне, лучше тебе в это не лезть.
— Да с какой стати?! — взревел Неро. — Сперва Данте, теперь ты? Что изменилось? Эта царапина тебя испугала или что?! Тебе напомнить, из какой задницы ты меня вытащил, а мне хоть бы что?!
— Вот именно! — недобро сверкнул глазами-магнитами Ви исподлобья, и Неро против воли отступил. — Я не хо… Нет, подожди. — И смягчился разом. Бархатный смех наждачной бумагой прошёлся по позвоночнику, резко и размашисто, с нажимом: до алых бусин кровавой росы — они проступили на коже, определённо, проступили. Лицо Ви разгладилось, но тени под глазами стали будто бы глубже. — Да, конечно, ты прав… Всё так и есть. Это моя вина, надо было давно тебе признаться: ты недостаточно силён. Ты мне не подходишь. И… наши пути должны разойтись.
— Тебя об стену приложило?!
Серый квадрат неба скользил по касательной; мир съезжал набекрень вслед за ним, грузно заваливался и кислотно-яркими фейерверками взрывался перед глазами.
«Этого-не-может-быть-этого-не-может-быть. — В позвоночнике металлические пластины, разогретые до белого каления, а вместо рёбер — изогнутые лезвия, кромсающие лёгкие. Не шелохнуться. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Этого-не-может-быть».
Вот что выдал бы ему Ви после секса. Вот что утаил за невнятным «давай после».
Выстрел на поражение.
«Не подходишь». «Должны разойтись». «Вытри слюну, Неро, это всё: шёлк волос, жар тела и губы, искусанные в кровь, — не для тебя».
Кирпичик по кирпичику он строил в мыслях эшафот для одного-единственного приговорённого — Неро. Глупца. Наивного мальчишки, мечтающего о большой и светлой взаимности. Зрителя собственной казни. И если этот поцелуй был прощальным подарком, белой таблеткой плацебо для умирающего, то пусть Ви подавится им! Пусть никогда больше не прикоснётся к Неро — он и сам не станет настаивать; телесная близость — вторичное, — только бы не уходил, не исчезал из его жизни. Без ломающего-перемалывающего «не подходишь», без рубленого «разойтись» и раскалённого железа в грудной клетке.
Чугун крошился, медленно угасало пламя. А в мыслях заезженной пластинкой крутилось монотонное «этого-не-может-быть-за-что-ты-так-со-мной».
Молниеносным скачком Неро метнулся к Ви и с яростным рыком ударил Бичом Дьявола в стену рядом с его головой. Брызнула рыжая кирпичная крошка, и белёсым облаком поднялась потревоженная пыль. Аппарат хрупкий, но выдержал.
Как и Ви.
Он не дёрнулся, даже не дрогнул: не боялся Неро. Или был безразличен к собственной смерти.
— Значит так: мы оба забываем о той чуши, которую ты только что сочинил, и больше ты подобную хрень не несёшь! — Откровенно как никогда. Со страхом и прорезающимися в голосе нотами подкатывающей паники; кипяток бурлит в глотке и брызжет, а фразы-плевки обжигают корень языка. Услышь, услышь же, Ви! «И возьми свои грёбаные слова назад!» — Я иду с тобой до конца, и это не обсуждается!
— Ты не понимаешь… — болезненно скривился Ви.
— Да потому что ты нихрена не объясняешь! — взорвался Неро и вторым кулаком, человеческим, впечатал в стену по другую сторону от Ви. — Как я должен догадаться, что у тебя на уме? Кто я, по-твоему? Сраный медиум?! Мы так близки к цели, почти все корни выкосили, и тут ты вдруг решаешь, что я «тебе не подхожу»?! Да ты себя послушай!
— Кончай истерику! — вскинул подбородок Ви и хищно сощурился. — Я услышал тебя. Хорошо, будь по-твоему. Можешь успокоиться.
— «Можешь успокоиться»? Это, блядь, так не работает! — Неро клокотал от злости. Если Ви возомнил, что так просто отделается своим дарственным «хорошо», то он глубоко заблуждается. — И что, ничего не хочешь мне объяснить?!
Шорох осыпающейся каменной крошки стихал. Пыль бесшумно оседала на землю и забивалась в царапины обуви белым порошком. Ви открыто смотрел на Неро, кривил губы и упрямо молчал: сменил одни игры на другие, отдав предпочтение гляделкам и молчанке.
Разумеется.
Это же Ви, чёртов Ви, проклятущий Ви, который вытворяет всё, что ему вздумается, не щадя чувств других. Он с собственными кошмарами общего языка найти порой не может, что уж говорить о живом человеке. Пусть и о таком, который ковровой дорожкой под ним стелется и стойко терпит, как о него ноги вытирают.
Но достаточно. Достаточно. Достаточно! Нет никаких чугуна и огня. В Неро железа на руку чуть выше локтя, не более.
— Ну и отлично! Супер! Можешь катиться на все четыре стороны, разговор окончен!
— Неро… — Ви потянулся и коснулся его щеки сгибом указательного пальца, но Неро отпрянул и опустил металлическую руку, открывая Ви проход.
— Разберись сначала со своими тараканами, а потом поговорим, — рыкнул он напоследок, хмуро глядя в сторону.
Надежда, что он наперекор всему останется, протянет руку снова и объяснится по-человечески, тоньше и прозрачнее щиплющей плёнки, застилающей глаза. Неро выслушает; он поймёт, он простит, он всё для него сделает — по-другому и быть не может. Но только без обесценивающего «не подходишь», без пренебрежительного «не понимаешь» и воспалённого блеска глаз, душу магнитом вытягивающих.
Нет проблем, которые нельзя было бы решить вместе — сделай шаг навстречу, помоги, протяни руку.
Не уходи.
Но Ви отвернулся. Проскользнул мимо Неро ужом и скрылся из виду тотчас же, вместе с собой унося последние остатки свежего воздуха в этом насквозь отравленном городе.
А Неро повторно ударил левым кулаком в стену и под треск осыпающейся штукатурки привалился к ней и уткнулся лицом в щербатый кирпич. На кладке, там, где он царапал её ранее, во время поцелуя с Ви, рваными ранами зияли глубокие борозды — следы гигантских когтей. Но это неважно. Всё потеряло ценность в одночасье.
Неро жадно вдохнул полной грудью, среди удушливых частиц песка и пыли пытаясь уловить запах Ви. Он мог зажимать его прямо здесь и сейчас, мог страстно целовать и ерошить тёмные волосы сколько вздумается; оттягивать его голову назад, чтобы рельеф адамова яблока, ключиц и впадины между ними проступил чётче; мог избавить его от плаща или оставить в нём — на своё усмотрение — и подарить им обоим что-то головокружительно приятное, сближающее их и расцветающее в лёгких тяжёлыми цветами.
Но вместо этого давился пылью.
Ему бы следовало гордиться собой: отстоял своё право находиться подле Ви, высказал всё, что думал о его скрытности, и послал куда подальше, — но чувствовал он себя при этом преотвратно.
Повторный вдох, глубже, с затяжкой, как когда он в пятнадцать лет впервые попробовал сигареты.
Бетон, кирпич, пыль и почти неощутимо — кожаная ткань и хвоя.
Если таков был запах гордости, то Неро не желал чувствовать его больше никогда.