Мин Тхай ненавидит свою ранимую женскую сущность. За минусом сорока кошек и плюсом двух долбанутых подруг, она считает себя сильной, независимой и крайне самодостаточной личностью. У неё нет потребности в крепком мужском плече, потому что у неё есть плечи Джун Йонг и Шин Мэй, и даже — святые боги! — Кобры, если вдруг совсем припрёт. Поэтому она насмешливо фыркает, кривится и всячески демонстрирует своё нежелание «соответствовать».

Однако иногда в ней просыпается «она» — та сторона, которая обычно ноет, куксится и больше смахивает на кисейную барышню, и Мин Тхай ненавидит «её», особенно после того, как «она» во всей своей красоте расцвела рядом с Чонгуком.

Долбанные стандарты долбанных условностей. Чтоб им всем сладко жилось.

Мин Тхай сжимает зубы и косится на подруг. Джун Йонг нервно кусает губы, вертя в руках микрофон, Шин Мэй, закрыв глаза, проговаривает текст песни. Даже близнецы, которых проще убить, чем остановить, двумя ошеломлёнными тенями замирают за их спинами.

Это — их первое выступление после дебюта, поэтому они все жутко волнуются.

Фестиваль кого-то-там-Мин-Тхай-хоть-убей-не-помнит-имени получается насыщенным за счёт присутствия нескольких именитых групп, так что Шин Мэй всерьёз беспокоится, что их просто не заметят среди таких знаменитостей, однако Кобра в некоторых вопросах неумолима. А в некоторых особенных вопросах она — сраный бронепоезд «Надо», так что им приходится собирать трясущиеся кишки в кулак и репетировать до кровавых мозолей на ступнях и языках.

Последний раз они так убивались, кажется, перед предебютом…

Когда позади становится слишком шумно, Мин Тхай дёргается и оборачивается. К ним с гиканьем и гвалтом торопливо подкатывается разноцветная разноголосая компания, и она только со второго раза угадывает в них бантанов. Они гомонят, поздравляя застывших в ступоре девчонок, и со всей присущей им долбанутостью заверяют, что волноваться не о чем — всё пройдёт, как надо. Они сто раз так делали и выжили вот на зависть всем.

Мин Тхай натянуто улыбается толкнувшему её плечом Ви, который моментально склоняется и покаянно просит прощения, а потом поворачивается, натыкается на горящий чёрным пламенем взгляд и почти проваливается в пол по самый пояс.

Чон Чонгук, будь он неладен, тоже здесь. Хотя чему тут удивляться.

Мин Тхай смотрит на него всего мгновение — слишком короткое, чтобы его сочли неприличным, — и демонстративно переводит взгляд на хохочущего Намджуна. Однако краем глаза она всё равно замечает изогнувшую губы Чонгука ехидную усмешку.

Свинья. И даже не скрывает этого. Какая неожиданность.

Из Мин Тхай практически прёт сарказм, так что она держит челюсти крепко сжатыми, иначе велик шанс испортить и себе, и группе готовящееся выступление. Они и так слишком очкуют, не хватает ещё их распри с Чонгуком сюда вплетать.

Вообще у них довольно странные отношения. У всех у них, если быть честным.

Вот, например, отношения Джун Йонг и Чимина напоминают мультик — такой же смешной, нелепый и милый. Они временами смотреть-то друг на друга порой стесняются, не говоря уже о какой-то более открытой демонстрации своих чувств на публике, однако Мин Тхай не сомневается, что наедине они наверняка ведут себя более раскованно. Вот и сейчас они неловко переплетают пальцы, а потом, когда Тэхён отпускает ехидную шуточку по поводу этого, Джун Йонг пытается вырваться, но Чимин, прищурившись, только крепче сжимает её руку.

Они действительно забавные, и Мин Тхай не может нарадоваться на то, что однажды им всё-таки хватило смелости перешагнуть определённый рубеж.

Отношения Шин Мэй и Хосока смахивают на романтическую комедию с элементами мелодрамы. Их порой кидает из крайности в крайность, но жизнелюбие и позитив Хосока сторицей перекрывают любые попытки Шин Мэй сказать что-то против. За ними забавно наблюдать, особенно когда кто-нибудь начинает вести себя смущающе.

Мин Тхай прикусывает губу, когда Хосок, обняв Шин Мэй со спины, утыкается носом в её волосы так обыденно и ненавязчиво, словно это — давно привычный ритуал, такой почти семейный, почти надоевший. И Шин Мэй в ответ на эти действия деревенеет и слегка розовеет, но не двигается с места. Только по скользнувшей по её губам улыбке становится понятно, насколько ей это приятно.

Мин Тхай по-доброму завидует им — и Джун Йонг, и Шин Мэй, потому что её отношения с Чонгуком — долбанный порно-фильм. Они счастливы, пока трахаются, а потом режиссёр говорит «Снято!», и они поворачиваются друг к другу спинами, чтобы одеться и разойтись в разные стороны.

Никаких лишних чувств. Никаких лишних эмоций. Просто секс — ничего личного.

Мин Тхай снова ловит на себе взгляд и, окаменев, старается смотреть в сторону. Ей не нравится, когда от Чонгука некуда деваться, а сейчас у неё как раз-таки даже отвернуться толком не получается, потому что впереди сцена, а вокруг — бантаны. Сплошная непруха.

Цыкнув, она поддаётся соблазну и поворачивает голову. Глаза Чонгука тут же впиваются в её. Воздух между ними мгновенно становится густым и вязким — таким, что дышать практически невозможно…

— Две минуты! — вдруг кричит кто-то сбоку, и бантаны кидаются врассыпную, словно тараканы от луча света.

Мин Тхай мгновенно отпускает засасывающее наваждение, а затем ей становится смешно. BTS настолько нельзя завязывать отношения с кем бы то ни было, что они опасаются любых возможных кривотолков, причём не столько из соображений личной безопасности, сколько из страха, что им вообще запретят общение. Это приятно греет душу, и Мин Тхай в очередной раз радуется за подруг, которым повезло. А затем печалится за себя, потому что её именно что «угораздило».

Ну почему она в своё время не обратила внимания на того же Намджуна? Шикарный же парень! Умный, рассудительный, надёжный. Но нет же. Теперь ей приходится расхлёбывать последствия своей жажды приключения. А на вкус это горько. И в горле комом встаёт.

Блять…

Когда приходит их очередь идти на сцену, Мин Тхай вздрагивает, словно её тыкают в бок длинной спицей, и поворачивается к служебному выходу. Там одиноко стоит Чонгук, и он смотрит на неё так, что хочется с визгом запустить в него микрофоном.

Мин Тхай сжимает губы и отворачивается. Ей не требуется его поддержка. Ей даже пожелания «Удачи» от него не хочется. Она прекрасно справится со всем сама. Она — са-мо-дос-та-точ-на-я, так что пошло всё в жопу!

Выступление получается забавным и воздушным. Мин Тхай практически не слышит своего голоса, однако его вибрации эхом отдаются в груди вместе с криками зрителей. В глаза бьёт яркий свет, поэтому она практически ничего не видит, но ощущение присутствия наполняет её эйфорией. Так что к концу их выхода она понимает, что душу готова продать ради того, чтобы почувствовать это снова. За этим, наверное, все айдолы и лезут на сцену, иначе как ещё объяснить настолько фатальное желание самоубиться за счёт собственных пота и крови.

За кулисы они выпрыгивают почти одновременно с появлением бантанов. Тех гонит вперёд менеджер, попутно выписывая за что-то явно заслуженные подзатыльники, и когда Мин Тхай почти проходит мимо, обменявшись со всеми улыбками, её вдруг дёргают за руку. Гневно обернувшись, она замирает с открытым ртом, потому что её останавливает не кто иной, как Чонгук.

— Дура криволапая! — шипит он, снова дёргая её за запястье.

У Мин Тхай пропадает дар речи, но обругать его последними словами она не успевает, потому что замечает свой палец, с которого на пол капает кровь. Глаза округляются, а из горла вырывается изумлённый возглас, потому что момента подобного ранения она в упор не помнит. Она даже боли не чувствует, хотя должна бы — порез довольно глубокий.

Верхняя губа Чонгука дёргается, когда он замечает её замешательство. Он снова говорит что-то нецензурное в её адрес, затем ныряет в карман кожаных штанов, выуживает оттуда пластырь и в несколько движений оборачивает пострадавший палец, сопровождая это ворчанием и недовольством.

Мин Тхай остаётся только изображать выброшенную на берег рыбу, потому что она такого не то что не ожидает — она просто в шоке от происходящего. И от собственной неуклюжести, и от внезапной заботы.

Закончив, Чонгук практически отталкивает от себя её руку и убегает вслед за остальными, не проронив больше ни слова, а Мин Тхай, будто оглушённая, поворачивается и на ватных ногах идёт за своими в гримёрку. Там она падает на стул, некоторое время молчит, а затем начинает с остервенением чесать запястье — в том самом месте, где минуту назад смыкались чужие пальцы. Ей кажется, что эти следы жгут кожу.

Чон «будь ты трижды проклят придурок» Чонгук! Вот ведь дурак! Самый дурацкий дурак на свете! Всё у него через жопу! И пластырь у него отвратительный, с какими-то уродскими зайчатами, чёрт подери! И Мин Тхай совершенно не понимает, от чего ей хочется плакать сильнее — то ли от опять пробудившейся слабости, то ли от того, что теперь это её совсем не напрягает.