На улице неприятно прохладно, жёсткая скамейка пребольно впивается в бёдра, а столешница, кажется, натирает лежащие на ней ладони.

Джун Йонг поджимает пальцы на ногах, едва заметно передёргивает плечами и на миг закрывает глаза, чтобы отвлечься от крайне смущающего зрительного контакта с сидящим напротив человеком. Ей приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не покраснеть, но укоризненные взгляды визажистов, которые уже пятый или шестой раз подходят, чтобы слегка осветлить тон скул, прожигают затылок, намекая, что все её попытки тщетны. А всё потому, что ей приходится смотреть практически в упор на того, кем она втайне восхищается. И кого, признаться, немного боится, но не потому, что он плохой человек — нет. Она робеет в его присутствии исключительно потому, что ей действительно важно его мнение.

Мин Юнги почти неслышно вздыхает, когда Джун Йонг тяжело сглатывает.

— Расслабься уже, — бормочет он, заставив её покрыться ледяными мурашками, — иначе мы тут до старости просидим.

Джун Йонг кивает, открывает глаза и снова проваливается в черноту его зрачков. Юнги не отводит взгляда, а его руки, также лежащие на шершавой столешнице, почти незаметно придвигаются к её рукам. Кончики пальцев обжигает, когда он касается их.

Судорожный выдох замирает на губах Джун Йонг, а где-то сбоку раздаются торопливые щелчки камеры.

— Прекрасно! — говорит фотограф, коршуном кружа возле стола, за которым неподвижно сидят Юнги и Джун Йонг. Возле них стоят одинаковые приборы, их волосы выкрашены в одинаковые оттенки, а грим наложен так, что кажется, будто их просто прижали лицами друг к другу.

Их концепт — отражение, поэтому они изо всех сил не двигаются, чтобы не нарушить тщательно выверенное фотографом положение.

— А теперь — ладони! — громыхает над ухом слегка грубоватым голосом, и Джун Йонг приходится сделать над собой усилие, чтобы не обернуться.

Юнги поднимает руку, и она торопливо повторяет его жест. После жёсткой столешницы его ладонь на ощупь кажется слишком мягкой, и Джун Йонг хочется зажмуриться от удовольствия, но концепт не подразумевает различных выражений лица, а Юнги сейчас по эмоциональному состоянию больше похож на камень. Уставший, замученный, бесконечно пинаемый из угла в угол камень.

Как, наверное, и сама Джун Йонг.

— Отлично! — восторженно шепчет фотограф.

Джун Йонг быстро моргает и мимолётно облизывает пересохшие губы, позади слышится унылый вздох визажиста, а во взгляде Юнги неожиданно проявляются весёлые искорки. Его эта ситуация, кажется, начинает забавлять.

— Всё нормально, — роняет он. — Перестань уже нервничать, у тебя и так руки ледяные.

— Извини, — бормочет Джун Йонг, опустив взгляд.

Она ничего не может с собой поделать. Сложно быть собой в обществе Мин Юнги, особенно когда он смотрит настолько пристально и испытующе, что хочется отпрыгнуть в сторону Шин Мэй и завернуться в подол её роскошного длинного платья. Но никто этого, понятное дело, не оценит. И сам Юнги — в первую очередь.

Джун Йонг давит рвущийся из груди унылый стон. Она устала.

— Перерыв две минуты, — раздаётся над головой взволнованный голос фотографа. — Поправьте Джун Йонг-а грим и поменяйте приборы. Яблоки, вазы с цветами и свечи, быстро!

Стафф суетливо кидается исполнять распоряжение, а Джун Йонг, наконец, опускает плечи и прижимает ладонь к холодному мокрому лбу. То ли погода ухудшается, то ли — её состояние, но ощущение такое, будто она превращается в Снежную Королеву — не меньше.

Юнги, хрустнув шеей, подпирает подбородок ладонью. Хоть этого пока больше и не требуется, но он по-прежнему смотрит на Джун Йонг с ленивым интересом и почти детским любопытством, словно она — диковинный экспонат в музее. Это вызывает очередной приступ смущения.

— Да не съем я тебя, — усмехается Юнги, когда на её щеках снова расцветает румянец.— Я и не думала о таком!.. — Джун Йонг вскидывает голову и осекается, наткнувшись на его взгляд. — В смысле…

Губы Юнги трогает улыбка, и она снова запинается. В нём есть какая-то особая, почти ледяная красота, и это заставляет её нервничать ещё сильнее. Это немного странно. И страшно.

— Знаешь, — неожиданно говорит Юнги, — кое-кто сейчас дёргается намного сильнее тебя, — он мимолётно косится в сторону скучковавшихся неподалёку бантанов, — и, сдаётся мне, такая реакция вызвана именно тем, что ты выглядишь так, будто сосульку проглотила.

Джун Йонг, округлив глаза, дёргается, чтобы повернуться, но Юнги многозначительно морщит нос и качает головой. Зачем давать лишний повод переживать, в самом деле. Он наверняка и так не в своей тарелке.

Джун Йонг опускает руки на колени и сжимает их в кулаки. Надо будет при случае объясниться с Чимином и уверить его, что её эмоции к Юнги никак не связаны с романтикой. Если его волнение, конечно, связано именно с этим.

— Бесполезно, — словно уловив ход её мыслей, говорит Юнги. Джун Йонг в изумлении поднимает взгляд. — Эта дурная песня тянется ещё с тех пор, как у вас был предебют. Уж не знаю, какой подтекст он рассмотрел в моём желании помочь тебе улучшить песню, но, увы, разубедить его даже я не смог. Хотя, — он чешет кончик носа и хмыкает, — я не очень-то и пытался. Это почти забавно, когда не сильно раздражает.

Джун Йонг сжимает губы, борясь с истеричным хихиканьем. Значит, тогда она и в самом деле была права — Чимин действительно приревновал её к своему хёну. Какая глупость. Несусветная, нелепая, смешная глупость.

Хотя… стоит ли жаловаться, ведь именно это в своё время послужило неплохим катализатором для начала их отношений.

— Надеюсь, это не доставляет вам неудобств, — слегка оторопело бормочет Джун Йонг.

— Нисколько, — беззаботно взмахивает рукой Юнги. — Тем более что с него угораю не только я. Ви, как видишь, тоже тащится, подливая масла в огонь.

Глаза Джун Йонг превращаются в блюдца. Охренеть, подковёрные интриги в среде группы BTS, как выясняется, покруче любых сериалов! Бедный Чимин. Тяжело, наверное, быть объектом общих шуток.

— Хорошо, что он не умеет обижаться, — снова каким-то чудом поняв направление её размышлений, хмыкает Юнги, — иначе все давно переругались бы.

— Оппа добрый, — тепло улыбается Джун Йонг и, не удержавшись, всё-таки поворачивается в сторону вагончика стилистов. Разморенные ожиданием бантаны рядом с ним от скуки играют в камень-ножницы-бумага на щелбаны, и только Чимин стоит чуть в стороне, не сводя взгляда со стола, за которым сидят она и Юнги.

Встретившись с ним глазами, Джун Йонг ощущает, как в груди тепло вспыхивает нежность. Она незаметно поднимает ладонь в приветливом жесте, а Чимин поджимает губы и опускает голову, силясь спрятать улыбку, из-за чего щёки обдаёт кипятком.

Джун Йонг сразу же отворачивается, чтобы уткнуться взглядом в едва заметную выбоину в столешнице. Он всегда действует на неё так, что рухнуть в обморок мешает только великое чувство долга и вшитая в гены обязательность. Нельзя так открыто демонстрировать свои эмоции, это может пагубно сказаться на всех.

Словно издалека до неё доносится фыркающий смешок Юнги.

— Два идиота, бля, сдохнуть от умиления можно. Ты только не обижайся.

«Было бы за что», — мысленно вздыхает Джун Йонг. С такой конспирацией им действительно место либо в детском садике, либо в психушке.

— А вообще, — неожиданно продолжает Юнги, — я понимаю, конечно, что у вас там чувства дохрена и всё такое, но ты с ним будь всё-таки поосторожнее, ладно?

Джун Йонг поднимает взгляд и озадаченно хмурится, пытаясь разогнать собравшийся в голове туман смятения. Она моргает несколько раз, медленно вникая в смысл произнесённых слов, а затем едва не ахает от изумления. Ну конечно!

— Я никогда!.. — захлебнувшись словами, выдыхает она. — То есть я не сделаю ему больно! Я не посмею… в смысле, не смогу!

Рот Юнги приоткрывается в изумлении, а глаза медленно становятся круглыми, и порозовевшая от прилива эмоций Джун Йонг краснеет ещё гуще.

Не то ляпнула, да?..

— Да ты просто пиздец! — почти восхищённо выдавливает Юнги и, запрокинув голову, разражается громким смехом, который раскатистым эхом проносится по площадке.

Джун Йонг в ужасе оглядывается по сторонам, но стафф и фотограф слишком заняты, чтобы обращать на это внимания, а бантаны, кажется, уже ничему не удивляются. Они привычные ко всему, особенно ко всему, что касается членов их группы.

Закончив оглашать окрестности хохотом, Юнги облокачивается на столешницу и счастливо всхлипывает.

— Ой, ну ты пиздец, в самом деле, — повторяет он. — Я так-то за тебя больше беспокоюсь, но спасибо за заверения, передам их хёну, чтобы он усмирил свой материнский инстинкт, перестал опекать великовозрастное дитятко и выдал ему деньги на презервативы, а то он затрахал мои тырить.

От лица Джун Йонг теперь можно смело прикуривать. Она сглатывает пересохшим горлом, но добавить что-либо в своё оправдание уже не успевает, потому что на площадку возвращается фотограф. С минуту он тратит на то, чтобы расставить приборы в идеальной симметричности, а потом возобновляет съёмку, так что времени продолжать разговор уже нет. Да и не будет больше, наверное. Слишком плотный график.

Когда материала оказывается достаточно, чтобы отпустить моделей на все четыре стороны, Джун Йонг устало плетётся к стилистам, чтобы переодеться в более удобный наряд и выпить любовно заваренный Мин Тхай кофе из термоса. Однако дойти до пункта назначения ей мешает Чимин, который вырастает на пути словно из-под земли и, схватив её за руку, рывком утаскивает за вагончик.

— Оппа! — ахает Джун Йонг, пытаясь оттолкнуть его от себя, но Чимин, вместо того чтобы подчиниться, слегка неловко целует её в уголок губ, а затем утыкается лбом в плечо, прижав её к себе так тесно, что становится трудно дышать.

В груди моментально становится жарко и тесно, а в нос ударяют запахи парфюма, лака, крема и какого-то чая. Кажется, жасминового, а может, и нет.

— Н-нас могут увидеть, — сипит Джун Йонг, пытаясь удержать проваливающееся в эйфорию сознание на плаву. Выходит забавно, но бесполезно, ведь ноги всё равно отрываются от земли.

— Пусть видят, — глухо буркает Чимин. — Мне надоело прятаться.

Из горла рвётся нервный смех, потому что в его голосе без труда различается обида, но Джун Йонг давит его усилием воли и, максимально расслабившись, осторожно зарывается пальцами в липкие от лака волосы. Вот ведь чудо в перьях. И как её только угораздило?

— Нельзя, — мягко говорит она, закрыв глаза, — потому что это может навредить не только нам с тобой, но и остальным. Ты ведь этого не хочешь?

Чимин, замерев на миг, вздыхает и, наконец, отстраняется. Джун Йонг заглядывает в его огорчённое лицо и не может сдержать улыбки. Действительно, прав Юнги, они — два клинических идиота. Но почему она тогда так счастлива, господи?

Мягко коснувшись ладонями его щёк, Джун Йонг приподнимается на носочки и, повторяя его недавний жест, сама прижимается губами к уголку его губ. Чёрт подери, она слишком скучает по нему, чтобы лишать себя первой за последние три месяца возможности хоть немного порадоваться.

— Всё будет хорошо, — тихо говорит она.

— Будет, — после некоторой паузы соглашается Чимин и, наконец, улыбается.

***

Спустя две недели Джун Йонг находит на своём столе туго перетянутый скотчем конверт. На нём нет ни марок, ни адреса — только её имя, криво написанное зелёным полусухим маркером.

Вздёрнув брови, Джун Йонг аккуратно срезает ножницами край, и на её колени в тот же момент падает небольшая карточка. Она слишком маленькая для такого огромного конверта, и Джун Йонг, хмыкнув, откладывает его в сторону. Любопытство никогда не было её слабостью, однако сейчас кончики пальцем приятно покалывает, когда она касается карточки и, наконец, разворачивает её, чтобы увидеть, что же на ней изображено.

Сперва Джун Йонг прошибает холодным потом, а следом внутренности обдаёт кипятком смущения. Карточка оказывается фотографией, на которой изображены она и Чимин: они стоят за вагончиком стилистов, он обнимает её, а она, зарывшись пальцами в его волосы, улыбается. Со стороны это смотрится так интимно и лично, что щёки мгновенно вспыхивают.

Прижав ладонь к горячему лицу, Джун Йонг ошеломлённо выдыхает, опускает взгляд и заходится слегка нервным смехом, потому что внизу обнаруживается приписка, сделанная человеком, чью руку она теперь не сможет спутать ни с чьей.

«Концепт: Искренность».