Рин Мин Тхай на экране — отдельный сорт личной физической боли, которая преследует Чонгука с момента дебюта девчонок и до сих пор. Причём он едва ли допускает мысль о том, что она сексуальна или как-то двигается по-особенному, или обладает ошеломительными вокальными данными, заставляющими покрываться волнением напополам с возбуждением.

Вовсе нет.

Просто если Мин Тхай хочет сделать ему больно, она берёт и делает ему больно, а уж специально она этим занимается или нет — вопрос, достойный отдельного тома по психологии личности.

Чонгук сглатывает, разглядывая её с жадностью утомлённого солнцем путника, дорвавшегося до стакана воды. Мин Тхай на экране поднимает руки над головой, скрещивает их и медленно делает телом волну, томно прикрыв глаза, и мысли Чонгука мгновенно проваливаются под пояс джинсов.

Она не тянет на вижуала или ответственного за сексуальность (святые боги, да Чонгука каждый раз ржать тянет, когда кто-то из хёнов заикается, что девчонкам следует выбрать Мин Тхай либо тем, либо другим), но почему-то каждое её появление на сцене действует на него как горчичный пластырь. Чонгука печёт, как блин на сковородке, и он почти злится.

Но больше — всё-таки наслаждается. Становиться личной жертвой Мин Тхай и подвергаться раз за разом сжимающей нутро боли, оказывается, не так уж плохо. Потому что Чонгук прекрасно знает, что его страдания потом можно будет компенсировать — поздним вечером, когда менеджеры разойдутся по домам, а хёны перестанут обращать на него внимание.

Мин Тхай рычит на него и делает вид, что сопротивляется, но когда губы находят губы, а под пальцами проскальзывает покрытая мурашками кожа, Чонгук не может сдержать улыбки.

— Ты снова делала это для меня?

— Размечтался.

— Даже так? Я польщён.