Тогда.
Чан подходит к прозрачному ручью. Над камнями, покрытыми пушистым мхом, летают стрекозы, а в подводных глубоких следах-копытцах, роятся мальки. Повсюду красный отсвет листвы; солнечные лучи падают на высокую траву густо-оранжевыми, точно абрикосовое варенье, пятнами. У деревьев здесь худые белоснежные стволы, а крона круглый год – цвета запёкшейся крови. Папа рассказывал, что эти деревья священные и рубить их строго-настрого запрещено. Внутри их тёмно-красной тени кто-то прячется.
В воде, среди гладких камушков поблёскивает что-то острое. Чан наклоняется и достаёт осколок, очень похожий на чей-то зуб. Вдоль осколка чернеет маленькая щель. С помощью ножичка удаётся щель расширить, чтобы пролез шнурок. Какой замечательный получился оберег!
- Я знаю, что ты следишь за мной, - Чан озирается по сторонам, но ему никто не отзывается, - У меня для тебя есть подарок. Если хочешь его получить, вылезай.
Тишина. Только дятел где-то громко ищет древоточцев.
- Ну и ладно, - Чан с деланным равнодушием поворачивается к бело-красным деревьям спиной и идёт вниз по ручью, - Не хочешь – как хочешь. Себе заберу.
- Я не покажусь, пока не скажешь, что за подарок! – голос Минхо звучит совсем рядом. Прячется мальчонка хорошо.
- Зуб морского чудовища! – Чан высоко поднимает руку с зажатым шнурком. Желтовато-белый осколок поблёскивает на солнце, точно лезвие. – Самый настоящий!
- И как же ты его раздобыл? – в голосе Минхо слышится сомнение, - Отсюда до моря – шагать полмира!
- Грозные пираты сражались с чудовищем и победили. Всё от него – кости, кожу, сердце – они продали лордам за большущие деньги. Ведь всякому известно, что его кости – сильный оберег, его кожа прочнее любого доспеха, а его сердце лечит любые болезни! От некогда могучего чудовища, морского царя, только клык и уцелел. Я хочу подарить эту волшебную вещь тебе, а ты нос воротишь.
- Потому что это не волшебная вещь! – Минхо капризничает где-то в кустах, - Ты достал какой-то камушек из ручья и теперь меня обманываешь.
- То море тысячу лет назад высохло. Дожди вымыли место, куда зуб упал. Так он попал в какую-то речку. Оттуда его течением принесло в заводь. Потом снова постарались ливни, и из заводи он попал в ручей. Так из ручья в ручей волшебный зуб путешествовал в поисках своего хозяина, пока не оказался в этом лесу.
- И что умеет этот зуб? – Минхо заинтересован, это хорошо.
- Он принесёт тебе удачу в любом деле и не позволит плохим людям тебя ранить.
- Очень грустно, что я не нашёл зуб раньше, чем ты. Он защитил бы меня от тебя.
Чан понуро отпускает голову. Слова Минхо обидные, но справедливые.
- Пожалуйста прости меня. Я не должен был убегать, но я так испугался. Мне очень совестно перед тобой. Правда. Теперь ты больше не хочешь со мной дружить?
- Почему ты испугался? Я что, такой страшный? Моя мама говорит, что пока у меня не выпадут все молочные зубы, я не смогу никого пугать.
- Нет, ты не страшный, - Чан разворачивается и замечает черную макушку мальчика между белыми деревьями, - Ты очень красивый. Я думал, что оборотни – это выдумка, что всё понарошку, и папа пугает меня, чтобы я не уходил глубоко в лес. Ты правда можешь превращаться?
- Да, я научился. Сам! – Минхо очень горд собой. Он шуршит совсем рядом. Чан видит фрагменты его одежды, но подойти ближе не осмеливается, - Я могу показать, если снова не убежишь!
- Я не убегу.
- Хорошо. Тогда сейчас… - слышится торопливая возня, - мне нужно раздеться, а то, если что-то порву, мама меня наругает, - несколько мгновений ничего не происходит, затем Минхо кидает что-то мелкое Чану в руки, - Возьми себе! Я тоже приготовил для тебя подарок. Прости, что напугал тебя. Я не хотел быть страшным, честно.
Чан рассматривает в ладони небольшую медную монетку с изображением подснежника. Такие деньги чеканили кучу лет назад, когда Аринкаром правил дед теперешнего короля. Цветок подснежника оставляет в груди Чана приятное тёплое чувство.
- Спасибо, - говорит он и прижимает монетку к сердцу, - Значит, мир?
«Мир, – из подлеска аккуратным шагом выходит черный волчонок. Его хвост быстро виляет из стороны в сторону, - Давай пообещаем друг другу больше никогда-никогда не ссориться? Мне было очень тоскливо без тебя. Я думал, ты больше не станешь со мной играть».
Чан садится, скрестив ноги, чтобы Минхо не задирал так высоко голову, затем вешает на чёрную мягкую шею шнурок с клыком морского чудовища.
- Мы с тобой связаны навек. Я обещаю, что не брошу тебя, что бы ни случилось, и всегда буду на твоей стороне.
«А я обещаю быть хорошим другом… нет, самым лучшим другом! Обещаю, что буду рассказывать тебе все-все свои секреты и не обманывать».
- Твой подарок очень красивый. Я не знал, что такие монетки ещё можно отыскать.
«Мой кузен любит подбирать всякие блёсточки. У него их целый сундук. Мне очень понравилась эта штучка. Я уверен, Хёнджин не заметит, что я её стащил».
- Вот оно что, - Чан ложится спиной на траву, и Минхо удобно устраивается мордочкой на его животе. Совсем рядом журчит ручей, а вверху плывут кудрявые облака-барашки, - Знаешь, ты так вкусно пахнешь подснежниками… как весеннее марево. Правду говорю. Ты их ешь?
«Фу. Не люблю цветы. Я от них чихаю, - солнце припекает Минхо шёрстку, и тот сонливо зевает, - Я тоже весну чую, когда ты рядом. Почки, когда только-только вырастают, горькие и липкие. У елей светло-зеленые веточки, на вкус, как смола. А под корой у деревьев крепнет тельце, будто бы белый хлебный мякиш. Такой у тебя запах».
- Все оборотни так тонко чувствуют?
«Все».
«Но я не оборотень» - думает Чан, но не озвучивает это. Если Минхо пахнет цветами, значит есть на то причина.
- Расскажи, откуда вы взялись? Ну, волки. Священник на проповеди говорил, что вы пришли сюда чинить беды. А мой папа с ним не согласен. По его словам, Север всегда был вашим домом, и это люди сюда вторглись.
Минхо настолько млеет от жары, что растягивается во всю длину и ложится животом к верху. Чан не упускает возможности погладить мягкую шёрстку. Волчонок в ответ урчит и дёргает задней лапой.
«У нас в стае есть старая-старая сказка. На далёком Северном Полюсе жило одно человечье племя и было у них много диких оленей, из чьих шкур шились тёплые шубы. А ещё! Ещё у них были собаки, которых можно запрягать в сани и ездить по снегу. Представляешь? Целые вереницы собак вместо лошадей! Как такое возможно?».
- Не мудрено. Лошадь в снегу провалится. И что случилось с человечьим племенем?
«А вот что. Однажды зима сделалась такой лютой, что всё их хозяйство замёрзло, стало нечего есть и нечем топить очаг. Тогда староста племени взял шестерых ребятишек – трёх мальчиков и трёх девочек – и увёл их в холодный лес в жертву богам. А боги на Северном Полюсе – страшные-страшные! Клыкастые чудовища с белой шерстью: г-р-ррр. В два раза… нет! в три раза больше, чем волки! Люпи́нами зовутся».
- Я слышал про них! – Чан приподнимается на локтях, - Это полярные волки, которые гнездятся в горах.
«Не перебивай! Шестеро детей долго плутали по заснеженному лесу, пока их не нашла люпинша. Дети испугались, подумали, что чудовище хочет их съесть, но оказалось наоборот! Люпинша недавно родила, но все щенки умерли из-за мороза. Её сердце полнилось материнской любовью, а грудь сочилась молоком. Это была великая Волчица-Мать! Она пощадила брошенных, обогрела их и накормила. Так, попробовав волчье молоко, человеческие дети научились превращаться в волков и стали первыми из оборотней. Вот, какая сказка! Понравилась?».
- Очень! А что было дальше? Эти шестеро оборотней вернулись к людям или навсегда остались с Волчицей?
«У сказки нет продолжения. Просто все знают, что шесть прародителей дали начало трём народам оборотней: западным а́мрэ, северным а́льну и восточным рэ́ти».
- Ты столько всего знаешь, Минхо! – Чан, впечатлившись историей, нападает на волчонка с напористой лаской, - Расскажи что-нибудь ещё!
Сейчас. Северный Полюс.
Он в пути уже не первый день. Сколько раз солнце всходило из-за ледяных пик и сколько раз опускалось в холодные клыки ущелий, Минхо не знает. День и ночь его путь неизменен и ведет на самый край, где рождаются северные ветры, и откуда в мир приходят стылые ночи.
Здесь нет дорог, только снежные холмы, у подножий которых хрустят льды замёрзших рек; надо знать, куда наступать, чтобы не переломать ноги.
Здесь нет очевидных ориентиров, только синий звёздный перст, указывающий на северо-запад; надо знать, куда смотреть, чтобы не сгинуть в снегах.
Минхо – сын дремучего леса, непроходимой сосновой чащи и умеет чуять дорогу. Но среди глубоких сугробов, среди редких промерзших до корней деревьев и отвесных скал волчье чутьё ему не помощник. Звериный нюх – спасение, и вместе с этим звериная шкура – погибель. Его шерсть черна, как уголь, - пора менять шкуру ещё не настала. Рискни он обратиться, белые полярные псы разорвут Минхо на части.
До священной горы Си́вэт, чья острая верхушка достает до звёзд, еще пару дней пути. Минхо тяжело дышит, отчего морозный пар закрывает ему весь обзор. Если завтра ему удастся пройти напрямик, через вставшие и замёрзшие льды озера, время до горы значительно сократится. Минхо видит по ясному небу, что эта ночь будет холоднее, чем предыдущие, так что скорее ищет пещеру.
На удачу, внутри его укрытия растут частые бело-зелёные пучки растений, похожие на мох. Отличная растопка для костра. Минхо бьёт огнивом, и сухие ветки, собранные по пути, вспыхивают от искры. Долгожданный жар греет его дрожащие пальцы, но огню не суждено гореть долго. Пока он не погас, Минхо топит на нем снег и закрывает отверстие в пещеру меховой накидкой. Утром здесь будет не так холодно, как снаружи.
Он снимает с себя все многочисленные слои одежд. Теперь по стенам пещеры вместо человеческой тени скользит волчья. В звериной форме Минхо огромен, в холке сравним с боевой лошадью, но перед морозом и голодом – беспомощен и жалок, как и любое живое существо. Он сворачивается клубком у огня, и его красно-карие глаза безотрывно смотрят на закрытое отверстие пещеры.
Где-то далеко-далеко слышен вой полярных псов. Эти твари мельче даже самого хворого оборотня, но, поговаривают, что, сбиваясь в стаи, они кровожаднее, чем чудовища-люпины, живущие в здешних горах. Ночь – время хищников Севера; с того дня, как Минхо покинул родные леса, он научился бдеть сквозь сон.
На одежде, сложенной аккуратной стопкой, лежат нож с латунной рукояткой и зуб морского чудовища на шнурке.
Именно этим ножом Соён когда-то проткнула Минхо живот. Спустя года они притерлись к друг другу, и она отдала своё оружие добровольно в знак того, что признаёт Минхо равным. Он помнит все разы, когда нож Соён спасал ему жизнь, будь он в её руке или в его собственной.
Зуб морского чудовища на самом деле просто осколок чьей-то кости. Чан подарил его Минхо с таким одухотворенным видом, точно благословлял короля.
Эти две вещи – то единственное, что осталось от Соён и Чана. Если тоска по ним способна умилостивить Волчицу-Мать, значит он будет горевать до конца своих дней. Для этого Минхо стремился на гору Сивэт: чтобы пасть ниц перед богами.
Локон волос, оставленный Соён выветрился к тому моменту, как Минхо оправился от ран, остался лишь легкий шлейф запаха, который не привёл бы никуда. Во всём виновата старуха-ведьма и её проклятая птица! Теперь гора – его единственный путь. Минхо отправился на Полюс сразу же, даже не попрощавшись с Чонин, ведь времени в обрез. Наверное, дочь страшно на него злится, но обязательно простит, когда ему удастся вернуться с её отцом. Мать Чонин жива и где-то рядом. Осталось отыскать её, и девочка вновь обретёт родителей.
Красные угольки медленно тлеют. По мере того, как гаснет костер, теплая тьма обволакивает пещеру. Сквозь небольшую щель между отверстием пещеры и меховой накидкой льётся голубой лунный свет. Полярных псов не слышно. Минхо дремлет, лишь слегка прикрыв глаза.
Ветер проносится мимо, с шелестом опрокинув снег с ближайших холмов. Его далекий свист Минхо чувствует не только ушами, и телом тоже: мурашки бегут по загривку, поднимая шерсть. Когда голубой свет луны неожиданно вспыхивает зеленым, Минхо понимает, что что-то не так.
Он тихонько высовывает наружу черную морду, и его глаза жмурятся от переливающихся сполохов. Свистит не ветер, а Северное Сияние, рождающееся над горой Сивэт. Этот нежный аккуратный звук похож на пение птицы или на неловкую игру дудочника. Минхо смотрит на сине-зеленые ленты света и слышит шёпот множества голосов.
Он опоздал! Сошествие уже началось: душам умерших оборотней, о которых Волчица-Мать заботится на горе, пришла пора спуститься вниз и возродиться в новых телах. Минхо был уверен, что успеет добраться до Сивэта, что успеет попросить, вымолить одну единственную душу! Уныние и разочарование сдавливают его сердце тесными путами. Что же теперь делать? Если он помчится сейчас, сквозь метель и вздыбленные льды озера, получится ли у него? Не опоздает ли?
Шапка снега падает на Минхо сверху. Пока он отряхивает морду, чья-то быстрая тень спрыгивает со скалистых пик и бесшумно приземляется напротив входа в пещеру. У незваного гостя шерсть цвета зимы, у него красные, как угли глаза, и пасть, полная острых клыков. Это враждебно настроенный люпин, и он сильнее, он выше. В его глазах плещется жажда расправы.
Нет времени ни на испуг, ни на ответное рычание. Мощная лапа бьёт Минхо по морде с такой силой, что тот отлетает обратно в пещеру, угодив в тлеющий костер. Пахнет палённой шерстью, во рту стоит вкус собственной крови. Летописи, что хранятся в родном Модуре, имеют много противоречивых историй про северных люпинов, но сходятся в одном: в схватке один на один их не одолеть. У Минхо, уставшего, с едва зажившими ранами, хватило бы сил убежать, если бы чудовище не закрывало выход наружу.
Размер пещеры тесноват для люпина, но это не мешает ему вонзиться клыками в черную шкуру. Минхо никогда прежде так громко не скулил от боли. Он не замечает, как обращается обратно в человека. Его рука молниеносно хватает из вороха одежды нож рукоятью из латуни. Шнурок, на котором висит зуб морского чудовища, запутывается вокруг лезвия, точно змейка. Когда люпин замирает на одно роковое мгновение, Минхо вонзает лезвие ему в глаз.
Последнее, что он видит, перед тем как потерять сознание, это кровь, льющуюся из глазницы чудовища.
Пещера наполняется рычаниями и метаниями боли. Белый, похожий на волка, люпин пытается избавиться от ножа: он трясет головой, но то и дело ударяется о камни; вокруг совсем не развернуться, а металл между тем шипит, проедая плоть, подобно яду. С большим трудом чудовищу удается освободить глазницу или то, что от неё осталось: черное дымящееся отверстие, в котором больше никогда не вырастет новый глаз.
Мокрый нос ведет по лицу и волосам пришельца, принюхиваясь. Тот пахнет не так, как обычно пахнет Север и уж совсем не пахнет добычей. Это не человек из и́глу. Это не люпин из соседних территорий. Кто это? Белый зверь нюхает каждый уголок в пещере, чтобы разузнать побольше.
Ветер врывается внутрь вместе с колючим снегом. Чувствуется, как постепенно уходит тепло из рук и ног хозяина смертельного ножа. Кто бы он не был, он мерзнет как человек. Одноглазый люпин хватается зубами за накидку из шкуры и небрежно бросает ее на обездвиженное тело. Нельзя дать ему умереть, пока он не расскажет, зачем явился сюда с такой разящей сталью.
Громкий протяжный вой, берущий начало из пещеры, заглушает шёпот душ Северного Сияния и катится по горам. Ответный вой не заставляет себя ждать: братья и сестры совсем рядом. Пока они в пути, белый зверь терпеливо дождется их здесь, рядом с получеловеком.
***
Жар дышит Минхо в лицо. Он обнаруживает себя обнаженным, завернутым в тёплую шкуру, напротив трескучего костра. Его запястья и лодыжки перевязаны колючими путами, а металлический обруч сковывает виски. Под ним голый камень пещеры. Вокруг намного просторнее, чем в том укрытии, где на него напали.
Слышится шорох. Затем перед глазами предстаёт сначала белая волчья лапа, потом узкая морда с чёрным влажным носом. Зверь шумно Минхо обнюхивает.
«Очухался, вредитель, - этот голос старый и усталый, - Пить хочешь? Вот, лакай».
Рядом оказывается глубокая чашка, до верха наполненная белой кашицей: вода с кусками не растаявшего снега. Минхо жадно к ней припадает. Его губы обветрились, трескаются и кровят.
«Знавал я таких, чудных, как ты. На четырех ногах бегаете, а нутро-то человечье. Перекидываться не советую: кольцо на голове тебя убьёт. Путы развяжу, если вести себя хорошо будешь».
- Кто ты? – Минхо смотрит на него снизу вверх с мокрым, обожжённым холодом ртом.
«Зови меня Старостой. Я главный тут. Наши имена для людей слишком сложны. Ты вырвал моему сыну глаз. Видимо, он ещё легко отделался? Как твоё имя?»
- Минхо из народа альну. Мой дом…
Староста подхватывает:
«В Модуре? – кивок, - О, как. Память старика ещё хоть куда. И что волчонку с юга понадобилось здесь?».
- Модур – это Север.
«Южнее Горы, а значит юг. Я внимаю».
Минхо с громким кряхтением садится ближе к огню. Шкура сползает со спины, и он неловко поправляет её связанными руками. Белый волк расслабленно лежит перед ним, глаз не спускает. В его спокойствии таится опасная сила, так что Минхо взвешивает каждое слово, пока говорит:
- У меня не было плохих намерений, я всего лишь прятался в той пещере от ночного холода. Ваш сын… я извинюсь перед ним, если позволите… он появился внезапно, дальше мои руки двигались сами по себе.
«Он напал на тебя, потому что нашёл чужака на своей территории. Я задал вопрос и услышал не тот ответ, который мне нужен».
Минхо понимает, что деваться некуда. Он сгинет в полярных снегах, если продолжит юлить. Староста-люпин справедливо держит его связанным. Сколько их снаружи пещеры? Не меньше сотни, должно быть. Люпины живут стаями, как оборотни, и, если Минхо каким-то чудом удастся освободиться, ему не уйти далеко. В углу, куда не попадает свет огня, лежит большая куча оленьих шкур и шевелится. Кто там? Ещё один притаившийся люпин, что бросится в атаку, если Староста окажется в опасности? Минхо сжимается в комочек и начинает свой рассказ.
Как ни крути, но всё было зря: и его бой с Чанбином, и это путешествие на Север. Сошествие – легкий морозный пар – исчезло за мгновение и вернётся, когда Минхо уже доживёт вой век. Один доживёт. Без Чана. Он упустил возможность найти Соён. Сердце заросло сорняками разочарования и ненависти к себе. Зачем Чонин нужен такой жалкий отец? Лучше замёрзнуть, чем вернуться к ней ни с чем.
«Праздник Призраков – это трудное испытание для всякого, - Староста молчит некоторое время, прежде чем ответить, - Ты не первый на моей памяти, кто желает вернуть умершего. Нынче Праздник длился всего ничего. Не повезло тебе».
- Ведьма сказала, что Волчица-Мать услышит меня на горе Сивэт. Мне оставался день пути. Всего лишь день, - Минхо прячет лицо между коленями, чтобы белый волк не видел его мокрое от слёз лицо. Равнодушный металл обруча холодит кожу.
«Не живёт тут никакая Волчица-Мать. Есть лишь Гора, - волк усмехается по-доброму, - Зачем идти так далеко? Молиться можно, где угодно, а просить – в месте поближе. Я слышу, как возмущается твой живот. Ешь».
Староста вынимает откуда-то кровавую тушку куницы. Сырое мясо пахнет для Минхо одурманивающе. Он так сильно голоден, что может съесть за раз целого зюбра. Ногти твердеют, удлиняются, превращаясь в острые когти, которыми Минхо без труда разрывает куницу пополам. Соленая кровь течет по подбородку вниз; клыки вгрызаются в холодную, влажную плоть. Горка шкур в углу пещеры шевелится, но Минхо ничего не видит.
Оттуда выползают три белых, как молоко, щенка. Носы у них очаровательно розовые, как и зевающие рты с крошечными зубками. «Погладь нас, приласкай» - читается в их тёмно-блестящих глазах.
«Чуют кровь, маленькие разбойники, - люпин подталкивает щенков поближе к костру. Те играются, кусают белого волка за морду, - Жена родила их в муках. В былые времена на свет появлялись не меньше пяти малышей, и стая крепла. Сейчас мы измельчали. Этой весной, может статься, не родится ни один. Люди прогоняют нас всё дальше в горы. У них на службе сталь, что огнём обжигает кожу. Та самая сталь, которой ты выколол глаз моему сыну».
Один щенок забирается Минхо между колен и принимается грызть верёвку на запястьях. Два других впиваются в хвост куницы и возмущенно друг на друга урчат. Драчливые и неугомонные, им от силы месяца три. Минхо погружается пальцами в пушистую шёрстку и с улыбкой вспоминает Чонин. Как только она встала на ноги, ни на шаг не отлипала от Минхо, цеплялась ручками за штанину, носилась по дому – топ-топ-топ! – точно утёнок за мамой-уткой, капризничала, чтобы её покатали на шее, и отказывалась засыпать, если папа не ляжет рядом. Как она там? Наверное, доводит Хёнджина до белого каления. И ладно. Лишь бы не скучала.
«У тебя светлая душа. Дети тебя не боятся, - Староста-люпин спокойно наблюдает за тем, как щенок перекусывает верёвку. Минхо высвобождает руки, расчесывая красноватые следы на запястьях. – Я отпущу тебя с одним условием: ты отдашь нам свой нож и расскажешь в чем его секрет».
***
Ему развязывают ноги, возвращают его одежду, однако обруч с головы пока не снимают. Староста говорит, что стая попросила иноземную ворожею об этом обруче, и снять его может лишь она. Минхо горько прощаться со своим ножом: подарок Соён превратился в память о ней и стал ему верным талисманом; вдруг с уходом ножа из воспоминаний уйдет и лицо прежней хозяйки? Он уговаривает Старосту обломать лезвие, а латунную рукоять оставить у себя. Пусть хоть так.
Секрет ножа бесхитростен: определенная доля серебра в стали и острая заточка. Серебро – металл колдунов и ведьм – на Полюсе не водится. Минхо делится с люпинами всеми знаниями о зачарованном оружии людей и делает это с искренним желанием помочь: его народ тоже некогда был обширным и строил крепости; сейчас от него осталась одна единственная деревня, дорогу к которой люди жадно хотят найти.
Логово люпинов находится среди горных ущелий и обрывистых каменных тропок. Вокруг, между скалами и ледяными отвесами, в объятьях тонких замёрзших ручейков и быстрых плещущихся рек расплывшимися пятнами краснеет лес. То тут, то там торчат тонкие, точно окрашенные известью, стволы, а кроны бросают на снег багровые отсветы. Это – кро́вкие деревья, которые, по легенде, растут на костях погибших оборотней. Минхо знает, что вблизи Модура, рядом с домом ведьмы, есть небольшие бело-красные чащи, однако настолько обширный красный лес он видит впервые.
Староста замечает его удивление:
«Красота, верно? Если зайдешь глубже, услышишь голоса. Их мно-о-ого, и у каждого своя история. Временами там ходят такие как ты – те, что перекидываются – но в основном мы их слышим. Некоторые из нашей стаи селятся рядом с ними. «Красный мост» - так мы называем этот лес».
- Мост куда?
«В мир призраков».
Минхо, не моргая, глядит в густоту красных листьев и, кажется, действительно слышит чей-то шепот.
«Ворожея когда-то была из твоего племени. Она внутри. Подойди к ней, если не боишься, и она снимет с тебя обруч. Кто знает, может у неё ты найдешь нужные ответы?».
Минхо улыбается ему с благодарностью:
- Спасибо, что пощадили меня. Я верю, что однажды настанет день, когда люди обломают свои мечи, и солнце взойдет над волчьим народом. Когда прежние земли вернутся к нам, давайте вновь встретимся?
Люпин кривит пасть в усмешке. В его тёмных сверкающих глазах – мягкая родительская доброта.
«Встретимся – да, скорее на той стороне. Будет хорошо, если мои внуки и правнуки застанут солнце, о котором ты говоришь. Ступай на Мост, волчонок из Модура. Тебя ждут».
***
Лес встречает его морозным шелестом, в котором слышится то чей-то тихий смех, то чей-то плач. Души умерших – лёгкие прозрачные дымки – общаются с Минхо застенчивыми звуками упавшего с веток снега, обломанной под ногой веткой, скрипом качающихся стволов, свистящим ветром в листве… Где-то хрустит наст, точно кто-то быстрый пробежался; в журчащем ручье, окованным по краям льдом, мелькают серые тени; в дупло карабкается белка с живым, как у человека, взглядом; лисьи следы витиеватой цепочкой уходят далеко в чащу.
Здесь некому протаптывать дорогу, так что Минхо идёт медленно, проваливаясь в сугробы по икры. Пар поднимается из его рта белоснежным облаком. Зимнее солнце освещает путь тонкими красно-оранжевыми пучками, выброшенными сквозь листья. Ради любопытства Минхо прикладывает руку к кро́воку и чувствует, как под бледной корой мерным стуком бьётся чья-то жизнь. Тысячи тысяч сердец звучат единой мелодией у Минхо в голове. Одно деревце – хлипкая канатная переправа к единственной душе. Целый лес – крепкий мост на иную сторону. Ту сторону, о которой Минхо ничего не знает.
Сверху, стукнувшись о плечо, падает небольшой плод в скорлупе. Вытянутый и морщинистый, как орех. Под скорлупой – красное мокрое ядрышко, мягкое наощупь. Минхо думает о сыром мясе куницы, которым его угостил люпин, и чувствует непреодолимое желание съесть кровкий плод. Откуда-то он знает, какой будет вкус.
- Не трогай. Ещё рано, - чья-то тонкая рука выбивает орешек из руки.
Почти издав звук разочарования, Минхо поднимает лицо на женщину в голубом платье. Она молода и красива, с цветами подснежников, вплетенными в её чёрные вьющиеся волосы. У Минхо возникает странное чувство, будто бы он уже виделся с ней когда-то: знакомый взгляд голубых глаз, знакомый нос, и этот пухлый тёмно-розовый рот… но как?
Вокруг зима и снег, но женщина без шубки и босая. Призракам не бывает холодно.
- Моё имя – Юрам, - говорит она, - Я из народа восточных рэти. А ты – тот самый принц из Модура. Я очень давно хотела поглядеть на тебя. Да-а-а… теперь я многое понимаю. Ты именно такой, каким мне представлялся. Верный и бесстрашный.
Ворожея слегка наклоняет голову на бок и улыбается Минхо нежной улыбкой. В её глазах искрится забота и нечто родное, едва уловимое. Все ведьмы говорят загадками; общение со старухой Сэ научило его не задумываться слишком сильно. Однако слова Юрам отзываются в его душе странным трепетом. Значит, они действительно знают друг друга!
Он, отчего-то засмущавшись, дотрагивается до обруча на лбу:
- Не поможете? Я за этим здесь.
- Неправда, не только за этим. Ты ещё не понял. Давай пройдемся. Сошествие закончилось, и спешить тебе больше некуда. Время вспять не повернёшь, но все законы можно обойти. Как мелкие воришки, что вскрывают замки и чужие засовы, мы заберёмся в нужный дом и…
- И? – Минхо следует за ней, отставая на пару шагов. Юрам шустрая, и снег под ее весом не проваливается.
- И! – она отзывается веселым девчоночьим смехом, - Ты ещё хочешь вернуть свою любовь или уже сдался?
Минхо отвечает мгновенно:
- Хочу, - затем он вспоминает слова старухи Сэ: «Забудь. Никто не смеет красть у богов» и с сомнением спрашивает: - Но можно ли?
- Можно, если осторожно, - Юрам кивает, останавливается, чтобы его дождаться, - Но волчьему принцу придется заплатить. Я научу тебя, что делать. Боги не рассердятся на меня – брать с мертвеца нечего. Тихо. – Она откидывает голову вверх, туда, где шелестят красные листья. – Слышишь? Все встревожены, беспокоятся. Они думают, ты слишком молод и недостаточно силён. Но я в тебя верю.
Минхо осматривается по сторонам и переводит дыхание.
- Ничего не слышу, кроме ветра.
- Нестрашно. Ещё успеешь наслушаться. Вот здесь, - Юрам показывает ребром ладони на своё горло, - стоять будет.
- Этот лес такой огромный. Ему, должно быть, тысячи лет. Сплошные кости. Давно вы здесь живете, Госпожа Юрам?
Та снова звонко хохочет:
- Давно меня так не называли: Госпожа. Всё Ворожея, да Ворожея. Ни имени, ни памяти. Я не помню, когда умерла. Помню только огонь и людей. Там был мой муж – он прятался – прижимал к груди нашего ребёнка. Всё смотрел на меня. Смотрел, - Юрам замолкает на мгновение. Её лицо грустнеет, а губы поджимаются из-за слёз, что вот-вот польются. Минхо хочет утешить её, но не знает, уместно ли, - Я тут измаялась вся. От скуки. Тебя ждала. А ты не шёл. Ты говоришь: лес костей. Невежливо это. Здесь не везде кости. Кровок неприхотливый и расползается повсюду. Если Хранитель захочет, семечко даже в скале прорастёт.
- Хранитель – это тот, кто в дереве?
- Нет. В дереве тот, кого он обязан оберегать. В этом лесу давно не было Хранителя.
- А вы им стать не можете? Колдунья, что указывает потерянным путь.
- Мёртвое не родит живое. Но живое способно разбудить мёртвое.
Минхо чувствует, как его взбудораженное сердце наполняется знакомой нетерпеливой надеждой. Но сколько раз эта чертовка его обманывала!
- И как… как мне разбудить мёртвое?
Юрам прищуривается:
- Уже на всё согласен? Вот так? Толком не подумавши?
Он не сдерживает торопливого раздражения:
- Разве вы ждали меня ради этого? Чтобы я тратил время на раздумья? Мертвым торопиться некуда, а мой век короткий.
Юрам кивает, согласная с ним:
- Слушай тогда: сейчас лес спит и замедлил свой рост. Но, если ты согласишься стать его хозяином, ему не будет конца и края. Тебе о многом придётся заботиться, многих выслушивать и утешать. Души умерших не пойдут на гору, к Волчице, а стекутся сюда, где свободнее. Но не всякого впускай, Минхо. Научись понимать, кому можно, а кому нет. Когда потребует случай, вырубай деревья без сожалений: много кровких – плохо для живых. Без жалости наказывай упрямых и мятежных, а послушным и верным дай шанс на новое рождение.
Минхо не совсем понимает её последние слова:
- Но перерождение – это обязанность самой Волчицы. Для чего ещё нужно Сошествие?
- Лишь для одного: чтобы исполнить свои обещания. Она освобождает тех, за кого у неё просили. Боги, знаешь ли, редкостные хитрецы. Просящему договор с ними всегда выходит дороже.
Теперь Минхо в полной мере осознаёт, что всё не имело смысла с самого начала, и поэтому не сдерживает смеха:
- Значит, я не вымолил бы Чана в любом случае.
- Это так. Мне жаль.
- Если я соглашусь стать хозяином, Чан ко мне вернётся?
- Можно сказать и так. – Юрам протягивает ему тонкую хрупкую руку. Её запястье окольцовано красным зажившим порезом. – Коснись, - Минхо чувствует едва заметное тепло и усилие, с которым женщина сжимает его пальцы, - Ты можешь осязать меня и говорить со мной. Я – как живая. Однако далеко от своего кровока мне уходить нельзя, иначе пуф! – один только туман и останется. Чан будет как я.
Минхо потряхивает от знания, что его надежда не напрасна, что его усилия вот-вот окупятся, осталось всего ничего…
- Мне нужно отыскать его кровок?
Юрам кивает:
- Это то место, где лежат его кости.
Она видит, как лицо Минхо темнеет. Он не знает, где Чан лежит; он никогда не искал его.
Юрам подходит ближе – её голубое платье красиво развивается на ветру – затем по-матерински обхватывает ладонями его лицо:
- Всё хорошо, у тебя есть время, - тонкие пальцы поднимаются выше, чтобы снять с головы обруч, - Ты отыщешь Чана. Тебе помогут волчье чутьё и твой лес.
Сейчас. Близ столицы Э́тэ.
Два принца с многочисленным войском останавливаются на полпути к столице. Кони выдохлись, люди еле волочат ноги, прохудились запасы воды, а умирающих так много, что не успевают хоронить. Лагерь разбивают у реки: он протяженный и шумный. В воздухе пахнет конским навозом, усталостью и поражением. Средний брат Хансэ отправляет в столицу посыльного с известием королю, что его сыновья живы и скоро будут дома. Младший брат Субин даёт распоряжение подготовить шатёр, где предстоит обсудить с командующими дальнейшие действия. Есть ещё старший брат – Минхёк; он слаб умом и заперт в стенах отцовского замка. Священнослужители не теряют надежды вылечить его. «Вы выиграли?» - спросит тот с надеждой, когда Хансэ и Субин вернутся. Братья ничего не скажут. Потому что лучше промолчать, чем со стыдом признать, что юг Аринкара пал.
Ближе к вечеру к лагерю прибывает отряд из северо-западных крепостей: высокородные лорды и советники ответили на зов двух принцев. Шатёр полон громких воинственных мужчин. В самом тёмном углу, чтобы никому не мешать, сидит бродячий бард и играет медленную мелодию. Столы завалены картами с обозначенными стратегиями, и Хансэ суматошно пытается привести всё в порядок. Хаос, воцарившийся здесь, злит его и сбивает с мысли. Субин держит слово вместо него.
- Послушайте! Тишина! – он повышает голос, и несколько голов обращаются в его сторону, - Сокрушаться сейчас не имеет смысла! Раздоры только на руку врагу!
- Если Ваше Величество принимает за раздоры справедливую критику, то я сомневаюсь, что вам стоит и дальше руководить войском, - мужчина с густой светлой бородой – Командующий Западным Пограничьем; язык у него всегда был остр, как меч.
- Жить надоело? – Хансэ яростно сверкает глазами, - Перед тобой сыновья Короля!
- Передо мной ещё мальчишки с молоком на губах. На своём веку я слышал угрозы и пострашнее. – Командующий старше Короля в два раза и горделив. Он уверен, что его боевой опыт больше, чем у всех лордов здесь, вместе взятых, - Удивительно, что вы продержались так долго и не легли в первом же сражении.
- Вас там не было! Никто из вас не видел то, что видели мы! – Хансэ швыряет на стол свой меч. Сталь звенит гулко и болезненно. Лезвие искорёженно в сердцевине, а по краям оплавлено. – Адское пламя, жидкое, как вода, и ядра, что взрываются в полёте, пронзают осколками всё и вся! Механизмы, о которых никто никогда не слышал, раскалывают стены замков, как ореховую скорлупу! Перевёртыши подсекают конские ноги изогнутыми копьями и никакой доспех им не страшен, покуда есть зубы, которыми они рвут!
- Господь Всемогущий! – кто-то из дальних рядов качает головой, - Россказни глупых селян из уст принца – это не то, на что ваши подданные рассчитывают.
Бард заканчивает очередную мелодию и начинает следующую. Вид у него отсутствующий, но одухотворённый, будто бы перед ним не благородные господа, а привычные пьяницы из кабаков. Хансэ нашёл музыканта на сожжённой земле и приказал играть для него, ведь только звуки лютни способны унять ярость, бушующую в душе принца. Мальчишка исправно делает свою работу.
Средний сын короля переводит дыхание и спрашивает присутствующих:
- Правильно ли я понял, все вы смеете думать, что я и мой брат – лжецы? Отправляйтесь в лазарет и поглядите на раны умирающих. Их плоть растерзана, а кости перекушены пополам.
Командующий Восточными Резервами хмурится:
- Ваше Величество, слухами об огненном порошке и чудовищах полнится вся страна. Огонь и ядра – бесспорная правда, однако «перевёртыши», как их кличут… звучит как небольшое приукрашивание.
Лорд из Речной Долины тычет в него пальцем:
- Вы же сами ведёте охоту на волчий народ! Демоны – это не выдумка. Принцы, по-вашему, это кто, базарные бабы, чтобы приукрашивать? Стыдитесь!
- Дело не в том, верю я в чудовищ или нет, а в том, как объяснить всё простому люду. Волчье племя – провались оно в Ад! – не то же самое, что южный враг!
Откуда-то слышится короткое предложение:
- Если бросить верный клич, будет тоже самое.
Субин поднимает руку, чтобы гул прекратился, затем говорит:
- Сделаем так: пускай все кузни страны работают на нужды королевского войска, пускай куют вражескую сталь, пускай плавят металл на зубчатые колёса и тяги. Обяжите рукастых мужчин днём и ночью строить осадные механизмы. Мы отбросим Короля-Перевёртыша его же оружием!
- А куда девать нужды наделов? – Командующий Западным Пограничьем вновь встревает, - Когда оборотни нападут на вверенные мне поселения, отбить их будет нечем.
- Я поддерживаю Его Величество. Если мы будем думать о каждом наделе в отдельности, у нас не останется ни поселений, ни крестьян.
Субин продолжает:
- Приказываю всем командующим и всем лордам отправить Королю минимум по три сотни душ. Собирайте в каждом наделе и городе, в каждом поселении и деревне всех, кто годен для боя, от четырнадцати лет и далее. Если крестьяне покидают свои дома, пускай сжигают поля: ничего не должно достаться врагу.
Кто-то добавляет:
- Надо травить колодезную воду, чтобы наверняка.
Затем слышится ещё одно предложение:
- Что, если нам договориться с волчьим племенем? Они и мы страдаем от южан одинаково.
Гневное непринятие не заставляет себя долго ждать. Лорд Речной Долины выпучивает глаза: вылитая рыба, что красуется на его фамильном гербе.
- Заключить пакт с адскими отродьями? Вы выжили из ума! Пусть дохнут! Чем меньше демонов, тем лучше.
Престарелый лорд Трёх Холмов спокойно отвечает:
- Однако нам не помешали бы их клыки и когти. У южан есть огромное преимущество в силе и оснащении. Про чудовищ тоже не забывайте, верите вы в них или нет. А что есть у нас?
- Сильные воины, что стоят десятерых южан! Огненный порошок и неведомые механизмы – это хитрости и только. Мы соберём ещё одно войско, сильнее прежнего, и отбросим Короля-Перевёртыша, будем гнать его до самой пустыни. Небесные силы нам помогут.
Хансэ напряженно трёт переносицу:
- Решено. Вы отправитесь вместе с главами западных наделов и охотниками из Гильдии в волчьи леса для переговоров. Попытка не пытка.
- Ваше Величество, Верховная Церковь узнает о ваших безбожных указах и тогда…
- Старик! – глаза Хансэ наливаются красным, - Либо ты делаешь, что велит тебе принц, либо я поставлю тебя, всех твоих сыновей и внуков в авангард, чтобы ты понял, наконец, какую брехню несёшь.
И что тогда начинается! Субин силится успокоить разъярённого брата и такого же разъярённого лорда. Одновременно с этим каждый в шатре считает своим долгом добавить своё слово.
В хаосе из криков, ругани и проклятий слышатся угрозы расправы. Кто-то вынимает меч из ножен. Субин не понимает, как до этого дошло. Он всегда отличался красноречием и умением утихомирить толпу, однако сейчас его голос теряется. Младшего принца никто не видит и не слышит.
Мальчишка бард продолжает играть в углу с прежним спокойным лицом. Его пальцы плывут по струнам в странном, дёрганом ритме. До Субина доходит: «Дело в музыке!», и в этот момент он слышит первый истошный крик.
Командующий Западным Пограничьем протыкает Лорда Трёх Холмов мечом насквозь. Хансэ в приступе гнева закалывает Лорда Речной Долины. Сталь звенит о сталь. Брызги крови окропляют стол и карты на нём. Субин пятится к выходу: кровавая бойня вот-вот заденет его, если он не выберется наружу. Нужно позвать подмогу!
Боль пронзает его ноги, и Субин падает на четвереньки. Лютнист держит в руках нож, которым только что подрезал младшему принцу сухожилия и смотрит на него холодными потусторонними глазами. У него круглое обманчиво невинное лицо, а сквозь прорезь рубашки виднеется шнурок с пятью когтями.
- Кто… кто ты такой, дьявол тебя раздери!
Мальчишка отвечает, не скрывая триумфа:
- У нас одна кровь, но моя сильнее.
- Стража! Сюда! Все сюда! Стра…
Хансэ поднимает голову Субина за волосы, затем одним резким движением вскрывает брату глотку.
- Благодарю, - бард брезгливо отряхивается от бурых капель, - Ты знаешь, что делать дальше.
Средний сын короля убивает себя, зажав меч между плечом и шеей. Вместе с ним на тот свет уходят ещё несколько уцелевших в бойне лордов. Шатёр полон трупов и запаха смерти. Зачарованная лютня не пожалела никого. Снаружи стоит суматоха, и звенят мечи. Люди короля умирают под натиском волчьих клыков.
Бард, пошатываясь от усталости, выходит из шатра. Заклятье высосало из него все силы: ещё один подобный фокус уже не получится. Принцы и вся верхушка командования теперь не помеха – это главное, однако верные им воины – а их много! – сопротивляются с отчаянной решимостью. Лютнист убивает человека на смотровом столбе точным броском ножа и вскарабкивается наверх. Высота подходящая. Он достаёт из-за пазухи волчий табак, обёрнутый в тряпку, затем ломает его пополам. Черные споры выходят наружу густым дымом и, подхваченные ветром, накрывают добрую часть лагеря.