Вечер в племени Ветра постепенно догорал. Уставшие за длинный день коты собирались на главной поляне, обменивались новостями и спокойно ели, благо, в начале Листопада дичи ещё достаточно, чтобы есть досыта.

Около детской играли три котёнка, огненно-рыжие Тишинка и Травинка, едва достигшие трёх лун сыновья Лисозвёзда и их бурая, больше похожая на мать, чем на отца, сестра Цветик. От предводителя племени Ветра она унаследовала только цвет глаз. Сама же Хвойница, подруга предводителя, сидела на пороге детской и внимательно наблюдала за котятами. Впрочем, не только она. Лисозвёзд и его глашатай Шелест тоже следили за ними, стоя на Скале, с которой предводители обращались к племени.

 — Цветик собирается стать целительницей, — тихо сказал Лисозвёзд. — Но боится сказать об этом братьям и Хвойнице.

 — А тебе, значит, не боится, — прищурил зелёные глаза Шелест.

 — Я же её любимый отец, которому можно рассказывать всё на свете, даже жаловаться на строгую маму или на чересчур насмешливых старших братьев, — откликнулся предводитель. — Со мной можно говорить обо всём. В том числе и о планах, которые никогда не сбудутся.

 — С чего ты взял? — спросил Шелест.

 — Она только окрасом на Хвойницу похожа, всё остальное в ней — от меня. Подрастёт — станет самым проблемным оруженосцем, похлеще, чем я был. И именно потому, что усидеть на месте не может, целительницей не станет. Вихрь её в ученицы ни за что на свете не возьмёт.

 — Но ведь ты вырос вполне спокойным, — возразил Шелест. — И Цветик такой же вырастет.

Огненно-рыжий поджарый Лисозвёзд усмехнулся, переводя взгляд на младшего брата, не похожего на него ничем, кроме цвета глаз. У каждого в их семье были одинаковые изумрудно-зелёные глаза, но черношкурому Шелесту казалось, что у предводителя они были намного красивее, чем у их общей матери или любого из его детей.

 — Я ведь не сразу стал таким, — сказал Лисозвёзд. — А Вихрю нужен ученик, который был бы спокойным с самого детства.

 — Долго же ему ждать ещё, — вздохнул Шелест.

Лисозвёзд только хмыкнул.

В свете закатного солнца густая шерсть предводителя казалась алой, как кровь. И красивой даже больше, чем в любое другое время суток — Шелесту было, с чем сравнивать. С того момента, как им исполнилось двенадцать лун и они осознали, что являются родственными душами, у него было достаточно времени для сравнений.

Они были более чем счастливы вдвоём, несмотря на то, что приходилось скрывать свои отношения ото всех, даже от матери, которой они оба безоговорочно доверяли ранее. Шелест тогда наивно полагал, что так всё и останется, только они двое и никого третьего. И потому отчаянно не понимал, почему же Лисозвёзд, в ту пору ещё не самый адекватный в племени воин по имени Лис, выбрал себе в подруги Хвойницу, характер которой оставлял желать лучшего даже в те дни. В том, что они не любили друг друга, нынешний глашатай был уверен наверняка.

 — Её родственная душа живёт в другом племени и знать Хвойницу не хочет, — сказал тогда Лисозвёзд. — И, честно говоря, я его понимаю.

 — Тогда почему ты?..

 — Не хочу пугать мать перспективой того, что внуков она не увидит, — ответил рыжий кот. — Ей и тебя более чем хватило.

 — А нормальных кошек не нашлось? — нахмурился Шелест.

 — У Хвойницы единственной родственная душа уже есть, но за пределами племени, — пояснил будущий предводитель. — У остальных либо её нет, либо есть, но в племени. И они вместе.

Шелест тогда ничего на это не ответил, и тему эту братья больше не поднимали.

С того времени прошло много лун, взбалмошный Лис успел стать спокойным предводителем Лисозвёздом, а его младший брат — глашатаем.

 — Если меня не станет раньше, чем эта троица достигнет шести лун, назови Тишинку Тихолапом, а остальным оставь их имена, хорошо? — попросил Лисозвёзд, глядя на котят.

Шелест поёжился.

 — С чего это подобные мысли? — спросил он.

 — У меня нехорошее предчувствие, — откликнулся предводитель. — Будто бы я не доживу до этого момента…

 — Нечего было так глупо и быстро терять все восемь жизней, — отчеканил Шелест, отворачиваясь.

 — Да, ты прав, — покладисто согласился Лисозвёзд. — Но всё-таки назови их именно так.

Шелест кивнул.

Закат в тот вечер был алый, как кровь.

***

За три дня Шелест успел позабыть о своём обещании, в частности, и о том разговоре в целом. А Лисозвёзд почти не напоминал. Только иногда замирал посреди разговора и не двигался, даже не моргал как минимум несколько секунд. И с грустной ухмылкой говорил, что осталось не так уж и много времени. Глашатай, не сумевший разговорить брата, старательно подавлял растущее чувство тревоги и пытался верить в то, что всё, вопреки прогнозам родственной души, будет хорошо.

Зря, как оказалось.

На третий день, таким же вечером на чёрном боку Шелеста, прогуливающегося за пределами лагеря, появилась длинная глубокая царапина. Буквально из ниоткуда.

В глазах потемнело. То, что случилось страшное, он понял сразу же. И бросился в лагерь, игнорируя боль в боку.

Когда Шелест пришёл, тело Лисозвёзда, грязное и посеревшее от пыли, уже принесли. Рыжая шерсть местами была красной от крови.

И, как выяснилось, пахла она совсем иначе. Ни одного знакомого запаха, даже запах теперь уже мёртвого предводителя почти не чувствовался. Шелесту требовало огромного труда не закричать в голос.

Он не слушал ни того, как умер его брат и родственная душа, ни сожалений, ни осторожных вопросов, почему рана появилась у глашатая, а не у Хвойницы. Всё это было не важно.

Всё потеряло свою важность после смерти Лисозвёзда. И, как тогда казалось новому предводителю племени Ветра, навсегда.