Жалкий Джош идёт на свою жалкую работу, чтобы провести свой очередной жалкий день своей жалкой жизни.

А ведь не должен был.

Джош никому ничего не должен. Даже мир тебе ничего не должен, так почему ты должен миру сохранять свою жизнь. Изо дня в день просыпаться и вставать, «весело» начиная свой день, а затем после социально-трудового мучения приходить домой, «весело» чистить зубы и ложиться спать. Никто не обязан. Никто не должен.

Так какого дьявола Джош тогда чувствует, что должен этому парню, имя которого он не знал и даже не собирается узнавать. Зачем? Он лишь на день отсрочил то, что люди пытаются отсрочить правильным питанием, лекарствами и операциями.

Джош хочет прыгнуть.

Джош хочет узнать, как зовут парня.

Нет, он не хочет, он просто весь день перебирает в голове его образ, голос, слова и старается дать правильное имя, но, кажется, ни одно не подходит.

И когда жалкий день на его жалкой работе подходит к концу, жалкий Джош идёт на ту, совсем не жалкую крышу. Он не знает, на что рассчитывает.

Возможно, встретить парня.

Возможно, разбиться насмерть.

Идёт по лестнице, рассуждая, что может привыкнуть ко всему этому: к запаху подъезда, обшарпанным стенам, к виду сверху.

Какая разница, где разбиваться.

Кажется, Джош уже давно разбит на тысячу осколков.

Кажется, Джоша уже ничто не может починить.

Кажется, нужно было закинуться хоть какой-то едой впервые за двое суток прежде, чем, куда-то идти. Ногам не так легко даётся подъём,

а может они просто таким образом принимают факт, что им ещё возвращаться обратно.

Ничего особенного просто двадцатисемилетний парень лезет на крышу одиннадцатиэтажного дома, ещё не решив, покончить с собой сегодня или нет.

Мир видит такие истории каждый день. Отсеивает слабаков, которые не могут справиться ни с чем в своей жизни.

Мусор, который не может справиться с жизнью.

Приходит в то же время, надеясь повстречаться с ним.

Ну, надеется — это слишком громко сказано.

Умоляет.

Хочет узнать ответ на тот вопрос, хотя прекрасно понимает, что никто кроме него не сможет сделать этого. Он должен сам. Существовать в мире самостоятельно слишком сложно.

Слишком много слишком.

Слишком устал от всего, слишком хочет закончить со всем, слишком хочет иметь всё в этой жизни.

Что входит в понятие «всё», он тоже ещё должен решить. Наверняка, «всё» — это не безмерные богатства или куча яхт в Майами, это не бесконечное количество мальчиков и девочек, тусующихся возле него, определенно это «всё» не для Джоша. Он и не привык к такому.

«Всё» — это что-то более личное. Джош не решил, что именно.

Он понятия не имеет, и это убивает.

Поэтому, легче один раз убить себя, чем жить изо дня в день, чувствуя, что тебя убивает незнание.

В носу неприятно саднит, и Джош не знает, что это — аллергия на реальность или медленное умирание.

Та же крыша приобретает другой вид. На ней отсутствует парень, и Джош мечется.

Это проигрыш или это победа? Он не соображает.

Жизнь в городе ещё кипит.

Жизнь в Джоше уже отсутствует.

Он упирается на край и впервые за долгое время улыбается, и даже начинает хохотать. Джош боится таких моментов. Мозгу становится скучно,и он выбрасывает не пойми что в самые обычные моменты.

Джош хочет выбросить себя. Мусор.

В голове одна мелодия демонов сменяется на другую. Стучит по барабанам как сумасшедшая. Тук-тук-тук-тук. Нескончаемый поток.

Новый щелчок, и Джош уже не улыбается. Он опять забудет навсегда неопределенное количество времени какого это.

Джош закидывает ногу на бетонное ограждение (как будто оно кого-то спасёт) и, прикладывая все свои силы, становится на него.

Он прождал много (не столько, сколько ждал момента, когда покончит с собой), но парень так и не появился. Джош уже задумался: а не был ли он его ангелом, который отсрочил смерть. У него прекрасный ангел. Существуют ли пьющие ангелы?

Видимо, он решил, что Джош безнадежен, и его опека — лишь трата времени.

Джош — пустая трата времени.

Он стоит наверху, кажись, всего мира.

Он давно опустился на дно своего сознания.

Джош решает, что он просто шагнет. Он делал так, когда ходил на плавание.

Эту ситуацию лишь отличает отсутствие бассейна. И смысла в жизни.

Джош закрывает глаза, и мир из серого превращается в чёрный. Если смерть такая же чёрная, то боятся её глупость.

Вы же не боитесь моргать.

Ему казалось, что будет легче.

Он думал, что жизнь легче.

Что-то пошло не туда. И теперь он тут.

Суицид — грех.

Жить. Вот что грех. Притворяться, что ты счастлив. Говорить вежливые слова людям, которых ты не знаешь. Не думать плохо. Не врать. Не заниматься сексом. Мотивировать себя чудесным существом, создавшим мир, и игнорировать доказательства физиков. Вот что грех, а не ваш ебаный суицид.

Джош вздыхает и выносит одну ногу вперёд.

Ангел кричит и хватает Джоша за руку.

Сердце копирует мелодию в голове.

«Тук-тук-тук-тук» в квадрате не самое лучшее описание Джоша.

Джош хочет иметь в описание лишь две даты и чёрточку.

Он лежит пластом, в тишине.

Он прожил всю жизнь в собственной тишине.

В тишине были его мысли.

Им не давали свободу.

Если бы мысли были бы чем-то материальным, они бы не были похожи на пластилин как у многих людей. Из тех можно слепить все что угодно при внешнем воздействии.

Его мысли это клетка.

И эта клетка сама находится в клетке.

Почувствовать как кружится планета — фигня.

Понять, что ты ничто на этой планете — вот, что серьёзно.

Джош слышит шебуршание и чувствует то, как к его плечу притронулось что-то тёплое. Что-то действительно тёплое, а не подобие этого.

Притворство. Ложь. Маска.

Джош не понимает. Он просто надеется, что это и есть смерть. Тогда почему она не чёрная?

— Я ж говорил, не прыгай, — Джош узнаёт знакомый голос. Джош хочет узнать свой голос хотя бы лет десять назад. Который радовался жизни. Во что он превратился со временем?

Он хочет, чтобы его избили. Странное желание, но он хочет почувствовать хоть что-то.

Его не бьют.

Его жалеют.

Он не замечает, как по его лицу текут слёзы. Он понятия не имеет, как они могут идти, если он почти не пьёт воду. Он не может и не понимает, как вода комнатной температуры может быть настолько холодной.

Его гладят по спине.

Джошу противно от любых прикосновений, и от этих тоже. Но он не спешит скидывать руку.

Он открывается лицом от грязного бетона и скрючивается в позу эмбриона.

Эмбрион — это начало.

Джош не поднимает взгляда на парня. Нет, ему не стыдно, ни капли. Он просто не готов увидеть его вновь.

Тепло исчезает, и Джош слышит шаги.

Его тело ещё не решило: жарко ему или холодно, и снова это чувство «ничего».

Парень останавливается со стороны лица Джоша.

Парень садится возле Джоша.

Парень ложится…

и смотрит ему в глаза.

— Меня зовут Тайлер. — И Джош чувствует вращение планеты.

Джош чувствует тёплое дыхание. Пол вовсе не холодный. Джош чувствует.

Тайлер-Тайлер-Тайлер-Тайлер.

Новая мелодия.

— Д-джош, — кое-как произносит он, потому что в горле пересохло. Может, стоит начать пить больше воды?

— Я с тобой, — произносит Тайлер, беря Джоша за руку.

И Джош улыбается.