За все те дни, что они были связаны, Барри узнал, что Леонард Снарт постоянно на что-то злился. Барри предполагал, что Лен не всегда был в ярости, но, разбираясь в узах, Аллен понял, что вспышки злости встречались чаще всего. Узы, по крайней мере на таком расстоянии друг от друга, не позволяли различать оттенки эмоций. Возможно, на самом деле это было раздражение, отчаяние или презрение, но что-то похожее на злость Лен явно испытывал почти каждый день.

Эти ощущения не просто всплывали в их связи, а скорее, всегда томились где-то на задворках уз. Когда Барри впервые заметил это и подобрал название ощущению, которое тот испытывал, он почти решился написать Лену, чтобы убедиться, что Радужный Рейдер не напал на него, но дни шли, а чувство никуда не исчезало, и Барри понял, что это был просто Лен. Лен всегда был зол.

Барри даже не знал, что ему делать с этой информацией. То, что кто-то был настолько несчастлив и всё время держал это в себе, было по-своему грустно. Это напомнило Барри о том, как он чувствовал себя все эти годы после смерти матери и те месяцы после того, как узнал, что Уэллс убил её. Но в то же время Барри видел, как Лен выплёскивал свою злость на других — криопушка была проявлением его ярости. Поэтому Барри не стал ничего делать с этим и постарался не обращать на это внимания, вместо этого тренируясь отключаться.

Через неделю он мог уже лучше отключаться от постоянных эмоций через узы и заметил, что почти ничего не чувствует, когда бежит, — возможно, потому, что и всё остальное исчезало. Даже на работе и в STAR Labs, практически везде, где было хоть что-то, что могло отвлечь его, он мог отключать и подавлять узы, хотя сильные вспышки эмоций было тяжелее отталкивать.

Легче было отключать физические ощущения: ему понадобилось несколько дней на то, чтобы отгородиться или — ему было почти стыдно узнать это — настроиться. Странно, но это напоминало ему об использовании спидфорса и замедлении. Однажды утром он, сосредоточившись, лежал в кровати и пытался настроиться на узы, подсоединиться к физическим ощущениям, а потом почувствовал льющуюся на него воду, стекающую каплями по коже, и понял, что Лен был в душе. Это было даже приятно, хоть и странно, но потом он осознал, что происходит, и сразу же отключил узы.

Он был уверен, что это ненормально. Настолько уверен, что действительно собирался разузнать об этом, и чем раньше, тем лучше.

После того как Барри провёл очередной вечер, безуспешно пытаясь найти Гродда в туннелях метро (раз уж того не нашли в подвале музея), он всё же решился расспросить кого-то об узах и из всех своих знакомых выбрал именно Кейтлин.

Спустя три дня после обрушения музея появился генерал Эйлинг и запросил информацию об участии Гродда. Видимо, заявления куратора музея и охранников привлекли внимание Эйлинга и привели его к STAR Labs. Он хотел, чтобы Флэш передал ему информацию и помог снова поймать Гродда, но после всего произошедшего Барри не горел желанием делать ни то ни другое, даже если Гродд представлял серьёзную опасность для Централ-Сити. Джо помог ему, Циско и Кейтлин объединиться против генерала, и Кейтлин была непреклонна в своём нежелании помогать «этому мучителю». Эйлинг решил оставить их, но обещал вернуться.

После этого Циско предложил расширить поиск и попытаться доставить Гродда в STAR Labs, запереть его в трубе хотя бы на время. Он хотел найти Гродда, пока тот всё ещё был ранен. Поэтому каждый вечер после своего обычного обхода города Барри проверял канализационные трубы, надеясь найти хотя бы какие-нибудь следы гориллы. Ему не удавалось, и Кейтлин наконец согласилась записать аудио, на котором она просила Гродда вернуться домой, чтобы они могли помочь ему. Когда Гродд похитил Эйлинга и контролировал его разум, Кейтлин была единственной, к кому он хорошо относился.

Они как раз закончили записывать её голос, когда у Барри появилась идея поговорить с Кейтлин насчёт связи соулмейтов. Циско собирался отправиться домой, а Барри почти закончил свою работу, когда ей позвонил Ронни.

— Что вы сделали?! Как вы с доктором Штайном «случайно» взорвали… Ты в порядке?! — Она замолчала, слушая, и Барри с Циско обменялись встревоженными взглядами, но… — Да-да, хорошо, я поняла. Но больше никаких взрывов, мистер. Только потому, что ты можешь… конечно… ага… примерно через час? Да, я тоже тебя люблю. Пока.

Она посмотрела на них.

— О, не беспокойтесь об этом. Ронни и доктор Штайн просто тренировались взрывать вещи, вы же их знаете. Я просто закончу тут со всем, пока Ронни будет прибираться, а потом он заедет за мной.

— Хорошо, тогда спокойной ночи. Ты идёшь, Барр?

Он посмотрел сначала на Циско, потом на Кейтлин, и внезапно в его голове появилась мысль.

— Нет, я побуду тут, послушаю о приключениях со взрывами.

Они уже слышали несколько подобных историй с тех пор, как Ронни стал работать в лаборатории университета с доктором Штайном. Циско пожелал им спокойной ночи и ушёл, а Кейтлин присела и достала папки с бумагами. Барри прислонился к ближайшему столу и начал думать, как лучше задать вопрос. Кейтлин была одной из его немногих друзей, которые знали, что он был отмеченным и ждущим. А ещё она была одной из немногих близких друзей, кроме Айрис и Эдди, с соулмейтом и единственной подругой, чей соулмейт был метачеловеком.

— Я рада, что ты хочешь побыть тут, я бы не отказалась от компании, но хочу сказать, что история не слишком захватывающая: они просто продолжали эксперимент по зажиганию золотого сплава, и…

— Вообще-то, я… — Она подняла голову от бумаг, и он почесал затылок. — Извини, я не хотел перебивать.

— Ты остался не для того, чтобы послушать историю о взрывах Ронни, да?

Он покачал головой.

— У меня… есть к тебе вопрос.

— Что-то о Ронни?

— Вроде того. Вообще, это о… я тут задумался о вашей НАС. Я знаю, что это личное, и я бы и не спросил, но... ты говорила, что, когда он и доктор Штайн были связаны, ты могла чувствовать его физические ощущения? А сейчас как будто...

— Как будто у нас вообще нет уз? — Она улыбнулась, и её плечи опустились, но он знал, что она не обижалась. — Ты прав. Я заметила, что, когда мы впервые разлучили его и доктора Штайна, наша НАС была очень сильной, казалось, что каждая маленькая деталь передавалась, а когда он был далеко и мы пытались воспользоваться ею, она всё равно была сильной. Но сейчас… — Она обвела комнату руками, а потом опустила их и пожала плечами. — Сейчас она такая, какой была вначале. Она почти никогда не отвлекает нас от каких-то дел в течение дня, и мы замечаем только какие-то особенно сильные эмоции.

— Э… это потому, что он метачеловек? С ними… по-другому?

Она приподняла брови, а потом в её глазах мелькнуло понимание, и она развернула стул к нему.

— Мы ещё не нашли никаких доказательств того, что способности металюдей влияют на НАС, Барри. Я уверена, что это возможно, но нет никаких причин опасаться, что твои силы повлияют на связь с твоим соулмейтом, когда ты найдёшь его.

Он задвигал челюстью и попытался найти слова. Ничего не приходило в голову.

— Барри?

— Я… просто… неважно. — Он потряс головой и снова сосредоточился. — Если это не из-за того, что Ронни теперь метачеловек, тогда почему ваши узы изменились после того, как его разлучили с доктором Штайном?

— Я… хм. Ну, если бы мне пришлось описать это, я бы, наверное, сказала, что у нас как будто произошла вторая инициация после того, как его разлучили с доктором Штайном. Как будто всё вернулось — новое, острое, сильное. Но когда их разлучили, всё было по-другому, потому что наши узы никогда не передавали физических ощущений, а когда их разъединили, это случилось и никуда не пропало.

— Так у вас, ребята, есть физическая связь? Это же должно быть редкостью, да? — Он почувствовал облегчение от того, что был не единственным, кто чувствовал это. — И как много передаётся?

— Ну, — задумалась она, откидываясь на спинку стула, — сейчас уже не так много. Сначала очень многое, один раз даже вспышки звуков, а в другой раз я целый день чувствовала те же запахи, что и он. А сейчас, как я и сказала, так, как было вначале.

— Значит, со временем узы утихают? — Он сидел на краю стола, положив руки на колени и свесив ноги.

— Если честно, думаю, не совсем так. У меня есть небольшая теория о НАС, хочешь послушать? Я думаю написать работу.

— Оу. — Он наклонился вперёд.

— Ну, я могу немного заговориться, так что останови меня, если станет скучно, но… Я пытаюсь понять предназначение НАС и эволюционную функцию установки соединения между соулмейтами, основываясь на том, как она изменилась между мной и Ронни после случая с ускорителем. И... это противоречит большинству широко распространённых теорий, но я предполагаю, что узы сильнее всего, когда люди пытаются их отвергнуть.

Он сжал края стола так сильно, что побелели костяшки.

— Что. — Его голос был слишком ровным, чтобы считать это вопросом, но она всё равно ответила.

— Это имеет большой смысл с точки зрения эволюции — не нужно соединять соулмейтов, когда они уже вместе и постоянно контактируют. Но в истории эволюции люди часто сталкивались с угрозой для жизни, и узы могли помогать им. Соулмейты ориентировались на эти риски, когда разлучались, и это могло помогать людям быть вместе, несмотря на разногласия, основывать семьи. Я думаю, что у наших предков были гораздо более сильные узы, чем у нынешних соулмейтов.

— Думаю, это… имеет смысл. Но что общего это имеет с отрицанием?

— Ну, раз большинство людей сейчас не сталкиваются с этими трудностями выживания, по крайней мере в большинстве стран, узы развиваются такими сильными только тогда, когда соулмейты разлучены или сталкиваются с проблемами, вынуждающими их подавлять узы или отсоединяться от них. Основываясь на моём эксперименте с Ронни, когда наша связь была подавлена почти год, потому что он делил своё тело с кем-то другим, я предполагаю, что чем активнее один из аспектов подавляется — возьмём, к примеру, эмоциональную часть, — тем более вероятно, что нейроаффективные рецепторные клетки мозга будут напрягаться для принятия и становиться невероятно чувствительными. Я думаю, они даже разовьют соединение в нейронных путях, что-то вроде синаптогенеза. В большинстве случаев это должно привести к более многогранной и сильной НАС.

— Эм... Разумеется, у меня были уроки биологии, но можно на человеческом языке?

Она закатила глаза, но улыбнулась.

— В основном вполне вероятно, что, если человек отрицает или не может соединиться с какой-то частью уз, им нужно будет найти другой выход. Когда соулмейты вместе и всё хорошо довольно продолжительное время, НАС как бы расслабляется и снова вспыхивает только тогда, когда в этом есть необходимость. В случае со мной и Ронни, когда мы потеряли наши узы на год, это значило, что, когда он вернулся, я могла чувствовать не только его эмоции, но и сенсорную составляющую. Это было… это было великолепно.

Барри подумал об ощущении воды на спине в то время, как он лежал в кровати.

— Да, это… это кажется великолепным. — Он сглотнул.

Тут было над чем подумать.

— Извини, это немного слишком?

— Нет! Нет, мне было очень интересно. Это будет впечатляющая работа.

— Если я опубликую её. Я надеюсь собрать данные о соулмейтах, которые были разлучены, но вряд ли удастся получить одобрение этического комитета на обследование соулмейтов на МРТ и их попытки подавить узы, потому что это будет против Копенгагенской конвенции, не говоря уже о том, чтобы разлучить их на долгий период времени или пытаться подавить их связь… Наверное, это останется чисто теоретической работой.

Он кивнул. Кейтлин казалась такой жизнерадостной, буднично рассказывая об исследованиях, и это напомнило ему, что до всех этих дел с Флэшем Циско и Кейтлин играли большую роль в науке, занимаясь новейшими исследованиями, консультировали и вдохновляли других учёных.

— И можно ещё один вопрос?

— Конечно! Так много говорить об этом мне удаётся только с Ронни. Это даже весело, когда у тебя есть невольные слушатели.

Он постарался улыбнуться, но в животе всё перевернулось, потому что…

— А что случится с узами, если разлучить соулмейтов во время инициации? Если, например, у кого-нибудь случится паническая атака и он сбежит в первый час?

Она моргнула.

— В первый час? Я не представляю, зачем кому-то делать это, Барри, только если это не было насильно, но… в таком случае, если моя теория верна, зная, как важна инициация, учитывая, что в это время нейроаффективные пути только настраиваются, особенно в первые несколько часов… — Она задумалась, не глядя на Барри, полностью погрузившись в мысли. — Технически в миндалевидном теле хранится большая часть НАС-клеток, а также используется несколько других структур, так что, если НАС-соединение было отрезано или подавлено, когда оно только формировалось, некоторые нейронные пути могут растянуться не только до миндалевидного тела, но и до гиппокампа или даже таламуса. Некоторые исследователи предполагают, что в таламусе содержатся НАС-клетки, что объяснило бы сенсорную связь между мной и Ронни, но тогда, с инициацией, невозможно даже предугадать, как далеко они могут растянуться. В теории, такое соединение может привести к передаче сенсорных и физических ощущений, но, возможно, даже больше — к передаче воспоминаний из гиппокампа или, если нейронные пути протянутся ещё и до гипоталамуса, тогда и к разделению реакций «бей или беги», возбуждения, голода… о, а потом там есть базальные ядра, тогда может случиться гораздо больше всего с… Барри, ты в порядке?

Она посмотрела на него, и нет, он был не в порядке. Разделение ощущений, голода, возбуждения — всё то, что он чувствовал с Леном. Он не паниковал снова. Не паниковал. Он просто дышал слишком быстро. И неглубоко.

— Барри?

— Чт… Я в порядке! В порядке, просто… вау, это должно быть что-то, ха-ха. — Он рассмеялся, и это прозвучало слишком натянуто, но он всё равно спрыгнул со стола. — Слушай, спасибо, что поделилась своими теориями, Кейтлин, я знаю, что это был странный вопрос. — Он уже пятился к двери.

— Барри?..

— Правда, мне нужно… я опоздаю на эту штуку с Джо… и Айрис!.. Так что я просто… — Он указал на дверь.

— Барри?!

Его уже не было.

***

Барри даже не представлял, как переварить эту информацию. Он здорово облажался. И, возможно, он должен быть честным и позволить Снарту узнать, что происходило с их узами и как это исправить. Вот только, очевидно, исправить это можно было лишь одним способом: дать узам больше выхода, проводить больше времени с Леном и «расслаблять» узы.

Барри не был уверен, что сможет справиться с этим, не после того, что произошло между ними. Обещания Лена не вредить ему или его друзьям могли бы значить что-то, если бы он хоть когда-то давал Барри повод доверять ему, но Аллен больше не совершит одну и ту же ошибку дважды. То, что Снарт не может убить Барри, не значит, что он не причинит боль Циско или Кейтлин — или, чёрт, Айрис и Джо, — если будет думать, что сможет извлечь из этого выгоду. Не помогало и то, что Лен говорил с Барри так, будто тот принадлежал ему, как будто то, что они соулмейты, значило, что Барри сразу же упадёт в его объятия. Он говорил так, будто Барри был каким-то бриллиантом или драгоценностью, как будто его нужно сильно желать, им нужно командовать, и из-за этого по телу бежали мурашки. Он не хотел кого-то, кто видел в нём вещь, неважно, соулмейт это или нет.

Несмотря на это, несмотря на то, как из-за этих мыслей скрипели зубы, сжимались кулаки, а желудок завязывался в узел, на следующее утро Барри всё равно опустил руку между ног, потянулся к узам, чувствуя в ответ горячую волну возбуждения, сильное и странное ощущение руки, которой на самом деле рядом с ним не было, на своём члене.

Прежде чем Барри смог решить, что ему делать с новым пониманием НАС — а он ни на секунду не сомневался, что Кейтлин была права, — на работе он получил сообщение от Лена, в котором говорилось, что его время вышло. Барри нахмурился, сразу же напрягаясь. Он даже не знал, что был на каком-то глупом таймере. Барри выждал час перед тем, как ответить, но в конце концов… если он не хочет, чтобы узы становились сильнее, рано или поздно ему придётся поговорить с Леном. Нужно просто собраться с силами и покончить с этим. Он ответил, и они договорились встретиться на следующий день в парке Чаббак.

Весь следующий день он напряжённо пялился на часы, всё чаще и чаще нервно сжимаясь, а когда время подошло к четырём, он направился к мосту через реку, текущую к Кейстоун-Сити. Он был в футболке и джинсах, явно не предназначенных для летней жары, но он не смог бы выйти к Лену в шортах. Почему-то мысль о голой коже действовала на нервы.

Лен уже был там, ждал на скамейке, немного вдалеке от дорожки, под навесом из листьев. Барри почувствовал, как его желудок сжимается, когда увидел Лена. Тот был одет в лёгкую куртку поверх белой рубашки, тёмные джинсы и ботинки, его руки были вытянуты вдоль спинки скамейки, на которую он облокачивался. Что-то в нём напоминало о… прохладе, сухо подумал Барри, даже когда Лен заметил его и оглянулся. Их связь заставляла его каламбурить в собственной голове.

— Я уже начал думать, что ты не придёшь, Скарлет.

Барри сузил глаза, но всё же подошёл.

— Я думал, мы оставили прозвища вместе с костюмами. Если только ты не хочешь, чтобы я называл тебя Холодом.

Он смотрел на руку Лена на спинке скамейки, пока тот не заметил это и не наклонил голову, выглядя — чувствуя себя — слишком довольным. Спустя мгновение он положил руку на своё бедро, и Барри сел на скамейку.

— Если я пойду на уступку с прозвищами, ты перестанешь быть такой колючей грушей¹, Барри?

— Колючей… — Он слегка повернулся, достаточно, чтобы сидеть лицом к Лену, оставляя между их ногами расстояние в полфута. — Извини, но для меня не в порядке вещей внезапно развивать связь с...

— Мы уже обсуждали это.

— Тогда ты понимаешь, почему я нервничаю, Лен, — резко ответил Барри. Он почувствовал удивление в узах, понял, что назвал того по имени, и отвёл взгляд, тщетно пытаясь спрятать внезапное смущение. Лен ничего не ответил, и на мгновение повисла тишина. Барри немного повернулся, чтобы смотреть на парк, но едва замечал всё это: людей на пробежке, пышную зелень, солнечный свет. Вместо этого он пробежался рукой по волосам и постарался собрать мысли в кучу, вспоминая, что хотел сказать.

— Послушай, я…

— Я попросил тебя…

Они оба замолчали.

— Ты первый, — предложил Барри, поворачивая голову, чтобы посмотреть на мужчину. Солнце и тени листьев плясали на нём, высветляя и затемняя лицо, его коротко стриженые волосы на свету казались почти серыми. Барри сглотнул. Сколько же ему лет?

— Я попросил тебя встретиться со мной, потому что тебе нужно было немного личного пространства, времени, и я понимаю это, парень. Но даже ты должен понимать, что это никуда не денется и нам нужно хотя бы договориться друг с другом.

Взгляд Лена был напряжённым, не отрывался от его собственного, и Барри снова отвернулся. Через минуту он кивнул.

— Да… да, я знаю.

— Должен сказать, я не думал, что окажется так легко уговорить тебя на встречу.

— Нет, ты прав. Узы… видимо, бороться с ними — не вариант.

— Как ты это понял? — Лен тоже наклонился вперёд, повторяя его позу, упираясь локтями в бёдра, оказываясь на одном уровне с Барри, так, чтобы краем глаза мог видеть выражение его лица. Хотя ему это и не нужно было, благодаря… этому.

— Кейтлин провела что-то вроде исследования уз, и я спросил её об этом... не о нас, я не сказал ей, что… — Он притворился, что не заметил укол разочарования. — Но я расспросил её о нейроаффективной связи, и… — Под внимательным взглядом Лена он объяснил суть того, что она сказала ему, пытаясь сосредоточиться на том, как подавление и отрицание заставляли связь расширяться, ничего не упуская.

После того как он закончил, Лен потратил минуту на обдумывание, а Барри заметил, что почти бессознательно подавляет узы, и заставил себя прекратить это, впустить эмоции. Он почувствовал смятение, сожаление, грусть, беспокойство и ещё много всего напряжённого и скрученного — слишком много, чтобы разобрать, слишком похоже на его собственные эмоции прямо сейчас, чтобы разделить их, сидя так близко. Он никогда не сможет перестать переживать.

— Итак, Барри, ты хочешь сказать, что из-за твоего побега во время инициации наша связь стала настолько сильной, насколько это вообще возможно, и мы ничего не можем с этим поделать?

Барри нахмурился, потому что это была не только его вина, но потом сглотнул. Насколько сильно Лен мог чувствовать его волнение?

— В целом да, всё так. — Он успокаивал самого себя. — За исключением того, что мы можем кое-что с этим сделать.

— Говори.

— Кейтлин считает, что узы могут «расслабиться», если не пытаться их побороть. С увеличением связи и контакта они могут стать не такими… сильными спустя какое-то время.

Он смотрел на деревья вдалеке, не обращая внимания на то, как Лен шумно заёрзал.

— Контакта, Скарлет? Вот такого? — Лен опустил руку ему на бедро, на несколько дюймов выше колена, но всё равно слишком близко, слишком интимно. Барри почувствовал тревожное и неожиданное чувство тепла, разливающееся внизу живота, и в то же время опасение прорвалось и сжалось у него в груди.

— Это не должен быть такой контакт, просто обычный контакт, как у обычных людей, ничего больше.

— Нам нужны физический контакт и связь, я не вижу, в чём проблема.

— Мне кажется, я дал понять, что это не обсуждается, Снарт! — сердито прошипел он сквозь сжатые зубы. Разум и тело сражались, желая и убрать пальцы Лена, и позволить им заскользить выше.

— Это рука… Я не хочу, чтобы ты просто запрыгнул ко мне в постель, Барри. А даже если бы и хотел, не то чтобы ты не заводился только от…

— Я знаю, ладно, тебе не нужно указывать на это, — покраснел Аллен. Разве это не нарушало какие-нибудь социальные нормы — то, что Лен указывал на то, как обычная рука на бедре заставляла Барри чувствовать себя, как сильно он жаждал этого? — Это просто физиологическая реакция, это ничего не значит.

— Как и каждое утро на этой неделе ничего не значило?

— Хэй, ладно! — Барри вскочил и повернулся, чтобы посмотреть на Снарта. — Это вообще не честно! Мы не можем контролировать это!

— Я просто говорю, что ты, похоже, не очень-то возражаешь. — Он изогнул бровь и откинулся назад, укладывая лодыжку одной ноги на бедро другой, снова кладя руки на спинку скамейки, всем своим видом выражая уверенность. Но Барри мог чувствовать это, за всем этим внешним спокойствием и дразнящей усмешкой на лице, — желудок, делающий кульбит, и что-то, похожее на стресс или волнение. Но это не имело никакого значения, и что бы Лен ни сказал, у Барри было только одно мнение по этому поводу:

— Мы не будем говорить об этом.

— Подумай ещё раз, учитывая, что только по утрам мы, кажется, неплохо ладим.

Барри сглотнул и отвёл взгляд, посмотрел сначала на небо, выдохнув, а потом снова на Лена.

— Что бы эта связь ни значила для нас, я говорил серьёзно. Мы не… я не твой парень, и я не сплю с тобой. Всё остальное просто… пусть идёт, как идёт. Мне плевать, что, по-твоему, ты знаешь меня, но… — Барри отвёл взгляд, его голос стал тише. — Ты не любишь меня.

Что-то тяжёлое оборвалось внутри, а потом появилось почти гудящее чувство пустоты в узах. Лен, должно быть, отключился, и внезапная потеря была почти настораживающей, но потом Барри смог почувствовать… чёрт, он мог почувствовать всё. Плечи и грудь Лена были напряжены, слишком сжаты, как и горло, зубы были стиснуты, и…

Барри сделал шаг вперёд, почти повернулся, но остановился.

— Перестань.

— Что?

— Ты… я могу почувствовать… Что ты делаешь? Я могу почувствовать твоё сердцебиение.

Глаза Лена расширились, и Барри уловил слабый запах своего собственного одеколона, который ветер доносил до носа Лена, и…

— В смысле ты можешь почувствовать моё сердц…

— Я могу почувствовать запах… вот дерьмо. — Он снова опустился на скамейку, пряча лицо в ладонях, стараясь сориентироваться в своём собственном теле. — Перестань подавлять её!

Внезапно ощущения Лена вернулись. Они были острые, и их было почти слишком много, потому что они остановились на самой вершине физических ощущений, они были почти такими же сильными, как его собственные чувства и ощущения, — обеспокоенность разных оттенков, синдром беспокойных ног, что-то горькое, что-то сладкое, что-то, заставляющее кулаки сжиматься, что-то…

— Дотронься до меня.

— Ты только что сказал…

Барри не стал повторять ещё раз, быстро протягивая руку вперёд и хватая ладонь Лена, переплетая их пальцы, не тратя ни секунды на смущение, ещё до того, как тот успел моргнуть. Эмоции всё ещё напоминали цунами, и он постарался оттолкнуть их, услышав — почувствовав? — как Лен выдохнул.

— Барри, это… — Его голос затих, и, возможно, он тоже не мог подобрать подходящие для этого слова. Барри только сглотнул и кивнул.

Потом Лен придвинулся к Барри, чтобы они касались друг друга от колена до бедра и до плеча, высвободил руку, чтобы обнять Барри за талию, вернув на её место свободную. Он мог чувствовать каждую точку, где они прижимались друг к другу, благодаря и ненавидя одежду, нуждаясь в контакте ещё больше. Эти точки контакта, ощущение Лена рядом с собой, были единственной вещью, не позволяющей ему потеряться в чувствах. Барри не мог сосредоточиться ни на чём, кроме точек, в которых они касались.

Это длилось целых несколько минут, медленно выравниваясь и затухая. Барри понял, что он сидит на скамейке в парке посреди бела дня, прижимаясь к Леонарду Снарту. Он отпрянул. Лен опустил руку, позволяя Барри отодвинуться от него. Узы всё ещё были сильными, всё ещё передавали каждую эмоцию — острая боль, очень похожая на чувство потери, — но больше не сводили его с ума.

— Извини. — Голос Барри звучал грубо.

— За что? — Лен, напротив, казался таким же спокойным, как и всегда. Барри потёр лицо руками.

— Просто… за всё это.

На краю его собственных чувств нетерпеливости и отчаяния было смятение, но Лен не стал спрашивать. Вместо этого он достал что-то из кармана куртки. Барри почувствовал укол чего-то на краю сознания, и это напомнило ему о таком же беспокойстве несколько минут назад. Это заставило его напрячься.

— Я принёс тебе кое-что.

Барри взглянул на него и увидел, что Лен держит небольшую коробочку, перевязанную ленточкой.

— Ты… принёс мне… подарок.

Снарт протягивал его, настойчиво глядя на Барри, и тот не знал, что ему делать.

— Я, эм… нет.

— Нет?

— Я не хочу никаких подарков от тебя.

Лен нахмурился.

— Я не крал его, если ты беспокоишься об этом.

— Я… — Эта мысль промелькнула у него в голове. — Это неважно. Это было куплено на краденые деньги.

— Знаешь, не весь мой доход получен от продажи краденого.

— Да?

— У меня есть инвестиции, недвижимость, бар… — Было что-то ещё, чего он не договаривал. Барри чувствовал это.

— Что ещё? — выдавил он.

— Откупные деньги.

— Откупные деньги?! Ты не мафия! Подожди, ты мафия?

— Я известен в некоторых районах города, и у меня много врагов. Но я приглядываю за своим, Барри. — Его глаза многозначительно сверкнули.

Барри не знал, принимать это за «да» или за «нет», но он раздражался всё больше и больше.

— Я не приму ни то, что в этой коробке, ни что-либо ещё, что ты попытаешься мне подарить, Лен.

— Разве мы не согласились перестать бороться со связью?

— Мы не будем бороться с узами, Лен. Подарки — не то же самое. Я думал, я ясно дал понять, что я не… что я не заинтересован в том, чтобы быть твоим парнем, хорошо?

Лен сузил глаза, и Барри сглотнул. Он выглядел так, будто готов поспорить с этим утверждением. Но вместо этого он убрал подарок в карман.

— Я понимаю, но учитывая, что мы соулмейты, которым нужно пытаться подружиться и которые мастурбируют вместе, как ты собираешь называть нас, Скарлет?

Барри поморщился и опустил взгляд.

— Заклятые враги, которые иногда встречаются на скамейке в парке, чтобы подержаться за руки?

Лен рядом с ним фыркнул.

— Ты просто нечто. — Он встал, и глаза Барри проследили за ним. — Напиши, когда будешь готов ещё подержаться за руки и притворяться, что не хочешь меня.