За всю свою жизнь Хартли Рэтэуэй примерил на себя множество противоречивых ролей: любимый сын, ненавистный сын, уважаемый физик, работающий в престижной компании, опозоренный физик без перспектив трудоустройства и многие другие. Но некоторые вещи всегда оставались неизменными: он был гением, с ним было тяжело найти общий язык, а ещё он абсолютно точно был геем и не стыдился этого. Каждая из этих особенностей (а иногда и их сочетание) периодически доставляла ему неприятности, и сегодня, видимо, проблему вызвала его гениальность.

Доказательство: очень красивая брюнетка с очень опасной на вид пушкой, направленной прямо на него.

Пальцы Хартли потянулись к звуковым перчаткам, спрятанным в шкафчике, на что она сощурилась, а её улыбка стала шире.

— Попробуй, милашка. Посмотрим, чем это для тебя обернётся.

От неё исходила именно такая опасность, которой Хартли старался избегать. И всё же эта девушка вызывала доверие, и он с удовольствием пообщался бы с ней вне лаборатории... Но самонадеянность в лаборатории — ключ к плохой науке.

— Чем обязан такому удовольствию, мисс?..

— Золотой Глайдер, но можешь называть меня Лизой.

Он приподнял брови. Ещё один человек с прозвищем — кажется, они стали заполонять город. Хартли не знал, началось ли это всё с появлением Флэша, или же было неизбежно после взрыва ускорителя частиц. Нельзя было прийти к определённому выводу из-за того, как события сменяли друг друга, — слишком много переменных в уравнении. Ничего из этого не могло помочь ему, подумал Хартли, поэтому нацепил улыбку, которой гордилась бы любая разъярённая домохозяйка.

— Как бы сильно мне ни нравилось, когда мне тычут в лицо фаллическими предметами, мне кажется, сейчас это бессмысленно, если, конечно, ты не собираешься стрелять в меня в ближайшую минуту.

— О, я слышала, что ты можешь быть сучкой, но ты слишком милый. — Лиза и ухмылялась, и ворковала одновременно, и он не знал, раздражали его или интриговали её дружеские подтрунивания. — Но пушка останется до тех пор, пока мы не договоримся.

Хартли оценил ситуацию. Эта женщина-глайдер чего-то от него хотела, это было очевидно, и знала о нём достаточно много, чтобы найти его маленькую и идеально чистую (пусть и захудалую) квартирку. Она была достаточно дерзкой и опасной, чтобы подождать, пока он выйдет из квартиры, а потом, наставив на него пушку, завести обратно и захлопнуть за собой дверь.

— И о чём же речь, Лиза?

— У меня есть для тебя работа. Нужно улучшить оружие, и только такой гений, как ты, сможет сделать это.

— Какого рода оружие? — Он скосил глаза, пытаясь рассмотреть дуло её пушки, размышляя, не о ней ли идёт речь.

— Узнаешь, когда возьмёшься за работу. Я гарантирую, что она оплачивается, довольно неплохо на самом деле, а тебе, кажется, не помешают деньги. — С этими словами она осмотрела квартиру, и Хартли почувствовал себя немного увереннее.

— Я гений, у меня есть не одна степень доктора наук, и я свободно говорю на шести языках. Уж извини, если меня не сильно интересует мнение обычной преступницы по поводу моей квартиры.

— Если ты такой умный, почему же ты безработный и живёшь в нищете? — Она говорила всё тем же приторным голоском, и Хартли до скрежета стиснул зубы, когда Лиза продолжила. — О, точно, я вспомнила! Тебя с позором выперли из исследовательского центра STAR Labs, но ты родился в богатой семье, а значит, не привык пачкать руки, как все обычные люди. Не правда ли, мистер Рэтэуэй?

— Если ты собираешься использовать меня, чтобы получить выкуп от моих родителей…

— Да ладно, милашка, я же уже сказала, что у меня есть для тебя работа.

Он посмотрел на неё поверх дула пушки. Лиза была сильной — её рука ни разу не дрогнула за то время, пока она держала в ней оружие, а оно не выглядело лёгким. Учёный в нём ужасно хотел взглянуть на него — по всей видимости, его составляющие были не совсем обычными.

— Почему у меня такое чувство, что, если я соглашусь на эту «работу», оружие, которое я создам, в первую очередь проверят на мне?

Он помог построить ускоритель частиц, который убил и ранил сотни людей. Ему не сильно нравилась идея создавать оружие для кого-то, кроме себя самого.

— Тебе придётся поверить мне на слово, сладкий. Оружие только для Флэша, больше ни для кого. Думаю, это тебя заинтересует?

Его глаза расширились, а на лице медленно появилась улыбка.

— Почему ты сразу не сказала, Глайдер? И, к твоему сведению, я Дудочник.

***

Она отвезла его в бар, в котором был настоящий работающий музыкальный автомат; Хартли был уверен, что таких вещей больше не существует, и всё-таки он был там. Но они прошли от входа к барной стойке, потом мимо нескольких бильярдных столов, вниз по небольшому коридору к… месту, напоминающему склад. Увидев, как бар выглядит снаружи, Хартли ожидал чего-то, скорее похожего на тёмное мафиозное казино, но и это сойдёт. Место казалось недостроенным: высокий потолок, хаотично расставленные столы, полки, двери, ведущие в другие комнаты, большая дверь в гараж и старая машина за ней. Это было не похоже на его привычные лаборатории, но он работал и в гораздо худших местах.

— Тук-тук.

Пока Глайдер объявляла о том, что они пришли, Хартли осматривался. За одним из столов сидел мужчина, который выглядел раздражённым. Он был чуть постарше Харта и более чем красив, чтобы привлечь его внимание.

— Лиза, — а ещё у него был приятный голос, — я, кажется, сказал тебе не трогать меня как минимум неделю.

— Сказал, Ленни. — Она сделала несколько небольших шажков, и Хартли последовал за ней. — Но ещё ты сказал «если».

— Если ты не встретишь гения хотя бы в трёх областях из моего списка. — Хартли прищурился, и мужчина — Лен? Ленни? — посмотрел на него. — Что, как я понимаю, ты и сделала, Лиз?

— Только лучшее для моего братишки. — В её голосе отчётливо слышалась усмешка, и… Лиза и Лен, Леонард… о, о нет. Холод. Этот мужчина был Капитаном Холодом. Хартли заволновался. Но он не успел решить, что делать с новой фигурой на доске, потому что мужчина встал и подошёл к нему.

— Как тебя зовут, парень?

Хартли ощетинился.

— Хартли Рэтэуэй, и если ты не хочешь, чтобы я звал тебя папочкой, не называй меня парнем, Леонард Снарт.

Повисла тишина, и Хартли хватило ума задуматься, не убьют ли его на этот раз из-за того, что он трепал языком, но потом мужчина просто приподнял брови с таким выражением лица, будто старался сдержать смех.

— И где ты нашла этого щенка, Лиза?

Хартли оглянулся и столкнулся с оценивающим взглядом Лизы, которая с лёгкой улыбкой изогнула бровь, как будто он был частью очень весёлого циркового номера. Но мысль о цирке вызвала неприятное чувство внутри, поэтому Харт перевёл взгляд обратно на Холода, пока Лиза отвечала брату.

— Я провела небольшое расследование, Лен. Он лучший в своём деле, гений, как ты и хотел, специализируется на физике, на всём, что связано со звуком. Он даже работал над ускорителем частиц вместе со STAR Labs.

Глаза Холода сверкнули, впиваясь с интересом в Хартли.

— Это правда?

— Не самая лучшая моя работа, учитывая, что произошло.

— М-м-м.

С этим неопределённым звуком Холод — Леонард? — повернулся и подошёл обратно к столу. Бросив на Лизу вопросительный взгляд и дождавшись её кивка, Харт последовал за ним.

— Я работаю над проектом, с которым ты, возможно, можешь мне помочь, Хартли.

— Я слышал, что это оружие. — Он посмотрел назад на Лизу, а потом на её брата, — но я хочу знать, что получу, если помогу тебе.

Хартли сделал несколько шагов назад, всё ещё нервничая рядом с мужчиной, связанным с организованной преступностью и убийствами. Он ещё и похитил Кейтлин и транслировал это по всем новостям. Может быть, Хартли нужно будет позвонить ей после этого, обменяться впечатлениями. Но почему-то он сомневался, что ей это будет интересно.

— Не считая того, что ты выйдешь отсюда со всеми конечностями? Я могу быть щедрым. Я поделюсь с тобой подробностями, а потом обговорим цену, устраивает?

Хартли задумался, пытаясь найти подвох в его словах, но не смог и подошёл к столу. Лиза прошла к стулу около другого стола, на котором лежали куски чего-то, похожего на золото, но Хартли уже начал разглядывать чертежи, поэтому не обратил на слитки особого внимания. На схемах Леонарда были представлены усилители и ещё кое-какие вычисления; он хотел усилить часть пушки. Криопушки.

— Мне нужно увидеть её, чтобы понять, возможно ли это. — Ну, было невозможно сделать так, как собирался Леонард, судя по беглому взгляду на эти схемы, но чисто теоретически усилить холод можно, это только зависит от… — А что ты хочешь получить в итоге? Просто сделать поток сильнее?

Мужчина молчал, и Хартли отвёл взгляд от электросхемы, замечая, что Холод пристально смотрит на него, оценивая. Вблизи глаза Леонарда были невероятно голубыми. Наконец он, кажется, всё обдумал и пустился в объяснения.

— Я хочу создать криополе. Чтобы пушка создавала волну холода передо мной или вокруг меня. Не какой-нибудь пласт льда, просто холод. Он будет невидимым, но будет работать по принципам абсолютного нуля криопушки, например будет останавливать пули, потому что будет слишком холодно, а также поможет кое-кому притормозить.

— Ты имеешь в виду Флэша? — Хартли не смог сдержать усмешку.

— И его тоже. Не так-то просто подстрелить его, пока он мечется на суперскорости туда-сюда. Криополе немного сравняет наши шансы, сделает игру интереснее, если он попадёт в него.

— Готов спорить, что сравняет. Но для того, чтобы это сработало, ты должен будешь вести себя так, словно ты в эпицентре урагана, или ты тоже замёрзнешь, даже в той огромной куртке, которую ты носишь.

Леонард повеселел, но потом снова стал серьёзным и подошёл ближе, барабаня пальцами по столу.

— Значит, это можно устроить?

— В теории — да. Но мне правда нужно будет осмотреть пушку, чтобы убедиться.

Мужчина приподнял уголки губ в довольной полуулыбке и отвернулся, а Хартли присел и начал просматривать листы. Очевидно, Капитан Холод не был полным идиотом. И всё же ему не хватало знаний и умений, чтобы улучшить оружие, — неудивительно, оно было таким сложным, что вряд ли кто-то без степени магистра или доктора мог бы разобраться в нём. Впечатляло, что Леонард зашёл так далеко. Но если он не мог улучшить его, значит, он не мог сделать его, и возникал вопрос: кто создал это оружие?

Ему не пришлось размышлять над ответом слишком долго. Леонард опустил перед ним тяжёлую пушку, уродливое металлическое чудовище с массивными рукояткой и курком, которое могло быть только делом рук…

— Циско Рамон? — Он резко развернулся к Холоду. — Циско Рамон сделал твою криопушку? Как, чёрт возьми, ты смог убедить его сделать оружие, которое навредит его драгоценному Флэшу?

Он не мог поверить в это, был впечатлён и позабавлен, а — о нет, о нет — Леонарду не понравилось, что Хартли узнал это. Несмотря на то что мужчина смотрел на него с яростью, Хартли услышал цокот каблуков спешащей к ним Лизы.

— Как т…

— Я работал с ним! Я работал с Циско больше года, и ты думаешь, что я бы не узнал его работу? Ты можешь называть меня как угодно, но не думай, что я не способен хотя бы на это. Это как визитная карточка — очевидно для меня.

Он выставил руки перед собой в качестве защиты, потому что, хоть его и частенько избивали в детстве, как и любого гика, он не хотел испытать на себе гнев Капитана Холода, пока его звуковые перчатки были так далеко. Но Леонард не собирался причинять ему вред, поэтому Хартли взглянул на Лизу. Она всё ещё смотрела на него с подозрением и была готова к драке. Но Холод, похоже, успокаивался.

— Знаешь, это неважно. Ты точно украл его из STAR Labs, а Циско, очевидно, сделал его несколько лет назад. Я даже не знаю, зачем спросил. Но я в деле. Что бы он ни создал, я смогу сделать то же самое одной рукой и с повязкой на глазах.

Он немного хвастался, но ему было плевать, потому что если это работа Циско, тогда он точно сможет сделать то, что нужно Леонарду. Конструкции Циско всегда были гибкими, и у него было достаточно необходимых компонентов, чтобы решить задачу. Не то чтобы Хартли собирался признаваться в этом, потому что это могло прозвучать как похвала.

— Хорошо, Рэтэуэй, давай поговорим о деле.

***

Следующие несколько дней по утрам Хартли заходил в странную организацию «Бар-и-склад Леонарда», которую постоянные клиенты, видимо, называли баром Негодяев, несмотря на то что у бара было настоящее название. Это место было чем-то вроде убежища, и, чтобы попасть на склад из бара, нужно было произнести кодовые слова, о которых сказала ему Лиза после его второго дня здесь. Видимо, для нескольких их друзей склад был местом встречи. На второй день, пока Хартли проводил расчёты, заглядывал мужчина по имени Биволо, а на третий день ненадолго заходил мужчина, о котором он слышал, чтобы выпить. Это был Марк Мардон, который довольно позорно ограбил банк всего месяц назад и еле смог улизнуть оттуда, пока Флэш не поймал его, — вся эта хрень с громом и молниями. Видимо, теперь он тоже работал с Негодяями.

— Ты тут, Снарт? — С этими словами мужчина вошёл, отвлекая Хартли от припаивания.

— Он вышел, — ответил Хартли и только потом поднял голову, осознавая, кто перед ним. Ещё один великолепный мужчина, повезло же ему. Он нацепил кокетливую улыбку. — Но ты можешь составить мне компанию, пока он не вернётся.

Мардон подошёл ближе к его столу.

— И кто ты?

— Хартли Рэтэуэй. Но, как оказалось, прозвище Дудочник неплохо прижилось.

С губ Мардона сорвался смешок — этому звуку Хартли всегда был рад, — и он протянул руку.

— Марк Мардон, но да, меня называют Погодным Волшебником.

Хартли пожал его руку и отстранился, улыбаясь.

— Капитан Холод любит пополнять свою команду интересными людьми, правда?

— Ага, похоже на то. И в чём твоя фишка?

— Именно здесь — интеллект, а в целом я управляю звуками. А ты грабишь банки с ручным ураганом, если в новостях говорят правду? — Он изо всех сил постарался убрать из голоса привычное презрение. Таким потрясающим метаспособностям можно было найти применение получше, чем ограбление банков, но причёска Мардона была просто безупречна, поэтому у Хартли был стимул вести себя хорошо.

Мардон прислонился к столу и скрестил руки на груди.

— Да, это всё про меня.

Несколько минут они вели светскую беседу, во время которой Хартли запасался информацией об этой организации, пока Леонард не показался в дверях. Он прищурился, увидев Мардона, а потом сразу же спустился к ним по лестнице.

— Мардон.

— Где ты был, Снарт? Я думал, ты более пунктуальный.

Мардон выпрямился, как только Леонард подошёл, и Хартли сразу же склонился над столом, возвращаясь к работе. За всю свою жизнь он видел достаточно меренья членами альфа-самцов и знал: лучше держаться подальше, притворившись, что занят делом. Потому что, конечно, это могло раздражать, но ещё то, как два сильных и привлекательных мужчины встают в позу и наступают друг на друга, было чертовски горячо, поэтому лучше не влезать, но быть где-то поблизости.

— Я отходил.

— И что ты делал?

— Не припомню, чтобы я обещал рассказывать тебе, где провожу свой день, Мардон. А теперь мы перейдём к планированию дела, с которым тебе нужно разобраться, или так и будешь тратить моё время на вопросы, на которые я не собираюсь отвечать?

О-о-о, чёрт. Хартли постарался не усмехнуться двум кускам металла, которые он спаивал. Становилось понятно, кто тут всем заправляет.

Они отошли в другой конец склада и стали говорить так тихо, что Хартли не мог почти ничего разобрать, хотя он точно уловил слово «Брайтон-тауэр» и почти наверняка услышал что-то о церемонии награждения и о Флэше. Потом Мардон ушёл, а Леонард подошёл, чтобы узнать, есть ли прогресс.

— Как продвигается дело?

Хартли улыбнулся.

— Я закончу к завтрашнему вечеру.

— Хорошая работа, Дудочник.

Леонард легонько хлопнул его по плечу, а затем отправился обратно в бар, и Хартли поёжился. У Снарта были холодные руки.

***

У Хартли было одно качество, один ужасный недостаток, о котором он знал, — ему просто необходимо было напирать. Это делало его великим учёным — расширение границ, продвижение теорий, возможность добиться соглашения, — но ещё из-за этого качества его выкинули из родительского дома и из STAR Labs и лишили — по крайней мере, до тех пор, пока Харрисон Уэллс не исчез — возможности участвовать в передовых научных исследованиях и возможного будущего с его соулмейтом.

Но Хартли не мог удержаться, ему нужно было напирать. Поэтому он не мог не флиртовать с Леонардом в эти несколько дней, которые он провёл на складе. Сделав это впервые — по крайней мере, после того, как их официально представили друг другу, — он был приятно удивлён тем, что Леонард ответил ему.

Вечером первого дня Леонард принёс Хартли кофе, когда тот допоздна засиделся над схемами и вычислениями, и это просто само вырвалось:

— Холодный и добрый, прямо как я люблю.

Хартли замер, как только сказал это, потому что знал, что такие слова могут разозлить некоторых людей, например его соулмейта, и такие люди, как Капитан Холод, наверняка тоже входили в их число. Но потом…

— Твои каламбуры даже хуже, чем мои, Дудочник, а меня не так просто обыграть. Тебе нужно лучше стараться.

Леонард ухмыльнулся и ушёл, оставляя его один на один с работой.

Это могло быть интересно.

В основном он не придавал этому особого значения, хоть и не упускал того, как Леонард оценивающе смотрел на него всякий раз, когда Хартли подавал ему намёк, и это только подстёгивало его. Он бы действительно не был против, если бы Холод захотел поразвлечься раз или два после того, как работа с пушкой будет закончена.

А когда он закончил, то узнал, что Леонард проверяет пушку по-своему. Хартли предположил, что это был научный процесс, хоть и не ожидал, что преступник будет так методично проверять оружие. Военные должны были взять это на заметку. Такая тщательная проверка заняла какое-то время: Леонард целился в мишени, заставлял Лизу и Хартли бросать объекты в криополе, чтобы посмотреть, как оно работает и как далеко распространяется, а потом зашёл так далеко, что заставил Лизу стрелять в него из (обычного) пистолета, только немного левее, если поле всё-таки не остановит пулю. Остановило. Либо Леонард был сумасшедшим, либо верил в своё оружие и в меткость своей сестры.

В конце концов Лиза ушла на свидание, а они остались, чтобы собрать информацию, убедиться, что периметр поля такой, как они ожидают, определить, как долго оно держится, и всё в таком роде. Хартли был невероятно удивлён, что Леонард обращал внимание на незначительные детали и прописывал каждый шаг, но предположил, что тот не смог бы собрать свою шайку Негодяев и получить всё, что имел, без такой тщательности. Довольный результатом, Леонард вышел, чтобы захватить внушительную сумму для Хартли и, видимо, такого же внушительного размера бутылку водки высшего сорта.

— Выпьем?

— Да, чёрт возьми. — Хартли давно не выпивал, но сегодня вечером это было бы как нельзя кстати. С Леонардом было на удивление хорошо пить — он мог поддержать разговор практически на любую тему, пока Хартли не переходил на технический язык. Он был весьма заинтересован в физических штуках, касающихся криопушки, и даже спросил Харта о времени, проведённом в STAR Labs, и о том, как он стал Дудочником, раз уж тот всё равно рассказал Леонарду о стычке с Флэшем.

Стоило Снарту спросить его о падении в глазах общества, во рту у Хартли появился кислый привкус, и это, должно быть, отразилось на его лице, потому что Леонард сразу же сказал:

— Забудь. У нас у всех есть скелеты в шкафу.

— Нет, всё в порядке, это даже не секрет, правда. Я знал, что с ускорителем что-то было не в порядке, и попытался уговорить Харрисона Уэллса не запускать его. И это… ну, привело меня к тому, что я больше никогда не получу работу в области физики; по крайней мере, так было до тех пор, пока он не исчез с лица земли четыре месяца назад. И, понимаешь, я до сих пор не знаю, что там произошло.

Ему было интересно, но он знал почти наверняка, что, если он спросит Циско и Кейтлин, они ему не ответят.

— И с тех пор я даже не уверен, что хочу вернуться к этому. В науке меня привлекало то, что там людей судили по их способностям. Наука и данные говорили сами за себя, они не требовали доказательств. Хороший учёный должен уметь найти хорошую работу, основываясь на своих умениях и способностях, а не на… — Хартли скривился и осушил стакан. Леонард налил ему ещё один.

— А потом?

— Примерно через месяц после того, как ускоритель вышел из строя, — после того, как он разобрался со звоном в ушах, — я присоединился к бродячему цирку и ненадолго покинул Централ-Сити.

Леонард громко рассмеялся.

— Что? Ты серьёзно? Цирк? Как это случилось?

Хартли едва не засмеялся сам, потому что… ладно, да, это было нелепо. Но реальность была слишком горькой, чтобы по-настоящему развеселиться, поэтому он только приподнял уголки губ.

— Я не работал в цирке. Я переезжал с ними… с ним. С Джеймсом. Он… он мой соулмейт.

Леонард прищурился. Хартли видел, как удивлённое выражение лица сменяется расчётливым.

— Ты слишком напористый для того, кто уже связан.

— Мы с ним не совсем были вместе… да и ничего такого действительно больше нет.

Харт посмотрел на Леонарда и снова опустил взгляд. Большинству людей не нравилось слушать о соулмейтах, у которых ничего не получилось, об Infitiales Animarum Conpares, отречённых соулмейтах, или об Infitialis Dimidum — отречённой половине. Многие даже не знали таких слов — старых терминов, которые никто не обновлял, потому что такие случаи, как его, общество старалось не предавать огласке.

— Это… — Он покачал головой. — Вряд ли тебе будет интересно.

Мужчина не смотрел на него с жалостью или отвращением, но Хартли по своему опыту знал, что это обязательно случится, как только он расскажет свою историю.

— Я буду рад, если ты мне расскажешь. — Когда глаза Хартли метнулись к Леонарду, тот казался по-настоящему заинтересованным — наклонился вперёд, сверля его взглядом. Было странно, что его действительно слушали, а не велели ему заткнуться. Поэтому Хартли допил то, что осталось в стакане, и позволил напитку помочь ему говорить.

— Он был... хотя почему был, он и сейчас акробат. Красивый, со светлыми волосами и просто... Когда мы встретились, я думал, что он идеален. Но натурал. Или он так думал. Дамский угодник. — Он не смог избавиться от презрительной насмешки в голосе.

— Гомофоб?

Хартли протянул Леонарду стакан, чтобы тот наполнил его.

— Не то слово. И когда я… когда мы пожали друг другу руки, свет в его глазах погас. — Он не мог не вспомнить тот момент, так ярко отпечатавшийся в его памяти, когда выражение лица Джеймса из злого и возмущённого превратилось во что-то потерянное, почти отчаявшееся.

— Ты знал, что он... до того, как это произошло?

— Я узнал об этом, а потом рассказал ему. Не то чтобы нашу метку можно было легко спрятать. — Нельзя было. Его метка была на ухе, математически удивительный узор из множества интересных кругов. Харт всегда любил свою метку. Будучи рождённым глухим и пройдя через множество операций, чтобы обрести слух — потому что боже упаси ребёнку Рэтэуэев быть глухим или несовершенным хоть в чём-то, — он всегда тщательно оберегал свои уши, в особенности метку. Поэтому, когда он увидел плакат «Летающих Джесси», выступления акробатов, он узнал.

— Я увидел его на афише, купил билет на передние ряды с пропуском за кулисы цирка. Я потратил на это свои последние деньги, но мне было плевать.

Его сердце быстро билось всё то время, что он сидел в толпе, а потом стало биться ещё быстрее, когда он увидел своего соулмейта. Мужчина был шикарен: итальянец, светловолосый, с волевым подбородком, милый даже в своём нелепом цветастом костюме. Улыбающийся и самоуверенный, он заигрывал с толпой с теми лёгкой уверенностью и шармом, из-за которых Хартли всегда завидовал другим. А потом он шёл по канату, и Хартли чуть не упал в обморок. Что, если его соулмейт умрёт прямо здесь, упадёт с высоты сорока футов… Но он был в порядке. Он не умер. Он окончил шоу под оживлённые аплодисменты, и Хартли влюбился.

Он объяснил Леонарду, что Джеймс был за кулисами после шоу. Хартли нервничал, зная, что не должен пожимать руку мужчине, но должен был напоминать себе об этом. Джеймс был окружён красивыми женщинами. И это было логично, ведь он был таким красивым, чарующим и кокетливым. Но потом соулмейт Хартли посмотрел на него, и у Рэтэуэя перехватило дыхание.

— Он подумал, что я обычный фанат, сначала пытался быть вежливым, но я был слишком нетерпеливым. Я показал на своё ухо и сказал, что нам нужно поговорить. Он решил, что я сумасшедший фанат с татуировкой, но согласился поговорить со мной наедине. Мы спорили, но он не хотел пожимать мою руку, а потом передумал, решил, что я блефую, что если мы пожмём руки, то он сможет доказать, что я сумасшедший.

Он смотрел в пол, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Леонарда.

— Он сбежал?

— Сбежал? — Хартли рассмеялся. — Нет. Он затащил меня в свой трейлер и стал задавать вопросы, а когда узнал, что я гей, кричал на меня целый час, говорил, что наша связь — ошибка, что метка — ошибка, что я сам — ошибка и всё это одна сплошная ошибка... Он совершенно игнорировал доказательства перед ним. Он сказал, что он не педик и что его соулмейт тоже не может быть им. — Хартли не мог не скривить губы, выплёвывая эти грубые и злые слова. — К концу он почти убедил и меня, потому что, каким бы красивым он ни был, такой тупой человек не мог быть моим соулмейтом. Конечно, я хотел относиться к этому немного более рационально.

— И на этом всё?

Харт наконец рискнул посмотреть на Леонарда. Тот всё ещё сидел, наклонившись вперёд, всё ещё выглядел заинтересованным, и Хартли едва не удивился, пусть и был немного благодарен. Обычно к этому моменту люди чувствовали себя неловко, если не из-за того, что он был геем — сейчас он был уверен, что Леонард тоже им был, — то из-за неудобства, возникшего от рассказа о соулмейтах с полностью разрушенной связью. Большинству людей было неловко из-за того, что эта штука, которая должна быть всем, может быть пустой и ужасной.

— Не всё. — Он посмотрел прямо на Леонарда. — Это только начало. У меня есть чувство собственного достоинства, я ценю себя, Леонард, но я видел, что гордыня может сделать с людьми. Я видел, как гордыня запустила ускоритель частиц и почти разрушила город. Поэтому неделю спустя, когда меня выселили и мне было некуда пойти, я мог просить помощи либо у родителей, которые, я знаю, ненавидят меня, либо у соулмейта, который, возможно, не будет ненавидеть меня, если даст мне шанс. У меня не осталось друзей, к которым можно было бы обратиться за помощью.

— Он позволил тебе остаться?

— Позволил. В его крошечном дерьмовом трейлере, который был недостаточно большим и для одного человека, не говоря уже о двух. Но да, он позволил мне остаться. У него были правила, вещи, которые мне нельзя было делать, говорить. Всё время носить одежду, даже в постели, несмотря на жару, — кондиционера у него, конечно же, не было.

Теперь воспоминания всплывали слишком быстро, и он оттолкнул их, делая глоток. Он больше не хотел участвовать в этом разговоре, потому что дальше в этой истории не было ничего хорошего.

— Вы спали в одной кровати?

Он горько рассмеялся.

— Конечно… если только он не скидывал меня на пол. Это случалось каждый раз, когда я случайно касался его во сне, переворачивался или потягивался. Было нормально, когда я только пришёл к нему в конце лета, пол был прохладным, гораздо хуже было зимой.

— Он просто скидывал своего соулмейта на пол? Просто так? — Леонард напрягся, держа в руках пустой стакан, но Хартли только наклонил голову вперёд.

— Иногда. Теперь я превосходно сплю не двигаясь.

— Сколько месяцев?..

— Почти девять. — Хартли не потрудился объяснить, как сильно он хотел, чтобы всё получилось, как через некоторое время стало очевидно, что они с Джеймсом неплохо подходят друг другу, что были и хорошие времена. Эти воспоминания причиняли слишком много боли, чтобы углубляться в них.

— И что случилось, Дудочник?

Даже несмотря на ликёр, Хартли почувствовал, как его грудь сжалась, и уставился в пустой стакан. Он никому не рассказывал эту часть истории. Никто не спрашивал, никто не хотел знать, как всё это закончилось. Но Леонард спрашивал, и Харт уже не знал, был ли рад такому интересу.

— Я мог справиться с этим, быть просто другом. Мы были хорошими друзьями, мы бы… это неважно. В конце концов я бы нашёл кого-то другого, чтобы он заполнил другие части меня, чтобы он дал мне то, чего не мог дать Джеймс. Но потом он, мы… кажется, он подавлял это, и в итоге оно вырвалось наружу. — Хартли успокоил себя. — Мы занимались сексом несколько раз, каждый раз это была его инициатива, и это было…

Как он вообще мог объяснить, насколько прекрасно и ужасно это было? Как в некоторые ночи Джеймс выпивал слишком много, вжимался в него, целовал его ухо, называл ласковыми прозвищами, вдавливал в матрас и забирал всё, что хотел, а в другие ночи сталкивал Хартли на пол за то, что тот задел его руку? Как невозможно было узнать, какая ночь будет сегодня, и как Джеймс периодически просто включал порно фоном, слушал, как женщина стонет и умоляет, пока он трахал Хартли, как эти звуки отвлекали и расстраивали? Как сильно он хотел этого, желал этого каждый раз, но каким пустым и нежеланным чувствовал себя после?

Харт мог объяснить физику элементарных частиц любому, кто стал бы слушать, но не мог найти подходящих слов для объяснений такого рода. В итоге он всё же предпринял жалкую попытку описать произошедшее.

— Я не мог смириться с этим — притворяться его другом, позволять трахать меня, когда ему вздумается, и не трогать его в любое другое время. Я не мог смириться с серединой. Я хотел либо всё, либо ничего.

— И ты выбрал ничего.

— Я ушёл, когда понял, что мы ни разу по-настоящему не целовались. — Леонард снова наполнил его стакан, и Хартли сделал внушительный глоток. — Я знаю, что это ужасно, я знаю, что люди не должны уходить от своих соулмейтов, но я…

— Нет… я не считаю это чем-то ужасным. Это как инстинкт выживания.

Хартли удивлённо наклонился вперёд, резко качнувшись на стуле. Он знал, что алкоголь ударит в голову гораздо сильнее, как только он встанет, но его речь уже была гораздо более невнятной, чем он мог признать.

— Правда? Большинство людей…

Леонард сделал глоток прямо из горла бутылки.

— Я не большинство. Некоторые могут на самом деле быть знакомы с этим.

Хартли понадобилась секунда, чтобы осознать слова Снарта, и затем он понял подтекст.

— Подожди, ты хочешь сказать, что ты…

Он оборвал самого себя, наткнувшись на долгий взгляд Леонарда, потом тот сделал ещё один глоток и кивнул, немного наклонив голову, как всегда по-особенному делал это.

— Какого чёрта, я тоже могу рассказать тебе, парень. Моя ситуация похожа. Всё ещё не так далеко зашло, но сложно сказать, к чему всё идёт. Мы работаем над этим, стараемся исправить этот беспорядок с узами. Это правда беспорядок — слишком сильно, слишком ненормально. Я не могу даже описать вещи, которые мы чувствуем.

Его слова были самую малость невнятными, и Хартли понял, что, пока он говорил, Леонард практически прикончил бутылку. Рэтэуэй сомневался, что мужчина рассказал бы ему хоть что-то, будучи трезвым.

— Почему… твой соулмейт как Джеймс? Не заинтересован... — Он хотел знать. Желание Леонарда узнать о нём и Джеймсе теперь имело гораздо больше смысла. Хартли никогда не встречал другого человека, отвергнутого своим соулмейтом, и было что-то невероятно успокаивающее в том, чтобы найти кого-то, похожего на него, ещё одну потерянную душу.

— Нет… по крайней мере, он не говорил, что это проблема. Всё дело в моих связях с криминалом.

Так это всё-таки мужчина.

— И он знает, чем ты занимаешься?

Леонард почти уронил голову назад, откинулся всем телом, расслабленный из-за алкоголя.

— О, он хорошо знает. — Он ухмыльнулся. — Моя репутация бежит впереди меня, знаешь ли.

Харт кивнул, но Леонард, конечно же, не увидел этого, глядя в потолок. Даже такой расслабленный и раскрепощённый, он всё равно излучал уверенность и силу.

— Он хороший и добрый человек. Самый добродетельный из всех, кого я встречал. И это, — слабо махнул он рукой в свою сторону, — не совсем вписывается в его картинку. Особенно с нашей запутанной историей.

— Он идиот, раз не хочет тебя, Леонард.

Мужчина сел ровно и вздохнул, проводя рукой по лицу, словно пытаясь разбудить самого себя.

— Нет, в этом-то и вся проблема: он не идиот. — Леонард встал и потянулся, пустая бутылка зазвенела на полу у его ног. — И на одну ночь мне этого достаточно.

Харт выпил остатки ликёра.

— Возможно, это хорошая идея, у меня плохой послужной список, связанный с красивыми мужчинами и алкоголем.

Он подмигнул Леонарду и получил в качестве награды за свои труды хотя бы полуулыбку.

Затем Хартли увидел, как мужчина пересекает комнату и направляется к выходу, и повернулся к столу, чтобы прибраться. Раздался скрип несмазанных петель, и он понял, что Леонард остановился в дверном проёме.

— Становится ли… когда уходишь, становится ли лучше? — Его голос был достаточно громким, чтобы преодолеть расстояние, но хриплым и безрадостным.

Хартли хотел бы обрадовать его. Вместо этого он уставился вниз, на уравнения.

— Я и сам всё ещё ищу ответ на этот вопрос.

Повисла пауза.

— Спасибо за помощь, Дудочник. Оставайся здесь столько, сколько хочешь, нам бы пригодился парень вроде тебя.

Потом Хартли услышал, как дверь закрылась.