Барри без проблем, едва ли не слишком быстро вернулся в STAR Labs, всё ещё пребывая в растерянности из-за произошедшего. Они нашли Гродда благодаря беспорядкам на дамбе, и Барри потратил целый вечер на попытки отследить его в туннелях со странной структурой, но они ошибались: запись голоса Кейтлин только разозлила Гродда, а Барри всё ещё не мог сражаться с ним один на один, особенно в таком тесном месте, как дамба. Кулаки и злость Гродда были опасны и в обычных условиях, а уж на дамбе могли за считаные секунды стать причиной смерти, и, если он ударит не ту стену, не только для Барри, учитывая, сколько машин и людей было поблизости. Им нужен был новый план.

Но в растерянности Барри был не из-за этого. Что, чёрт возьми, случилось? Воспоминания Лена — Лена! — проносились в его голове, и Барри слишком долго пытался понять, что происходит; сначала он даже подумал, что это было связано с Гроддом, хоть такое предположение и казалось бессмысленным, какой-то жестокий трюк, но потом он услышал, как Гродд говорит с Леном… Когда Барри добрался до лаборатории, он всё ещё дрожал. Каким-то образом Гродд оказался не только в его голове, но и в голове Лена. Воспоминания Лена заполнили разум Барри. И эти воспоминания… Барри не мог даже думать о них сейчас, не мог погрязнуть в том, что видел, чувствовал… Ему нужно было отчитаться перед Кейтлин и Циско, и Джо тоже будет там, ведь он ужасно беспокоился обо всём, что было связано с Гроддом.

— Барри!

Он услышал их восклицания, вбежав в комнату — звук растянулся, пока он был в спидфорсе, — и остановился, вцепившись в ближайшую столешницу, вернулся к человеческой скорости, тяжело дыша.

— Что, чёрт возьми, там случилось, чувак? — спросил Циско где-то за его спиной, а Кейтлин подбежала к нему.

— Ты ранен?

Барри покачал головой.

— Попал под воздействие Гродда. Воспоминания. — Он сглотнул и откинул капюшон, поворачиваясь лицом к остальной команде и облокачиваясь на стол.

— Почему бы нам не пройти в медицинскую комнату и…

— Потом. — Барри бросил на Кейтлин многозначительный умоляющий взгляд, и она встревоженно нахмурилась, но кивнула.

— Потом.

Джо вернулся к прерванному разговору, выглядя взволнованным, но быстро сосредотачиваясь:

— Я так понимаю, с голосом Кейтлин всё прошло так же хорошо, как и с бананом в прошлый раз?

Барри кивнул — диктофон лежал позади него, — оттолкнулся от стола и выпрямился, зарываясь пальцами в волосы. Внутри бурлило что-то запутанное и злое, а затем оно исчезло, словно Лен пытался подавить узы. Барри вздрогнул и повернулся к Джо.

— И, судя по всему, она не прощена. Никто не прощён. Гродду нужна только месть. — Он был на взводе, энергичный и напряжённый. И спустя секунду узы снова вернулись к жизни, и внезапно он почувствовал Лена, и Лен был…

— Месть за что? — спросил Джо, и Барри попытался сосредоточиться.

— Он думал, что я убил Эобарда — его «отца», — и злился из-за этого. — Барри заставил себя перестать мерить шагами комнату, чувствуя столько стыда и ужаса в связи, столько ярости, столько…

— Но ты не убивал его! То есть мы не думаем, что он мёртв, правда? — поправила его Кейтлин, бросив на Циско какой-то застенчивый взгляд, ожидая подтверждения, но тот только пожал плечами.

— Не знаю, сложно сказать, он же пропал в червоточине. Но Эдди выстрелил прямо ему в грудь, так что предположение Гродда вполне справедливо.

— Я показал это Гродду. — Барри сглотнул, чувствуя жжение в глотке Лена, и оттолкнул ощущения в узах подальше. — Я хотел показать ему, что Эобард хотел уйти, показать, что действительно случилось, но он только разозлился ещё сильнее.

— Ты показал ему всё? Чувак, тогда неудивительно, что он начал вести себя как в «Планете обезьян». Теперь он, наверное, винит ещё и Эдди, — сказал Циско, и Барри поморщился. Дерьмо, он даже не подумал об этом.

— Мы скажем ему не спускать глаз с огромной гориллы, — сухо ответил Джо, качая головой. — Я не особо беспокоюсь об этом: Эдди не бродит по трубам в поисках этого монстра. Кстати об этом, как мы собираемся заставить Гродда покинуть дамбу Кейстоун-Кливленд?

Кейтлин поймала взгляд Барри с встревоженным выражением лица, и он задумался, насколько плохо выглядит. В её глазах читался вопрос, и Барри один раз качнул головой, заставляя себя сесть на стул, вздохнуть, хотя бы немного расслабиться. В костяшках почувствовалось призрачное жжение — не огонь, а боль, — и он сжал ладони в кулаки и разжал.

— Мы придумаем новый план. Тот, который не включает в себя разрушение дамбы и ранения людей. Должен же быть способ выманить его оттуда.

— А что потом, Барр? — спросил Джо, качая головой. — Нам негде держать его, и мы уже пытались вести себя хорошо, — он не пойдёт с нами добровольно.

Барри взглянул на него, даже не представляя, что им делать, и успел заметить, как Джо и Циско с Кейтлин переглянулись.

— Что?

— Мы тут говорили, Барри… — начал Циско, и Кейтлин подхватила, когда он замолчал.

— И мы согласились, что, возможно, учитывая всё, что происходит: Циско поступают предложения работы, я начинаю работать в университете в следующем месяце, и раз уж военные собираются забрать STAR Labs…

— …то, может быть, принять предложение генерала Эйлинга работать вместе, чтобы остановить Гродда, не такая уж плохая идея?

Барри вскочил на ноги.

— Что?! НЕТ! Нет, это не обсуждается. Военные мучили Гродда и сделали его таким! Они вкалывали препараты, которые позволяли ему контролировать разум людей, не говоря уже об этой штуке с воспоминаниями, которую он может делать, чтобы влиять на других. Мы не можем позволить людям вроде Эйлинга просто забрать его! После того, что он сделал с Бет, после того, что он сделал с Огненным Штормом, вы хотите работать с этим мудаком?

— Барри… — Джо успокаивающе поднял руки, делая шаг вперёд. — Мы должны рассмотреть все возможности. Как скоро Гродд сделает что-то ещё, из-за чего люди окажутся в опасности? Как скоро он слетит с катушек и устроит погром в Централ-Сити? Мы говорим о сумасшедшей горилле, которая убьёт не задумываясь, и о передаче её властям, которые натренированы обращаться с чем-то подобным.

— Натренированы мучить, ты имеешь в виду! Он не был в твоей голове, Джо, но он был в моей, и то, что я чувствовал, когда эти воспоминания были моими…

— Эйлинг — монстр, Барри, — перебила его Кейтлин, говоря тихим, но уверенным голосом. — Мне он нравится не больше, чем тебе. Но Эйлинг снова заходил вчера, опять тогда, когда тебя не было. Он знает, что мы ищем Гродда и понятия не имеем, что ещё с ним делать, если не убивать. Эйлинг хочет работать с нами, он сказал, что хочет, чтобы Флэш был частью его команды. Если Гродда нельзя вразумить…

— Почему мы не можем держать его здесь, в камере?

— Скоро наши камеры будут у военных, Барр, — ответил Циско. — То же самое.

Он провёл ладонями по лицу. Точно.

— Я не собираюсь работать с Эйлингом и так просто отдавать ему Гродда, ладно? Этого не произойдёт. — Барри почувствовал призрачное жжение в горле и прикрыл глаза.

— Барр…

— Мне нужно пробежаться и проветрить голову.

— Почему бы мне не осмотреть твою голову для начала? В другой комнате? — спросила Кейтлин, и Барри открыл глаза, натыкаясь на встревоженные взгляды.

— Ага. Хорошо. Но сразу же после этого я отправлюсь на пробежку. — Он посмотрел на Джо. — Не жди меня.

Он проследовал за Кейтлин по коридору и заметил, как она закрыла за собой дверь, а потом указала на кушетку.

— Садись.

— Я в порядке.

— Ты в ужасном состоянии, Барри.

— Это узы.

Кейтлин посмотрела на него, и Барри сглотнул. За секунду её выражение лица из удивлённого превратилось в сочувственное.

— Всё…

— Ты можешь объяснить, как Гродд смог открыть какой-то… Я даже не знаю как… Какой-то телепатический канал между нами?

— Тобой и… твоим соулмейтом?

— Он был там, Кейтлин, в моей голове… Это было… Это было бессмысленно. Его воспоминания проигрывались в моей голове, как будто он посылал их Гродду, пока я сражался с ним. Гродд говорил с ним, а я как будто слышал только половину разговора.

Она комично широко распахнула глаза.

— Гродд открыл телепатический канал связи между тобой и Сн… тобой и «им»?

Барри сжал ладони в кулаки, чувствуя, как усиливается призрачное жжение костяшек.

— Я не могу даже описать…

— Он всё ещё открыт?

— Нет. Всё исчезло, как только я убежал от Гродда.

Кейтлин присела, задумалась на минуту, выглядя ошеломлённой, и Барри уже собирался идти, не в силах ждать больше ни минуты, желая побежать к Лену, когда она встала и щёлкнула пальцами.

— Что?

— Переводчик.

— Что?

— Гродд служил переводчиком для нейронных путей. Это единственный способ, даже учитывая силу вашей связи, Барри. Вот как всё происходит: причина, по которой обычно НАС передаёт только часть информации — это отчасти расположение рецепторных клеток в мозге — рядом с центрами эмоций — и отчасти уникальность структуры нейронной активации каждого человека — в какой-то степени, по крайней мере, — в особенности более сложной активации для чего-то вроде воспоминаний. НАС позволяет специальным клеткам мозга человека имитировать структуры активации в этой части мозга его соулмейта, улавливая их и превращая в призрачные ощущения эмоций, иногда в прикосновения или что-то ещё. Но чем сложнее активация, тем больше потеряется при передаче, и в итоге может остаться только белый шум, потому что твой мозг не сможет это растолковать или у него не будет путей для этой структуры активации. Поэтому не могло случиться так, что Гродд просто открыл канал в НАС, потому что тогда твой соулмейт получил бы только ещё больше белого шума.

—Л-ладно. Так как он может быть переводчиком? Это потому, что мои узы слишком сильны?

Кейтлин смерила его взглядом, полным сомнения, как будто хотела что-то спросить, но затем снова сосредоточилась.

— В какой-то степени да. Гродд обладает телепатией, что не похоже на связь. Он не копирует нейронную активность, он интерпретирует передовую твоего сознания, подключаясь к нервным импульсам, проецируемым изнутри; мы пока ещё не совсем понимаем, как именно Гродд это делает, но в основном он использует интерпретацию сигналов твоего мозга, а не своего. Но вот что должно было случиться: Гродд подключился не только к твоим нервным импульсам, но и к импульсам Снарта, благодаря силе вашей связи, и мы ведь обсуждали, что ваши рецепторы НАС, наверное, растянулись до самого гиппокампа. И это только подтверждает теорию. Поэтому Гродд может уловить его сигнал, идущий из твоего мозга, и перевести для тебя эту структуру умственной активности, даже если ты не чувствовал её. Возможно, это сработало бы и для других соулмейтов: дело может быть в том, что у всех есть рецепторы НАС в других частях мозга, которые остаются неактивными, мы ведь всё ещё знаем так мало о мозге и об узах.

Кейтлин наконец оступилась, произнесла имя Лена и, кажется, даже не заметила этого. Барри покачал головой, чтобы немного прояснить мысли, не упоминая её промах.

— Я… Ладно. То есть я ничего не могу сделать, чтобы не позволить этому случиться снова?

— Я… Думаю, нет, Барри. Ничего, кроме как не позволять Гродду забираться в твою голову.

Барри почувствовал вспышку отчаяния, такую сильную, что он выдохнул, даже не зная, от него исходило это чувство или от Лена.

— Понял. Теперь извини, мне правда нужно увидеться с Леном.

Барри исчез, не успев увидеть, как расширились её глаза при упоминании имени Лена.

***

Барри быстро преодолел дорогу от STAR Labs до дома Лена. Он был не так близко к центру города, как лаборатория, но и не на самой окраине, как ожидал Барри. Это был старый жилой район, который когда-то был окраиной пригорода, но затем город разросся; дома здесь — старые бунгало с задними дворами — были дешёвыми, но сохранились довольно неплохо. В доме не горел свет, но узы стали сильнее, когда Барри подбежал к двери, и он понял, что Лен был там. Он хотел ворваться внутрь, вынести дверь, будучи на взводе, чувствуя энергию от выпитого Леном, задыхаясь от собственного волнения. Он надавил на ручку двери; было заперто, и Барри застучал кулаками в дверь, не получая ответа, а затем начал кричать.

— Я знаю, что ты там, Лен! Открывай!

Ночь была тёмной, наступил поздний вечер, небо закрывали тучи, а фонарь у дороги перегорел, и мрак скрывал силуэт Флэша на пороге дома Лена.

Он понятия не имел, что делал, но ему нужно было быть здесь.

Барри стучал в дверь, пока она не отворилась. Внутри было темно, но он отчётливо видел Лена, порез у него на лбу, капли крови на рубашке с закатанными рукавами, красные кровоточащие костяшки и полупустую бутылку водки в его руке; Лен стоял в дверях, не позволяя пройти мимо него и попасть в дом.

— Какого чёрта ты тут делаешь сейчас? — тихим и злым голосом спросил он; его глаза ярко сверкали во тьме, а лицо было искажено, но Барри чувствовал…

— Тебе больно. — Это были первые слова, слетевшие с губ Барри, как будто они всё объясняли. И для него действительно объясняли.

Лен опустил взгляд на свои костяшки, как будто Барри говорил об этом. С какой-то едкой насмешкой в голосе он произнёс:

— Бывало и хуже, парень.

Барри не знал, что и сказать, кроме…

— Это стекло? — В костяшках Лена застряли осколки стекла, и внезапно Барри понял, почему они так сильно кровоточили. — Впусти меня, я могу подлатать тебя.

— Мне есть к кому идти, когда нужно. — Лен не пошевелился. Было больно, но Барри понимал, понимал, почему Лен не хотел впускать его, что он хотел побыть один, но Барри нужно было, чтобы Лен понял, что увиденное им ничего не меняет между ними.

— Лен…

В узах было столько эмоций, что Барри чувствовал их; глаза жгло, пока он не моргнул. Столько стыда. Барри не знал, что узы передавали Лену, он был не в силах разобраться в своих чувствах прямо сейчас, но после долгой напряжённой минуты тот отошёл, впуская Барри и закрывая за ним дверь.

— Поверить не могу, что ты всё ещё в этом чёртовом костюме.

Барри опустил капюшон. Он даже не осознавал, что его лицо было скрыто: иногда костюм становился его второй кожей. Затем Лен повернулся к нему и прижал бутылку водки к груди Барри.

— Возьми, ещё можешь догнать.

Барри взял бутылку и с неодобрением посмотрел на неё, ухватив возможность сосредоточиться на чём-то ещё, желая, чтобы Лен включил свет.

— Я не могу.

— У меня есть пиво. — Лен повернулся и пошёл в сторону кухни, под его ногами что-то захрустело, и Барри опустил взгляд, увидев разбитое стекло, блестящее на ковре, освещённое светом, проходящим через окно гостиной; красные капли крови привлекали внимание. Барри поспешил за Леном.

— Нет, я имею в виду, я не могу. Догнать. Буквально, я не могу напиться. Мой метаболизм не позволит мне.

Лен остановился в дверях кухни и посмотрел на него. Барри стало интересно, был ли он пьян и как бы это ощущалось в узах, но он не выглядел пьяным: нетрезвый, да, но он не качался и говорил разборчиво. Он упёрся предплечьем в стену между кухней и гостиной и прижался к ней лбом; с его губ слетело что-то среднее между сухим смешком и вздохом.

— Ты не можешь напиться. Конечно, не можешь. Конечно, блядь.

Барри не приближался к Лену: он вошёл в кухню, поставил бутылку на кухонную стойку и налил Лену воды.

— У тебя есть аптечка?

Лен кивнул, не обращая внимания на воду, и зашагал в ванную, Барри последовал за ним. Наконец-то Лен включил свет в ванной, и Барри поморщился. Зеркало было разбито, и осколки покрывали пол и раковину, но Лен даже не посмотрел на них, только прошёл к шкафчику и достал полотенце и тяжёлую аптечку. От каждого движения Барри чувствовал немного больше боли и огня в костяшках, но Лен даже ни разу не вздрогнул.

Наконец Лен сел на закрытую крышку унитаза, а Барри опустился на край ванной и, сняв перчатки, принялся осторожно вытаскивать стекло пинцетом, замечая, что Лен остаётся совершенно спокойным, едва слышно шипя, пока Барри обрабатывает его руки. Тишина была нарушена спустя несколько минут.

— Лучше бы ты принёс сюда водку, — заметил Лен.

Барри покачал головой. Бутылка была наполовину пуста.

— Есть стакан воды.

— Я буду напиваться так сильно, как захочу, парень. Напиваться за нас обоих.

Он вздохнул и бросил на поднос очередной осколок, а затем вылил немного воды на тыльную сторону ладони Лена, чтобы смыть кровь, и перешёл к другой костяшке.

— Это ничего не решит, Лен.

Лен не ответил, и снова повисла тишина. Барри осторожно обращался с его руками, пока не вытащил последний осколок.

— К кому ты ходишь? Когда тебя нужно подлатать? — Этот вопрос казался единственным безопасным в данной ситуации.

— Я не выдаю своих друзей, парень.

Барри наконец смог понять, что за татуировки на правом запястье Лена — пара коньков, какой-то узор, на предплечье точно карта, но он отвлекался, а рукав Лена частично прикрывал её.

— Я спрашивал не для Флэша, Лен. Я просто… Приятно знать, что ты получаешь мало-мальски приличную заботу.

Лен опустил глаза и посмотрел в сторону, выгибая брови и хмыкая. Барри плеснул на костяшки спиртом, и Лен, не сдержавшись, наконец издал настоящий звук: резко и недовольно прошипел, прежде чем Барри схватил бинт.

— Ладно, это неважн…

— К Шоне Баез.

— К Пик-а-бу? — удивился он, снова беря ладонь Лена и обматывая костяшки бинтом.

— Бросила медицинскую школу, но сейчас снова вернулась. После своего побега она захотела отплатить нам с Лизой, но не желала слишком сильно ввязываться во всё это… Её никогда не интересовали преступления, парень.

— Скажи это Кейтлин — Шона чуть не убила её. — Барри не знал, зачем сказал это, потому что не хотел спорить. Он начал перевязывать другую руку.

— Она рассказывала. Но только после того, как вы несколько месяцев держали её и остальных в изоляции.

Барри опустил глаза, хмурясь. Он не гордился этим, но не знал, что ещё делать.

— Ты же понимаешь, что это одна из форм пыток, Барри?

Лен поймал его взгляд.

— Ну?

Барри опустил перебинтованную руку и встал, чтобы вымыть инструменты. Лен специально начинал ссору или это была вина Барри?

— Что ты хочешь от меня услышать, Лен? Что я облажался? Я уже понял. Мы не знали, что ещё делать с металюдьми: они были опасны, они и сейчас опасны.

— Баез — нет.

— Поэтому ты предал меня на Ferris Air? Потому что не одобрял мои методы?

Господи, они правда говорили об этом сейчас?

— Я уже сказал, почему сделал то, что сделал.

— Потому что увидел возможность? — Барри вымыл руки, не в силах сдержать горечь в голосе, на языке, не смог посмотреть на Лена, но сейчас он был здесь не из-за этого. Чёрт возьми, он был здесь не из-за этого. — Неважно, Лен, я не хочу говорить о Баез и других мета.

— О чём ты хочешь говорить, парень? — Голос Лена был резким, холодным и сдержанным; внутри кипела острая, раскалённая добела ярость, и Барри уставился на раковину, на разбитое стекло в ней, на осколки под ногами. Он чувствовал, как сжималось горло от осознания того, что он понятия не имеет, как ему прокомментировать увиденное. Это было таким личным: воспоминания Лена, его детство, Лиза, его отец. Барри вздрогнул, проигрывая в голове удары из воспоминаний Лена, страх, когда он обнимал свою крошечную сестру и умолял её быть тише.

— Я ни о чём не хочу говорить, Лен. Я не буду лезть в вещи, о которых ты не хочешь говорить.

Лен не ответил, и Барри даже не нужны были узы, чтобы увидеть резкие линии напряжения в его теле; Лен смотрел прямо перед собой; ванная превратилась в поле битвы: кровь и разбитое стекло, бинты и несдержанные обещания.

Недолго думая, Барри подошёл к Лену, опустился перед ним на колени, взял его перевязанные ладони в свои и поцеловал каждую костяшку поверх бинта.

— Я останусь.

Лен сделал медленный вдох и опустил глаза на Барри, стоящего перед ним на коленях.

— Это необязательно.

— Я останусь. И уже поздно, пора идти спать. — Он не хотел говорить. Он не хотел ссориться.

— Мне не нужна твоя жалость, Барри.

— Это не жалость, Лен… Я забочусь о тебе.

В узах появилось что-то резкое, как будто от этих слов сердце Лена только ещё сильнее сжалось от боли, на самом краю сознания появилась печаль, быстро расползаясь, и эта грусть должна была казаться Лену бездонной.

— Господи, Лен… Что такое, почему ты…

— Просто забей, Барри.

Лен напряжённо вздохнул, но всё равно не убрал руки, даже если и не смотрел больше на Барри, опустив глаза, и тот покачал головой.

— Забить? Как я могу не спросить, когда тебе больно? Что мне сделать, чтобы показать, что мне не всё равно, Лен?

Лен резко втянул носом воздух.

— Я бы сделал так, чтобы ты ничего не чувствовал, если бы мог.

Барри захотелось плакать. В такой близости друг от друга было сложно понять, где заканчивались его эмоции и начинались эмоции Лена. Поэтому он перестал пытаться и принялся просто поглаживать большими пальцами тыльную сторону ладоней Лена.

— Я всегда буду хотеть знать, что ты чувствуешь.

Это была волна, мозаика мучительных чувств, но среди них было неверие, и от этого было больно. От того, что Лен не верил, что Барри хотел бы знать, не верил, что он заботился; Барри знал, что сейчас его боль была лицемерием, поэтому он подавил её и встал.

— Пошли в кровать, Лен.

В этот раз он не стал спорить, просто встал и позволил Барри вести их в его комнату, всё ещё держа его за руку. Барри включил свет и поморщился от неожиданной яркости, и спустя секунду Лен щёлкнул выключателем.

— Лампа.

Лен опустился на край кровати, в то время как Барри возился с лампой на тумбочке, пока она не зажглась, а затем присел рядом с Леном, прислушиваясь к его дыханию, закрыв глаза. Он скучал по звуку дождя, который слышал последний раз, когда был здесь: медленный и спокойный ливень, приглушённый шум, помогающий построить мостик через пропасть, разделяющую их, — тот самый мостик, который Барри отчаянно хотел починить, но даже не представлял как. Он позволял своим эмоциям проходить через узы, чувствуя неподвижность Лена и глубину ощущений, которые он испытывал, но не мог назвать. Когда Барри снова открыл глаза, он знал, что ему нужно, — единственный способ соединиться.

— Я могу увидеть её… твою метку?

Лен выдохнул через нос, и Барри почувствовал его сомнение, когда он наклонил голову, раздумывая. Но в итоге Лен вздохнул и кивнул, отодвигаясь от Барри и поворачиваясь к нему лицом, сбрасывая обувь и вставая на коленях на кровать. Наконец он стянул свитер и майку.

И, ох. Барри понял, почему Лен сомневался. Не только руки. Лен был покрыт татуировками.

Они были отчётливо видны в приглушённом свете. На левом плече у Лена было слово «Холод», написанное витиеватыми готическими буквами. Внутри него виднелась светлая, почти мерцающая бело-голубая снежинка. На левой ключице было изображено имя Лизы, написанное похожим шрифтом, только более наклонённым курсивом. Другая ключица была чистой, и на мгновение Барри представил там своё собственное имя, но это было глупо, отчасти потому, что… Вся правая часть торса Лена уже была в каком-то смысле посвящена Барри.

Самой выделяющейся из его татуировок был узор — запутанный узор, с трудом осознал Барри, — покрывающий весь правый бок Лена, окружающий и прячущий метку. Она была там, среди других тату, — зазубренная снежинка, белая и переливчатая, точно такая же, как у самого Барри. Несколько других снежинок разного размера были разбросаны по его правому боку, элегантные и белые, как его метка, повторяя и скрывая её. Другие татуировки на торсе были частью сложного узора, включающего в себя снежинки. Там были череп с короной и глазницами, похожими на созвездия, простая звезда, какие-то римские цифры, спирали и линии, выстраивающиеся в запутанный рисунок, похожий на запачканные разбитые окна, некоторые из которых были знакомыми и острыми, — Барри вылавливал их из чужих воспоминаний. И наконец, там был плетёный кельтский узел, проходящий через другие изображения или скрывающийся за ними.

Барри хотел пробежаться пальцами по татуировкам, отследить каждую линию, понять каждую завитушку. И так было только спереди. Узор поднимался вверх и спускался рукавом по правой руке Лена. На его плече располагался сложенный из бумаги журавль, и казалось, что он плывёт по воде. Бицепс обвивала колючая проволока, под которой летели чёрные птицы. На предплечье был изображён пиковый валет — карта, которую постоянно видел Барри, — и, присмотревшись, он заметил, что вместо лица у валета был череп. Почему-то это показалось Барри печальным. Под ним — он повернул руку Лена, чтобы увидеть запястье, — оказалась пара коньков для фигурного катания.

Барри отпустил его руку.

— Есть ещё? — выдохнул он. Его пальцы проскользили вверх, но застыли в благоговении. Взглянув на Барри, Лен повернулся так, чтобы тот мог видеть его бок и спину. Были ещё татуировки. Запачканное окно тянулось почти до самой спины, где боролись ангел и демон — ни один из них не побеждал, но демон был сверху. И наконец Барри не смог сдержаться, скользя пальцами по коже Лена.

Барри поглаживал чернильные линии, чувствуя под ними старые и блёклые шрамы, покрытые татуировками и незаметные. Он провёл ладонями по узорам, плечам Лена, и тот повернулся, позволяя Барри проследить их до груди и живота, пока он не наткнётся на метку.

Не успел Барри решить, что делать дальше, как пальцы Лена задели его шею. Барри выдохнул, только сейчас заметив, что вообще задерживал дыхание. Он наклонил голову, чтобы посмотреть на Лена, который всё ещё сидел на коленях, а затем позволил глазам закрыться, позволил Лену медленно сократить расстояние между ними, пока они не поцеловались. Ладонь Барри лежала на бицепсе Лена, губы были почти раскрыты. Каждый раз губы Лена оказывались гораздо мягче, чем Барри ожидал, и они прикасались так идеально, словно там и должны были быть, — прижатые к его губам.

Поцелуй был целомудренным, нетребовательным, и если Барри и дрожал, то только потому, что узы делали его слабым. Страх в них, благоговение. Печаль. Эти чувства были такими сильными, что Барри захотелось плакать, и он только сильнее прижался губами к Лену, а затем отстранился, потому что этого было слишком много, слишком много.

— Я знаю, — прошептал Лен в ухо Барри, притягивая его к себе. — Я знаю.

Барри делал глубокие вдохи, прижимаясь к плечу Лена, пытаясь успокоиться, обнимая своего соулмейта в ответ, потому что ему нужно было, нужно было, чтобы они держались вместе. Казалось, что в последнее время каждый шаг в их отношениях ощущался так же, как костяшки Лена, — разбитое стекло, осколки которого жгли с каждым движением, разрезая руки на кусочки. Но, господи, сейчас Барри пытался их перевязать, старался всё исправить, хотел, чтобы их отношения были более гладкими, мягкими, хотел никогда не отпускать Лена, давая ему знать, что он в безопасности.

Барри обвёл пальцами метку, а затем наклонил голову, прижимаясь лбом к голой коже плеча Лена. А потом он заговорил, тихо, медленно, подбирая слова.

— Когда мы оказались связаны, сначала… Я испугался, правда испугался… Не тебя, но того, что это значило, — быть так близко к тебе, — выдохнул Барри. — Но теперь я, наверное, начинаю понимать. Ты не такой, как я думал, Лен. И я знаю, ты не хотел, чтобы я знал это, чтобы видел то, что видел, но я… Ты никогда не должен чувствовать стыд из-за того, что пережил. Тебе не нужно скрывать это от меня.

Он сглотнул, почувствовав путаницу чувств Лена и то, как сжалось его собственное горло.

— Я должен скрывать многое от тебя, Барри. Многое из того, что я сделал, что я делаю, потому что ты возненавидишь это.

И даже тогда Барри не отнял руку от метки Лена и не отстранился. Он позволил себе остаться рядом, переборов себя. Ладони Лена сжимали его костюм, этот дурацкий костюм, который всё ещё был на нём и который казался таким неправильным для этой комнаты, таким неправильным для этого разговора.

— Я знаю. Я знаю, Лен, что ты ранил людей, убивал людей. — На секунду Барри задумался, кем бы он стал, если бы рос так же, как Лен. Но это не было оправданием, для убийства не было и не могло быть оправданий, если этот мир действительно работал. Но даже так он сумел сказать: — Я не могу исправить это, а ты не можешь изменить. И лучше всего будет, если мы сможем двигаться дальше, Лен. Я могу возненавидеть то, что ты сделал, то, что ты можешь сделать снова, но я не думаю, что когда-нибудь смогу возненавидеть тебя.

— Я ранил людей.

— Я знаю.

— Я ранил тебя.

— Я знаю.

— Барри… — В голосе Лена звучал вопрос, на который Барри не должен был отвечать. Он что-то чувствовал в узах, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы разобраться, — это чувство было так похоже на его собственные эмоции, что он с трудом распознал его. На вкус оно было как пепел во рту, как извинение на кончике языка. Сожаление.

— Я слишком сломлен для тебя, Барри, — едва слышно прошептал Лен, но его губы были совсем рядом с ухом Барри, и его голос звучал… Господи, он звучал так уязвлённо. Так честно.

Ладони Барри дрожали, касаясь кожи Лена, который крепко вцепился в его костюм; он не мог подобрать слов. Сколькими разными способами он хотел сказать Лену, что тот ошибается. Барри наконец почувствовал слёзы на лице, пытаясь подавить всхлип. Всхлип Лена, слетающий с губ Барри, потому что Лен был рядом с ним, спокойный, неподвижный и хладнокровный снаружи, даже если внутри всё сжималось от жуткой боли. Барри проглотил всхлип и выпутался из объятий, но даже не вытер слёзы. Лен почувствовал себя ещё хуже, отстраняясь, но Барри поднёс его ладони к молнии костюма, помогая расстегнуть и спустить с плеч. Затем он выпутался из него и сбросил костюм на землю, и этот момент казался тягучим, медленным, быстрым и напряжённым одновременно. Барри взял ладони Лена в свои и потянул их вперёд, прижимая к своему собственному лицу поверх дорожек слёз.

— Поцелуй меня, — прошептал он.

— Барри…

— Доверься мне.

Выражение лица Лена передавало ту же уязвимость, какую чувствовал Барри, но он наклонился вперёд, а Барри — назад, утягивая Лена за собой, падая на спину; Лен нависал над ним, опускаясь ближе к Барри, пока их губы с осторожностью не впечатались друг в друга. И в этот поцелуй, мягкий и полуиспуганный, Барри вложил все свои чувства, для которых не мог подобрать слов. Он не представлял, как сказать Лену, что прощал его — за металюдей и за всё остальное, — и даже не знал, насколько серьёзно он бы говорил, если бы всё-таки сделал это, не мог подобрать слов для беспорядка и боли в их прошлом, в их настоящем. Но Барри пытался вложить в этот поцелуй прощение, отпущение грехов. Потому что Лен предал его, ранил его, ранил его любимых, но прямо сейчас это не имело значения. Было важно лишь то, что Лену было больно. Было важно только это.

Он пошевелил губами, позволяя слезам струиться по щекам, и мягко прижался к Лену, а когда тот наконец отстранился — его глаза были тёмными, казались почти чёрными в приглушённом свете, — Барри потянулся за ним губами, а затем снова откинулся на кровать.

— Мне плевать, если мы немного сломлены, Лен, если ты сломлен, если ты не можешь увидеть хорошее в себе. Я вижу это в тебе. Теперь мы вместе. Ты мой соулмейт.

И в его груди появилось крохотное тёплое чувство, восхитительное и в то же время причиняющее боль в каком-то совершенно ином смысле. Что бы ни испытывал Лен, это было красиво.

Но Лен ничего не сказал. Он просто скатился с Барри и притянул его к себе, пока они не начали обниматься, пока не стали засыпать и им не пришлось выключить свет, сбросить брюки и сонно натянуть одеяло, — всё для того, чтобы снова обнять друг друга и провалиться в сон.