— Французский тост на завтрак?

— А для него нужны яйца?

Лен взглянул на Барри, сидевшего за столом в боксерах и футболке; его взгляд метался между коробкой хлопьев, стоявшей на столе, и прекрасными очертаниями задницы Лена, нагнувшегося, чтобы заглянуть в холодильник.

— Да?

— Ты забыл, что я съел их вчера во время нашего позднего завтрака после, эм… — После того, как Барри утащил Лена наверх, чтобы предаться греховным удовольствиям.

Лен приподнял брови и снова заглянул в холодильник.

— И правда.

Барри встал и потянулся.

— Это повод отправиться на пробежку. Я сбегаю в город и захвачу яйца. Нужно купить что-нибудь ещё?

— А ты съел что-то ещё, о чём мне стоит знать? — Лен закрыл холодильник и подошёл к кофемашине.

— О, нет… эм…

Барри почувствовал укол вины, подумав об этом, и Лен позабавленно взглянул на него.

— Всё в порядке, Барри. Бери то, что считаешь нужным. Хочешь взять машину?

— Нет, она мне не нужна. Скоро вернусь.

— А я устрою для тебя пир.

Барри широко улыбнулся, оделся на суперскорости и выбежал из дома, наслаждаясь возможностью пробежаться, вдыхая свежий воздух, который был чище, чем в городе, и пах природой и рекой. Казалось, это был совершенно другой мир, в котором были только они вдвоём.

Сегодня был день рождения Барри и день метки Лена. Лена, у которого был коттедж, который привёз его сюда, который записывал диснеевские фильмы для сестры и поведение которого противоречило всем ожиданиям Барри.

Барри добежал до города, замедлился, чтобы не вызывать подозрений, и огляделся. Городок был небольшим, гораздо меньше Централ-Сити, на главной улице в ряд выстроились магазины с витринами и цветными козырьками, которые привлекли внимание Барри. Он прошёл мимо сувенирной лавки, страховой компании, продуктового и магазина одежды. Барри проходил мимо витрины со свитерами, и что-то заставило его остановиться и сделать шаг назад, и… Барри улыбнулся. На сером свитере был изображён мультяшный пингвин с глупой надписью «Бр-р-р… Остынь».

И после той документалки, после странных тоскливых чувств Лена, его волнения и тревоги по поводу того, что Барри смотрел её, было очевидно, что это было чем-то важным для Лена, каким-то ностальгическим сувениром, который был глупым, но всё равно понравится Лену, и Барри просто не сдержался. Спустя две минуты он вышел из магазина со свитером в пакете, улыбаясь от уха до уха от одной только мысли о выражении лица Лена, когда тот увидит эту нелепицу.

***

Барри собирался отдать Лену свитер, как только войдёт в дом, но запах еды поразил его. Он поставил пакет на стол и разобрал продукты, украв бекон и ждавший его французский тост, наслаждаясь бранчем.

Поев, он позволил Лену вытащить себя из дома. Они отправились к реке; Барри мочил ноги в холодной воде, там, где было неглубоко, глядя, как Лен перепрыгивает через камни, которые уносило течением.

— Мне кажется, для этого нужно, чтобы вода была спокойной, Ленни.

Лен ухмыльнулся.

— Но это же слишком легко, что в этом весёлого?

Конечно. Барри закатил глаза и задумался о том, с какой скоростью ему придётся бежать, чтобы оставаться на поверхности воды и подняться вверх по течению. Не то чтобы он собирался попробовать, но Барри мог понять это — желание столкнуться с трудностями. Жизнь становилась скучной, если не бросать себе вызов, слишком спокойной и вялой.

— Эй, Лен?

Его голос звучал неуверенно. Лен замер, а затем бросил камень, который держал в руке, не глядя на Барри. Он был в тёмном термическом свитере и куртке, и на нём, в отличие от Барри, были ботинки.

— Нет.

— Нет?

— Что бы ты ни спросил, уверен, я отвечу нет.

Барри нахмурился и шумно выдохнул через нос. Лен был прав. Как он узнал…

— Ты теперь мысли читаешь?

Лен совсем немного приподнял уголок губ, и это было более красноречиво, чем узы.

— Ещё нет. Возможно, когда-нибудь научусь.

— Я просто… Я хотел спросить… Как ты думаешь, у нас когда-нибудь будут дети?

Лен бросил ещё один камешек, затем ещё один, и они глухо хлюпали, падая в реку. Небо было сероватым, солнце изредка проглядывало сквозь нависшие облака. Лен так долго молчал, что Барри начал сомневаться, ответит ли он вообще.

— Ты хочешь детей? — наконец спросил он в ответ.

Ноги Барри похолодели в воде, бурлившей вокруг, и немного онемели.

— Я всегда хотел иметь свою семью. Думал, что не смогу завести её, пока мой отец не окажется на свободе. Я не знал, случится ли это на самом деле, окажется ли он на свободе, но теперь это так, и я… не знаю, возможно ли это с моими силами, но… — Он посмотрел на противоположный берег. — Я всё ещё надеюсь, что когда-нибудь у меня будет семья. Будут дети.

Он скорее почувствовал, чем увидел, как Лен кивнул, и ощутил лёгкий ветерок на более коротких волосах и шее.

— Из меня не выйдет нормального отца, Барри.

Барри приподнял брови и, не сдержавшись, посмотрел на Лена, который взвешивал камень в руке.

— Из тебя вышел бы прекрасный отец, Лен.

— Я не… я никогда не хотел быть отцом, Барри. Я не хочу знать, каким отцом я мог бы быть.

Барри понимал. Правда. Он знал о воспитании Лена, о том, через что тот прошёл. Он знал. Он просто… надеялся.

— Семья… многое для меня значит.

Несколько мгновений Лен ничего не говорил, а затем бросил камень обратно на землю и наконец взглянул на Барри. В его глазах было что-то, чего Барри не понимал.

— Извини.

Барри почувствовал, что сейчас он зайдёт слишком глубоко и слишком близко, как будто он вдруг оказался прямо посреди потока. Как будто он терял что-то, из-за чего горевал с самого дня связывания, терял другую жизнь, от которой должен был отказаться, которую должен был отпустить навсегда. Но он не знал, как это сделать. И он не знал, как спорить с Леном по этому поводу, не был уверен, что делать, поэтому кивнул. Он не закрывал тему, просто на сегодня было достаточно.

— …Давай пойдём обратно в дом.

— Барри?

— Пойдём.

Он натянул обувь, хлюпая мокрыми ступнями, и почувствовал, как Лен тихо последовал за ним, отставая на несколько шагов.

Он снял обувь и задумался о том, что ему было настолько уютно в этом доме, что он ходил в нём босиком, что ему было так комфортно здесь только потому, что это был дом Лена, который становился и его домом. Он задумался о том, как звучали бы дети, со смехом бегавшие вокруг, представил двухъярусные кровати на террасе, то, как Лен учил бы их перепрыгивать (или пытаться перепрыгивать) через камни в реке. Лен, который был бы таким потрясающим отцом, если бы он только увидел…

— Барри… возможно, нам нужно побольше поговорить об этом. Мне нужно, чтобы ты понял…

— Что ты не хочешь детей и никогда не захочешь? Я понимаю, Лен, правда, просто… Я не согласен, вот в чём дело. Поэтому я… слушай, это… сегодня наш особый день. Поэтому, может, перестанем ссориться из-за этого прямо сейчас? Извини, что поднял эту тему.

Лен внимательно посмотрел ему в глаза, затем медленно кивнул; его голубые глаза были ясными, губы распахнулись, затем снова сомкнулись, и Барри почувствовал огромное облегчение. Он вошёл в кухню и заметил…

— О, точно. — Что-то приятное, что-то, на что можно отвлечься. — Я купил тебе кое-что.

— Что?

Барри схватил пакет, улыбаясь облегчённо и немного шаловливо.

— Просто кое-что для тебя. Возможно, из-за него ты приморозишь меня к чему-нибудь. — Он протянул Лену пакет. А Лен просто… смотрел на него.

— Ты… купил мне… что-то?

— Ага. — Внезапно Барри заволновался.

— Подарок?

— …Типа того? — Это был не совсем подарок. Скорее шутливый подарок.

— Ты ненавидишь подарки.

Только не снова.

— Я не ненавижу подарки, я просто… Тогда всё было по-другому. И, слушай, просто открой, ты увидишь, что это скорее шутка.

Лен взял пакет и подошёл к дивану, сел слишком медленно и осторожно, и Барри тут же встревожился, опустившись рядом с ним; солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь тучи, заливали комнату через большие окна.

Нежно, слишком заботливо Лен достал из пакета свитер, с которого ему улыбался пингвинёнок. Барри почувствовал себя глупо и по-мудацки, словно это должен был быть настоящий подарок, более приятный и серьёзный.

— Я, эм… Я увидел его в городе, и он просто… напомнил мне о тебе. И заставил меня улыбнуться, поэтому я подумал… Может, тебя это тоже заставит улыбнуться или рассмеяться.

Чувства в узах были напряжёнными, громкими, запутанными, резкими, и Лен, казавшийся в этот момент таким хрупким, провёл дрожащими пальцами по улыбавшемуся пингвину.

— Это напомнило тебе обо мне? — Его голос был хриплым, и с каждым мгновением Барри становился всё более взволнованным и озадаченным. — Ты купил его только потому, что он напомнил тебе обо мне?

Что-то было не так, но Барри понятия не имел, что именно.

— Лен?

— Я… — Он сглотнул и покачал головой, попытался собраться, но затем Барри увидел слёзы, настоящие слёзы на его щеках. Барри смотрел, как они стекают вниз, и увидел, как Лен коснулся щеки дрожащей рукой и отнял её от лица, глядя на влажные пальцы и на каплю, упавшую на свитер, лежавший на коленях. Другой рукой он сжимал ткань, и внутри него всё закручивалось. Казалось, что Лен разрывался на части. Он закусил костяшки, но всё равно не смог сдержать всхлип.

Лен задрожал. Барри задрожал. Он чувствовал это. И это было больно. Такая приятная, ужасная, жестокая боль.

Лен прижал ладонь ко рту и начал вставать. Барри в то же мгновение положил ладонь ему на плечо, заставив остаться на месте.

— Не надо…

— Это не жалость, идиот. Расслабляться — это нормально.

— Я не могу… — Лен сел обратно на диван, сжал свитер, и внезапно внутри него накопилось столько напряжения, что он сломался и задрожал. Барри не стал медлить. Он обнял Лена, и тому потребовалась секунда, чтобы обнять Барри в ответ, его разрывало на части.

Барри понятия не имел, что происходит, и перестал пытаться разобраться. Он просто обнимал Лена. Лен сжимал его в ответ, крепко обнимая за талию и прижимаясь лицом к его животу, будто пытаясь спрятаться, хотя Барри всегда был слишком тощим и костлявым, чтобы с ним было комфортно обниматься. И всё-таки Лен нашёл самую мягкую часть Барри и спрятался в ней, и Барри обнимал его, пока он плакал. Они медленно легли, Барри был наполовину прижат весом Лена, который расположился между его ног, не двигаясь; он смотрел в потолок, лениво и мягко гладя Лена по коротко стриженным волосам.

Тихие всхлипы раздавались в тишине коттеджа, солнечный свет из окна заливал их, и им было не о чем волноваться, потому что был день и им не нужно было никуда идти. Он чувствовал всё, что чувствовал Лен. Горькую сладость, словно зёрна и сок граната, скользившую по языку. Лен чувствовал боль и ликование, он был ошеломлён этими чувствами и мягко дрожал, пока слёзы катились по щекам. Он ощущал непостижимую грусть, но её ослабляло что-то тёплое и светлое, что-то такое сильное, что наполняло их обоих. Барри обнимал его, чтобы это чувство не ушло, медленно и глубоко дыша; тишину нарушали только его дыхание и мягкие всхлипы Лена.

Каждый раз, когда Барри чувствовал, что Лен пытается заставить себя подавить чувства, он гладил его по спине и затылку, шептал, что всё будет хорошо, что он здесь, что он никуда не уходит, и Лен снова сдавался, крепче сжимая Барри, словно только он мог спасти его. Барри просто хотел, чтобы Лен знал, что чувствовать себя так было нормально, что он мог сделать это, мог дать волю чувствам.

Он не знал, как долго они лежали вот так. Его рубашка была насквозь пропитана слезами. Солнечный свет и тени перемещались по комнате, прошло уже много времени с тех пор, как Лен перестал дрожать и всхлипывать, сначала шмыгая носом, а затем не издавая ни звука; он просто лежал не двигаясь, и Барри обнимал его.

И только птичий щебет в итоге нарушил задумчивую тишину.

Лен пошевелился, и, возможно, он хотел быть резким и внезапным, но его движения были медленными и вялыми, он был утомлён собственными эмоциями. Лен повернулся, сел, вытянув ноги после того, как они так долго были поджаты, и отвернулся, вздрогнув. Барри стянул мокрый от слёз свитер, едва заметно улыбнувшись, и посмотрел на спину Лена.

— Извини, — наконец хрипло прошептал Лен, — за это.

Барри подвинулся к нему, обнял его ногами и руками, прижавшись к его спине, опустив лоб ему на плечо, и заговорил ему в лопатки.

— Тебе не за что извиняться. — Это было правдой.

— Я не… — Они сидели так близко друг к другу, что Барри не только услышал, но и почувствовал, как Лен вздохнул. — Я не плачу.

Он не знал, было ли дело в «мужественности», но для Барри это не имело смысла. Барри поднял голову, чтобы крепче обнять Лена, чтобы взглянуть на его руки, лежавшие на бедре ладонями вверх, на мозоли, составлявшие созвездия.

— Я всё время плачу. Тут нечего стесняться.

Теперь в узах появился стыд, похожий на едкий вкус на нёбе.

— Нет, я… я знаю. Но я не плакал уже почти тридцать лет.

В груди Барри что-то сжалось. Он хотел спросить, как это было возможно, почему так получилось. Казалось, что это было слишком, слишком бесчеловечно, слишком много контроля для одного человека, особенного для того, кто испытывал такие глубокие и сильные чувства, как Лен. Но он не мог подобрать слова, чтобы выразить эти мысли, однако Лен продолжил говорить, сжимая и разжимая ладони.

— Похороны моего дедушки… я плакал тогда. В тот день я наконец понял, что он ушёл навсегда, и я… Я сказал себе, что буду сильным ради Лизы… — Его голос становился всё менее хриплым и более уверенным. Он звучал практически смирившимся, и Барри знал, что Лен чувствовал себя уязвимым. — Наш отец преподавал нам «уроки». Уроки того, как выжить в мире. Его мире, когда он то попадал в тюрьму, то выходил из неё, когда его выгнали из команды. Уроки вроде «не думай ни о ком, кроме себя», «не оставляй за собой следов», а ещё «никого не люби, потому что это делает тебя слабым» и «никогда-никогда не плачь».

Барри крепче обнял его, медленно и размеренно дыша. Он задумался, сколько потребовалось лет, чтобы полностью подавить такую базовую человеческую потребность, как плач, если тебя били каждый раз, когда это случалось. Он не мог… он чувствовал… он чувствовал себя таким беспомощным, хотел прижать Лена ближе к себе, стереть его боль, сцеловать каждый шрам, имевший свою историю, прятавшийся под всеми этими слоями одежды.

— Я научился не плакать, когда было больно. Я заталкивал подальше желание заплакать от физической травмы, закрывался от него. Я научился… я не плакал, когда мне было грустно, когда я злился, я просто… срывался. Двигался дальше.

Барри мог видеть это, мог представить ту ночь, когда нашёл Гродда на дамбе и они с Леном обменялись воспоминаниями, он пришёл к Лену домой и увидел, что у него были разбиты костяшки, а все отражающие поверхности в доме были разрушены. Он не проронил ни слезинки.

— Лен… — наконец прошептал он, не в силах подобрать другие слова. — Тебе больше не обязательно это делать. Со мной ты можешь плакать.

Горло Лена сжалось, и на мгновение Барри тоже это почувствовал, но затем он кивнул и потянулся к… к дурацкому свитеру с пингвином, с которого всё и началось.

— Я плакал не потому, что мне было больно, Барри. Это застало меня врасплох. Я начал плакать от… счастья.

Барри смотрел, как Лен переворачивает свитер в руках, и почувствовал тёплое свечение внутри него. Он отстранился от Лена, чтобы посмотреть на его лицо, на мягкую, едва заметную улыбку, игравшую на губах Лена, когда он скользил взглядом по ткани в руках, и Барри был очарован его выражением лица. Он с трудом мог поверить в то, как сильно изменился Лен.

— Лен, это… это просто глупый свитер. Я могу подарить тебе что-то гораздо лучше.

Лен взглянул на него, а затем улыбнулся, снова посмотрев на свитер и покачав головой.

— Он идеален. Ты подарил его потому, что он напомнил тебе обо мне, и это идеально. Должен сказать, Барри… Даже мы с Лизой ничего не дарим друг другу, иногда только просим что-то купить, мы давным-давно договорились об этом, и такие подарки… можно сказать, никто не дарил мне подарки с тех пор, как умер дедушка.

Барри почувствовал, как желудок ухнул вниз. Никто, кроме вроде как его сестры, ничего не дарил Лену… примерно тридцать лет.

— Поэтому… подарки. Поэтому тебе так важно было что-то подарить мне? — Было больно осознавать это.

— Так я мог подарить тебе что-то, кроме… синяков и боли, Барри.

— Мне так жаль, Лен. Я даже не представлял, что ты… что это так важно для тебя. Я никогда не думал…

— Всё нормально. — Он криво и немного грустно улыбнулся.

— Когда мы вернёмся в Централ-Сити… я приму всё, что ты захочешь мне подарить.

Он чувствовал, как сердце Лена бьётся в его груди, и на мгновение Лен приподнял брови, словно не верил в это.

— Я знаю, что ты не… тебе не нужно заставлять себя.

Барри улыбнулся и положил ладонь Лену на щёку.

— Я не заставляю себя, дорогой. Я верю, что ты не переступишь черту, и я… Я хочу всё, что ты можешь мне подарить.

Лен скользил взглядом по его лицу, глазам, а затем кивнул, и Барри почувствовал это ладонью. Они вместе осторожно наклонились вперёд, разделив тихий поцелуй. Лен всё ещё сжимал свитер, и Барри всё ещё был ошеломлён его эмоциями, утомлён ими, но поцелуй ощущался так невероятно правильно.

Тогда Барри понял, что сделает всё, чтобы защитить Лена.

***

После тех тихих моментов днём они решили провести какое-то время по отдельности. Лен отправился в душ, а Барри приготовил им поздний обед, Лен решил почитать, Барри отправился на пробежку, и он почувствовал, что в каком-то очень странном смысле этого слова день был идеальным. Впервые в жизни он проводил день рождения вместе со своим соулмейтом. Всю жизнь он ждал этого дня, сегодня всё было очень странно, и Барри хотел… Барри хотел чего-то большего.

Он принял душ, когда вернулся с пробежки, почувствовав волнение и возбуждение, поправил волосы, глядя в зеркало, хоть и знал (надеялся), что скоро они снова станут растрёпанными; время на часах близилось к вечеру.

Он отправился на поиски Лена и нашёл его на диване. Тот улыбнулся, всё ещё немного застенчиво. Он пытался не показывать свои эмоции и только изогнул бровь, но теперь Барри видел его насквозь. Теперь Барри видел Лена.

— Привет.

— Привет, Барри. Удачная пробежка?

— Ага, я смог немного подумать.

— Правда?

— Я хочу… сегодня, потому что мы здесь, и мы вместе, и сегодня особенный день, я хочу… нам нужно заняться сексом. То есть… тебе нужно… эм… мы вроде как делали это, но я имею в виду… — Барри не думал, что будет так сильно путаться в словах, на мгновение забыв, насколько ему было неловко; глаза Лена расширились, и Барри поспешил продолжить, пока его не перебили. — То есть я хочу, чтобы ты, эм. — Он знал, что покраснел, просто знал, и опустил взгляд на ладони, потому что он правда собирался сказать… — Я хочу, чтобы ты занялся любовью со мной.

Да. Он сказал это. Он закусил губу изнутри и взглянул на ошарашенного Лена.

— Барри, ты…

— Прежде чем ты спросишь, уверен ли я, я абсолютно уверен. Я очень уверен, мы могли сделать это и неделю назад, потому что, вау, не то чтобы я не хочу этого и не думал об этом каждый раз, когда мастурбировал, просто я хотел, чтобы мой первый раз был особенным, понимаешь? А сейчас я тараторю, но, эм… — Фух. Он мог сказать это. — Я правда хочу почувствовать это с тобой. Сегодня. Здесь. Если… Конечно, только если ты хочешь этого…

— Конечно.

Барри едва не выдохнул в облегчении. Теперь он, наверное, мог перестать тараторить.

— Здорово.

— Я хотел сделать наш первый раз… особенным, когда бы ты ни решил, что нам пора. Не думаю, что ты дашь мне немного времени, чтобы я сбегал в город и купил десяток роз, чтобы рассыпать лепестки?

Он сказал это с улыбкой, но тот факт, что он вообще сказал это, дал понять, что не только Барри переживал, поэтому он рассмеялся.

— Почему бы нам не пропустить это и не перейти сразу к, эм, делу?

— Прямо сейчас?

— Может быть? — Барри пожал плечами, как будто задавая неловкий вопрос. — Да?

Возможно, не нужно было так всё разжёвывать, но Лен отложил книгу, и Барри почувствовал толчок в узах, тепло расползлось по животу и ниже. Лен подошёл к Барри, обхватил его лицо ладонями и поцеловал, не тратя ни мгновения на раздумья.

Они целовались, сплетаясь языками и легко царапая друг друга зубами, посасывая; от ощущений кружилась голова, и они целовались, пока не нашли горизонтальную поверхность, пока не поднялись по лестнице, пока им не понадобился воздух. Они сняли рубашку, Барри выпутался из брюк и опустился на матрас, Лен последовал за ним, снова поцеловав его. Они тяжело дышали, шаря ладонями по телам друг друга. Лен потянул его за волосы, поцеловал его в подбородок, в шею и всосал кожу. Барри тёрся о него, разводил ноги, чтобы Лен оказался между ними, и тяжело дышал.

Им пришлось оторваться друг от друга, чтобы Лен достал смазку, а Барри снял бельё, но знакомые пальцы Лена быстро нашли вход. Всё замедлилось, лихорадка и жар превратились в медленные дразнящие движения, и Барри заскулил, разводя ноги шире.

— Давай, Лен, — хрипло прошептал он.

— Я не хочу торопиться с тобой, Барри.

Барри застонал. Если под «не торопиться» он подразумевал вечность, потому что он не ввёл ещё ни одного пальца.

— Пытаешься заставить меня кончить вот так, дразня?

Он заслужил тёплый тихий смешок, глубокий поцелуй, медленный и соблазнительный, и пальцы Лена мягко прижались к дырке.

— Просто хочу убедиться, что ты будешь готов к тому времени, как я войду в тебя.

Дыхание Барри стало прерывистым, он дёрнул бёдрами вверх, потираясь о пальцы Лена, и один из них наконец вошёл в него. Барри ахнул и сжал в ладонях простыни, начав потеть.

— Ты сведёшь меня с ума.

— М-м-м. — Кажется, Лен не считал это проблемой, целуя и покусывая его, ведя губами по груди Барри и добавляя второй палец, чтобы медленно, практически лениво двигать ими. Он знал, что в чувствах Лена не было ничего ленивого, он был бдителен, возбуждён, напряжён, сдерживался, чтобы не потерять контроль и просто взять. Он чувствовал это, и, боже, как же это возбуждало Барри.

— Хочу, чтобы из-за меня ты потерял контроль, Ленни.

Лен провёл языком от ключицы к уху, чтобы заставить Барри задрожать, прикусил мочку и прошептал прямо ему в ухо:

— Это ты потеряешь контроль, Барри.

Он добавил третий палец, подчеркнув слова, и Барри застонал в ответ. Лен ещё даже не разделся и уже растягивал его тремя пальцами, и было так хорошо, напряжённо, резко, сосредоточенно. Он чувствовал растяжение, так всегда было на трёх пальцах, и они были такими скользкими, Лен точно не пожалел смазки. Пальцы растягивали его на манер ножниц, потирали простату, и Барри едва не сорвался. Время растянулось, средний палец Лена потирал это место снова и снова, и Барри громко стонал, начав дрожать. Он заставил время вернуться к обычному темпу, чтобы не сойти с ума.

— Ты близок, — прошептал Лен ему в ухо, покусывая челюсть.

— М-м, да. — Он старался держаться, но было так…

— Кончи для меня, Барри.

Господи, блядь… Перед глазами побелело, вторая ладонь Лена внезапно оказалась на его члене, провела по нему несколько раз, и этого хватило, чтобы Барри издал задушенный звук, похожий на имя Лена, и кончил, задрожав.

Лен ввёл четвёртый палец, и Барри подумал, что может умереть от удовольствия, по вискам и щекам покатились слёзы, он ахнул, почувствовав приятное жжение, ощущений было слишком много.

— Лен, Лен… боже… Лен… пожалуйста… пожалуйста, мне нужно…

— Ш-ш-ш. — Лен вытер ладонь и провёл ею по волосам Барри, убрав мокрые от пота пряди с его лба. — Я с тобой.

Барри проскулил что-то между «м-м-м» и «н-н-н», выгибаясь, пока пальцы Лена не выскользнули из него.

— Ты уверен, что…

— Боже, да, Ленни, пожалуйста…

— Хорошо, Барри, хорошо. — Барри услышал, как Лен открыл тюбик со смазкой, заставил себя распахнуть глаза, чтобы увидеть потолок, расплывавшийся из-за слёз наслаждения, прищурился, взглянув Лену в лицо, увидев голод в его глазах, и ему стало жарко. Ладонь Лена лежала на его члене, и он был таким большим, набухшим и покрасневшим. Барри обнял Лена ногами за талию и провёл ладонями по его спине. На Лене не было презерватива, они обсуждали это, хотели сделать это так, чтобы ничто не мешало им быть вместе, и внезапно Барри оказался взволнован, возбуждён и уверен одновременно, он был готов, ему было жарко, и, боже…

— Боже, — хрипло прошептал он, сжав пальцами плечи Лена, почувствовав, как головка члена прижималась к колечку мышц. Его тело было более чем готово, растянувшись и приняв первый дюйм, и было так широко, но так хорошо, что они одновременно рвано выдохнули.

— Боже, Барри, — повторил Лен, войдя ещё глубже. — Ты такой узкий, господи, такой узкий. Так горячо.

Дыхание Барри прерывалось, и он заставил себя расслабиться и сглотнул, почувствовав, как Лен вошёл глубже, невероятно глубоко, так глубоко, как не заходили пальцы или что-то ещё, и Барри знал, что это ещё не всё.

— Лен, ты такой… Лен, ты… — Он ахнул. — …Внутри меня.

Барри чувствовал всё в узах. Господи. Чувств… чувств было гораздо больше. Лен закусил губу и взглянул на него потемневшими глазами, его кожа слегка покраснела, и он был прекрасен.

— Барри. — Ладони, лежавшие на бёдрах, напоминали клеймо, они удерживали Барри на месте, пока Лен толкался глубже. — Барри.

Он двигался так медленно, так невероятно медленно, пока не вошёл до конца, и Барри чувствовал себя таким полным, таким чертовски полным благодаря Лену, они слились воедино. И невероятно, восхитительно он чувствовал узы, чувствовал связь, чувствовал, как приятно он сжимался на члене Лена. Барри чувствовал не только его член, но и его ладони, кожу, грудь, каждый вдох, и… Ощущений было так много, что Барри едва не кончил только от них, с члена снова капал предэякулят, ему было больно, но так приятно. Они застонали, когда Лен двинулся вперёд, внутрь, а затем на мгновение остановился, и они дышали и изучали новые ощущения.

Лен поцеловал его, и Барри едва мог соображать, его накрыла дымка удовольствия, он целовал в ответ, едва заметно покачивая бёдрами, и Лен ахнул ему в губы.

— Можно мне…

— Двигайся… пожалуйста, господи, мне так хорошо, — выдавил Барри, сжавшись, когда Лен немного вышел из него, чтобы войти обратно. Он мягко и медленно толкался в Барри, и Барри двигался ему навстречу, чувствуя себя растянутым, испытывая призрачное ощущение влажного жара, обнимавшего член, и дрожал. Они снова поцеловались, а затем Лен вжался в его шею, дыша медленно и глубоко, потерявшись в ощущениях. Ладонь Лена нашла ладонь Барри, они переплели пальцы, опустившись на матрас, и Барри поднял и вторую ладонь и сжал простыни в кулак, сжавшись на члене Лена.

Толчки Лена медленно набирали амплитуду, он вбивался глубже, заставляя Барри стонать. Он поверить не мог, что издавал некоторые звуки, что звучал таким разрушенным, но не мог смущаться и стесняться, потерявшись в двойственных ощущениях Лена, в их общности, во всём, из-за чего казалось, что они были одним человеком в двух телах, их руки и сердца были соединены. Барри был бы удивлён, что ещё не кончил во второй раз, если бы вообще мог думать, но удовольствие было таким насыщенным, что, возможно, это был один долгий непрерывный оргазм, напряжённый момент, который они разделяли.

Лен стонал ему в ухо, и Барри почувствовал, как их тела напряглись. Толчки Лена становились жёстче, быстрее, тела скользили, и Барри инстинктивно сжимался на члене Лена, подгоняя его, чтобы он двигался ещё, входил глубже, чувствовал жар, сжимавший член, чувствовал, как всё ускорилось, и они вместе приблизились к краю…

Каждая клеточка тела напряглась, Барри сжал ладонь Лена и кончил, застонал, перед глазами побелело. Он чувствовал, как Лен пульсировал внутри, чувствовал, как он сам пульсировал, чувствовал всё невероятное, и ему было слишком хорошо, слишком хорошо, это было слишком, слишком, слишком…

Идеально.

Он дрожал, пока они с Леном переживали долгий оргазм. Они целовались и дрожали, были под кайфом друг от друга, мир казался растянутым и медленным, и они медленно и лениво возвращались в реальность. Щетина Лена щекотала подбородок и щёки, и Барри вздохнул и улыбнулся, довольный и счастливый.

Через минуту им придётся вставать, прибираться, им придётся отстраниться друг от друга, подняться, и, скорее всего, у Барри всё будет болеть. Но сейчас он мог просто наслаждаться объятиями Лена.