Хартли проводил много времени в библиотеке Централ-Сити. Во-первых, ему нравилось читать и учиться, и, раз уж он больше не проводил исследования, так он мог расширять знания и шевелить мозгами. Во-вторых, из окон четвёртого этажа открывался великолепный вид на Rathaway Industries, расположенный через дорогу, и ему нравилось приходить туда, когда он чувствовал себя особенно плохо, и представлять различные способы, которыми можно было разнести здание.

Этим он и занимался в воскресенье утром: сидел за своим любимым столиком, не в силах сосредоточиться; Хартли не мог усидеть на месте, он волновался, был возбуждён, чувствовал радостную энергию, лениво стуча ручкой по тетради и глядя в окно. Он выпил лишнюю чашку кофе и не заметил, или доклад о нобелевском лауреате, который он читал, был более скучным, чем казалось на первый взгляд, и Хартли слишком легко отвлекался? Или, возмо…

БР-Р-Р-Р-Р-РБУ-У-У-У-УМВШ-Ш-Ш-Ш-Ш.

Взрыв был недостаточно силён, чтобы задребезжали окна, но Хартли всё равно выпрыгнул из стула (а его сердце чуть не выпрыгнуло из груди), ища опасность, гипоталамус запустил цепную реакцию гормонов, адреналин заполнил нервную систему. Триумф и восторг наполнили узы, затем последовал рефлекс «бей или беги», который чуть не сшиб его с ног, и он увидел, что взрыв произошёл наверху — на двадцать шестом этаже башни Rathaway Industries. Хартли знал этаж по памяти, даже когда находился не внутри, а снаружи — на нём располагался офис генерального директора, окна которого оказались выбиты; его глаза широко распахнулись — это был кабинет, в котором собирался совет директоров.

Он почувствовал неожиданный толчок чего-то в НАС, рывок, знакомое содрогание, которое возникало из-за напряжения; в узах появилось что-то сильное, и было чувство, что оно находится где-то рядом.

Но Хартли не переживал об этом. Потому что никто не мог нападать на Rathaway Industries кроме него.

***

Он довольно быстро проник в здание и пробрался наверх; люди бежали ему навстречу, охрана выводила сотрудников, но Хартли всё равно знал короткий путь и пароли к дверям, потому что эти коды практически не менялись из-за бюрократии.

Он был рад, что паранойя Негодяев передалась и ему, и после всего, что произошло с Гроддом и с военными, рыскавшими по городу, он стал носить с собой перчатки и плащ, когда выходил в город. Сначала он чувствовал себя глупо, но сейчас Хартли был благодарен, выбив звуковой волной дверь, за которой обнаружился лифт, и вбив код, который позволил ему подняться выше двадцатого этажа.

На этаже генерального директора царил хаос: судя по всему, здесь недавно взорвались дымовые шашки, и сейчас раздавались крики, визжали сирены. Он с огромной радостью выстрелил в спины нескольких охранников, которые осторожно подбирались к кабинету совета директоров, не оглядываясь.

— Лежать, — проворчал Хартли, проходя мимо их тел, чувствуя непонятную иррациональную злость. Он пришёл не за охраной, он пришёл за каким-то ублюдком, который угрожал его… за тем, кто думал, что мог отомстить вместо него.

Подобравшись к нужному кабинету, он уловил разговор, доносившийся из конца коридора.

— … А это… — Послышался громкий шлепок кожи о кожу, один из тех звуков, которые не нравились Хартли. — За то, что не выучил язык жестов, ёбаный ублюдок… — Но Хартли сосредоточился на голосе. — А это, — очередной шлепок, — за то, что выучил шесть других языков вместо языка жестов ради своего ребёнка…

Сердце гулко стучало в груди, когда Хартли подошёл к двери в кабинет и толкнул её, петли, практически оторвавшиеся от стены, скрипнули. В комнате царил бардак: члены совета директоров забились в угол, окна были выбиты, ветер подхватывал клубившийся дым и выносил его за пределы здания. Стулья были перевёрнуты и сломаны, на столе виднелись следы ожогов, а ещё на столе стоял — надо же, блядь — Джеймс господи-какого-хуя-ты-тут-делаешь Джесси в жёлто-голубом гимнастическом костюме с маской, скрывавшей верхнюю половину лица. И он был в парящих ботинках, которые Хартли узнал, и держал отца Хартли, Осгуда Рэтэуэя, за галстук и воротник рубашки; он занёс кулак, чтобы ударить снова, лицо Осгуда было опухшим и разбитым.

Наконец дверь с грохотом слетела с петель, и все взгляды оказались прикованы к Хартли.

Спустя несколько мгновений ошарашенной тишины его сердцебиение синхронизировалось с сердцебиением Джеймса — НАС ощущалась в каждой клеточке тела, — а затем слишком красивое лицо Джеймса расплылось в широкой улыбке; он — они оба — ощущали облегчение, радость, боль, счастье и ещё кучу других эмоций.

— Харт, — прошептал Джеймс и совершенно забыл об Осгуде, который выскользнул из его хватки и упал на стол.

— Какого чёрта ты делаешь? — прохрипел Хартли не в силах пошевелиться.

— Я… это подарок, понимаешь? — Джеймс высокопарно обвёл рукой комнату, но нет, Хартли не понимал, он был озадачен, в голове не было ничего, кроме белого шума, и обычно он не позволял себе оказаться в таком состоянии.

— Как… — Ему нужно было подобрать правильные вопросы, умные вопросы. Бесплодные вопросы были бесполезны. Ему нужно было…

— Что это значит?! — Бёрмингем — один из членов совета директоров, — кажется, осмелел настолько, что встал и начал возмущаться. Как Джеймсу удалось так долго держать их в страхе? — Ты знаешь этого человека, Хартли?!

— Эй ты, хватит! — Джеймс протянул руку и, ох. У него в ладони были бомбы, очень много бомб. Хартли так хотелось, чтобы его мозг уже включился, ведь обычно он соображал гораздо быстрее, но сейчас он думал только об одном: когда Джеймс успел стать террористом?

— Вы все! Это моё шоу, джентльмены, и я ещё не давал вам слова! Ты… — Джеймс пнул Осгуда ботинком. — Слезь со стола, я с тобой закончил. Хартли… — Он протянул руку, и если до этого он говорил как ведущий, громко и раскатисто, то теперь его голос стал тише. — Ты, эм, поднимешься сюда на минутку? Для грандиозного финала?

— Ты сумасшедший, — прошептал Хартли и быстро обвёл глазами комнату. На улице звучали сирены — это длилось уже несколько минут, он услышал их ещё в лифте, — он слышал дыхание членов совета директоров, тихие всхлипы, и всё это только подначивало его продолжить шоу.

Он и не взглянул на отца, но посмотрел на Джеймса. Маска скрывала его глаза, но они и не нужны были, чтобы Хартли понял, как сильно переживал Джеймс, насколько он был напряжён, словно шёл по канату. Хартли сглотнул и вошёл в комнату, подошёл к столу, стянул звуковую перчатку и подал Джеймсу ладонь. Они оба вздрогнули от прикосновения; неужели Джеймс всегда был таким тёплым? Затем он почувствовал, как Джеймс тянет его к себе, и взобрался на стол.

— Голубые глазки.

Хартли приказал себе не плакать, а Джеймс снял маску, не отпуская его руки.

— Я должен кое-что сделать, надеюсь, ты простишь мне эту дерзость.

Хартли не смог спросить, что он имел в виду, потому что в следующее мгновение Джеймс целовал его. Джеймс целовал его на столе совета директоров в кабинете генерального директора компании его родителей посреди обломков и на виду у целого совета директоров, снаружи раздавались сирены, люди в коридорах кричали, ветер в разбитых окнах свистел, и… и он слышал только тишину. На мгновение не существовало ничего, кроме ощущения губ Джеймса — мягких, гладких, податливых, — касавшихся его собственных губ. Поцелуй не был целомудренным, Хартли распахнул рот от удивления и смог почувствовать, каким Джеймс был на вкус, — как сладкие фрукты.

Это длилось всего несколько секунд. Затем Джеймс отстранился, и Хартли слышал только звук его дыхания в дюйме от губ.

— Каждый день я жалел о том, что не поцеловал тебя, когда у меня была возможность.

— Джеймс… — Они снова целовались, и от удивлённого стона, который издал Джеймс в губы Хартли, тому показалось, что он умрёт, что его разорвёт на кусочки.

Но в мир вернулись звуки. О, что это были за звуки.

Его отец кричал. Члены совета директоров кричали. Сирены ревели. А затем, спустя секунду…

— Стоять!!!

— О, чёрт… — Харт инстинктивно отпрянул, встав перед Джеймсом, чтобы защитить его. Наконец-то появилась охрана. Ну конечно, блядь.

— Сдавайтесь, и нам не придётся стрелять!

Они были не просто охранниками: у них были щиты и пистолеты; может, это был спецназ?

— Как будто мы уйдём спокойно! — Харт подчеркнул последнее слово звуковой волной, попав по щитам и отбросив охрану назад, а Джеймс схватил его и утянул назад; ботинки смягчили падение, и они оказались за столом, который защищал их от пуль. Джеймс тихо присвистнул, увидев последствия звуковой волны, а члены совета директоров побежали к выходу, и охране пришлось отвлечься, чтобы пропустить их.

— Эй, Джеймс? — Хартли высунулся из-за стола, чтобы осмотреть комнату. — Пожалуйста, скажи, что у тебя есть план отхода.

Джеймс не сводил с него взгляд.

— Чт… о… да… давай!

Он обнял Хартли за талию, и… вот же ж чёрт… он же не собирался, он не мог… pinche estupida¹… он не мог, ёбаное mierda²…

— ДЖЕЙМС!

Он сделал именно это. Джеймс выпрыгнул из окна, чёрт возьми, утягивая за собой Хартли. Они выпрыгнули из окна! Он…

— А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

Они буквально оказались в воздухе. Ботинки Джеймса должны были немного приподнимать его над землёй, но не летать, блядь, и они умрут, они умрут, они умрут…

Он почувствовал рывок, а затем они постепенно замедлились, дёрнулись и практически остановились, и Хартли услышал звук расстёгивающейся молнии и маниакальный смех Джеймса. Хартли сейчас вырвет. Они скользили. Не падали. Они двигались слишком быстро. Он цеплялся за Джеймса, который крепко обнимал его за талию. Они сейчас умрут. Это была унизительная и неприятная смерть. Ему, наверное, нужно было открыть глаза, но Джеймс пошевелился, и Хартли вцепился в него ещё сильнее, пока они резко не остановились.

Хартли открыл глаза. И тут же их закрыл.

Они висели на верёвке, к которой Джеймс прикрепил их в воздухе — возможно, ему помогли ботинки, и, боже, Хартли сейчас правда стошнит, — и теперь они оказались на уровне двадцатого этажа. Висели. Он висел. В воздухе. Цепляясь за сумасшедшего.

— Успокойся, Хартли, — мягко, успокаивающе прошептал Джеймс ему в ухо. В ухо с меткой. То, которого никто не касался. — Я держу тебя, я не дам тебе упасть. Я постоянно это делаю.

Хартли не смог сдержать истеричного смеха, от ветра, хлеставшего по лицу, слезились глаза.

— Чёртов сумасшедший акробат, безумный ёбаный…

— Да ладно. — Джеймс растянул верёвку и перебросил — о боже, он умрёт — Хартли через край здания. Хартли перекатился на крышу, сделал несколько вдохов благодарности, и Джеймс оказался рядом с ним.

— Как думаешь, как быстро они доберутся до нас?

— Я переживаю не о них. Скоро Флэш узнает об этом, если уже не узнал, и окажется здесь. Перережь верёвку, и пойдём.

На тошноту времени не было. Джеймс перерезал верёвку, и Хартли направился в сторону здания, чтобы спуститься вниз.

— Нам нужно избавиться от костюмов! — бросил он через плечо.

— Ещё чего!

На Джеймсе был гимнастический костюм, конечно он не хотел снимать его. Идиот. Им нужно было бежать.

***

Благодаря череде удивительных событий они смогли в целости и сохранности добраться до квартиры, и каким-то образом им не помешал даже Флэш. Они влетели в квартиру в нелепых костюмах (в коридоре соседям Хартли пришлось посторониться), Джеймс заразительно смеялся. Хартли хихикал, в крови бушевал адреналин, они ликовали.

— Мы сделали это… Мы сбежали.

— А я говорил!

— Ты безумец!

— Я гений!

— О чём ты думал, чёрт возьми?

Джеймс смеялся, вытирая слёзы.

— Боже, Харт, твой костюм! Этого я не ожидал!

— Ты?! Я не ожидал, что в кабинете совета директоров компании моего отца появится акробат! Что ты вообще там делал?

Джеймс стал немного серьёзнее, он всё ещё улыбался, но Хартли чувствовал — впервые с того момента, как началось это нелепое фиаско — лёгкую неуверенность, волнение. Конечно, он мог выпрыгнуть из окна и повиснуть на верёвке, но ответить на вопрос? Это было слишком волнительно.

— Я, эм. — Он потянул за мочку уха, как делал всегда, когда переживал. — Я вроде как хотел, эм, отомстить этим ублюдкам, которые дерьмово к тебе относились? — Джеймс поморщился, в его словах прозвучал вопрос, и у Хартли едва не отвисла челюсть. Он тут же стал серьёзнее и начал осознавать произошедшее.

Они были в его квартире. Они были в костюмах. Он не видел Джеймса больше года, и Джеймс атаковал компанию его родителей, чтобы…

— Чтобы что? Джеймс, почему ты вообще… Это всё было для того, чтобы заявить о моём… моим родителям? Моему отцу? И на этом всё?

Джеймс развёл руки в стороны, растопырил пальцы и немного помахал ладонями.

— Сюрприз?

— Возможно, с тех пор, как мы виделись в последний раз, ты повредил мозговую ткань? Упал и ударился головой? Повредил какую-то важную часть нервной системы?

— Я просто… Я заканчивал то, что ты так и не смог закончить?

— Это бессмысленно.

— Я… погуглил тебя? И узнал, что ты напал на компанию родителей, одетый как… — Он махнул рукой.

— Дудочник.

— А ты серьёзно отнёсся к этому прозвищу.

— Только ты меня так называл.

Джеймс улыбнулся, а Хартли нахмурился. Затем он снял перчатки и открыл шкаф в гостиной, чтобы бросить их на привычное место. Квартира была довольно холостяцкой, меньше, чем хотелось бы. Учитывая, сколько Хартли получал, работая на Леонарда, у него было достаточно денег, чтобы переехать в квартиру получше, но до этого никак не доходили руки. Хартли повесил плащ.

— К твоему сведению, Джеймс, я напал на здание Рэтэуэев, только чтобы выманить Флэша и попасться. У меня были свои мотивы.

Он почувствовал удивление в узах. Он почувствовал удивление в… Чёрт возьми. Хартли сглотнул. Узы. Когда адреналин утих, он заметил, что ощущения были гораздо сильнее, чем обычно; скорее всего, из-за того, что они оказались так близко после столь долгого промежутка времени. Ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы сосредоточиться и не потеряться в неожиданном шуме эмоций Джеймса.

— Я бы никогда не подумал, что увижу, как ты кого-то дурачишь, Харт. Кажется, ты всё-таки чему-то у меня научился.

Хартли оживился и бросил на Джеймса злобный взгляд.

— Сними эту маску, ты выглядишь нелепо.

Джеймс надел её обратно после поце… Хартли резко обрубил эту мысль.

— Если под «нелепо» ты имеешь в виду невероятно. — Но он всё равно снял её, и теперь было гораздо легче заметить, как сильно он волновался. Не то чтобы это было нужно Хартли, ему хватало и уз.

— Почему ты в Централ-Сити, Джеймс?

— Не считая того, что я хотел узнать, почему ты надеваешь причудливые костюмы и веселишься без меня?

Хартли скрестил руки на груди, ожидая.

— Я наконец-то узнал, что ты здесь, и хотел…

— Ты наконец-то узнал? То есть ты только что узнал, что я здесь?

— Конечно! Если бы я знал, что ты здесь, думаешь, я бы стал так долго ждать, прежде чем найти тебя?!

Хартли сделал шаг назад, а Джеймс решительно шагнул вперёд. Этого не могло быть…

— Мы встретились в Централ-Сити…

— Технически в Кейстоуне…

— Ты знал, что я здесь работал!

— Я знал, что ты ненавидел место, из которого тебя вышвырнули!

— Куда ещё мне было идти?

— А с чего бы ты решил вернуться? Цирк был в Готэме, когда ты сбежал, ты мог быть где угодно!

Хартли покачал головой и едва не закатил глаза, потому что…

— Только идиот остался бы в Готэме.

— Ну, не в Готэме. Но ты мог быть где угодно, а не в этом конченом бардаке.

Где-то здесь была несложная шутка, но Хартли не хотел в этом разбираться.

— Ты не мог…

— Что?

Почувствовать меня, хотелось сказать Хартли, но он передумал. А он всегда… знал. Насколько далеко Джеймс был от него, насколько близко. Он специально подавлял эти ощущения, пытался не чувствовать, не знать, но в любой момент мог получить эту информацию, словно это была книга в библиотеке, которую он мог взять с полки, но никогда не брал.

— Ты же сказал, что нашёл меня, когда погуглил? — спросил Хартли.

— Эм, да, так всё и было. Но я погуглил тебя только на прошлой неделе. — Он продолжил говорить, не обращая внимания на удивление Хартли. — Да и с чего мне было это делать? Я не думал, что, когда вобью твоё имя в поисковик, узнаю о тебе больше, чем ты мне когда-либо рассказывал.

— Что, прости?

— Твоё прошлое, Харт! Ты никогда не говорил, что был миллиардером в детстве.

— Чт… Но… Как… Ты… ты не знал?!

— Откуда мне было знать?!

— Я думал, все знали! Я рассказывал о выходных в Венеции! Я сказал тебе, что мои родители лишили меня денег, когда я сказал им, что я гей…

— Поэтому я хотел отомстить этим ублюдкам!

Хартли потёр виски. Тут было о чём поразмыслить.

— Мне нужно выпить. — Наверное, он проводил с Негодяями слишком много времени, если теперь это было его первым порывом. Он задумался, было ли это классическое обусловливание или оперантное, и всего на секунду смог отвлечься на эти мысли, а затем начал перебирать в голове имевшийся алкоголь. — Ты будешь?

— Харт…

Ну конечно.

— Джеймс. Джеймс. Просто. — Он вздохнул. Попытался быть разумным. Не удалось. — Почему, чёрт возьми, ты думаешь, что можешь отчитывать моих родителей за то, что они ненавидят меня, когда ты делал то же самое?!

— Ненавидел… — Джеймс подошёл практически вплотную, глядя на Хартли. В узах плескалась боль, и Хартли не знал, где она начиналась и где заканчивалась. — Хартли, я бы никогда не смог ненавидеть тебя.

— Только то, кем я являюсь, — яростно выплюнул Хартли.

Джеймс напрягся, поморщился и собрался.

— Нет… И это тоже. Я не могу ненавидеть какую-либо часть тебя. И, слушай… Мне очень-очень жаль, Хартли. — Он взял ладони Хартли в свои, сжал их, и Хартли не смог найти лжи ни в узах, ни в глазах Джеймса, но всё равно отвёл взгляд.

— Зачем ты здесь, Джеймс?

— Чтобы найти тебя.

Хартли выпутался из хватки Джеймса и сглотнул, его мутило от волнения, он не мог соображать.

— Зачем?

— Чтобы сделать это. Чтобы извиниться. Чтобы увидеть тебя. — Джеймс снова подошёл ближе. — Я скучал по тебе, Хартли.

И… Ох, вот и они. Слёзы. К счастью, это были слёзы гнева, но они не переставали течь, как бы Хартли ни старался утереть их. Сколько раз Джеймс говорил именно эти слова в его снах?

— Как ты можешь это делать? Ты хоть представляешь, как больно ты мне сделал, Джеймс?

— Боже, Харт, я знаю, знаю, и мне… мне так жаль. — Джеймса душили слёзы, и Хартли не мог скрыть удивления. Он никогда не видел, чтобы Джеймс был близок к слезам. — Так жаль. Я не должен был… Я ужасно к тебе относился. Я знаю. Я был жестоким, слабым, злым, и я вымещал это всё на тебе, и я сделаю что угодно, чтобы загладить свою вину. Что угодно, Харт.

— Я не могу…

— Пожалуйста.

Его жизнь только начала приходить в порядок. Он наконец-то начал отпускать Джеймса. Он наконец-то…

— Чего ты хочешь от меня, Джеймс? — В его словах не должна была звучать мольба. В них не должно было звучать отчаяние. Хартли ненавидел это.

— Я хочу быть с тобой. — Джеймс ни на минуту не задумался. Его ответ был честным и открытым, и это было слишком больно, едва ли не хуже, чем ложь.

— Что… что это вообще значит?!

— Я твой соулмейт.

— Я знаю. — Хартли не нравилось быть в растерянности. Это выбивало из колеи, он становился озадачен и уязвим, потому что надежда боролась с разумом, а слёзы всё ещё жгли глаза.

— Я хочу… Я хочу быть твоим партнёром, Харт. Твоим… возлюбленным.

Эти слова привлекли его внимание, и он резко выпрямился.

— О, это просто смешно, это… это… — Он замолчал, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться. Он подошёл к крану — с фильтром для воды, слава тебе господи, — сделал несколько некрасивых больших глотков и с грохотом поставил стакан на стойку. Затем он снял очки и плеснул воду на лицо, схватился за край раковины и несколько мгновений просто… дышал. Наконец, вернув очки на место и став немного спокойнее, он повернулся. — Джеймс, ты, блядь, издеваешься?

— Нет, Хартли, я серьёзно.

Он сжал переносицу.

— Сначала ты девять месяцев дерьмово относишься ко мне, потом мы год не видимся, и ты влетаешь в мою жизнь — важно заметить, в гимнастическом костюме и парящих ботинках, которые изобрёл я, — врываешься в компанию моих родителей, как какой-то рыцарь в сияющих доспехах, чтобы сделать этот большой романтический жест, впервые целуешь меня перед советом директоров, и после всего этого ты решил, что хочешь быть моим возлюбленным?

Джеймс огляделся, как будто в этих словах был какой-то подвох, которого он не понимал, а затем взглянул на Хартли.

— … Да?

— Ты хоть представляешь, о чём ты меня просишь? — Его голос звучал хрипло.

— Я всего лишь прошу дать мне шанс. Шанс загладить свою вину, заслужить это, шанс сделать то, что нужно, чтобы ты простил меня.

На мгновение горло Хартли позорно сжалось, и он прочистил его.

— Ты ещё больший мудак, чем я думал.

— Харт…

— Ты понимаешь, что я совершенно этому не верю? Вот как это работает. Ты относишься ко мне дерьмово. Я ухожу. Ты приползаешь, просишь прощения и говоришь, что будешь вести себя лучше, и я принимаю тебя. А затем ты снова ведёшь себя как раньше, и мы возвращаемся к началу, замыкая этот ужасный круг.

— Нет… Нет, Харт, я бы не стал… Я хочу этого не больше тебя. Я не хочу так к тебе относиться.

— Но ты уже делал это.

— Но я знаю, что проблема была… Я был… Дело было во мне. Я знаю.

— Тут ты абсолютно прав.

Глубоко в узах что-то резко дёрнулось, но…

— Я знаю. Малыш, я знаю. Я вёл… Я вёл себя ужасно. Я думал, что… Я не мог… Когда мы… Я так злился на себя за то, как сильно я… хотел тебя. — Голос Джеймса надломился, в его глазах стояли слёзы. Хартли не знал, что и думать. — Я не должен был хотеть тебя, но я хотел. Я никогда не чувствовал такого по отношению к мужчине, по отношению к кому-либо, и… и я сделал тебе больно, я сделал тебе так больно, чтобы ранить себя, и не прошло ни дня, чтобы я не думал о возможности исправить это.

Хартли задрожал и сглотнул.

— Ничего не изменилось, Джеймс. Я всё ещё мужчина.

Джеймс задушено хихикнул, как и всегда, когда ему было неловко.

— Я знаю.

— Правда? Потому что, если ты хочешь быть моим возлюбленным, тебе придётся заниматься сексом. И не тем дерьмом, которое мы называли сексом, — я больше никогда не пройду через это.

— В постели будет всё, что захочешь. — Джеймс кивал, и теперь он был гораздо спокойнее, раздумывал над своими словами.

Брови Хартли взметнулись вверх.

— Не давай обещания, которые не сможешь сдержать.

— Я серьёзно. Что угодно.

— Что угодно?

— Что угодно.

— Что…

— Что угодно, Харт.

Он попытался размотать этот клубок эмоций и разобраться в них, в том, что тянуло и что отталкивало.

— Джеймс, я спрошу у тебя кое-что оскорбительное, но только один раз.

Он искренне закивал. Джеймс выглядел так же искренне, как когда совершал свои глупые трюки, желая угодить, восхитить. Хартли не знал, что и думать.

— Ты предлагаешь заняться со мной сексом, быть моим возлюбленным, потому что думаешь, что только так можно заставить меня простить тебя и вернуться в мою жизнь? Что либо всё, либо ничего?

Джеймс напоминал оленя в свете фар, выглядел таким же встревоженным, и Хартли стало плохо.

— Джеймс, это…

— Нет.

Джеймсу стало плохо.

— Ты не можешь…

— Нет, Харт, я… — Он сглотнул и сделал шаг вперёд, ему явно было некомфортно, его голос звучал хрипло. — Я хочу тебя.

— Тебе потребовалось практически два года, чтобы признать, что я что-то для тебя значу, Джеймс. Я не могу… Я не могу снова пройти через это. Я не могу позволить тебе говорить, что ты хочешь меня, и просто… Мы можем быть платоническими соулмейтами, можем влюбиться в других людей. — Он не хотел этого. Боже, как же он не хотел этого. Он хотел своего Джеймса, всего его. Но Хартли хотел его, только если это было по-настоящему, если Джеймс мог сделать это настоящим.

— Я не хочу быть платоническими соулмейтами, Харт.

Хартли было тяжело что-то увидеть из-за жжения в глазах.

— Ты не можешь относиться ко мне, как… Тебе нужно быть со мной… Тебе нужно относиться ко мне…

— Хорошо, малыш. Я буду относиться к тебе так хорошо. Каким бы грешником меня это ни делало, я всё равно попаду в ад за вещи похуже.

— Ты не сможешь прятать меня… Я не вернусь в шкаф ради кого-то.

— Я не буду прятать… Ты и не был в шкафу.

— Тебе придётся… Ты не сможешь спрятать меня, Джеймс, я серьёзно. Тебе придётся признать…

Джеймс поцеловал его, заглушил, и на вкус он был как соль и грусть. Хартли приказал себе не плакать сильнее.

— Я не могу, — всхлипнул он и отстранился, сжимая бицепсы Джеймса. — Не сейчас, ещё рано. Я не верю тебе.

Желудок Джеймса ухнул вниз. Хартли почувствовал это и покачал головой.

— Это не отказ, Джеймс. Ты идиот, я знаю. — Он шмыгнул носом и постарался немного успокоиться. — Но ты не настолько глуп. Я не смогу быть с тобой, пока ты… Мне нужно, чтобы ты показал, кто ты, что ты действительно смирился с… со всем, с чем тебе придётся смириться, если ты хочешь быть со мной.

Джеймс кивал, его сердце быстро билось.

— Хорошо. Что угодно. Я столько раз проживал это у себя в голове, Голубые глазки. Больше, чем ты можешь себе представить. Тысячу раз, каждый день с тех пор, как ты ушёл. Я хотел забрать все те разы, когда делал тебе больно. Всю свою гордость, свои идеи, все эгоистичные… Всё, что, как мне казалось, было нужно, меркло рядом с возможностью потерять тебя. Поэтому я сделаю всё, что необходимо, чтобы доказать тебе это. Я просто хочу, чтобы ты был рядом со мной, если я смогу сделать тебя счастливым.

Хартли рассмеялся, горько, устало и испуганно, но он не знал, что ещё ему делать. Он убрал ладони с рук Джеймса.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Я даю тебе один шанс, Джеймс. Чтобы убедить меня. Но я выброшу твою жалкую задницу на улицу, если ты снова будешь дерьмово ко мне относиться.

— Просто скажи, что мне делать, Харт. Если я проёбываюсь, я учусь. Я многого не знаю, но, богом клянусь, я разберусь.

Хартли кивнул.

— Мне не составит труда отчитать тебя, Джеймс.

***

Они говорили обо всём, что произошло, весь день, заказывая еду и задавая друг другу вопросы. До этого момента Хартли и не понимал, как сильно скучал по этому: по рассказам Джеймса о том, чем он занимался, по тому, как он всё обращал в шутку, но не смеялся над Хартли, по яркому смеху.

НАС весь день была мощной, мощнее, чем когда они жили в трейлере, словно расстояние увеличило её интенсивность, а теперь, когда они стали ближе, она усилилась ещё больше. Хартли стало интересно, исследовала ли симболонология эту возможность, но он отложил эту мысль, чтобы насладиться ощущением Джеймса. Джеймса, находившегося рядом с ним, его эмоциями, тембром его голоса, просто… всем им. Джеймсом.

И время от времени Джеймс улыбался и закидывал голову назад, смеясь, и сердце Хартли болело от того, насколько полным оно становилось. И Джеймс останавливался и смотрел на него, как будто знал, как будто мог почувствовать это, и на мгновение они смущались, не в силах взглянуть друг на друга, а затем Хартли подавлял улыбку и закатывал глаза.

— Позволь мне, — попросил Джеймс, когда Хартли собрался прибраться после ужина, и тот встал на ноги, чтобы размяться. — У тебя тут так чисто.

Ну конечно. Хартли тщательно избегал репутации человека, помешанного на чистоте, но он был чистоплотным. В том трейлере Хартли тоже был довольно чистоплотным, но, что бы он ни делал, там всё равно царил лёгкий беспорядок, и, возможно, его желание, чтобы всё лежало на своём месте, осталось незамеченным, как и многие другие вещи. Хартли не мог поверить, что Джеймс действительно знал так мало о его прошлом. Он никогда не собирался скрывать эту часть своей жизни или врать о ней, ему просто не очень нравилось говорить об этом, а с гомофобными замечаниями Джеймса Хартли не хотелось рассказывать о некоторых аспектах своей жизни. Раньше он не понимал этого, но сейчас подумал о том, как сильно он боялся, что Джеймс будет относиться к нему так же, как его родители.

Джеймс, который насвистывал мелодию, передвигаясь по кухне, который был ярче, глупее и счастливее, чем другие его партнёры. Джеймс, который убирал контейнеры, всё ещё будучи в костюме, сняв только плащ, который висел на стуле.

— Знаешь, я уверен, что у меня есть что-то, что тебе подойдёт, если ты хочешь выбраться из костюма. Спортивки, пижамные штаны и куча рубашек. — Он задумался, не осталось ли у него одежды от бывших любовников, которая подошла бы Джеймсу больше.

Он почувствовал что-то другое в узах, новые эмоции, которых Хартли не ощущал раньше, что-то похожее на волнение, тревожность, беспокойство.

— Я не пытаюсь раздеть тебя, Джеймс, не волнуйся.

— А если бы я хотел этого?

Сердце Хартли подскочило. Джеймс всегда флиртовал с ним: вне зависимости от того, признавал он это или нет, из него сочилось обаяние, и часто их общение с Хартли нельзя было назвать платоническим. Но он никогда не говорил ничего настолько открытого, если, конечно, не был пьян или возбуждён посреди ночи.

Он сглотнул, чтобы успокоиться.

— Мы не… — Не пара, хотел сказать он. Но Хартли не был уверен, кем они были, а кем — нет.

— Я хочу этого, Харт, так, как ты захочешь.

— Мы не готовы к этому.

— Готовы? Не то чтобы мы никогда не занимались сексом, Харт. — Он нахмурился и облокотился о кухонную стойку, явно заставляя себя говорить об этом; его руки были скрещены, и он был слишком напряжён. — Я готов сделать всё, что ты хочешь.

Одно дело переспать и притвориться, что ничего не случилось, и совсем другое обнимать кого-то, смотреть ему в глаза и полностью отдаться его удовлетворению.

— Я не готов позволить тебе снова использовать меня.

Глаза Джеймса опустились, сердце ухнуло вниз, и он кивнул.

— Изви…

— Где ты остановился?

— Чт… а. Цирк был здесь, но он уехал две недели назад. Я был в мотеле.

Хартли кивнул.

— Оденься во что-то менее броское. Мы пойдём за твоими вещами.

— То есть я могу остаться?

Хартли закатил глаза и повернулся, ища ключи.

— Только если ты не будешь жаловаться на фильтр для воды.

Он почувствовал тепло в узах, и впервые за год это ощущение порадовало его.