Лен ругал себя за свой идиотизм. Дело было не в том, что его поймали, не в том, что он не заметил военных на хвосте, не в том, что он чего-то не предвидел. Нет, он ругал себя за то, что выкрикнул не то, что было нужно, в те несколько секунд, пока Барри и Лиза были на экране. Говорить Барри не соглашаться на то, чего хотел Эйлинг, было глупо — как будто кто-то из них послушал бы его. И как бы сильно его ни оскорбляла ситуация, в которой он оказался, он сказал не то, что было нужно.

Он должен был произнести всего два простых, но очень полезных слова: «Айрон» и «Хайтс».

Лен понял, где оказался, как только проснулся на холодном полу в камере особо строгого режима. Всё было слишком знакомым: бетон и решётка, свет в коридоре. Дом вдали от дома. Он был сонным после снотворного военных, но даже несмотря на это распознал эту вонь.

— Мы где? — Хартли не сразу ему поверил. — Айрон Хайтс — это же не тюрьма военных.

Лен откинулся на ледяную стену, ему было холодно и некомфортно.

— Крыло для металюдей, оно сейчас находится на ремонте. Ты не знал, что для этого они освободили целое восточное крыло? — Он постучал по стене. — Угадай, кто помогает финансировать ремонт.

— Ты же несерьёзно.

— М-м. Никто даже не догадался. Они прятали Мардона и остальных у всех на виду. — Лен был не особо рад этому упущению.

Когда они пришли за ним, чтобы посадить перед экраном, Лен смог увидеть несколько коридоров, строителей и военных надзирателей. Он был в рубашке и джинсах, не в тюремной робе (пока что), но свитер и носки, судя по всему, были роскошью, которую, по мнению военных, он не заслуживал. Ему было пиздецки холодно ещё до того, как его усадили на стул и всунули его ноги в ведро с ледяной водой, пригрозив пустить ток, если он сделает или скажет что-то не то, а затем в комнату вкатили экран, и Лен успел выплюнуть первые несколько слов, которые пришли ему в голову, прежде чем всё погасло.

За это его наказали: по коже пробежал ток; это длилось недолго, чтобы Лен понял, что это было только предупреждение, но ему всё равно было чертовски больно. И всё-таки он жалел только о том, что сказал не то, что было нужно.

И сейчас он ругал себя, снова оказавшись в беспощадной камере.

— Ты в порядке?

— Чудно, — рявкнул он, не давая Хартли помочь ему сесть. Он начал ходить по камере, не обращая внимания на колющую боль в ногах. Ему нужен был план. Вскоре Хартли снова прервал его.

— Чего они хотели?

Лен поводил плечами.

— Покрасоваться мной.

Он бы продолжил ходить дальше, но заметил, с каким выражением лица Хартли смотрел на него.

— Что?

Хартли нахмурился и медленно сел на одну из двух твёрдых коек.

— Поверить не могу, что я был прав.

Лен изогнул бровь. Если Хартли знал что-то, чего не знал он…

— Флэш… Он твой соулмейт, да?

О. Что ж. Чёрт. Это было неидеально.

— И откуда же у тебя появился эта опрометчивая идея? — Лен снова начал ходить, отмахнувшись от Хартли.

— Поэтому военные забрали нас, да? Мы не металюди, мы ничего не значим для них, преступники не должны их волновать. Вся та информация, которую ты получал…

— У меня есть связи…

— … О том, чем занимается отряд по борьбе с металюдьми? И все те места, в которых, по твоим словам, Марка точно не было, и… Если честно, Леонард, мне даже стыдно, что я догадался только прошлой ночью, а не раньше.

Лен замер и снова взглянул на Хартли, на этот раз оценивая его. Его сердце стучало медленно, и он не чувствовал сердцебиения Барри, эмоции (волнение) были только его, уз не было из-за глушителей, которыми его накачали. Наверное, это была сильная доза.

— Прошлой ночью?

От него не укрылось, как губы Хартли дёрнулись от того, что Лен практически подтвердил его слова.

— Джеймс упомянул, что видел твоего соулмейта в цирке. Когда он сказал, что это был худой молодой брюнет, всё наконец-то встало на места. Всё, о чём ты рассказывал, проблемы, мешающие вам.

Внимание Лена привлекла одна фраза.

— Ты знаешь, как он выглядит?

О, это было интересно, Хартли внезапно стал выглядеть так, будто Лен поймал его на чём-то.

— Возможно, эм, я узнал личность Флэша после того, как мы впервые встретились, когда я украл информацию с компьютеров в STAR Labs.

— Он знает об этом?

— Он был бы дураком, если бы не знал. Мы с Циско даже ходили в его лабораторию в участке.

За этими словами скрывалась какая-то история, но, возможно, сейчас было не время для неё.

— Что ж… Понятно.

Хартли язвительно улыбнулся.

— Извини, Леонард, ты не единственный Негодяй, который знает о Барри Аллене.

Лен сглотнул и кивнул. Теперь всё стало одновременно проще и сложнее. Он сел на койку напротив Хартли.

— Не стоит и говорить, что…

— Не оскорбляй меня. Я же хранил его секрет до этих пор.

Лен кивнул. Во всей этой ситуации только это его и утешало.

— Военные сделали так, чтобы на его работе узнали об этом. Теперь мы с ним стали достоянием общественности. И сейчас важнее всего сделать так, чтобы никто не узнал, что он Флэш.

Хартли присвистнул.

— Вам… не повезло.

— Нам не повезло со всей этой ситуацией. — Лен взглянул на прутья решётки. У него онемели ноги.

— Я бы сказал, что это облегчение. Вряд ли военные так сильно хотят убить соулмейта Флэша.

Лен нахмурился. Может, так оно и было. А может и нет.

— Они используют меня, чтобы надавить на него. Мне это не нравится.

— Ну, это у тебя есть опыт побега из этого места. — Хартли показал на решётку и стены. — Сейчас самое время поделиться знаниями.

Лен покачал головой.

— Побег из тюрьмы занимает несколько месяцев планирования, и для этого нужно много грубой силы даже без вмешательства военных. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это найти остальных и пробиться к выходу.

Хартли кивнул и подошёл к решётке, глядя из стороны в сторону.

— Большинство камер пусты.

— Как мило, что они поселили нас вместе.

— Я вижу, что в том конце идёт ремонт, — кивнул Хартли, и, да, Лена вели мимо рабочих во время его небольшой вылазки. Там стояли надзиратели — Лен увидел двоих, — и, судя по всему, каждый час они должны были проходить мимо их камеры.

— Север там.

— И куда ведёт этот коридор?

— Раньше там было психиатрическое крыло. А там — душевые и что-то ещё. Я не так хорошо знаком с этой частью тюрьмы. Камеры общего режима в другой стороне. В любом случае, сейчас везде идёт ремонт. Но я знаю, что выход там, значит, если здесь такая же планировка, как и в тюрьме общего режима, в другой стороне находится небольшая часть одиночных камер для настоящих психов.

Хартли посмотрел туда.

— Ладно, значит, Марк, Биволо…

— Мы не можем доверять Биволо.

— Но ещё нам нужно рассмотреть все варианты.

— И как, по-твоему, мы выберемся из этой камеры, чтобы вообще добраться до металюдей?

Хартли вздохнул.

— Если бы только можно было передавать умения по узам. Я бы сразу же научился жульничать, как Джеймс.

Лен фыркнул, скрестил руки на груди и поджал под себя ноги. Он скучал по своей парке.

— С этим нам придётся разобраться самостоятельно.

Они ещё немного пошептались. Судя по всему, узы Хартли не пропали, и они оба этому удивились — скорее всего, дело было в дозировке. Военные, должно быть, не приняли во внимание годы, которые Харт и Джеймс провели на расстоянии, подавляя узы. Лену стало интересно, насколько велика была его доза — военные точно не скупились, на случай если силы Барри каким-то образом отвергали глушители, — если он не чувствовал ничего, несмотря на их сильную связь.

— Тебе нужно попробовать поспать, — наконец сказал Лен. Не было ни одеял, ни подушек, ничего, чем можно было бы согреться. Военные, должно быть, не хотели, чтобы они уснули: рабочие шумели в конце коридора, флюоресцентные лампы ярко светили и мигали, было холодно. Живот урчал, в горле пересохло. Лен предполагал, что с их поимки прошло не менее двенадцати часов. Он не знал, сколько он был без сознания, прежде чем проснулся в камере, но ему казалось, что недолго. Если Лен был прав, то он был без воды уже четырнадцать часов.

— Поспать? — Хартли взглянул на холодную койку без одеял. — Как?

— На одной целеустремлённости.

— Ага, точно.

— Я серьёзно. Вряд ли нам выдастся так много шансов.

— Сам попробуй.

Лен взглянул на прутья решётки. Он бы хотел. Но у него не получится.

— Как думаешь… — Хартли вздохнул. — Какова вероятность того, что Джеймс сможет использовать узы, чтобы найти нас?

Лен взглянул на Хартли, который сидел, сжавшись в комок; на нём не было плаща, перчаток и ботинок, он остался в одних брюках и футболке, он устал и ему было холодно. Лен отвёл взгляд.

— Это ты у нас разбираешься в числах.

— Маловероятно?

— Маловероятно.

— И даже если бы он смог…

— Шансы того, что он встретится с Барри, чтобы использовать эту информацию…

— До смешного малы.

Лен кивнул.

— Точно.

Они снова погрузились в мрачные раздумья.

***

Лен был прав: им не давали спать. Когда Хартли почти задремал, а Лен прикрыл глаза, к ним практически тут же подошёл охранник и постучал дубинкой по решётке, заставляя проснуться. Он улыбнулся, хитро глядя на них.

— Нет покоя грешникам, да, мальчики?

Лен так ненавидел тюрьму.

После этого голова заболела ещё сильнее, но Лен попытался не обращать на это внимания. Когда желудок был готов переварить самого себя, он встал к решётке и попросил еды. К нему подошёл тот же охранник, сказал, что они поедят, когда им принесут еду, и ударил Лена дубинкой по животу через прутья решётки. Лен схватился за живот и бросил испепеляющий взгляд на охранника, но он винил себя за то, что допустил этот промах. Это был обычный охранник, не солдат, и чаще всего охранники любили показывать свою власть и были не так хорошо обучены.

— Это ж-же неприемлемо, — прошептал Хартли, стуча зубами.

— Ты прав. Три приёма пищи и бесплатное проживание, в этом весь прикол. А это… — Лен показал на свет, коридор и обвёл рукой камеру. — Это первая глава книги по пыткам.

Лен не знал, действительно ли побледнел Хартли или ему показалось.

— Зач-чем им м-мучать…

— Не знаю. — Он хотел бы дать Хартли куртку. Без свитера он чувствовал себя ужасно голым, футболка не закрывала руки, и он ничего не мог с этим поделать. Лен старался не заострять на этом внимание. — Но военные знают, что делают. Они схватили нас примерно в час ночи, думаю, сейчас уже обед. Ни сна, ни еды, ни, что хуже всего, воды за всё то время, что мы были в сознании. Ни капли за всё это время, плюс ещё несколько часов до кражи, а от их снотворного я обливался потом, когда проснулся.

Хартли тёр плечи, пытаясь согреться.

— Значит, обезвоживание — это теперь пытка?

— Обезвоживание и отсутствие сна и еды? У тебя не болит голова? А во рту не пересохло?

Хартли нахмурился.

— Я знаю, какие у него симптомы…

Лен хмыкнул.

— Мы не в Гуантанамо. Они хотят, чтобы мы были податливыми, но им нельзя оставлять следы — это плохо повлияет на их репутацию, не говоря уже о том, что Флэш может разозлиться ещё сильнее. Пару часов, и ты почувствуешь головокружение, давление понизится. Мы не сможем сопротивляться.

После этих слов Лен нахмурился, глядя на прутья решётки. Его смущало только одно. Для чего нужно было ослабить их? Вряд ли от них хотели получить какую-то информацию, и военным не нужна была сговорчивость, потому что они не были металюдьми, их не хотели вербовать. Возможно, это было сделано для удовольствия Эйлинга, но вряд ли это стоило того, чтобы злить Барри.

— Значит м-медленная смерть от обезвоживания?

Лен подумал, как суставы начали болеть от холода, тока и, возможно, уже обезвоживания, и покачал головой.

— Маловероятно. Но симптомы будут не из приятных.

***

Но долго переживать об этом не пришлось. В течение часа за ним пришли двое охранников. Кожа Лена всё ещё помнила удар током, каким бы кратким он ни был, даже если это было всего лишь предупреждение. Лен задумался, сможет ли он сказать больше в этот раз, и постарался не смотреть на взволнованно нахмурившегося Хартли. Он был босиком, и пальцы так онемели, что от каждого шага ноги будто кололо иголками, но он продолжал ровно идти по холодному бетонному полу.

Однако его повели не туда, где шёл ремонт, а к небольшому служебному лифту, на котором они спустились вниз. Лен не знал, что в Айрон Хайтс вообще можно было спуститься вниз больше чем на этаж. Возможно, нижние этажи существовали только под психиатрическим крылом, и поэтому это крыло ремонтировали, но Лену всё равно казалось, что на чертежах этого не было. В конце концов он хорошо их изучил.

Он перестал думать об архитектуре здания, как только его бесцеремонно вытолкнули из лифта. В коридоре его ждала Маджента.

— Уютненькое у вас тут местечко, ребятки, — осторожно протянул Лен, чтобы понаблюдать за её реакцией. Она стояла с непроницаемым лицом и молчала. Как бы сильно он ни желал что-нибудь провернуть, ему не хотелось действовать против метачеловека, который мог сгибать металл.

Здесь пол был ещё жёстче и холоднее. Лен даже порадовался, что ноги практически онемели.

Кейн привела его в большую комнату, похожую на пещеру; она напоминала подземное убежище, но из-за оборудования, мониторов, проводов и труб комната казалась меньше, чем была на самом деле. Лен инстинктивно остановился на пороге — в комнате было что-то не так, и это напрягало. Волосы на затылке вставали дыбом. Светили флюоресцентные лампы, но по углам всё равно сгущалась тьма, оборудование, накрытое простынями, отбрасывало тени.

Лен не хотел входить внутрь. У него не было особого выбора.

Кейн прошла мимо него, как будто ей было всё равно, а металлические наручники стали тянуть его вперёд, за ней, и Лену пришлось выбирать, идти или позволить наручникам тащить его. Он пошёл. У него ещё осталось какое-то достоинство.

— А, мисс Кейн, а это, я смотрю… — В комнате находился мужчина в белом медицинском халате с копной тёмных кудрей на голове. Он был бы красивым, если бы не выглядел одновременно уставшим и возбуждённым. У него был мёртвый взгляд и широкая улыбка, которая растягивала щёки и обнажала зубы, но не достигала глаз. Он поправил очки, блестящие от света. — Мистер Снарт, добро пожаловать.

Лену дали остановиться в десяти футах от мужчины, Кейн встала рядом с ним.

— Как дела?

Мужчина рассмеялся, как будто это была вежливая шутка. Лен прищурился. Это было плохо.

— Довольно неплохо, мистер Снарт. А у тебя?

Лен оглянулся.

— Было бы гораздо лучше, если бы я пообедал. И мне дали обувь. И всё объяснили.

Мужчина снова рассмеялся, и на этот раз он звучал более нормально.

— Конечно-конечно. Пожалуйста, садись.

Он показал на металлический стол неподалёку, рядом с ним стояли два стула, к одному из которых должны были крепиться наручники. Это напоминало, что он всё ещё находился в тюрьме, и отчасти Лен был практически благодарен этому; он пытался осмотреть устройства, мостик, пустые стеклянные ящики, такие большие, что они могли бы быть камерами для заключённых, массивную круглую штуку, которая была похожа на турбину с панелью управления. Холодный металл врезался в ладони, когда Кейн поправила наручники и отошла, и его руки оказались прикованы к столу.

Медицинский Халат сел напротив с блокнотом в руке и поправил очки.

— Извини, что ты остался без обеда, боюсь, это моя вина. Видишь ли, мне сказали, что, начиная с завтрашнего дня, ты и мистер… — Он заглянул в блокнот. — … Рэтэуэй будете на моём попечении, и, ну, мои процедуры лучше переносятся на голодный желудок. Тошнота может быть одним из побочных эффектов предварительной подготовки к лечению.

Лен был таким напряжённым, что ему казалось, что сейчас что-то треснет. Лечение? Побочные эффекты? Он сглотнул, чтобы смочить пересохшее горло.

— И что означает быть на твоём попечении?

— Мистер Снарт… — Раскатистый голос генерала Эйлинга наполнил лабораторию, и Лен повернулся, чтобы взглянуть на него, больно растягивая шею. Рядом с ним стоял какой-то ассистент, и они оба были в военной форме. Лен был готов к тому, что Кейн отсалютует, но она только выпрямилась и напряглась. Может, так делали только в кино, Лен проводил не так много времени в окружении военных, и неслучайно.

— Так-так-так, на этой вечеринке становится всё более людно. Мило ты тут устроился, генерал.

Генерал подошёл к ним, и Лен откинулся на спинку стула, всё ещё оставаясь напряжённым. Мужчина напротив выглядел одновременно нетерпеливым и настороженным.

— Мы только начинаем, Снарт, — сказал Эйлинг, подойдя к их столу, и взглянул на Медицинский Халат. — Доктор.

— Генерал, сэр.

— Смотрю, ты пригласил Снарта побеседовать.

— Просто отборочный опрос, сэр, на случай если…

Генерал отмахнулся от него, и желудок Лена сжался.

— Нужно было начать с Рэтэуэя, но неважно.

— Поделитесь секретом, мальчики?

— Осуждённые не задают вопросов, Снарт.

— Не помню, чтобы я проводил время в суде.

Генерал фыркнул, но подвинул ещё один стул.

— Тогда окажу тебе любезность. Это доктор Дарвин Элиас. Он один из лучших учёных, даже помог нам создать Гродда. Уверен, ты помнишь его?

Лен взглянул на доктора, который стыдливо протирал очки халатом.

— Если бы я знал, что ничего не получится без тёмной материи, я мог бы…

— Мы видели, на что он способен, доктор, я бы сказал, что в целом это был успешный тестовый прогон. — Генерал взглянул на огромное квадратное устройство, самое большое в комнате, покрытое белой тканью. Оттуда донёсся звук, и глаза Лена расширились.

— Это…

— Он здесь, да. — Элиас потел, снова надевая очки. — Тот ещё, эм, партнёр по лаборатории. Но он не опасен, мы держим его в клетке для металюдей, которая сдерживает его силы.

— Почему вы рассказываете это мне?

Эйлинг фыркнул.

— Меня не спрашивай. Я бы предпочёл, чтобы тебя швырнули в камеру и ты остался там, пока не придёт время.

— А, но, генерал, информированное согласие! — Доктор снова выглядел нетерпеливым. — Ну, или мы хотя бы проинформируем его. Мы собираемся провести исследование на людях.

По спине пробежал холодок, и Лен сел идеально прямо.

— Повтори?

Генерал самодовольно откинулся на спинку стула.

— Если Флэш не согласится на сделку, ты станешь следующим экспериментом доктора, Снарт.

— И, я так понимаю, моё слово тут ничего не решает?

Эйлинг фыркнул, а Элиас снова залепетал.

— Мне очень жаль, мистер Снарт. Конечно, я привык работать с добровольцами. Но ты должен понять, ты — идеальный кандидат. Ну, возможно немного старше, чем было бы идеально, но всё равно надёжный, я уверен в этом. Когда я получу данные о твоей группе крови и о твоём здоровье в целом, мы сможем…

— Не торопись, доктор, — осадил его Эйлинг. Лену казалось, что он попал в ловушку между монстром и маньяком.

— Идеальный кандидат для чего?

— Для превращения в метачеловека!

Лен сглотнул, чувствуя привкус желчи.

— Это невозможно.

— Возможно! Это было совершенно невероятное открытие.

— Мне оно не кажется таким уж невероятным.

Доктор рассмеялся.

— О, я уверен, но, видишь ли, наука…

— Избавь меня от этого.

— Тебе совсем неинтересно, почему ты стал бы идеальным кандидатом? Ни чуточки?

Лен смерил его взглядом.

— Нет.

— Ну, раз у нас есть немного времени, пожалуйста, удели мне пару мгновений. Ведь я так надеюсь, что ты подтвердишь мою гипотезу о метагене и её не придётся менять. Видишь ли, генерал рассказал мне… Флэш — твой соулмейт?

Лен напрягся. Он взглянул сначала на Эйлинга, а затем снова на учёного и прищурился.

— А это тут причём?

— Замечательно. Изначально я занимался исследованием симболонологии для военных. Это было исследование… не для глаз публики, думаю, ты понимаешь. Я практически ничего не смог опубликовать в уважаемых журналах. Очень жаль, но, видишь ли, общество не особо хорошо относится к таким исследованиям.

— Копенгагенское соглашение.

— Да. Оно слишком строгое. Но не пойми меня неправильно, мистер Снарт, я не делал ничего неэтичного. Как я и сказал, все подопытные были добровольцами.

Может, дело было в наручниках или в подземной лаборатории, но Лену казалось, что этот парень понимал слово «доброволец» по-своему. Он бы фыркнул, если бы ему не было так холодно и больно.

— Это ты про информированное согласие, да?

— Именно. И, знаешь, со временем я узнал невероятные вещи о соулмейтах. Даже, можно сказать, некий резонанс. Конечно, военным нужно было практическое применение, поэтому я сосредоточился на передаче чувств на расстоянии, но можно было узнать ещё столько всего. Например, я узнал, что резонанс существовал и среди несвязанных пар.

От этих слов на задворках сознания что-то зашевелилось.

— У отмеченных и ждущих? Или у испорченных бюллетеней?

— И у тех, и у других. Признаюсь, мистер Снарт, я был не просто так заинтересован в этой теме. Видишь ли, я и сам испорченный бюллетень. В молодости даже был хитрым пожимальщиком, по крайней мере, так меня называли. — Элиас рассмеялся, и Лен понял, что это должен был быть самокритичный смех, из-за которого люди должны были начать лучше относиться к нему, но вместо этого по коже побежал холодок. — И я знал, что мой соулмейт жив, но всё сильнее и сильнее боялся, что никогда не встречусь с ним. А однажды у меня появилось чувство, что он точно мёртв.

— Правда? — Лен не хотел погружаться в историю, но доктор и его… То, к чему он клонил… У Лена появилось чувство, что Элиас ведёт к чему-то неприятному, но у него не было выбора, поэтому он мог и дослушать историю до конца.

— Да, это было очень странно. Я просто проснулся и… — Элиас щёлкнул пальцами. — Я просто сказал себе «Он мёртв». И вдруг оказалось, что я плачу. Я просто знал. Кем бы ни был мой соулмейт, он умер. И я захотел понять это… Поэтому я обратил внимание на несвязанные пары.

От того как он говорил слово «связь», Лен начинал нервничать ещё больше, если это вообще было возможно. Он взглянул на женщину, стоящую в углу. Кейн. Ещё один испорченный бюллетень.

— А, вижу, ты внимательный наблюдатель, это очень хорошо. Возможно, ты знаешь, к чему я веду. Мисс Кейн — яркий пример. И о ней, и о её соулмейте знали военные. У них тут всё строго, знаете ли. Как только они вступают в армию, отмеченные должны предоставить информацию о метке и статусе связи, а также показать саму метку. Военные позволяют паре узнать друг о друге, потому что у связанной пары есть несколько дополнительных льгот.

— Ага, вот только рыжая так и не связалась со своим соулмейтом, пока та не откинула коньки.

Кейн резко и озлобленно взглянула на Лена, но не пошевелилась.

— Ну, д-да, всё действительно произошло так. Но в этом-то всё и дело. Статус Кейн позволил мне проверить одну конкретную гипотезу. Видишь ли, мистер Снарт, никто не принимал мою теорию о том, что между несвязанными парами есть чувство резонанса. Биологи не хотят верить в то, что нельзя рассмотреть под микроскопом. Иногда наше воображение бывает несколько ограниченным. Но у меня была пара, у которой ещё не произошла инициация, и это позволило мне исследовать эти вопросы, проверить этот резонанс. Мисс Суси была ярким примером до, эм, прискорбной…

— Просто приступай к исследованию, доктор. — В голосе генерала звучало меньше радости. — Я не могу нянчиться с вами весь день и следить, чтобы ты не погорячился.

— А, генерал, да, что ж, возможно, ты можешь уделить мне ещё несколько минут. Мистер Снарт, давай перейдём к сути, не против? Видишь ли, в своём исследовании я обнаружил, что если у человека был соулмейт и этот человек подвергся влиянию ускорителя частиц из STAR Labs — то есть стал метачеловеком, — то его соулмейт тоже становился метачеловеком, и так случалось с на удивление большим количеством людей. Не по принципу 1:1, но почти.

В сознании Лена зажглась лампочка, и свет в комнате тоже начал мигать.

— Тогда я начал подозревать, что, возможно, резонанс, о котором я говорил, может быть найден глубоко в геноме человека, он может быть частью нашей фундаментальной биологии. Если бы это оказалось правдой, это было бы поразительно. Потому что, в конце концов, что делает одного человека отмеченным, а другого — неотмеченным? Ответ должен лежать где-то в генетическом коде, ты так не думаешь?

Лен никогда особо не думал об этом, и ему было всё равно. Все хотели какого-то объяснения: бог, наука, эволюция, вселенная. Лену всегда было достаточно того, что это просто существовало, он был готов позволить остальным разбираться во всём этом.

— Так ты хочешь сказать, что Маджента стала метачеловеком, потому что её соулмейт им был?

— Именно! Кейн была моим первым успешным подопытным!

Лен взглянул на неё. Она пошла на это добровольно?

— Значит, на неё не воздействовал ускоритель частиц?

— Вовсе нет. — Элиас был в полном восторге. — Она была первой, кто пережил процедуру, и только после этого я предположил, что метку можно использовать в качестве индикатора.

— Так если бы мой соулмейт не был метачеловеком…

— Ты бы практически точно умер. Уверен, это произойдёт с твоим другом, мистером Рэтэуэем, когда он пройдёт процедуру. Подтверждение нулевой гипотезы тоже важно.

— Не вмешивай его в это, — прорычал Лен, на этот раз Эйлингу, который спокойно сидел за столом.

— Дудочнику придётся заплатить, Снарт. Не переживай о нём. Доктор Элиас, почему бы тебе не рассказать Снарту, как проходит процедура…

— Мне плевать на ваш урок естествознания. Либо переходите сразу к пыткам, либо дайте мне поесть, чёрт возьми, и вернуться в камеру.

— Поосторожнее со своими желаниями. — Ноздри Эйлинга яростно раздувались, он взглянул на Кейн. Лен всё ещё помнил, как Барри кричал, а потом упал, как мешок картошки, когда она воздействовала на него своими силами.

Элиас заломил руки и продолжил.

— Хорошо-хорошо. Ну, процедура работает на генетическом уровне, конечно же. Помимо тёмной материи, которая была использована при взрыве STAR Labs, я узнал, что радиация тоже подходит, если всё делать правильно и если добавить ещё несколько элементов.

— Элементов? — И радиация. Замечательно.

— Разумеется! Конечно, химикаты должны подготовить твоё тело к процедуре. Без тёмной материи нам пришлось импровизировать методом проб и ошибок. Когда твоё тело будет подготовлено, мы введём тебе химическую формулу моего собственного изобретения. Учитывая, что сначала моё исследование было посвящено симболонологии и лишь потом стало затрагивать психические возможности, можно забыть, что в этом процессе будет участвовать довольно много нейронных путей НАС. Другие химические вещества и стимуляция этих путей приведут к приступу. Конечно, использование слишком большого количества химикатов после того, как ты был на глушителях, может стать проблемой, но, уверен, я смогу подобрать правильную дозу, которая не нанесёт узам долговременного ущерба.

— Долговременного ущерба?

Элиас снова протёр очки.

— Ну, эм, исследование показало, что экспериментальные агонисты НАС могут создавать апоптоз локального характера — извини, апоптоз — это смерть клетки, что-то вроде небольшого инсульта — в результате приступа, если следить за ним недостаточно внимательно. Результаты настораживали.

— И сколько добровольцев ты нашёл для этого эксперимента, док? — Если бы Лену не было так хреново, если бы голова не болела, он бы, скорее всего, не сказал этого, но тут он не сдержался.

— А… Ох. Что ж, в тот момент это было неприятной находкой, но, конечно, не бывает научного прогресса без неких, эм, жертв. Но! Как я и сказал, когда химические вещества попадут в твой организм и начнётся процедура, в откалиброванное электромагнитное поле попадёт большая доза радиации — я избавлю тебя от физики, но ты окажешься в чём-то вроде улучшенного синхроциклотрона, — и ты станешь метачеловеком! Если, конечно, мы добавим последний элемент; по крайней мере, так мы предполагаем.

— Предполагаете? — Это слово царапнуло горло, и Лен нахмурился. Он не сдержался и опёрся локтями о стол, сердце билось слишком быстро.

— Ну, видишь ли… — Элиас оживлённо поправил очки, он выглядел так, будто собирался посвятить Лена в какую-то тайну. — В прошлых уравнениях не хватало какого-то элемента в самой комнате, на который генетический код мог бы отреагировать и с которым мог бы смешаться. Клетки мисс Кейн отреагировали на магнитное поле самой комнаты, и это стало невероятным осознанием. С тобой, конечно, мы используем что-то другое, чтобы узнать, сработает ли оно. И, если я прав, вуаля!

— Вуаля?

— Метачеловек.

— Скорее, мёртвый человек.

— Что ж, да, это может произойти. Пока смерть подопытных в 95% случаев наступает из-за радиации и инсульта, в остальных случаях — от остановки сердца.

— И сколько же было успешных случаев?

— Что ж… — Кейн сделала шаг вперёд с самодовольной ухмылкой на лице. — Только я.

Всего один. День Лена становился всё лучше и лучше.