Чонин крепко жмурится и открывает глаза. В вечерней полутьме он видит Чана над собой. По его голому торсу стекают капельки пота, задевая вставшие соски. Грудь быстро вздымается, а линии напряженного пресса то и дело приковывают к себе внимание.

      Чонин дышит. Глубоко, как может. Снова жмурится и закрывает глаза. Тихий стон разносится по комнате, заставляя дернуться и вновь посмотреть на закатывающего глаза Чана. Он ускоряется, водя руками по плечам и предплечьям Яна, активнее двигает тазом, проезжаясь текущим членом по животу Чонина. Липкость и острота ощущений, жар и теснота от сжимающихся вокруг твердого члена стенок заставляют простонать вслед за Кристофером.

      Чонин не удерживается и тоже подается бедрами вперед, входя до соприкосновения яиц с ягодицами Чана. Давление и теснота становятся ощутимее, напряжение стягивает всё внутри, заставляя дрожать и раскрывать рот в горячих выдохах. Стоны становятся громче, а затем уплывают все дальше и дальше, сводясь к поскуливанию. Пахнет клубничной смазкой, жаром тел и чем-то терпко-пряным, оседающим на языке. Чонин дышит, и сознание от каждого вдоха этой смеси плывет всё дальше, из-за чего движения сбиваются, ритм нарушается и он упускает момент, когда Чан сам тянется к своему мокрому и пульсирующему члену и начинает быстро водить по всей длине, почти сразу же кончая и собирая сперму в кулак. Старается, чтобы на Яна ничего не попало. Вот только несколько капель на коже чувствуется. Ян завороженно смотрит на загнанно дышащего Бана, который продолжает двигаться на нем, собирает попавшие капли спермы с его живота и подносит руку, на которой смешиваются смазка и сперма, ко рту, аккуратно пробуя свое же семя. Чонину кажется, что он сходит с ума от этого зрелища и тесноты, огня и духоты, что изнутри распирают. Он кончает в презерватив, даже не замечая этого. Стонет, сливаясь стоном с Чаном, которого трясет от сверхстимуляции, и опять закрывает глаза.

      — Всё в порядке, чудо? — Чан аккуратно снимается с опадающего члена и укладывается на смятую постель рядом.

      Всё в порядке?

      Чонин окидывает поплывшим взглядом знакомую квартиру Чана в Сеуле, смотрит на понравившиеся черные шторы-блэкаут, которые он счел гениальным решением, на всю так полюбившуюся спальню и вообще квартиру Чана, потому что в квартире-студии тут и спальня, и гостиная и столовая в одном флаконе. А самое главное, смотрит на Чана, который уже не один месяц рядом. Который скрасит даже подступающий октябрь и вызовет у миссис Ян улыбку, потому что обязательно привезет Чонина на Чусок домой. За ребрышки или за долгие поцелуи перед сном — не уточнит, но привезет. Так, всё ли в порядке?

      — Эй, Чонин, всё в порядке? — щелканье пальцев перед носом заставляет сфокусироваться на чьих-то ногтях перед глазами и сощуриться от ярких ламп в аудитории. — Ну так что, ручки не найдется?

      Чонин смотрит на одногруппника, который так бесцеремонно прервал его поток воспоминаний. Подрагивающими пальцами протягивает ему какую-то из запасных ручек, надеясь, что надоедливый паренек свинтит со скоростью света. Воздух с трудом проходит сквозь крепко сомкнутые зубы, а челюсть сводит от напряжения. У Чонина стоит. Крепко и посреди учебного дня, а в голове каша. Тут не до занятий.

      Вообще с начала половой жизни у Чонина стоит часто. Почти всегда, особенно если он вдруг решает вспомнить свой первый полноценный секс или просто подумать о том, что после муторных пар и жизни скучного третьекурсника его ждет встреча со своим парнем.

      Раньше как-то спокойнее было... Вот только без Чана. Поэтому Чонин возвращается к своему текущему положению и пытается подышать глубоко, чтобы напряжение в штанах немного спало.

      — Эй, Ян! — стул рядом отодвигается и вместо пустого пространства оказывается его сосед на всех парах Ким Сынмин. — Ты чего заснул?

      Сынмин кидает на стол сумку и начинает готовиться к паре. Чонин же кладет голову на руки, сложенные на деревянной поверхности стола, и неслышно стонет, молясь о том, чтобы день скорее закончился.

      — Вот черт! — Ким тихо шипит и матерится. — Я забыл, что сегодня новый предмет начинается и не взял чистую тетрадь для него. Вот гадство!

      Ян вяло отрывается от своих страданий и смотрит на свою часть стола: он новую тетрадь взял, но совершенно забыл зачем. Потому что утром, когда он собирался, Чан отвлекал его сообщениями с пожеланиями доброго утра и своими дразнящими селками. Чонин уходил на учебу, а Чан только собирался спать и очень забавлялся с опухшего с утра вида младшего и отправлял ему взамен свое довольное лицо, зарывшееся в подушки: у аспирантов расписание другое и Бан еще наслаждался свободным временем, полностью посвящая себя Чонину, а если что от этого времени оставалось, то работе и музыке. Вот и опять засиделся до утра за треками, раз Ян отказался ночевать у него.

      — О, и препод новый... — Сынмин рядом тихо бубнит и открывает тетрадь.

      Как началась пара, Чонин и не заметил. Он тянется к бутылке с водой, жадно делает глоток и тут же чуть не выплевывает воду обратно, потому что обращает внимание на преподавателя. Поначалу ему кажется, что это Чан, а учитывая то, что он очень вовремя вспоминает, что пара по информатике, то еще сильнее в этом убеждается. Но вот осознание, что молодой профессор просто похож на Бана, приходит быстро.

      Просто похож, а Чонин, всё еще немного возбужденный Чонин, успел придумать за секунды замешательства много чего. Он уже успел себе нафантазировать, как бы они с Чаном целовались в закрытых кабинетах и что бы делали на этом самом широком деревянном столе. Смог бы Чонин отсосать Бану во время пары, например? Он бы спрятался под столом и долго бы целовал красивый член...

      И вот опять... У Чонина болезненно стоит. А ведь он добрых пять минут убил на то, чтобы успокоиться. И сам же всё похерил. Как всегда: молодец!

      Хорошо, что Ян сидит почти на галерке, а Сынмин уже с первых дней нового семестра забил на новую привычку своего приятеля приглушенно сопеть. Постоянно.

      Отличник-физик-ядерщик больше не пример для подражания и не занимает первые ряды. Особенно после нескольких подобных фантазий, которые он переживал под пристальным взглядом лекторов. На задних рядах с тех пор как-то спокойнее. По крайней мере, до тех пор, пока проснувшиеся подростковые гормоны вместе с подскочившим либидо не дойдут до нормы. Чонину вообще иногда кажется, что у него запоздалое эмоциональное развитие, раз одержимым до физических контактов и отношений он стал только сейчас. Или же у него все-таки одержимость Чаном?

      Как-то он и сам не замечает, как в подтверждение своим мыслям быстро строчит сообщение Чану с просьбой прислать новую фотографию. Очень хочется увидеть, а сил дожить до конца дня нет. В груди пожар и слезы одновременно, как хочется к Крису, а в паху всё еще определенное напряжение. Причина вот всё та же. А еще нужно убедиться, точно убедиться, что новый преподаватель — просто обман зрения, а его Чан у себя дома и окружен мягкими подушками, поэтому о сексе в университете можно забыть, а вот лекцию по новому предмету послушать нужно.

      Бан просьбу, к счастью, выполняет быстро, присылая свое довольное, подмигивающее лицо, частично перекрытое расшалившимися и непослушными черными кудрями. Чонин улыбается, глядя на фотографии. Он и про стояк забывает, и про фантазии, потому что в животе — бабочки, а на сердце — обожание и солнечный австралийский свет. Красивый всё же у него хен, о чем он не забывает сообщить ему в ответном сообщении, а затем лужицей растекается, пока не получает пинок по голени от Сынмина. Тот шикает и взглядом показывает на профессора, который уже несколько недовольных взглядов послал улыбающемуся Чонину, сияющему хоть и с последних парт, но на всю аудиторию.

      Чонин преступно сильно влюблен. И он уже себя давно за это не осуждает. Просто наслаждается тем, что Чан рядом каждую секунду. Чан его.

      Конечно, приняв обстоятельства и недовольство лектора к сведению, Чонин улыбку с лица убирает, но из фантазий почему-то выползти не получается. Первая, вводная лекция по информационной безопасности проходит мимо. Как и оставшиеся две на сегодня. Зато как только последний лектор в последний на сегодня раз объявляет, что все свободны, Чонин вскакивает с места, на ходу запихивает тетрадь и несчастную ручку в рюкзак и почти приличным быстрым шагом покидает аудиторию. На самом деле он почти сразу же срывается с места и бежит вон из университета. Не задерживается на выходе, не вдыхает вкусный осенний воздух, а спрыгивает со всех ступенек и бежит вперед, даже мимо автобусной остановки. Его пункт назначения — парень, что подпирает плечом фонарный столб и улыбается ярче солнца. И даже образ почти крутого байкера с черной кожанкой, черными уложенными прядями и черными тяжелыми ботинками не может перекрыть такую яркую улыбку. Чонин впечатывается в крепкую грудь и обвивает руками шею, тут же длинными пальцами зарываясь в кудри и начиная их перебирать, стараясь разделить. Аккуратно. Так, чтобы больно не сделать.

      — Хе-е-ен!

      Губы аккуратно касаются чужой гладковыбритой щеки, а ладони еще раз обвивают шею. Чонин отстраняется, надеясь не привлечь лишнего внимания. Но Бан хмурится и всё же сам наклоняется вперед, чтобы дотронуться своими губами до сухих и потрескавшихся губ Чонина.

      — Привет, чудо, — Чан выпрямляется и смотрит в сияющие глаза. Улыбку, вновь рвущуюся наружу, сдержать не может. — Как день? Ты голоден?

      — Очень голоден, хен, — Чонин краснеет щеками и смотрит по сторонам. Но они стоят достаточно далеко от главного входа и вокруг почти никого нет. Эта история только про них двоих, не хочется, чтобы по универу ползли всякие разговоры про него или обсуждали Чана. Чонин не смущается, но Чан только его. Делиться даже для слухов не собирается.

      — День дурацкий. И как жаль, что ты не ведешь у нас информатику, — Чонин жмется ближе к Чану, пока они идут прочь от университета. Ян говорит, а сам пинает попадавшиеся под кеды камушки: мысли опять топят в сладкой патоке.

      — А ты бы хотел? — Бан бровь выгибает и тянет Яна за лямку рюкзака ближе к себе, чтобы он обошел яму в асфальте. Чонин послушно следует за сильными руками, а на вопрос отвечает кивком головы. — И зачем же?

      — Ну, — губы трогает хитрая и смущенная улыбка. Щеки краснеют, но Чонин делится своими мыслями. — Просто подумал, что было бы здорово поцеловать тебя в пустой аудитории.

      — И только? — Чан смеется громко, а Чонин опять красный, как и его любимые кеды.

      — И только, Крис, — Чонин пихает хена в бок, а затем берет за руку и тянет его привычным маршрутом к пекарне, в которую они часто заходят, когда решают устроить дневное свидание.

      Сегодня как раз такой день: они едят круассаны с миндальным кремом, Чонин с завистью и следами обожания смотрит еще и на корзиночку со свежей малиной, а потом чуть не плачет и пищит, потому что Чан без слов покупает ее и ставит прямо перед носом, вручая заодно и новый стакан кофе. А когда Чонин съедает всё до последней крошки и оставляет дневные заботы позади, Чан ведет его по осеннему, расцветающему красными и оранжевыми пятнами городу к реке Хан.

      Свидания на реке Хан у Чонина в списке любимых… Хотя какие свидания с Чаном у него не любимые? Разве что в боулинг у них еще нормально сходить не получилось: Чонин поскользнулся, чуть не снес соседнюю дорожку, а администратор тактично попросил их уйти, нетактично добавив "от греха подальше". Но оказаться после душного, перегруженного информацией дня на скамейке в осеннем парке, пить очередной горячий кофе, смотреть на заходящее солнце и иметь возможность обнимать человека, который заставляет сердце пропускать удары… Такие свидания у Чонина, однозначно, любимые. Он забывает о прохожих, когда утыкается холодным носом в шею Чана, когда дышит вишней, смешанной с осенним запахом города, когда чувствует горячую ладонь сначала на своем бедре, а затем у себя на талии, прямо под толстовкой, куда пальцы Бана проворно забираются.

      Чонин дышит и с каждым вдохом всё сильнее верит, что это не сон. Это его жизнь сейчас. И он настолько счастлив, что не найдется слов и песен, чтобы объяснить это. Разве что у Чана, который втайне написал уже почти что целый альбом любовных баллад.

      Даже если может показаться, что так слащаво-приторно не бывает, что такие истории не случаются, а если и случаются, то уж точно не с Ян Чонином, то каждый день с момента встречи с Чаном доказывает обратное. Рядом с Кристофером случаются. Рядом с Кристофером Чонин влюбленный случается. И это ощущается так правильно и так хорошо, что Чонин каждый вечер, прощаясь, жмется ближе и целует до красных щек и припухших губ. С Чаном у него бывает счастье.

      Вот только...

      Тревожный Ян Чонин никуда не делся. Он тоже верит Чану, но всегда находит новые поводы для беспокойства. Как и сейчас, когда краснота и припухлость от поцелуев у входа в общежитие уже спали, когда домашнее задание на завтра выполнено, а тело вымыто, Чану отправлены сообщения с пожеланием доброй ночи, а любопытство Хенджина по поводу того, как прошел день и как дела у Чана, удовлетворено (Минхо нет дома и, кажется, не будет до самой ночи, поэтому за старшего Хван), то Чонин ложится в свою кровать и начинает привычно сверлить дыру в потолке. Мысли-то разные никуда не делись.

      Чонин вновь возвращается к концу лета, к встрече на вокзале Сеула, к долгим объятиям, к неловкому повторному знакомству с Минхо и Хенджином, потому что Чан тогда сразу же на вокзале заявил, что поедет с Чонином в общежитие, чтобы помочь дотащить вещи. Джисон, кстати, за ними увязался почти до самого общежития, а потом самоликвидировался быстро. Но Чонин так нервничал из-за очередной встречи Чана с хенами, что не придал этому значения. Хотя тогда всё прошло относительно хорошо. То ли из-за того, что встреча была второй, то ли из-за того, что Минхо тогда быстро ушел, не став задавать много вопросов. Только потребовал от Чана самую настоящую расписку, что он обязуется беречь Чонина как зеницу ока, а в случае неисполнения обязательств Минхо имеет право "причинить умеренный ущерб, соразмерный степени разбитости сердца господина Яна".

      Бросив напоследок "гениталии выкручу", Минхо улыбнулся и выскочил из общежития, оставив Хенджина и Чонина краснеть перед Чаном за своего хена. Хотя и Хван быстро ушел на танцевальную тренировку, перед этим только мягко потрепал младшего по волосам, тепло улыбнулся Чану и крикнул, что "смазка в аптечке, презервативы там же".

      Чонин остался краснеть в одиночестве. Как мальчик здоровый, редко болеющий и почти самостоятельный, он не пользовался общей аптечкой и понятия не имел, какие богатые запасы у них там. Но Чан как всегда тактично промолчал и пошел за сумками с родительским кимчи, чтобы помочь Яну запихнуть это все на полки и в холодильник.

      Чонин же из настоящего переживает: вдруг Чану было очень неловко? Вдруг тогда нужно было что-то сказать Крису? А вдруг он что не то подумал о презервативах и смазке? Вдруг они тут вечеринки для свингеров устраивают...

      Хотя учитывая то, что Чан не сбежал, а повел Чонина в кино и целовался с ним на последнем ряду, даже если и были мысли о подобных вечеринках, то Чан и не возражал. Ведь он остался рядом.

      Следующим воспоминанием, подкинутым журналом "Проебы Ян Чонина", становится то самое воспоминание, которое у него с утра в голове крутится. Его первый раз. Их первый раз...

      Обычно Чонин сразу переходит к приятным частям воспоминания, но в этот раз мозг решил помусолить именно ту часть, в которой он смущается, краснеет, но внутренне сходит с ума из-за того, что их поцелуи и прикосновения с каждым разом становятся всё серьезнее, жарче, а Чонин каждый раз жмется и берет минутку "отдышаться". В тот раз терпение у Чана не выдержало, и он почти рыча просил Чонина рокочущим шепотом на ухо "взять его". Чонин тогда после этих слов только сильнее испугался, но Бан быстро пришел в себя и, успокоившись, сказал, что хотел бы, чтобы их первый секс был именно таким, чтобы Чонин был в активной позиции, а Чан — в принимающей. Объяснил, что так будет безопаснее для Яна и менее тревожно.

      Примерно на слове "секс" в тот момент у Яна мозг окончательно отключился и уплыл, поэтому Кристоферу пришлось его еще долго целовать и просить вернуться в реальность, чтобы наконец-то всё нормально обсудить. Секса у них, правда, в тот день не было, потому что прогрузиться Чонин так и не смог. А вот на следующем свидании Чан втащил его в свою квартиру и не выпускал до самого утра. Чонин думал, что с ума сойдет от ощущений.

      Он до сих пор не может ответить на вопрос Чана, в порядке ли он. Кажется, что с того дня как раз и не в порядке. Хотя прошло уже больше недели, это было как раз через несколько дней после Чусока, когда они вернулись от родителей Яна. И вот с тех пор Чонин ходит с чувством, что что-то не так.

      Хотя, конечно, сам секс был очень даже "так", но что-то внутри гложет и не дает думать об этом без тянущего чувства где-то в грудине. Чонин по-разному пытается посмотреть на то воспоминание, но с любой точки зрения оно идеально. Чан идеален и сделал для Чонина всё, чтобы в тот день он чувствовал себя комфортно. И Ян чувствовал. Такое доверие, тепло и заботу вперемешку с удовольствием и желанием он не чувствовал никогда. Но что-то там было еще... Что-то, что всё время ускользало от его внимания, не давая поймать себя за хвост. Будто чего-то там не было.

      И на следующий день Чонин понимает, чего там не было.

      Он хотел быть снизу. Он бы хотел быть снизу. Быть активом ему понравилось, но до покалывающих пальцев становится интересно, каково это — быть тем, кто принимает член в себя. Чан так стонал, что, кажется, это слишком хорошо. Чонину хочется узнать. Вот только стеснение и скромный язык боятся. Боятся отчего-то и стесняются заикнуться об этом. Возможно, определенное напряжение вносит и то, что больше до проникновения у них дело не доходило. Были свидания, которые заканчивались и поцелуями до болезненных стояков, и минетами, которые Ян и инициирует, и взаимной дрочкой. Но до настоящего секса не доходило. Чан не настаивал, а Чонин и не просил, потому что в голове крутилось всякое. Чану не понравилось? Чонин сделал что-то не так?

      Раскрутить из этого трагедию мирового масштаба Чонину удается довольно быстро: за три утра и два полноценных учебных дня, в один из которых он позорно сбегает от Чана в библиотеку и отменяет вечернее свидание.

      Бан на это только кивает и пожимает плечами: Чонин стал дерганнее, но списать это можно и на усталость от учебы, и на увеличившуюся нагрузку. Пока что Чан не лезет и дает ему время, поэтому вместо отмененного свидания проводит время в студии, доделывая большой проект с Чанбином.

      Определенным образом Кристофер напрягается, когда история повторяется. Только вместо библиотеки оказываются "отработки по физкультуре". Вот только Чан в жизни не поверит, что у отличника-Чонина могут быть "отработки". Поэтому на встрече в вечер пятницы, на совместном утре субботы и провожании воскресенья Чан настаивает. Чонин соглашается на утро субботы, про пятницу молчит партизаном и обещает написать позднее.

      По плану, конечно, завернуться с четверга на пятницу в кокон, кое-как отсидеть пары и в вечер пятницы свалиться камушком на кровать, потому что морально Чонин себя изодрал со всех сторон: и хочется, и колется, и страшно, и сомневается. Но каждый раз он думает о том, что это Чан и с ним не бывает "неправильно", успокаивается, набирается сил, а потом опять начинает параноить по кругу с новой дозой энергии. Ко всему прочему не подпускает Кристофера к себе и старается прибить себя учебой. И так вплоть до середины пятницы, пока Джисон не вытаскивает его в кино. Чан всё равно работает и не должен об этом узнать.

      Чонин соглашается просто потому, что сил сопротивляться напору Хана, который решил его на что-то уговорить, уже нет. Особенно после недели самотерзаний и самозакапывания. Он даже на выборе фильма не настаивает: так же безропотно соглашается на какое-то "Решение уйти", выигравшее в личном рейтинге Джисона у "Тебя никогда здесь не было", который "зачем-то вновь пустили в прокат". Хан возмущенно тараторил, что какой-то отмороженный попросил, а людям теперь страдать. Поэтому в качестве протеста, организованного Хан Джисоном, они идут на детектив 2022 года, а не на столетнюю непонятную ересь. Все остальные причины выбора фильма Чонин пропустил, потому что Чан прислал ему милые сообщения и свою фотографию из студии, где он улыбается и подмигивает ему.

      Чонин с грустью смотрит на экран и отправляет в рот порцию карамельного попкорна. Джисон подает ему свой стакан с колой и пододвигает стул ближе. До начала сеанса еще полчаса. Время у Чонина прям над фотографией его красивого хена на экране.

      — Ну что? — Джисон отправляет порцию попкорна в рот.

      — Что? — Чонин считает зернышки, которые еще видны наверху ведерка с попкорном.

      — Что у вас случилось, Йен-а? — Хан глаза закатывает и забирает ведерко себе, заставляя Чонина последовать взглядом за ним.

      — С чего ты взял? — Ян в ответ тоже глаза закатывает и смотрит хмуро.

      — Йен-а, не дури, пожалуйста, — Хан дает легкий подзатыльник и закидывает ногу на ногу, всей позой демонстрируя, что Чонин, не выговорившись, не выйдет. — У тебя двадцать восемь минут до сеанса. И я хочу услышать всю историю. Вперед.

      — Хен... — Чонин смотрит Хану в глаза и чуть не плачет от беспомощности. — Это смущает и об этом не говорят посреди кинотеатра.

      — Ну хочешь пойдем в туалет, закроемся в кабинке и там посекретничаем? — Хан еще ближе пододвигает стул и кивает в сторону туалетов. — Так будет не так смущающе?

      — Ханни-хен, — Чонин бьется головой об стол, но Хан успевает подставить ладонь, чтобы мелкий шишку не заработал. Вариант Хана еще хуже.

      — Давай, Чонин-и, говори. Ведь ты сам не свой... — Хан прослеживает за Чонином взглядом, когда тот отправляет порцию попкорна в рот. — Согласился на карамельный попкорн, хотя любишь сырный... Вместо кофе взял манговый смузи, хотя ненавидишь все приторное и сладкое, а этот смузи тебе просто втюхали, потому что перед нами какой-то придурок его по ошибке заказал. Так что это слишком всё не похоже на Ян Чонина. А раз не похоже и раз ты не светишься, значит, у вас с Чаном что-то произошло. Так что повторюсь: вперед, выговаривайся. А то ты там наверняка уже в своем воображении сменил внешность и сбежал куда-то в Канаду. Не надо никуда сбегать, Йен-и, давай разбираться.

      — Хен, я не могу... Оно... Личное... — Чонин губы кусает. Ему и правда не подобрать слов, чтобы как-то это тактично описать. Он знает главную причину своих загонов, но вот почему она обросла таким ворохом проблем, ему сейчас уже и самому непонятно. Он просто зарылся в этот ворох и сидит, нос боится показать.

      — Публичное... — Хан проводит рукой по волосам Яна и за подбородок тянет голову вверх, заставляя выпрямиться и посмотреть на него. — Чонин... Тебя это беспокоит, а теперь и меня тоже. Ты же знаешь, что я не буду ни осуждать, ни ругать, ни смеяться. Для тебя это важно и, мне кажется, тебе нужна помощь. Очевидно, что с Чаном ты об этом не поговорил. Стоило бы, да. Но это твои первые отношения и тебе, конечно, нужно ему доверять. Но бояться тоже нормально. Я уверен, что он тебя не осудит или не оставит, но ты не можешь сразу же довериться ему на все сто процентов и заставлять себя не надо. Бояться доверять — тоже нормально. Давай вместе попробуем решить то, что гложет тебя сейчас. Если тебе нужна помощь, то я рядом, чтобы выслушать.

      — Ладно, — Чонин всем сердцем отзывается на слова Хана. Ему так важно было услышать, что его реакция нормальна. Хотя он еще и не описал Хану ситуацию, но точно знает, что тот поймет и поможет. — Я хочу заняться сексом.

      — Ого, — Хан улыбается во все зубы и присвистывает, но под строгим взглядом Чонина замолкает и складывает руки на коленях. — И в чем проблема? Чан не дает?

      Джисон смеется тихо, но губу прикусывает, проверяя, не перешел ли он границы. А Чонин густо краснеет, нервно оглядываясь по сторонам.

      — Да нет, оно, скорее, наоборот... — Чонин краснеет по самые кончики ушей, но тут слышит со стороны Хана хрюкающие звуки и переводит на него взгляд. Тот сложился от смеха пополам и хрюкает откуда-то из-под стола. — Ты чего, хен?

      — Боже, Йен-а... — Хан выползает красным и с дорожками от слез на щеках, всё еще подрагивает от смеха. — Я, конечно, рад, что у вас всё в порядке. Не ожидал, но рад. То есть поздравляю тебя, да. Я-то имел в виду, что Чан не дает вам зайти дальше и подойти, так сказать, непосредственно к сексу. А вы вон как... То есть проблема в том, что он пассив?

      Хан опять подергивает плечами от смеха. Чонин смотрит на него и быстро хлопает ресницами, прогружая ситуацию. От понимания и конфуза он тоже улыбается, но последний вопрос Джисона схватывает.

      — Ну, да. Я бы тоже... м... хотел попробовать... — Чонин продолжает нервно оглядываться по сторонам, а последние слова просто уже почти шепчет Хану в ухо.

      — И в чем проблема, Йен-и? — Хан таким же шепотом отвечает ему в ухо, а затем обнимает за шею, притягивая к себе. — Давай, старый мудрый хен слушает. Боишься ему об этом сказать? Или что такое?

      — Ну, — Чонин выпутывается из объятий и с кривым лицом пытается отпить свой смузи, чтобы не обворовывать Хана на колу. — Наверное, я не хочу, чтобы он подумал, что мне не понравилось в прошлый раз. Да? Или что я хочу быть пассивом, потому что он плохой пассив. Хотя откуда я знаю, плохой или нет. Для меня так лучший. Хен, я клянусь, я звезды видел! Но... А вдруг он подумает, что я хочу ему отплатить за первый секс? А вдруг он вообще не любит быть пассивом, а для меня старался, а я теперь заявлю, что тоже хочу. А вдруг мне настолько сильно понравится, что я не захочу больше быть активом, а он тоже на самом деле никогда не хотел быть активом. И как мы будем? А еще вдруг...

      — Йен-а! — Хан почти прикрикивает на него, заставляя замолчать на середине скомканного предложения. — А вдруг ты успокоишься и еще раз попытаешься произнести это вслух и поймешь, что оно немножко бред? Прости меня, конечно. Я, честно, думал, вы поссорились или тебе было больно, а ты промолчал.

      — Вот! Точно! А вдруг мне больно будет!? — Чонин подхватывает слова и начинает дрожать от нервного напряжения.

      — Чонин, — Хан кладет руку на плечо друга и сжимает, заставляя сконцентрироваться на тяжести прикосновения. — Давай по порядку. Что там первое? Тебе не понравилось?

      Чонин отрицательно машет головой и уже рот открывает, чтобы описать, как ему понравилось.

      — Уже хорошо. Идем дальше, Чонин. Секс — не разменная монета в отношениях. Вы ж не проституцией занимаетесь. Странное хобби иначе, специфичное, раз настолько на взаимообмене. Так вот в отношениях секс — не монета, не работает принцип "если тебе что-то сделали, то ты обязательно должен сделать что-то в ответ". Насколько я понимаю, Чан опытнее тебя, поэтому он и предложил, чтобы ваш первый раз был именно таким. Предложил ведь? — очередной кивок вызывает у Хана улыбку на губах. — Ну я, собственно, и не сомневался. Про плохого пассива я вообще комментировать не буду.. И про борьбу за место пассива тоже, ты уж меня прости. Ты ведь знаешь, какой я тебе совет дам. Наверняка, знаешь... Самый простой и действенный: вот всё, что ты сейчас сказал, запомни и так же выдай всё Чану. Чтобы он послушал и задушил тебя до смерти в своих нежных объятиях. Чтоб больше таких мыслей у тебя не было. Потому что если отношения не разменная монета, то это точно штука, в которой о своих желаниях говорить надо. Хочешь, чтобы он тебя трахнул, так скажи ему об этом. У вас же минет уже был?

      Чонин выпучивает глаза, но медленно кивает на последний вопрос.

      — Тебе делали или ты? — Хан с непроницаемым лицом смотрит на активно краснеющего Яна.

      — Оба варианта, — Чонин шепчет слова, которые теряются за гулом музыки, но Хан слышит и довольно улыбается.

      — Ну вот и отлично. У вас так вообще всё в порядке. И раз знаешь, что это такое, так советую запомнить, что язык дан не только для того, чтобы члены сосать. Даже если это и приятное занятие. Но вот иногда полезно рот-то освободить, из-за щеки достать и нормально говорить. Уяснил, Йен-а?

      Чонин виновато смотрит в стол, но все же кивает. Уяснил. Особенно теперь, когда озвучил все свои страхи и в действительности понял, какими они могут показаться "не совсем" обоснованными.

      — Вот и славно. А я в туалет. Сиди, карауль попкорн, вещи и думай над своим поведением. Всё будет хорошо, Чонин. Уж если я тебя понял, то Чан уж точно поймет и примет. Только скажи ему всё, как мне сказал. Можешь слово в слово, не скрывай от него ничего, что так влияет на ваши отношения. Не значит, конечно, что ты должен пороть горячку, но ему было бы полезно знать о таких серьезных твоих страхах. Они не пустые, потому что твои и ты из-за них переживаешь. И наверняка его оттолкнул из-за этого. Это тоже нормально, вы учитесь доверять друг другу и всё гладко идти не может. Но только не отталкивай его так далеко, чтоб дороги назад не найти. Если он тебе дорог и нужен, конечно.

      — Нужен, хен. Очень нужен, — Чонин чуть не всхлипывает, когда понимает, как он за эту неделю соскучился по Кристоферу, как ему не хватает настоящего их общения и близости.

      — Ну вот молодец. Скажи ему потом об этом, Чонин. И помни, что ты ни в чем не виноват. И желания твои нормальные. В первый раз не бывает легко, — Джисон хлопает по плечу и наконец-то уходит в туалет.

      Чонин тут же открывает диалог с Чаном.

      Кому: Чани-хен

      Я очень соскучился, Чани-хен

      Встретимся вечером у тебя?

      15:31

      Кому: Чани-хен

      Ты мне очень нравишься, хен:)

      15:31

      Чонин влюбленно улыбается и смотрит на зажегшееся окошко диалога. Чан не онлайн, но Яну так хорошо только от того, что он может Кристоферу написать и сказать, как сильно он ему нравится. Хочет сказать и о том, как сильно он влюблен, но это уже не в сообщениях. Чонин считает удары сердца и с каким-то трепетом прикрывает глаза, понимая, как сильно оно бьется при мыслях о Бане. Он так погружен в эти мысли, что испуганно дергается от вибрации телефона на столе. Но, к сожалению, это не его. Это Джисона, который тот оставил рядом. Чонин не читает чужие сообщения, но тут оно всего лишь из одного слова и очень уж бросается в глаза.

      Лотерейный билетик

      Сегодня?

      15:33

      Чонин хмурится, читая имя контакта, но не особо заморачивается по этому поводу. Это же Хан. Тот как только ни записывает людей у себя в телефоне... Одно время Чонин был под статусом "падаван", хотя, кажется, и сейчас им остался, учитывая любовь Джисона к присказке "старый мудрый хен"... Так что лотерейным билетиком может быть и удачно найденный сантехник или программист...

      — Ну что? Пойдем? — Хан прерывает его размышления и возвращается к столу. На телефон бросает обеспокоенный взгляд, брови, правда, хмурит и быстро ответ печатает, а потом опять тянет Чонина за руку. Уже можно заходить в зал.

***

      Сеанс проходит довольно быстро, особенно если пытаться отключиться от всего внешнего и единственное, на что реагировать, — ворчание Джисона и его бесконечные доводы, почему выбранный детектив лучше "того недоразумения". Чонину бы, правда, хотелось знать, чем фильм с Хоакином Фениксом так провинился перед Ханом, но у него просто нет для этого места в голове. Всё, о чём он думает, это как бы поскорее оказаться у Чана в объятиях. За всем этим он не замечает, как Джисон потихоньку замолкает, переключаясь на телефон, когда они уже выходят из зала, а еще совсем не замечает, куда идет, поэтому с громким ойканьем врезается в кого-то, стоящего прямо у него на пути.

      Чонин трет ушибленный лоб, потому что у его препятствия какие-то каменные грудные мышцы, и с обиженным прищуром смотрит на того, кто настолько широк, что не сообразил подвинуться и уйти с дороги. Непроходимым упрямцем оказывается...

      — Чани-хен? — Чонин смотрит удивленно, но быстро бросается в приглашающие объятия. Он сначала крепко жмется, наслаждаясь теми самыми крепкими грудными мышцами и любимым теплом, а потом соображает, что что-то тут не так. — Но как же? Ты же? Я же... Ой...

      Чонин краснеет, потому что как бы... "Отработки", "библиотека"... А он тут в кино...

      — Всё хорошо, чудо, — Чан совсем беззлобно смеется с чужого растерянного вида и гладит по волосам, заставляя опять уткнуться носом в шею. — Дома обо всем с тобой поговорим. Всё хорошо, Чонин-и.

      — И ты не злишься? — Чонин пытается оторваться и заглянуть в глаза с самым виноватым выражениям лица.

      — Нет, конечно, — Чан лишь тепло улыбается. — Пойдем домой? Ты голоден?

      Чан берет Чонина за руку, сплетая их пальцы и тянет к выходу. Чонин по привычке моментально тонет в заботе и тепле и, не задумываясь ни секунды, идет за Чаном. Он так соскучился и теперь с жадностью проживает рядом с Кристофером каждую секунду.

      — Спасибо, Джисон-и, — Чан вдруг вспоминает о еще одном участнике, оборачивается и жмет руку оставшемуся позади Хану.

      — Обращайся, хен, — Джисон улыбается, а затем начинает откровенно ржать, когда Чонин переводит глаза-сердечки с Чана на него и моментально меняется в лице, понимая, каким образом Бан вообще здесь оказался.

      — Хен?! — Чонин сразу же лисий прищур делает и куксится, поглядывая на продолжающего дергаться от смеха Хана.

      — Еще спасибо скажешь, Йен-а! — Хан посылает младшему воздушный поцелуй и толкает обратно к Чану. Но перед тем, как испариться, Хан шепчет Яну на ухо. — Иди и не забудь, что вам поговорить надо. Как бы он тебя ни соблазнял: сначала душу и рот освободи и поговори, а потом набивай щеки. Вперед!

      Чонин пыхтит и глаза закатывает, всем видом пытаясь показать, как он недоволен ими обоими. Да вот только горячая ладонь на талии и быстрый, неуловимый поцелуй в висок забирают весь воздух из легких, а на его место закачивают вишневый аромат, а сердце начинает выстукивать одно лишь "Чан", привычное и любимое. От слова "любимое" Чонин краснеет сильнее, но не отмахивается — лишь только нежно обнимает его, укладывая на груди каждую букву и лелея. Ведь и правда так: любимое.

      Хотя разговор с Ханом и его неминуемая реализация и крутятся в голове всю дорогу до дома Бана, Чонин не переживает из-за этого. Во-первых, он уже устал переживать. Во-вторых, Хан прав и разговор неминуем. В-третьих, самое главное: он слишком соскучился по Бану, чтобы и дальше бегать или позволять страхам и недомолвкам вставать между ними.

      С такими мыслями Чонин оттягивает момент разговора до последнего: опять и хочется, и колется. Поговорить надо, но вот поцелуи куда слаще, как только за ними входная дверь закрывается, а куртки спадают с плеч. Да и ужин вкуснее без всяких разговоров. Просмотру любимого аниме на мягком диване в полумраке эти разговоры тоже помешают.

      Но когда они переходят от "Дитя погоды" к "Мирай из будущего", а слезы уже успевают высохнуть, Чонин, окончательно расслабившийся под мягкими поглаживаниями по спине, всё-таки набирается смелости начать разговор.

      — Чани-хен, помнишь, ты спросил меня, хочу ли я, чтобы ты был моим преподавателем? — смелости Чонин, может, и набирается, а вот "уклюжести", чтобы эти разговоры вести, — нет.

      — Угу, — Бан целует в макушку и неотрывно смотрит на экран. Чонин на секунду отвлекается, залипая на то, как красиво профиль Чана подсвечен голубым светом аниме в темноте и как потрясающе выпрямленные пряди спадают на большой открытый лоб.

      — И я сказал, что хочу этого только потому, чтобы можно было целоваться в университете, — Чонин берет ладонь Чана в свою и начинает водить по складкам на ладони длинными пальцами.

      — Да, чудо, — Чан отрывается от экрана и встречается взглядом с блестящими черными глазами Яна. — Что-то не так?

      — Всё так, просто... — Чонин укладывает голову на плечо Бана и продолжает водить по руке. — Просто это не совсем всё, чего бы я хотел.

      — Интересно, — Чонин ухом и щекой чувствует, как Чан усмехается и его тело немного вздрагивает от этой волны. — Что же еще придумал хитрый лис?

      — Я думал... М, разное... — Ян чувствует, как привычный жар щиплет за щеки. Опять он красным помидором сидит, стесняется. — Например, смог бы я... отсосать тебе, пока бы ты вел пару...

      Чонин пищит, но договаривает, краснея уже шеей и кончиками ушей, а еще, кажется, даже пальцами ног. Ну точно... Чану достался извращенец. И сейчас Бан всё поймет и сбежит. А точнее выставит Чонина за дверь.

      — Ох, — мускулы под Чонином напрягаются, а ранее расслабленная ладонь в руке нервно сжимается. — Это...

      — Слишком извращенно? — Чонин боится, но всё-таки смотрит в лицо.

      — Слишком горячо, Чонин. Я представил, — Чан берет ладонь Яна в свою и перекладывает на свой пах. — И мне понравилось.

      — Ой, — Чонин сжимается, ощущая ладонью скрытую домашними штанами и набирающую силу эрекцию.

      — Ой, Чонин, — Чан смеется, но убирает их руки с полутвердого члена и целует тыльную сторону ладони Яна. — И что же еще ты хотел?

      — Ну... Что мы могли бы заняться сексом в универе, — смелости становится всё больше, потому что Чан внимательно слушает каждое слово и ничем не демонстрирует, что ему неприятно. Поэтому Чонин продолжает.

      — И как ты себе это представил? — Чан подбирается ближе, водя носом по шее и оставляя поцелуи-укусы на горячей и все еще немного красной коже.

      — Что я снизу, — Чонин выдыхает слова вместе со всем воздухом, а еще скопившимся напряжением, и глаза прикрывает, подставляясь под поцелуи.

      — Ого, — Чан отстраняется и удивленно смотрит в глаза младшему. Да к тому же улыбается, сбивая Чонина и выбивая из него опять весь кислород. Чан хихикает, но тут же, увидев капельки страха в распахнутых глазах, объясняет. — Я вообще-то имел в виду, где именно ты себе это представлял: в аудитории, когда все ушли, или же быстрый перепих на адреналине в туалете, или вообще под лестницей у деканата, чтобы бояться быть застуканными? А ты вот как.

      — Это плохо? Ты не хочешь? Я тебя обидел? — Чонин начинает быстро дышать и выдавать уже отработанную паническую череду вопросов. — Тебе неприятно, если я снизу?

      — Так, — Чан шевелится и приподнимается, выпрямляясь и заставляя Чонина отлипнуть от него и сесть напротив. — И давно ты об этом думаешь?

      — Давно, — Ян губы поджимает и виновато опускает взгляд вниз, размазывая его по темному покрывалу на кровати и клетчатой подушке.

      — И поэтому от меня бегал всю неделю? — Чан скрещивает руки на груди и хмурит брови.

      — Поэтому, — голос тоже боится и сбегает, переходя в шепот. — Прости, Чани-хен.

      — Чудо, — Чан проводит рукой по сцепленным в замок пальцам Яна и забирают одну руку в свои ладони. — Ну ты чего? Давай, рассказывай, что ты там себе надумал. Чего испугался? Чонин, не бойся, пожалуйста. Все мы немножко извращенцы, и это нормально. Мы не говорили об этом, но вспомни только, как я слизал свою же сперму с руки, когда мы были в этой кровати в прошлой раз и в другой позе. Мне жаль, что я не обсудил это с тобой. Но мне нравится такое. И тебе было неприятно это видеть?

      — Нет, — Чонин на секунду прикрывает глаза, вспоминая тот момент в полутьме. В животе сразу начинает тянуть и вибрировать. — Это было очень горячо. Мне понравилось, хен.

      — Вот поэтому и снова вопрос: почему мне должны не понравиться твои желания и предпочтения? — Чан бровь выгибает и продолжает водить пальцами по чужой руке. — Мне ты нравишься, чудо. У тебя мое сердце не просто так. Расскажи мне, пожалуйста, чего ты испугался.

      — Я, — Ян тоже смотрит на хена и не может сдержаться, чтобы не повиснуть у того на шее и прислониться губами к чужим губам. — Спасибо тебе, хен, за тебя. Я просто испугался, что тебе не понравится, если я скажу, что хочу попробовать быть пассивом. Что ты подумаешь, что мне в прошлый раз не понравилось, и поэтому я хочу поменяться. Или что тебе не понравится, что я хочу быть пассивом, потому что ты сам любишь им быть и не хочешь меняться позициями... Или... Что мне будет больно... Я обо всем этом сразу подумал, и мне стало страшно за всё и сразу.

      Чонин говорит обо всём, что заползло в сердце и отравляло его капельками сомнений, честно и открыто. Потому что Чан поймет. Всё, что гложет и пугает, свободно выскакивает наружу, а Ян видит в глазах напротив только океан нежности и заботы, и ни капли отвращения. И как он мог забыть, что ему достался самый понимающий хен на свете? С Чаном и о страхах говорить нестрашно.

      — Чонин, ты самый лучший и храбрый лисенок, о котором я только мог мечтать, — Кристофер тянется к чужим губам и утягивает в сладкий поцелуй. — Я всё понимаю и спасибо, что ты обо всём рассказал. Это не беспочвенные страхи, и я рад, что мы говорим об этом сейчас. Чтобы никто из нас не терпел и не делал того, чего бы он не хотел делать. Мне любое твое желание понравится, любое. Не стесняйся о них говорить. И это касается не только постели. Но если я буду на что-то не согласен в плане секса, думаю, мы сможем это обсудить. В любом случае на каждое желание есть миллионы альтернатив и компромиссов. Я могу быть и пассивом, и активом. Мне нравятся обе позиции и меняются они по настроению, моему и партнера. Это тоже нормально. И тебе не обязательно решать, что ты до конца жизни будешь активом или пассивом, если сейчас тебе так больше понравится. Люди и вкусы меняются, солнце. А вот если тебе будет больно... Это, правда, серьезнее. Для первого раза нужно как следует подготовиться, чудо.

      — Клизма, я читал, — Чонин шепчет и вздрагивает от своих же слов. Он не представляет, как будет это делать, да еще и каждый раз, если решит быть пассивом.

      — Боже, — Чан рядом смеется и пробегается по чужим бокам пальцами, стараясь защекотать и избавить от сомнений. — Чудо, клизма не то чтобы и нужна. Даже противопоказана в некотором роде. Достаточно правильной подготовки, еще хорошо бы в туалет сходить за несколько часов, если уж мы говорим обо всем. Ну и душ, презервативы и много смазки. А главное, чтобы ты партнеру доверял и был расслаблен. Со всем остальным можно и нужно справиться. Честно. И не буду тебе врать и говорить, что боли нет. Она есть, есть дискомфорт, но если делать всё аккуратно, то будет очень хорошо. И самое главное — всегда можно остановиться и не делать того, что не нравится. Всегда.

      Чан укладывает Чонина на себя и продолжает гладить, куда достают руки. Чонин прикрывает глаза и слушает чужое ровное сердцебиение и глубокое дыхание.

      — У тебя всё так просто, хен, — один удар, второй, третий. Так ровно и спокойно бьется, заставляя перенять это спокойствие.

      — Всё ведь и правда просто, чудо, — Чан зарывается носом в светлые волосы. — Ты мне нравишься, и я сделаю всё, чтобы тебе рядом со мной было хорошо. Позабочусь изо всех своих сил.

      — Я тоже, — Чонин прикрывает глаза, продолжая считать удары. — Я тоже позабочусь о тебе и сделаю всё для тебя, хен.

      — Я знаю, чудо, — Чан ведет пальцами вдоль позвоночника. — Спасибо.

      Чан продолжает обнимать и гладить Чонина, пока у того дыхание окончательно не выравнивается. Глаза смыкаются крепко и каждая мышца на лице расслабляется, заставляя вредную складку на переносице исчезнуть. Чонин засыпает у Чана на груди, крепко вцепившись в плечи и собирая пальцами черную футболку. Но и спит Чонин не менее крепко, поэтому не чувствует, как Бан снимает его с себя и укладывает на подушки, накрывает теплым одеялом, прибирается на кухне и выключает ноутбук, чтобы лечь рядом и долго бродить взглядом по раскиданным по подушкам белым прядям, по поджатым губам и розовым щекам, на которых даже во сне появляются ямочки, призывающие их зацеловать. Рядом с Чонином у Чана самый спокойный и крепкий сон в его жизни. Пусть и не всегда пораньше удается лечь, но спит он крепко, прижимая человека, заменившего сердце и наполнившего жизнь уютом, еще крепче и ближе к себе.

***

      Наутро Чонин просыпается от жара во всем теле: Чан сгреб его в объятия и горячо дышит в шею. Ян улыбается, сначала позволяя телу еще больше растечься от такого теплового удара, а затем немного отстраняется, чтобы, во-первых, свободно вздохнуть, а, во-вторых, дотянуться до телефона. Как только Чонин открыл глаза, то у него в голове сразу возник поисковой запрос для гугла. Он быстро снимает блокировку с телефона и вводит необходимые слова.

      Кончики ушей краснеют не совсем от тяжелого дыхания Чана позади, но Чонин с поразительным упорством переходит с сайта на сайт и поглощает информацию. За следующие сорок минут Чонину удается покраснеть до кончиков пальцев и побелеть, а еще узнать много нового и разного.

      Собравшись с духом, Чонин выползает из мягких объятий и накрывает Чана одеялом, а сам трусит в сторону ванной, стараясь параллельно делать дыхательную гимнастику или хотя бы дышать не раз в тридцать секунд. По оголенной коже бегут мурашки, забираясь под ткань чановой большой футболки, что свисает с Чонина, а внутри бегает напряжение, переплетающееся с тягучим предвкушением. Вчерашний разговор с Чаном плотно засел в голове у Яна и пророс ростками уверенности и решительности: они обсудили, Чонин хочет и надеется, что Бан не будет против.

      В этот раз он сразу же отмел сайты, которые рекомендуют делать клизму, и выбрал наиболее адекватные, как ему показалось, советы. Не самые сложные и вполне выполнимые, а еще написанные без риторики "угодите своему партнеру, порадуйте его своей попкой и потерпите любой дискомфорт", которые задорно висели сразу после ссылок на статьи по типу "полюбите минет" и "сосем с энтузиазмом".

      Не без легкого самодовольства Чонин отметил, что сосать с энтузиазмом он может и без идиотских статей, а вот советы по расслаблению ему не помешают. Потому что даже дважды почистив зубы и дважды помыв голову, он так и не смог сделать то, для чего пошел в душ. Как только он опускался пальцами к своим бедрам и заводил руку за спину, раздвигая ягодицы и прикасаясь к отверстию, то тут же одергивал руку и пугался сопротивления. Чонин прикладывается лбом к холодному кафелю душевой кабины и делает глубокий вдох. Не выходит. Совсем. Он настолько напряжен, что даже дышать трудно. Так хочется всё сделать правильно, чтобы Чану было с ним хорошо. Так хочется, чтобы Кристоферу понравилось с ним. Всегда.

      Капли медленно стекают по мокрым светлым прядям и коже. Яну кажется, что он чувствует каждую струйку воды — настолько напряжено его тело. Простояв так еще несколько минут, он с разочарованным вздохом выключает воду и выходит из кабинки. Вода продолжает сбегать по коже и образовывать маленькую лужу у ног, а Чонин так с места и не движется: стоит и смотрит на дверь. А затем накидывает полотенце на бедра и босиком идет прочь из ванной.

      У этой проблемы он видит лишь одно решение. Оно простое. Три буквы и много тепла: Чан. Поскольку провозившись в ванной достаточно долго, чтобы понять, что успокоиться и расслабиться самому у него не получится, Чонин выходит из наполненной паром ванной и идет к тому, кто всегда заставляет его чувствовать себя хорошо. Кому он доверяет всего себя. Чонину очень хочется доверить Чану всего себя полностью.

      На несколько секунд Чонин замирает у кровати, любуясь Кристофером. Одеяло сползло куда-то к бедрам, а не скрытая никакой одеждой грудь размеренно вздымается, пока ее хозяин улыбается во сне. Черные кудри образуют на голове кучерявое облачко. Чан весь мягкий и такой беззащитный, так контрастирующий с той крепкой и сильной аурой, которую он создает каждую свою бодрствующую секунду. Чан успокаивающий, обволакивающий теплом и заботой. Чонин рядом с ним начинает ровно дышать, улыбаясь и любуясь столь дорогим человеком. Спокойствие наконец-то разливается по всему телу.

      Придерживая полотенце, Чонин опускается на корточки перед кроватью. Времени уже достаточно, чтобы можно было разбудить хена, который клялся встретить с ним утро субботы и накормить завтраком. Поэтому Чонин протягивает руку вперед и цепляет пальцами непослушные кудри, медленно разделяя их и щекоча лоб, на котором сразу же вычерчиваются маленькие морщинки — реакция на щекотку. Ресницы начинают подрагивать, а дыхание меняется. Несколько секунд — и Чан лениво открывает глаза, но как только фокусирует взгляд на покрытом капельками воды лице напротив, то тут же улыбается.

      — Привет, Чани-хен, — Чонин зеркалит улыбку. Внутри тепло и спокойно. Будто бы он принимает теплую ванну, в которой тело чувствует себе невесомым. А это Чан ему всего лишь улыбнулся полусонной улыбкой.

      — Доброе утро, чудо, — Бан цепляется за чужую руку в волосах и прикладывает пальцы к губам. — Давно проснулся? Как ты спал?

      — Всё хорошо, Чани, — Чонин замечает блеск в чужих глазах, когда он пропускает "хен". — Поможешь мне кое с чем?

      — Ммм, — Чан, успевший вернуться к зацеловыванию пальцев, опять смотрит на сидящего перед ним парня. — Да, конечно. Всё, что угодно, Чонин-а.

      Чонин скромно улыбается, но руку освобождает из поцелуйного захвата и сжимает кромку полотенца на тазовых косточках.

      — Тогда я жду тебя в ванной, хен, — скромность с каждым словом тает, как капли стекают по зеркалу в распаренной душевой. Взгляд Бана тут же темнеет и со вспыхнувшей жадностью провожает удаляющиеся острые лопатки. Чан срывается из постели, когда полотенце оказывается скинутым прямо перед входом в ванную.

      Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

      С каждым шагом Чонин пытается сделать долгий вдох и выдох, пока не прислоняется к стене в душевой. Он ждет всего несколько секунд, пока дверь мягко не раскрывается и не впускает в жаркое пространство Чана. Но Яну кажется, что прошла вечность, и он даже успевает испугаться, что Чан не войдет.

      Но всё это меркнет в то же мгновение, когда лопатки чувствуют кафель, а губы — чужой язык и горячее дыхание. Чан с довольным урчанием укладывает руки на талию, а затем надавливает на выступающие тазовые косточки, а языком проникает дальше в чужой рот.

      — Примешь со мной душ, Крис, — Чонин приоткрывает глаза и выдыхает слова прямо в губы. — Я хочу, чтобы ты мне помог.

      — Любое твое желание, Чонин, — у Чана грудь сковывает от жара и счастья, что Чонин действительно говорит о том, чего хочет от него и с ним.

      — Я хотел сам себя растянуть, но... — Чонин опускает мокрые ресницы вниз и сдирает кусочки кожи на губах. — Подумал, что если это будешь ты, то мне будет спокойнее.

      — Хорошо, — у Бана голос падает, а всё тело наполняется сплошной нежностью и солнечным светом, потому что... Чонин. — Позволишь?

      Чан еще ближе подходит и вновь накрывает губы, жадно посасывая то одну, то другую. Чонин отзывается всем телом и льнет ближе, а длинными пальцами путешествует по всему телу, останавливаясь у кромки серых боксеров, которые покрываются влажными каплями от соприкосновения с мокрым телом. Торопливыми движениями Ян тянет за резинку вниз, спуская ткань и самостоятельно снимая ее с Чана, а затем вжимается в него так сильно, что между телами не остается никакого расстояния.

      Кто из них включил душ, остается загадкой, потому что каждый теряет голову в долгих поцелуях и бесконечных прикосновениях, которые, кажется, длятся самую сладкую вечность на свете. Вот только у Чонина голова кружиться начинает, когда Чан поцелуями проходится по скулам, шее и ключицам, жадно засасывая кожу на острой косточке. Чонин бы уже сполз по стеночке, если бы не сильные руки, которые оглаживают бедра, а затем прихватывают ягодицы, вынуждая в тихом стоне, тонущем под каплями воды, раскрыть рот. Мягкие прикосновения переходят в более ощутимые надавливания. Кристофер мнет ягодицы, слегка разводя их в стороны и заставляя прижаться уже вставшим членом к себе. Чонин забывается и единственное, что он пытается делать, — дышать. Хотя бы поверхностно. Вот только весь кислород заканчивается вместе с растерянным выдохом, когда Чан исчезает и забирает с собой прикосновения.

      Ян ведет глазами по отстранившемуся старшему, который что-то ищет на полках и шкафчиках, и прикусывает губу, когда видит в руках знакомый флакончик. "Интимная гель-смазка "Сладкая клубника", с пантенолом". Щеки тут же становятся цвета клубники, но не только от накативших воспоминаний, но и от того, что Чан открывает упаковку и выдавливает субстанцию на пальцы.

      — Готов? — Чан наклоняется к лицу Яна и касается губ мягким и долгим поцелуем. Чонин кивает и утыкается носом в шею, стараясь сделать глубокий вдох. — Закинь одну ногу мне на бедро.

      Чонин выполняет указание, но тут же охает, потому что Чан сам помогает ему, удерживая ногу и почти укладывая на себя. Липкие пальцы со смазкой проходится по ложбинке и соприкасаются со сжимающимся входом. Чонин подтягивает живот вверх и задерживает дыхание.

      — Выдохни, Чонин, — несколько поцелуев остаются на щеках, а коленку гладят заботливыми движениями. — Дыши, чудо. И скажи, если мне остановиться. Давай, раз и вдох. Выдох.

      Чонин следует за словами, заставляя воздух наполнить легкие, а затем так же медленно его покинуть. Чан дышит вместе с ним, и это удивительным образом успокаивает, почти что вводя в невесомое состояние.

      — Вот так, молодец, Чонин-и, — Чан продолжает гладить, а Ян в неконтролируемом порыве начинает целовать и посасывать его шею везде, куда губы достают. Заставляет себя продолжать, даже когда чувствует, как подушечки пальцев проходятся по кольцу мышц. Мурашки, бегающие по всему телу, перерастают в дрожь, скапливающуюся внизу, отчего живот опять нервно поджимается.

       — Чонин? — Чан зовет, заставляя посмотреть себе в глаза, и когда Ян поднимает голову и отрывается от засасывания кожи на шее, то Бан ловит его губы, утягивая в поцелуй и одновременно сильнее надавливая на анус. Чонин не знает, на каких ощущениях сосредоточиться, и просто обмякает, позволяя Кристоферу провести его сквозь это. Поцелуй остается размеренно глубоким, громким и привлекающим внимание, а палец проталкивается немного дальше, вызывая натяжение и непонятное чувство наполненности. Чонин прислушивается к себе, но боли не чувствует. И эта мысль помогает страху соскользнуть с тела, как капли воды. — Вот так, умница. Ты такой молодец, чудо.

      Чан продолжает целовать его и аккуратно надавливать пальцем на тугие стенки, слегка продвигая его дальше. Но тут на всю кабинку раздается стон.

      — Ммм, — еще один, но разочарованный стон вторит ему. Чонин распахивает глаза и удивленно смотрит на Чана: палец исчез, а ногу Крис опустил. — Почему?

      — Чудо, — Бан с улыбкой отстраняется и проводит чистой рукой по мокрым волосам. — Я не буду заниматься твоей полноценной растяжкой в душе. По секрету скажу, что и заниматься с тобой сексом в первый твой пассивный раз я в душе не буду. Это неудобно и небезопасно. Так что пойдем в кровать.

      Чонин тяжело дышит и все еще непонимающе смотрит на Чана, который смывает с пальцев смазку, выключает воду и выходит из кабинки, чтобы взять мягкое полотенце. Тут же возвращается и накидывает его Чонину на голову, вытирая мокрые волосы, а затем и все тело. Там, где только что было полотенце, тут же оказываются горячие губы, вычерчивая непонятные, но сладкие узоры.

      Себя же старший вытирает быстро и подходит к ждущему его Чонину. Отчего-то Яну казалось, что выходить из ванной одному и ложиться на пустую постель, будучи абсолютно голым и прилично заведенным, как-то неловко.

      — Хватайся, — улыбка становится шире и Чан разводит руки еще больше. Его, кажется, голый вид абсолютно не смущает. А вот Чонин опять подвисает, жадно смотря на чужой вставший и очень красивый, по мнению одного Ян Чонина, член. Но когда слышит со стороны головы обладателя очень красивого члена смешок, то переводит взгляд и тонет в потемневших глазах. А что от него собственно хотят? — Давай же, чудо. Хватайся.

      Чонин делает неуверенный шаг вперед, но ойкает и цепляется за плечи Чана, когда тот, не сдержавшись, хватает его и заставляет обвить свою талию ногами, прижавшись горячим возбуждением к животу. Чонин всем телом чувствует, как Бан дышит, а еще как его руки хватают под ягодицами, опять мнут, но очень аккуратно. Так, чтобы у Яна синяков не осталось. Чан покрепче перехватывает свою ношу и направляется вон из ванной, с осторожностью делая каждый шаг, чтобы не поскользнуться.

      — Ты потрясающий, хен, — Чонин рассматривает уже выученное наизусть лицо, обнимает за шею и целует в нос. — Самый красивый, лучший, нежный, самый-самый. Мой самый-самый.

      Чан на секунду замедляется, чуть ослабив хватку и чуть не оступившись. Слова бьют куда-то за ребра, пуская трещины. Он не думал, что ему кто-то когда-то скажет такое. Он и не надеялся услышать что-то, что не связано с тем, какой он практичный, удобный, надежный, ответственный. Слова Чонина совсем другие. Они как солнечный свет, как золотая нить, которая соединяет каждый кусочек потрескавшейся от потерянных и разрушенных надежд души. Ян и до этого говорил, что он красивый. Но сейчас это всё по-другому, будто наконец-то по-настоящему. Чан с удивлением смотрит в ответ и глаза округляет. Он верит этим словам. Всем сердцем верит.

      — Твой, чудо, — Чан с особой бережностью опускает Чонина обратно на кровать и нависает сверху, чтобы поцеловать.

      — И я хочу быть твоим, полностью, — Чонин притягивает ближе, отвечая на поцелуй, сплетая языки и приподнимая бедра. — Поможешь мне, Крис?

      — Всё, что угодно, чудо, — Бан почти опускается на него, соприкасаясь возбужденными и мокрыми от смазки и оставшейся воды членами. — Перевернись на живот, пожалуйста.

      Каким-то чудом, но Чану удается держать голос почти ровным, разве что иногда хриплые нотки проскакивают, а язык удается заставить говорить. Чонину, ко всеобщему счастью, тоже удается сохранить рассудок и он переворачивается на живот и встает на колени, упираясь взглядом в подушки. Страха почти нет, разве что совсем чуть-чуть, да и тот уже смешался с возбуждением и бегает мурашками по телу, заставляя кровь стучать в висках. Очень хочется уже, чтобы всё случилось.

      — Хе-е-е-н, — Чонин не выдерживает и тихонько поскуливает, выгибаясь в спине. Он бы смутился, но чувствует себя довольно нуждающимся, а еще очень, очень возбужденным. Особенно когда понимает, что Чан опять пропал. Но стоит второму грустному всхлипу разнестись по всей комнате, как старший почти что выскакивает из ванной и со смазкой и презервативами в руках возвращается в постель.

      — Всё хорошо, чудо. Я здесь, — Чан проходится поцелуями вдоль всего позвоночника, останавливаясь на ямочках на пояснице. — Ты такой молодец. Такой терпеливый, храбрый и красивый.

      — Крис! — Чонин вскрикивает, когда чувствует поцелуй прямо в сжимающееся кольцо мышц, а затем протяжно стонет, когда после быстрого посасывания отверстия вновь чувствует смазанный палец внутри. В этот раз ощущения более знакомые и Чонин сразу же пытается настроить дыхание, чтобы расслабиться как можно скорее и позволить Чану проскользнуть чуть дальше, чем в ванной.

      — Всё хорошо, хен, — Ян губу кусает, пытаясь расслабиться сильнее, хотя его упертое тело и сопротивляется незнакомым ощущениям. — Я вытерплю, давай дальше.

      Ответа Чонин не слышит, потому что собственный стон оглушает: вместо слов Чан проводит короткими ногтями по колом стоящему и истекающему члену младшего и слегка царапает головку, а затем обхватывает ее мокрой от большого количества той самой клубничной смазки ладонью. Чонин почти воет, но вмиг затихает, услышав полурык на ухо.

      — Ты не должен терпеть, Чонин, — рычание переходит на низкие волны голоса, которые накатывают на все чувства и соединяются с легкими поглаживаниями по члену. — Тебе должно быть хорошо, а не больно. Сразу говори, если что-то не так. Хорошо?

      Чонин сам не замечает, как подается вперед в погоне за прикосновениями к члену, а затем назад, насаживаясь чуть сильнее на палец. Вместо ответа Чан получает новый стон.

      — Я спросил у тебя, Чонин, — пальцы сильнее сжимают член, заставляя сосредоточиться на реальности. Чан не хочет быстро потерять Яна и упустить возможность проверить его состояние до тех пор, пока тот не утонул в ощущениях окончательно. — Хорошо, чудо?

      — Д-а-а, хен, — титаническими усилиями, но Чонин обрабатывает информацию и отвечает, надеясь как можно быстрее вернуться к приятным ощущениям от движений по напряженной плоти. — Пожалуйста, Крис.

      — Молодец, — в качестве ощутимой награды Бан ускоряет движение рукой по мокрому и пульсирующему члену, а еще касается губами острых лопаток. — Я сейчас добавлю еще один палец. Готов?

      Нетерпеливое виляние бедрами служит лучшим ответом, поэтому Кристофер аккуратно добавляет палец, прокручивая внутри сжимающихся стенок. Как только ему удается коснуться простаты, Чонина подбрасывает на постели и он с криком почти падает вперед. Как ему удается не кончить, Чан не понимает. Он готов кончить от одного только такого вида своего парня.

      — Еще! Боже, еще, хен, — Чонин задыхается, путаясь в мыслях. Всё тело просит вернуть эти ощущения и взрывающиеся фейерверки под кожей.

      Три пальца чувствуются совсем иначе и приносят дискомфорт от давления, но Чонин держится за те электрические разряды от стимуляции простаты, что еще не покинули тело, а еще за поцелуи, расцветающие розами по всему телу. Чан гладит его мокрыми пальцами по животу, дотрагивается до мошонки, сминая яички и возвращаясь к члену. Всячески отвлекает и нашептывает комплименты на ухо, не переставая хвалит и опять целует. Чонин слышит каждое слово, чувствует каждое прикосновение и тонет в сладкой нежности, которая забирает его от волн боли и дискомфорта.

      — Умница. Чонин-и, ты просто идеальный, мой самый идеальный, — Чан не удерживается и, достав пальцы, проезжается красным и напряженным членом между половинками, отчего Чонин хрипит куда-то в сгиб локтя. — Я сейчас надену презерватив и войду в тебя. Готов?

      Чан раскатывает презерватив по стволу и вновь открывает смазку, щедро покрывая всё возбуждение. Сам шипит и с трудом сдерживается, чтобы не ворваться в подрагивающее тело на кровати, но животные инстинкты глушатся щемящей нежностью и заботой, поэтому он гладит покрытые потом бедра, пробегаясь пальцами и по тазовым косточкам, а затем сильнее сжимая талию, чтобы удержать их обоих от неосторожных движений, и слегка толкается бедрами вперед, погружая головку внутрь и раздвигая растянутые стенки.

      Чонин не дышит, чувствуя, как Чан обхватывает талию, как ведет пальцами, как крупная головка раздвигает вход и постепенно погружается внутрь.

      — Дыши, Чонин-а, — Чан слегка сжимает пальцы, заставляя Чонина отвлечься от своих ощущений и сделать вдох, а затем и выдох. Это помогает расслабиться, а Бан входит до середины, останавливаясь и вновь возвращаясь к поцелуям и поглаживаниям. — Умница, так хорошо всё делаешь.

      Чонин опять подергивается и, почувствовав, как напряжение от распирающего чувства спадает, а похвала растекается по телу, слегка насаживается, вновь анализируя ощущения. Боли и дискомфорта куда меньше, чем приятных покалываний от прикосновений, поцелуев и общего возбуждения от ситуации. Ян прислушивается к себе и понимает, как же его ведет от чувства наполненности. Член Чана в нем и распирает его изнутри. От этого возбуждение окатывает всё тело, заставляя нетерпеливо качнуться назад в попытке получить больше.

      — Хен, пожалуйста, больше. Я так хочу! — Чонин тянется рукой назад, соскальзывая пальцами по влажной от пота коже бедер Бана, пытается притянуть к себе, но руки не слушаются, а тело начинает дрожать, когда Чан вновь делает движение вперед. — Хочу...

      Чонин сухими губами шепчет и старается посмотреть через плечо, но еще один хотя и плавный толчок, но попадающий прямо по простате, заставляет его потерять равновесие и упасть вперед на свои руки, поменяв угол проникновения.

      — Умоляю, двигайся, хен, — очередное движение члена по простате и соприкосновение яиц с ягодицами заставляют увидеть звезды. Чонин задыхается от яркости ощущений и только и может, что умолять и повторять "хен" и "пожалуйста", пока Чан набирает темп.

      Бан старался сдерживаться, но когда Чонин провокационно сжался вокруг него и нашел в себе силы хитро посмотреть через плечо, ослепив улыбкой и посмотрев сквозь нависшие светлые пряди черными глазами, в которых от радужки и места не осталось, Чан ускорил темп и подстроился под новый угол, целенаправленно ударяя по простате.

      Движения становятся всё быстрее и Чонина почти протаскивает по кровати, из-за чего текущий и болезненно покрасневший член оставляет мокрые дорожки на простынях и лишь сильнее пульсирует от трения. Стимуляция с обеих сторон сводит с ума, рычание и хриплые стоны Чана лишь добавляют безумия. Чонин не слышит своих криков, когда Чан несколько раз почти вышел и полностью погрузился в него, вновь и вновь задевая все самые чувствительные места внутри и посылая ток по всему телу. Сперма выходит тугими толчками, размазываясь по постельному белью и животу Яна, потому что Кристофер продолжает двигаться в нем, совсем не сбавляя бешеный темп. Не останавливаясь, Чан наклоняется вперед, чтобы поцеловать его в шею, но от сверхстимуляции Чонин сжимается, и это становится последним движением, которое было необходимо Бану, чтобы догнать свой оргазм. Вместо поцелуя получился слабый укус.

      Чонин дернулся, когда ощутил зубы на позвонках у основания шеи, а внутри пульсирующий и обжигающий член, выпускающий горячую сперму. Кристофер замер в нем, и Чонин загривком почувствовал тяжелое дыхание и мокрое тело, нависающее над собой. Руки почти не слушаются и дрожат, поэтому он чуть не падает вперед окончательно, но Чан обнимает его поперек живота и укладывает их обоих на кровать, а затем аккуратно выскальзывает из сжимающейся дырочки. Младший тут же разворачивается к нему и припадает поцелуем, восполняя потребность быть зацелованным со всех сторон.

      — Тебе не больно, чудо? — Чану удается наконец-то выровнять дыхание и сконцентрироваться на лице блондина.

      — Мне замечательно, хен, — Чонин улыбается ярко и продолжает целовать Чана в нос, щеки, губы, с особым упоением оставляя маленькие поцелуи в уголках губ. — Спасибо тебе. Это было так хорошо, что я и представить не мог. Клянусь, я думал, что схожу с ума от кайфа. Это просто...

      — Волшебно? — Чан зарывается рукой в блондинистые пряди и за затылок приближает чужое лицо к своему, чтобы вновь поцеловать. — С тобой каждый миг волшебный, чудо.

      — Хе-е-ен, — смущение и дежурный красный румянец возвращаются на лицо Яна, а писк опять тонет где-то в шее. — Теперь я твой, хен. Насовсем и полностью.

      Последние слова звучат не писком и не шепотом, хотя и приглушенно, потому что Чонин говорит их, уткнувшись носом в ключицы, но Чан четко слышит каждое слово и почти плачет от счастья.

      — Мой, чудо, — поцелуй в макушку заставляет Чонина хихикнуть и вернуть ответный в плечо.

      Единственное обещание, которое Чан не сдержит, — накормить Чонина субботним завтраком. Потому что время уже подкралось к обеду, а готовить ни у одного из них нет сил. Приходится заказать еду и проваляться в постели до конца дня, а в воскресенье опять разлениться и никуда не пойти. Домашние свидания Чонин тоже любит.

      А в следующую пятницу Чан немножко сойдет с ума, проберется на территорию чужого университета, прикинувшись студентом-новичком, и действительно зажмет Чонина в пустой аудитории и поцелует до подкошенных и дрожащих коленок, чтобы в ответ получить тихие стоны, сбитое дыхание и маленький удар в плечо, а за ними самое драгоценное в его жизни:

      — Я люблю тебя, хен. Очень, — еще один поцелуй остается золотом на губах.

      — И я тебя люблю, чудо, — Чан вновь наклоняется за чужими губами. — Мое сердце навсегда решило остаться у тебя.

      — И мое, Чани-хен, — руки лишь сильнее обнимают в ответ, а в сердце вовсю цветет любовь, вторя заветному "навсегда".